Кто ты? 10 страница

-Ладно, - голос Максима внезапно принял серьезный тон. – Обойдемся без чаев. Ань, прошу, разреши кое-что спросить у тебя?

-Про Кару?

-Да. Понимаешь, в школе много чего говорят. Кто-то услышал, как она кричала, ну и понеслось… Все говорят, что она влюбилась в Клыка, а он…

-А он сказал, что полюбит её только после того, как они меня убьют, - горько усмехнулась я.

-Вот мрази чёртовы, - кулаки у Макса непроизвольно сжались.

-Не оба, Макс, - я покачала головой, - Клык тут не причём. Понимаешь, это был… не настоящий Клык.

Глаза у Макса широко раскрылись.

-Как это – не настоящий? – только и смог спросить он.

Я вздохнула.

-Я не смогу тебе сейчас этого объяснить. Пока просто поверь на слово.

Теперь вздохнул уже Макс.

-Не знаю, о чём ты, Ань, да и поверить на слово тут очень сложно, но… я верю тебе. Получается, эта шлюха виновата одна?

-Она не шлюха, Макс. Просто глупая и наивная. Кара совсем жизни не знает. Настоящей жизни. Такой, какой знаем её я или ты.

У Максима чуть глаза на лоб не полезли.

-Ты что, защищаешь её? Она хотела тебя убить, а ты её защищаешь?! Ань, честное слово, ты или святая или…

Сердце судорожно сжалось. Я положила ладонь на грудь, стараясь не показать, как это больно. Не хочу, чтобы он вокруг меня сейчас суетился. Надо поговорить…

-Макс, не надо больше о ней. Пожалуйста.

Он всё-таки заметил. Подскочил со стула и метнулся ко мне. Я отстранила протянутые руки.

-Я больше не буду, Ань. Теперь точно. Только скажу, что…

-Что?

-Ты её больше не увидишь. Она уехала вместе с родителями, и документы они из школы забрали.

-Куда? – встрепенулась я.

-Не знаю, - хмуро посмотрел на меня Максим. – А знал бы, всё равно не сказал. Не надо тебе об этом думать.

Я задумчиво посмотрела на него, давая сердцу время успокоиться.

-Наверное, ты прав. Не будем о ней больше.

-Не будем, - согласился Макс.

-Можно тогда теперь мне сказать?

Он посмотрел на меня слегка удивленно. Кажется, он тоже хотел о чем-то поговорить. Но я опередила.

-Говори, конечно, какие вопросы!

-Макс, я, - в горле вырос ледяной ком, а сердце снова сдавило болью, - я знаю, что меня нельзя простить, но я прошу прощения.

Он удивленно вскинул взгляд.

-Анька, солнце моё, ты о чём?!

Кажется, искренне не понимает. Я еле сумела заговорить снова. Ледяной ком вины всё разрастался и разрастался внутри, заполняя собой горло, лёгкие, заставляя холодеть руки.

Вдруг я сорвалась с места, подбежала к нему и уткнулась лицом в колени.

-Макс, пожалуйста, прости! Это всё из-за меня! Из-за меня они чуть тебя не убили, из-за моей дурости! – я захлёбывалась словами. - Разве я могла предположить, что они посмеют тебя тронуть, чтобы добраться до меня?! Макс, я дура, такая дура, надо было тебя слушать, наплевать на Кару, ты был прав, а я дура, это всё только из-за меня!

Макс, очнувшись, схватил меня двумя руками под рёбра, поднял, усадил к себе на колени и обхватил так крепко, что я больше не смогла произнести ни слова. Медленно таявший ледяной ком оказался на вкус очень солёным.

-Не смей! – твёрдо сказал он, хотя голос слегка подрагивал. – Не смей себя ни в чём обвинять! Аня, слышишь меня?! Ты ни в чём не виновата. НИ В ЧЕМ ВООБЩЕ. Я прошу, прекрати вечно брать на себя чужую вину за всё плохое, что случается вокруг тебя. Ну-ка посмотри на меня!

