Последний бой

ПЕСНЯ

Посвящается 345-му парашютно-десантному

полку, первым воевавшему в Афганистане,

расформированному в Абхазии 1 мая 1998 года.

Обнимись с друзьями боевыми,

фронтовик поймет фронтовика.

Мы навек остались рядовыми

345-го полка.

Как мы были молоды в Баграме!

Как свистели пули у виска!

Как сверкало пламя, словно знамя

345-го полка!

От Саланга и до Бамиана

лезли мы по тропам в облака

сквозь рассветы алые, как раны

345-го полка.

Павшие поймут однополчане:

мы сегодня выпили слегка, –

слишком много горя за плечами

345-го полка.

Ну а тех, кто предали нас ныне,

нас и все десантные войска, –

мы их не простим уже, во имя

345-го полка.

Воевали в дальних заграницах,

и в Москву придем наверняка –

как в освобожденную столицу

345-го полка!

1 марта 1998

***

Пришел на могилу отца

над медленной русской рекою.

Дешевого выпил винца.

К плите прислонился щекою.

Услышал: «Ты жив ли, сынок?»

Подумал: почудилось, ветер.

И только в назначенный срок –

в бою, перед смертью – ответил.

29 февраля 2000

***

Зачем же ты, глупая, плачешь во сне

и видишь нерусские лица?

Пока я воюю в далекой Чечне,

с тобой ничего не случится.

Беда не придет в наш родной городок,

я это тебе обещаю.

За слезы твои, за измятый платок

я здесь никого не прощаю.

А после войны я друзей созову

и свадьбу с тобою сыграю

и целую жизнь на земле проживу.

За это я здесь умираю.

24 января 2000

***

Ведь это сердце, а не фляжка,

и не вода течет, а кровь.

Спасай, десантная тельняшка,

дай силы, женская любовь.

В чужой земле, в нерусском небе

война следила день за днем,

как на солдатском горьком хлебе

мы выживали под огнем.

Атаки, рейды и подрывы,

стук пулеметов и сердец.

Но мы с тобой остались живы,

но мы вернулись наконец.

А если снова станет тяжко,

и нас война догонит вновь, -

спасай, последняя тельняшка,

дай силы, первая любовь.

19 октября 2001

ТАНКИСТ

22 июля 1923 года

родился мой отец –

будущий танкист Великой войны,

а в детстве голубятник и шалопай,

кем и положено было быть в ту эпоху

простому русскому парню

из провинциального города Вятки.

Впрочем, Вятка тогда

называлась странным именем Киров,

а имя отца тоже было странным

для советского времени: Глеб.

Родители звали его Глебушкой,

братья – Глебкой,

на войне его звали "товарищ лейтенант"

или "эй, танкист",

или - в госпиталях – "раненый Верстаков"

Я звал его папулей.

Мы любили вечерами гулять по военным городкам

на Украине, в Германии, в Шуе,

где, кстати, он был досрочно уволен в запас

неизвестно за что

(хотя с благодарностью и ценным подарком),

как это зачастую случается в невоюющей армии.

Отец к той поре отвык от жизни без службы,

поэтому заболел и через несколько лет умер.

...В день моей свадьбы отец, крепко выпив,

несколько раз повторил:

"Лишь бы ты не увидел войны".

А я до сих пор не могу ему ничего ответить,

потому что бестолковые войны,

которые я все же увидел,

никак не сравнимы с его Великой войной.

Да и его Страну я не сохранил.

22 июля 2002

***

Сейчас бы выкупаться, что ли.

Жара, как в третий год войны.

Хлеба на Прохоровском поле

огнем июля сожжены.

С колосьев согнутых и ломких

больное падает зерно.

Неблагодарные потомки,

войну забыли мы давно.

Нет ни желания, ни силы

вернуться к подвигам отцов,

представить сердцем, как все было,

заплакать бы, в конце концов.

Другие дни, другие боли...

Зачем приехал я сюда,

зачем на Прохоровском поле

горю от зноя и стыда?

26 июля 2002

***

Осенний лист не выдержит ветров,

сорвется, улетит в чужие дали,

чтоб умереть не у родных стволов,

а в тех краях, куда его не звали.

Перегниет поверх чужой листвы,

не в прах земной, а в плесень обратится,

о нем не вспомнит родина, увы,

тем более не вспомнит заграница.

Но если семя сорвано, не лист, –

ему судьба не странника, не гостя.

Так вечно перед Родиною чист

российский воин на чужом погосте.

30 ноября 2002

***

Нас война догоняет потерей друзей,

болью ран и бессонницей злою.

Сдать бы горькую память в афганский музей

и навеки вернуться из боя.

Вот прилег на кровать, а лежишь на скале,

и от снайпера некуда скрыться.

Посмотрел на окно - там в предутренней мгле

полыхают знакомые лица.

Есть другие друзья, есть другая любовь,

перед ними ты нынче в ответе,

но былая война проступает, как кровь

сквозь бинты в полковом лазарете.