Я подняла лицо и прижалась лбом к его лбу, глядя в глубокие глаза. Они были полны слёз, но Макс не плакал. Наоборот, говорил всё твёрже и твёрже.

-Анька, пойми, ты же действительно так не выживешь. Упадешь под грузом своей и чужой вины и больше не встанешь. Я знаю, что ты такая и есть, не дура, нет, святая, но не надо быть такой, пожалуйста. Святые люди не в чести в наше время. Это раньше у святых просили благословения, почитали и верили им во всём. А теперь по таким, как ты, будут идти ногами, давить своей тяжестью, втаптывать в землю. Никому сейчас святые не нужны. Ань, прошу, пообещай мне, что изменишься. Я хочу, чтобы ты была счастлива, а так ты никогда не станешь счастливой.

Я уткнулась ему в щёку.

-Обещаю, Макс, обещаю. Я изменюсь, правда. Честное слово, изменюсь. Ты больше не будешь из-за меня расстраиваться. Я буду тебя беречь, Макс…

Он вдруг резко отстранил меня.

-Что ты сказала?

-Я буду беречь тебя, - повторила я, глядя ему прямо в глаза.

И тут Макс заплакал.

Я не увидела его слёз, он закрыл лицо руками и уткнулся лбом мне в плечо, но по судорожно вздрагивающим плечам я поняла, что он действительно плачет.

-Анька, - глухо произнес Макс из-за ладоней, - какой же я дурак, какая сволочь… Прости меня, Анька, прости… Зачем я это сделал, зачем согласился… Дурак, дурак, дура-а-ак…

Я смотрела на него, не в силах даже пошевелиться.

-Макс… Ты чего?..

Он отнял руки от лица и посмотрел на меня. Щеки были мокрые от слёз.

-Ань…Мне ведь тоже надо поговорить с тобой.

Я придвинула рукой стул и пересела на него.

-Так говори, в чём проблема?

-Я боюсь, - глухо сказал Максим.

-Чего?!

-Того, - он замолчал, не зная, как лучше выразиться, – того, что если и я тоже, то ты… Ты просто… Замертво упадешь, наверное.

-Что?.. – я никак не могла понять, о чём речь. – Что ты тоже? Что, Макс?!

-Ладно, - вдруг произнес он более твёрдым голосом. – Не смогу я больше оттягивать. Ань, мне придется кое-что рассказать. Только прошу, не ненавидь меня слишком сильно. Я очень этого боюсь. Что ты потом всю оставшуюся жизнь будешь меня ненавидеть.

Начавший было таять внутри ледяной ком снова стал подмерзать от нехорошего предчувствия.

-В общем, я всё скажу.

Я молча смотрела на него.

-Рассказывать-то, в общем, особо нечего. Ты ведь знаешь, что мои родители со своей работой по всему миру мотаются. Хорошо, если несколько раз в год с ними вижусь. А теперь… Короче, они занялись какими-то там исследованиями, и им предложили постоянную работу в одном крупном университете, в Америке. Соответственно, и жить при нём. Они уже где-то полгода там болтаются, и мать полгода уговаривала меня переехать к ним. Но я не соглашался. На кой мне сдалась эта Америка, я хотел быть тут, с тобой. А несколько дней назад мать позвонила и сказала, что если я останусь тут, то вообще им больше не сын, и буду сам выкручиваться, как хочу, сам себе на жизнь зарабатывать. Поругались, короче. Я подумал еще, ну и хрен с ним, выкручусь, у меня есть ты, а мы вместе и не с такими проблемами справлялись. А потом… В общем, она позвонила вчера вечером. Сказала, что дает мне последний шанс, что все документы готовы, что она больше не может без своего ребенка, хочет, чтобы всё было как в нормальной семье. А я… Я был в таком состоянии… После всего этого дерьма… В общем, я согласился. Ань, не знаю, как и зачем, но согласился. А теперь… Понимаю, что всё, пути назад нет. Ань, я… Я не знаю, что делать… Что я наделал!

Он схватился руками за голову.

Я смотрела на него, по-прежнему не двигаясь.

Если бы мне услышать эти слова неделю назад или больше, до того, как всё это произошло, я могла бы сказать, что сейчас внутри всё рушилось, что мир обратился в пепел, что кровь застыла в венах, что мне хотелось разрыдаться и бить кулаками в стену от бессилия.

Но ничего этого не было.

Всё уже было разрушено, и сгорать больше было нечему.

Кровь не застыла, потому что внутри не чувствовалось ни крови, ни сердца, ничего внутри не было, одна лишь тонкая внешняя оболочка.

Я даже не заплакала, потому что плакать больше было нечем.

И дышать тоже нечем. Утреннее желание жить вдруг показалось ужасной глупостью. Таких, как я сейчас, только в гроб кладут и зарывают в землю. Логическая ошибка. Сердце вернулось, а ничего не изменилось. Нельзя в нашем мире умирать безнаказанно.

Я вспомнила о том, что хотела сказать Максу, самую главную вещь, за которой пришла сюда. Но какой теперь в этом смысл?..

-Макс, я…

Слово «тебя» я произнесла так тихо, что едва услышала сама.

А последнее слово – «люблю» – не стала произносить. Оно застряло в горле, как маленькое лезвие, причиняя страшную боль, но я сделала огромное усилие и заставила его упасть вниз, в бездонную пропасть, где хранились все несказанные мной слова. Мне ведь к боли не привыкать.

Он вскинул на меня глаза, услышав своё имя. Слёзы всё еще текли по его щекам.

-Ань, я позвоню ей, прямо сейчас! Я скажу…

Правая рука задрожала, но я накрыла её левой ладонью и заставила замереть. Всё правильно. Всё, что ни делается, только к лучшему. Не для меня, конечно, а для него, пусть он этого еще не осознает. Но я мудрее и знаю, что это так.

Макс никогда не будет счастлив со мной. А я никогда не сумею его уберечь.

Я должна сейчас думать не о себе, нет, ни единой мысли о себе, а только о нём. О другом человеке, а не о собственных дурацких чувствах. Он прав. Права его мать. Если любишь человека, то главное, чтобы он был счастлив, иначе это никакая не любовь. А рядом со мной невозможно быть счастливым. Я всем приношу только несчастья, как дурная примета. Он должен уехать, должен начать жизнь сначала.

Я сыграю. Последний раз в жизни сыграю так, как умею. Хоть один раз сделаю для него что-то хорошее, сделаю его по-настоящему счастливым. Я отпускаю тебя, Макс. Со временем ты забудешь меня, а твои раны зарастут и покроются новым слоем кожи. Всё будет хорошо, мой друг. Я больше не позволю тебе ошибиться.

-Нет.

Я поднялась со стула.

-Нет, Макс, ты не будешь отказываться.

Я сжала за спиной кулак, впиваясь ногтями в кожу, чтобы голос не дрожал.

-Прошу, послушай меня. Собирай вещи и уезжай. Ты должен поехать. Так будет лучше для тебя.

Он тоже поднялся со стула и хотел подойти ко мне, но я вытянула руку, отстраняясь.

-Нет, Макс, не надо. Выслушай. Я говорю всё это не с обидой и не из самопожертвования. Ты ведь и сам понимаешь, так только лучше. Пожалуйста, езжай и не думай обо мне. Со мной всё будет хорошо, у меня большой запас прочности. Я из всяких передряг выбиралась и ничего. И если буду знать, что тебе там хорошо, то стану только счастливее.

-Аня, - Макс вглядывался в меня, пытаясь понять, серьезно ли я всё это говорю. – Ань, но это же НАВСЕГДА. Понимаешь, НАВСЕГДА.

Я сунула руку в карман, вытащила ключи от его квартиры и положила их на стол. Макс уставился на них, потом снова на меня.

Еще один судорожный вдох. Покрепче вцепиться в кулак.