Страха нет на душе, нет на сердце вины,

да и рана давно затянулась,

но живешь, словно сам не вернулся с войны

иль она за тобою вернулась.

2 октября 2002

***

Порвались былые связи,

далеки сегодня вы:

друг – на Северном Кавказе,

ты – на севере Москвы.

У тебя кругом заботы

и по службе, и в быту,

и давненько неохота

быть у смуты на посту.

Надоело рвать рубахи

на груди в дурной войне

в Приднестровье, Карабахе,

Белом доме и Чечне.

Ты в завязке и отказе,

как в столице говорят.

Только друг-то на Кавказе.

Только русских жаль ребят.

25 декабря 2002

***

Высокое небо Кабула,

базарный жаровенный дым.

Зрачок автоматного дула

над правым плечом молодым.

Смесь желтого с острою синью –

вот преобладающий цвет.

Я только вчера из России,

мне двадцать с копейками лет.

Поэтому и по базару

еще с автоматом хожу,

на медно-чеканную тару

в немом восхищенье гляжу.

А выше – резьба минарета,

над нею – гора Асмаи…

Не думал, что вспомнится это,

когда позабылись бои.

27 декабря 2002

СЫН

Безработная ткачиха,

непутёвая чувиха,

выпьет водки — и жива

загулявшая вдова.

В городских дешёвых барах

плачет или голосит,

мужиков смущает старых,

на плечах у них висит.

Не нальют — заматерится,

стукнут — слёзы будут литься,

поцелуют — рот утрёт,

песню новую споёт:

"Я на фабрике служила,

я уделывала ткань.

изорвала себе жилы,

то ли баба, то ли рвань".

А над речкою Аргуном,

где стоит десантный взвод,

паренёк бренчит по струнам,

тоже песенку поёт:

"Я вернусь к тебе, родная,

ты заплачешь у окна.

Ты спасла меня, я знаю,

любишь ты меня одна.

На солдатскую получку

я цветов тебе куплю.

Нет тебя на свете лучше,

мама, я тебя люблю!"

3 августа 2003

***

Вороны каркали всю ночь,

качая за дорогой ветки.

Мы не могли уже помочь

ушедшей затемно разведке.

Окружена в глухом лесу,

наверно, мечется по лесу,

держа кинжалы на весу,-

там ни к чему АКМСы*.

Поднять стрельбу, рвануться к ней –

разведка не простит нам это,

хоть мы и ляжем рядом с ней

навечно, а не до рассвета.

Вот мы и курим на броне,

спокойствие изображая.

Есть кровь на мне, есть кровь на мне,

и если бы одна чужая...

7 декабря 2004

* Автомат Калашникова модернизированный складывающийся.

***

В жёлтых окнах казарм отражается Время:

не бывало в истории мирного дня.

Возвращаюсь к армейской исписанной теме, –

ах, любовь и природа, простите меня!

Босиком по песку, в сапогах по бетону

век за веком шагает военный народ,

ведь должны быть стройны на плацу батальоны,

хоть в казарму с войны ни один не придёт.

В шкурах через плечо, в латах, куртках, шинелях,

с булавою, мечом, автоматом в руках,

в пыльных бурях Афгана, в российских метелях

мы сражались в бессмертных погибших полках.

Наши крики страшны, наши лица усталы,

наши руки в крови, наши души в аду.

И потомки с обшарпанного пьедестала

сбросят наши греховные крест и звезду.

2 февраля 2004

***

Державы нет, а мы еще воюем,

надежды нет, а мы еще поем

и женщину продажную целуем, —

а где мы непродажную найдем?

Бог в отпуску, но мы идем к причастью,

разогнан полк, но мы стоим в строю

и не впадаем в страсти и мордасти, —

а как нам быть в безвыходном бою?

Нам нету дна, но и покрышки тоже,

нам гнить с хвоста, коль голова в кустах.

Нам даже в ад не угодить, похоже, —

оставшимся в России на постах.

17 февраля 2004

САПЕР

Спирту бы сейчас, хоть браги,

самокрутку табака...

"Сплав науки и отваги,

Инженерные войска!"

Далеко, в Афганистане,

духами окружены,

на горе Санги-дуздане

коротаем ночь войны.

Пулевые рикошеты

утомительно визжат.

А в России сигареты

рядом с водкою лежат...

Но саперу-лейтенанту

не до смеха, не до сна.

Поутру его таланты

пригодятся нам сполна.

И поет он, грея руки

не над миною пока:

"Сплав отваги и науки,

Инженерные войска!"

9 декабря 2004

ВОЙНУШКА

В ущельях Гиндукуша,

счет потерявши дням,

простреленную душу

влачил он но камням.

И призрак появился,

когда не мог он встать.

– Зачем ты так напился? –

спросила горько мать.

Жена в одежде вдовьей

сошла к нему во мгле.

– Целуешься до крови

ты с кем в чужой земле? –

Близка его кончина.

Темнеет небосклон.

В последнем свете сына

успел увидеть он.