-Прошу тебя, уезжай. Не нужно ничего, ни писем, ни звонков. Это моя просьба, Макс. Ты забудь меня, а я забуду тебя. Письма – это всё глупость, незачем тревожить память. Её не трожь, она и забудется сном, как котёнок. Надо уметь быть сильными, уметь начинать всё сначала. Сжать себя в кулак и писать с чистого листа. Уезжай. И стань ради меня счастливым, слышишь? Это всё, что мне нужно знать, и я клянусь тебе, обещаю, что не буду тосковать, что тоже буду счастливой. Пусть это будет первый раз в жизни, когда мы оба поступим по уму, а не по сердцу. Сердце глупое, Макс. Оно ошибается, оно может замолкнуть в самый неподходящий момент. Не верь ему. Сожми его покрепче, чтоб не рыпалось, и уезжай. Ради меня. Ради нас двоих.

Кажется, я еще никогда в жизни настолько не верила в собственную ложь.

Макс стоял, как громом пораженный.

-Аня…

Я подошла к нему, поднялась на носочки, чтобы дотянуться до лица, и поцеловала в губы. Легко, едва коснувшись.

-Обещай, что уедешь как можно скорее, станешь счастливым и больше никогда меня не вспомнишь.

-Аня… Нет!

Он отступил на шаг. Но не отступилась я.

-Обещай, или убьешь меня своим «нет».

-Аня, - по его лицу снова потекли слёзы. – Анька... Я… Обещаю…

Я развернулась и пошла к двери. В прихожей в отражении зеркала увидела стоящие на диване сумки и пустые открытые чемоданы.

Я обулась и застегнула куртку.

-Прощай, Макс. Будь счастлив.

-Аня! – вдруг крикнул Максим. – АНЬКА, Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!

Но я уже захлопнула дверь с другой стороны.

Глава 23.

Тонкая красная линия.

Только даром судьба ничего не дает...

Не проси - не допросишься вечных наград.

Я не знаю когда, но однажды уйдет

И оставит меня мой защитник, мой брат.

Кто тогда поспешит на отчаянный зов?

Но у края, в кольце занесенных мечей,

Если дрогнет душа, я почувствую вновь

Побратима ладонь у себя на плече.

(М. Семёнова)

… А снег, наверное, тоже бел, а ты замёрз и совсем не пел…

... А снег растает завтра к утру, и сердце моё съедят на пиру…

Только эти переделанные строки и вертелись в голове. Больше мыслей не было.

Я стояла, прислонившись к фонарному столбу, и смотрела на падающий снег.

До снегопада действительно оказалось недалеко.

Чтоб я самой себе всю жизнь так врала, как лгала сейчас, глядя в глаза Максу!

Нет, я не жалею о том, что сделала. Не жалею, что столь безжалостно разрубила эту нить привязанности прямо у него на глазах. Честно говоря, не знаю, как у меня хватило духу это сделать, наверное, помогло только одно – мысль, что если он уедет, то такое, что произошло с ним из-за меня, больше никогда не повторится.

Пока я стояла напротив него и думала об этом, лживые слова давались легко. И лишь одно в них действительно было правдой.
«Макс, я хочу, чтобы ты был счастлив». А для себя мне уже ничего не надо. Меня больше нет. Нас больше нет. Он не сумел, боялся быть смелым, а я не смогла. Как всегда. Не успела.

Но теперь больше некому лгать. Я осталась наедине с собой, и это замечательное умение – лгать другим, что всё хорошо – уже никак не поможет.

Посмотри себе в глаза, девочка. Посмотри и скажи, зачем тебе жить дальше.

Я ведь хотела выжить и стать счастливой, правда. Обещала Дэму. Но когда давала это обещание, думала, что в мире есть по крайней мере два человека, на чьи плечи я могу опереться.

Сначала не стало Кары. А теперь ушёл Макс. Карина – чёрт с ней, но Максим… С ним я чувствовала себя воином в доспехах и с двуручным мечом. А теперь всего этого у меня нет. Невооруженный воин – мёртвый воин.