Держа ружье-игрушку,

сын крикнул из огня:

– Ты почему в войнушку

играешь без меня?

6 февраля 2006

***

Как быстро забывается война,

большая или малая, любая.

Я третий тост – в молчании, до дна –

и сам порою выпить забываю.

Так было, есть и будет после нас,

все правильно и все необъяснимо.

…Зачем же разорвался тот фугас,

и пуля та не пролетела мимо?..

21 июня 2006

ПОЛКОВНИК

Ларисе Барановой-Гонченко

Ничего, что я песню спою,

одиночество ваше нарушу?

Это было в афганском краю

за высоким хребтом Гиндукуша.

Русский парень, пехотный боец

потерялся в предместьях Герата.

Не нашли его, и наконец

объявили погибшим солдата.

Нет, он выжил. Был ранен, пленен,

перешел в иноземную веру,

позабыв, что рождением он

православный и сын офицера.

А когда выходили войска

по предгорьям напротив Герата,

доносился к ним издалека

русский голос чужого солдата.

Он в динамик грозил, что Аллах

покарает неверных в дороге,

что погибнут в афганских горах

и колонны, и русские боги.

Доложили об этом в Кабул,

из Кабула полковник приехал,

встал на гребне и горько вздохнул,

услыхав дальний голос и эхо.

И сказал: "Это Ванька, мой сын.

Я родил его, я и в ответе".

И отправился в горы один,

и вернулся один на рассвете.

Передал номерной автомат

командиру походной колонны

и сказал, что предатель-солдат

похоронен у Южного склона.

А себе он оставил чалму

с пистолетною смертною раной:

"Не нужна она больше ему,

обойдется она без Ивана".

Я с полковником горькую пью

за погибших в горах Гиндукуша.

- Ничего, что я песню спою,

одиночество Ваше нарушу?

7 марта 2009

КОСМОЛОГИЯ РУССКОГО ДУХА

Памяти Э.Ильенкова

1.

Земля устанет и остынет

в неведомый далекий век,

и навсегда ее покинет

взлетевший в космос человек.

Отыщет юную планету,

где изобилен кислород,

когда ж состарится и эта, –

к другой отправится в полет.

Но всю Галактику освоя,

поймет, что некуда идти,

что излучение живое

уже не встретится в пути.

И должен он, во имя Бога

свершая выбор роковой,

не длить посмертную дорогу,

а вспыхнуть вечностью живой.

Ведь для того и создан Разум,

чтоб охладевшие миры

взорвать по Божьему приказу

для новой жизненной игры.

Родятся звезды и планеты,

на них возникнет человек,

который вновь взорвет всё это,

чтоб не прервался Божий век.

2.

Нет, не боялся страшных вопросов –

он под огнем к ним привык –

Эвальд Ильенков, русский философ,

артиллерист-фронтовик.

Грозно косою махала Старуха,

ей человек – трава.

Воин писал «Космологию духа»,

главные в жизни слова.

Пересказал бы я их без витийства,

но упростить не смог

взлет его мысли – и самоубийство

после написанных строк.

15 марта 2009

Добывает на свалке объедки,

спит в тряпье у картонной стены

командир батальона разведки

величайшей на свете войны.

Дети предали, внуки забыли.

Может быть, он и сам виноват,

что не принял российские были

и нередко сбивался на мат.

Но зато у него есть щеночек

и друзья - городские бомжи,

он поет им про синий платочек,

он щенка обучает: "Служи!"

А еще телевизоров много

и приемников тоже полно –

все поломанные, слава Богу,

в них плеваться не запрещено.

Он себя не считает пропащим,

бросил пить и не злится уже,

чтоб во времени ненастоящем

на случайном не пасть рубеже.

Окружили - на фронте и это

с батальоном бывало не раз.

Он дождется салютной ракеты

и отдаст на атаку приказ.

Нет преграды советским героям!

Вновь он молод, прекрасен, жесток.

И бегут за ним сомкнутым строем

городские бомжи и щенок.

19 марта 2009

«МОСКВА»

Я жил тогда в погибшей роте.

Она бродила по войне

и на Кунарском повороте

случайно повстречалась мне.

О ней угрюмо поминали

в политотделах и штабах:

зазря, мол, роту потеряли,

домой отправили в гробах.

А рота выжила. Частично.

Слегка пополнена была.

И на войне я видел лично

ее посмертные дела.

В окрестностях Асадабада

она рвалась из боя в бой,

ей поквитаться было надо

с войной, врагами и судьбой.

Однажды на горушке низкой

вздремнула рота, видя сны,

но загремел динамик близкий:

- Сдавайтесь, вы окружены!-

Признаться, я струхнул немного,

но командир сказал, смеясь:

- Нас не узнали, слава Богу,

не зря мы отключали связь. -

Враги не пережили ночи.

А рота до сих пор жива,

храня в России, между прочим,

погибший позывной: «Москва».

2 апреля 2009

Дата добавления: 2015-06-28