Тебя убьет первая же стрела, девочка, так зачем мучиться?..

Я оттолкнулась от фонарного столба и побрела через сугробы. Хотелось бежать, бежать прочь, так же, как всегда это делала, но проклятая слабость сковывала по рукам и ногам, делала дыхание тяжелым, а конечности свинцовыми. Ничего. Я всё успею. У меня впереди вечность, и спешить больше некуда.

Я шла через сугробы, оскальзываясь и чуть не падая, натыкаясь на деревья, утопая в снегу. Не помню, где шла, какой дорогой, я смотрела лишь под ноги, но видела там не утоптанный снег, а осколки собственной жизни. Неужели не получилось привыкнуть к этой мысли за все пятнадцать лет? Такие, как я, не могут быть кому-то нужны. Такие, как я – это ошибка, которой существовать не должно. Я устала выбираться из этой пропасти. Это бесполезно, я не могу убежать от самой себя. Я же себя ненавижу, всю свою внутреннюю сущность, за то, что вот такая, беспомощная, бесполезная, за то, что не в силах измениться. Замкнутая и нелюдимая. Про которую даже родная мать сказала однажды в сердцах «Да что ж за чудовище такое я вырастила?!».

Ветка больно хлестнула по лицу. Я подняла глаза и увидела перед собой ровный ряд деревьев, с которых начинался лес.

Вот это да. Сколько же я прошла, если умудрилась уйти так далеко… И даже не заметить дороги.

Я вошла в лес.

Тут была тропинка, узкая, из цепочки следов, но всё-таки была. Иногда люди ходят по ней к роднику за водой. Но если снег и дальше будет идти с такой силой, скоро её засыплет.

Я пошла по дорожке вперед. Как приговоренная к смертной казни, навстречу своей деревянной плахе.

Я всё шла и шла, надеясь, что деревья наконец-то сомкнутся над головой, и скроют от меня серое небо. Почему-то было очень стыдно за свою слабость именно перед небом.

Но лес не становился гуще. Приди я сюда летом или осенью, ветви давно бы уже скрыли меня и от неба, и от солнца, но сейчас властвовала зима, и деревья стояли в тишине, мёртвые и безмолвные, едва касаясь друг друга голыми ветками.

У меня будет красивая гробница.

Я подошла к ближайшему дереву и прижалась к нему всем телом. Нежность. Вот моя самая главная потребность. Нежность и быть кому-то нужной. А теперь меня больше никто и никогда не обнимет.

Хотела прыгнуть с крыши… Глупая. Зачем нужна эта показуха? Раньше люди уходили умирать так, чтобы никто не видел их смерти. Это правильно. Умирать нужно наедине с самой собой, а не под аккомпанемент чужих криков.

Я расстегнула куртку, сняла её и бросила в снег. Было ужасно холодно, но я ни разу не дрожала.

Вот она, эта линия, настоящая линия. Мне даже не нужно себя уговаривать, я и так всё знаю. Тогда я металась между желанием жить и отсутствием выхода, а теперь мне плевать на всё, я пришла сюда только за одним – за смертью.

Я хочу замерзнуть насмерть. Ночи теперь безумно холодные, и даже если

к утру меня найдут, успею окоченеть. Если понадобится, сниму с себя остальную одежду, так у меня вообще не останется ни единого шанса. Теперь я только рада этому. Не хочу ни спасаться, ни искать выходы. Только бы всё закончилось поскорее.

Я прислонилась к дереву и по привычке сунула руки в карманы джинсов. Правый кулак наткнулся на что-то острое, от неожиданности я резко выдернула ладонь. На правой костяшке заалел тонкий длинный порез.

Не может быть…

Точно. Я же оделась в первое, что попалось под руку. Это же джинсы Максима. Те, в которых я была на кладбище. Те, в кармане которых осталось лежать лезвие.

Дрожащими руками я вытащила его, сжимая, словно великую ценность. Небо, всемогущее небо, в первый и последний раз ты услышало мои молитвы. Спасибо тебе за это. Скоро я поднимусь к тебе, небо. Посмотрю на тебя в последний раз и пойду своей дорогой туда, где меня уже ждут.

Я сжала лезвие еще крепче. Какое счастье, что можно умереть так быстро. Большое человеческое спасибо тому, кто придумал и создал лезвия.

Буду резать поперёк. На длинный продольный разрез не хватит духу, а вот поперёк смогу резануть глубоко и резко, уж этот-то скилл прокачан по полной программе.

Выделываться тут не перед кем, это не сообщество анонимных самоубийц «Кто круче?». Главное – перерезать вены. Если сумею, то кровь будет течь и течь, а остановить её нечем, и до города добежать тоже не успею. А значит, не успею ни передумать, ни испугаться. И никто не сможет меня остановить. Кровь вытечет, а холод довершит начатое. Это будет самая прекрасная смерть, которую только можно пожелать. Вот они какие на самом деле, эти бабочки в животе, с острыми заточенными крыльями.

Я закрыла глаза. Вздохнула.

«Макс, я люблю тебя. Мам, пап, вас я тоже люблю. Только воспитайте брата так, чтобы он не был похож на меня. И не плачьте сильно, я этого не стою».

Слегка отвела руку в сторону, размахнулась, и, всадив лезвие в кожу на половину глубины, резко провела им по венам.

Невозможно описать то, что я почувствовала. Живым людям и тем, кто никогда не был на моём месте, этого не понять. Меня поймут лишь самоубийцы, умершие или спасенные. И хоть мы и трусы, хоть и бежим от того, что нам навязывает проклятое общество – от собственной набившей оскомину жизни, всё же мы в чём-то смелее живых, ведь не у каждого хватит духу переступить через себя, через инстинкт самосохранения. Переступить и осознанно перестать быть тяжким грузом на плечах у других людей, если у тебя самого нет больше сил бороться с тенью.

Кровь вытекала тонкой струей. Это было очень красивое зрелище, правда. Она текла толчками, пульсируя, становясь всё темнее и гуще, почти чернея, падая в снег тяжёлыми каплями. Холод впился в рану, высасывая проклятую жизнь каплю за каплей. Я не ощущала никакой боли, только улыбалась и чуть ли ни смеялась, чувствуя, что долгожданная свобода уже близко, свобода от себя, от этих страшных оков, и неважно, где я окажусь – в темноте ли, в компании червей или на адской сковородке, – неважно, я всё равно буду чувствовать себя более свободной чем здесь. Сумасшедшая, больная идиотка. Мир, не плачь, скоро я освобожу тебя от своего присутствия.

Я держала руку всё так же, на весу, глядя на капающую кровь. Весенняя капель может быть разной.

Перед глазами поплыли тёмные круги. Снег внезапно стал серым, потеряв свой яркий насыщенный цвет. Я улыбнулась из последних сил. Скоро всё закончится…

Держать руку на весу стало слишком тяжело, да и держаться на ногах – тоже. Я прислонилась плечом к стволу дерева и поехала вниз, чувствуя, что краски уходят всё быстрее и быстрее. Белая рука с зияющей алой раной безвольно свесилась вдоль тела. Боги, как же хочется спать…

-АНЬКА!

Я вздрогнула всем телом, но других эмоций испытать не смогла – жизни на это уже не осталось. Я даже не узнала голоса.
Пока я сползала всё ниже в снег, а краски вокруг терялись и растворялись, за спиной яростно заскрипели приближающиеся шаги. Кто-то бежал ко мне изо всех сил.

Не успеешь…

Чьи-то сильные руки схватили меня за холодные и белые плечи, но было слишком поздно. Кажется, я успела умереть.

Глава 24.

Братья по оружию.

Что будут стоить тысячи слов,

когда важна будет крепость руки. (с)

Смерть оказалась похожа на звёздное небо, именно такое, которое можно увидеть только за городом, где нет бесчисленной армии фонарей и прожекторов. Ночное небо, усыпанное звёздами, одновременно и холодное и тёплое – смотря что ты чувствуешь сам. Если тебе хорошо и тепло, оно согреет, если холодно, заморозит нежную душу до смерти.

Я шла по Млечному Пути, касаясь звёзд, раздвигая руками кометы и щурясь от яркого света луны. Ни боли, ни памяти, ни сожаления. Тем, кто приходит сюда, уже поздно о чём-то жалеть. Остается только идти вперед, по тонкой белой линии, за самый горизонт. Туда, где будет ждать Посмертие.

-Ниакрис!

Замираю. Оборачиваюсь на призрачный голос.

За спиной, в нескольких шагах, на застывшей комете сидит демон.

Он так прозрачен, что его почти и не видно в этой предсмертной темноте. Только глаза (где же я их видела?..) ярко поблескивают в свете звёзд.

-Что ты здесь делаешь?!

-Хороший вопрос, - смеется Дэм. – О том же самом могу спросить и тебя.

-Дэм, я что… умерла?

Он тихо смеется.

-Ни за что. Это просто сон. Я уж теперь тебя крепко держу, моя девочка.

-Держишь?

-Ты слишком быстро бегаешь, милая. Еле успел тебя подхватить.

-Господи, да зачем?!

-Не только я. Тебя успел схватить и кое-кто еще.

-Кто?

-Узнаешь. Когда проснешься.

Комета раскачивается в такт его плавным движениям.

-Чёрт возьми, Дэм! Мне стало бы легче!

-Тебя бы больше не было, княжна. Но уйти не значит сбежать. Твоя судьба так просто тебя не отпустит. Уйдешь – начнешь опять. Сначала. Как у Блока.

Мысль о том, откуда демону может быть известна фамилия русского поэта, исчезает раньше, чем появляется.

-И что же мне делать?..

-От смерти может спасти только жизнь, девочка. Думай.

Молчу. Обдумываю его слова.

-И всё же зачем ты пришёл ко мне, Дэм?

-Я хотел бы обнять тебя, если б мог.

-Дэм...

-Что, моя маленькая светлая княжна?

-Я Всетемнейшая.
-Но это ничуть не мешает тебе быть светлой.
-Дэм...
-Что?
-Я очень плохая?
-Ты святая.
-Но это ничуть не мешает мне быть плохой. Я же опять всё испортила. Сделала всем больно.
-Ты сделала так, как посчитала нужным. Ни больше, ни меньше. Не вини себя.
-Я одна, Дэм. Одна. Их больше нет рядом. По моей вине. И... Я не хочу, чтобы они возвращались. Я знаю, что ничего не изменится. Ни я, ни они.

-Значит, пришло время делать шаг вперед.

-У меня нет ног. Я же моральный инвалид. Забыл?

-Ползи. Потихоньку.

-Люди будут надо мной смеяться. В нашем мире никто не жалеет инвалидов. Хорошо еще, когда по рукам не ходят.

-Ниа, твоё проклятье отталкивать людей еще и твой дар. Отталкивать ведь можно и тех, кто норовит перемолоть твои пальцы в костяную пыль.

Молчу.

-Дэм... Когда я буду счастлива?

-Когда пожелаешь.

-Нет. Когда умру. Наконец-то умру. Ты знаешь, каково это, когда плачет твоя собственная душа?

Он качает рукой – как будто грозит мне пальцем.

-Это больно. Но этим и выживешь.

-Что?

-Потом поймешь, княжна. Не думай о смерти - она подождет.

-Сколько мне осталось, Дэм?

-Не могу сказать.

-Всё плохо?

-Забудь эти слова. Ты ведь святая, Ниа. Крылья тебя удержат.

-Обними меня, демон.

-Не могу. Но обещаю, что к Посмертию мы пойдем вместе. Я буду держать тебя за руку.

-Спасибо...

Он будто медлит.

-Мне пора, маленькая княжна.

-Ты еще придешь?

-Приду. Обещаю. А теперь твоя ночь на исходе, девочка. Пора просыпаться.

И всё вокруг взрывается мириадами, россыпью маленьких, острых, холодных, неподвластных ни времени ни разуму звёзд…

Открываю глаза.

Первое, что я почувствовала (даже раньше, чем что-либо увидела), была тонкая, звенящая боль. В левой руке, рядом с запястьем, в том самом месте, в котором…

Значит, и правда жива, раз чувствую боль.

Но где я, чёрт возьми?

Незнакомая комната.

Ну, хотя бы не морг, уже неплохо. Правда, в морге очнуться было бы значительно веселее. Или, скажем, в крематории, прямо перед печью. Очнуться и заорать… Тьфу, что за мысли такие дурацкие! Не с того новую жизнь надо начинать, не с того.

Как ни странно, внутри не было никаких сожалений по поводу того, что я осталась жива. Радости, впрочем, тоже не наблюдалось. В груди было тихо и пусто, но это была не та пустота, которая заставила меня сжать в кулаке лезвие. Совсем другая. Больше похожая на покой.

Я приподнялась на локтях. Кто-то уложил меня на диван и заботливо укрыл тёплым ватным одеялом. В нём было так уютно и тепло лежать, что даже двигаться не хотелось. Всё портила только тонкая, похожая на трепещущую струну боль в запястье. Но она же и стимулировала не лежать, а как-то действовать. Надо, наверное, посмотреть, что там с рукой… Страшно.

Чёрт подери, умирать не боялась, а смотреть теперь боюсь. Уж не блондинкой ли я была в прошлой жизни?

Комната выглядела очень красиво. Мягкая и уютная. Напротив моего лежбища стоял еще один большой диван, между ними – журнальный столик, на нём – ваза с незнакомыми синими цветами. На полу пушистый ковёр, а вдоль стен, сколько хватит глаз, шкафы, шкафы, шкафы и все с книгами. От этого зрелища у меня случился моральный катарсис. Я, как завороженная, вела взгляд вдоль прозрачных стёкол, за которыми стояли тысячи книг, пока не дошла до дверного проёма.

Если б я не лежала на диване, то точно бы упала.

Потому что в дверях, скрестив на груди руки и хмуро глядя прямо на меня, стоял Арк.

Я остолбенела. Кажется, я готова была подумать хоть на самого Мастера Йоду, но чтоб на Арктура!..

Он вдруг оттолкнулся от двери, опустил руки и пошёл большими шагами ко мне. Выражение лица у него при этом было такое, что я пискнула и хотела было накрыться одеялом с головой, но не успела. Арк за секунду оказался рядом с диваном. Наклонился… И с размаху залепил звонкую пощёчину.

Я упала на подушку.

По-моему, это уже стало традицией.

Было даже и не больно, но почему-то очень обидно.

-За что? – прошептала я, еле сдерживая слёзы.

Это я спросила зря.

-За что?! – Арк побелел от гнева, совсем как я в минуты ярости. – ЗА ЧТО?! Ты еще спрашиваешь?! Да я бы тебя… Вот этими руками… ПРИДУШИЛ БЫ!

Он отвернулся, сжав кулаки до боли. Я натянула одеяло до самого носа и теперь испуганно на него смотрела. Никогда бы не подумала, что Арк способен так злиться… Но из-за чего?

Неужели из-за меня?..

Стоп.

Если я здесь… И он здесь… Выходит… Это ОН меня спас?!

-ДА Я ЧУТЬ НЕ ПОСЕДЕЛ, ПОКА ТЕБЯ, ОБЕСКРОВЛЕННУЮ, ИЗ ЛЕСА НА РУКАХ ТАЩИЛ! Думал, если не донесу, не успею, никогда себе не прощу…

Он вдруг резко сел на корточки, и его лицо оказалось прямо напротив моего. Я больше его не боялась.

-Аня, - тихо произнес Арктур полным боли и горечи голосом, - кто, ну кто тебя, дурёха ты рыжая, научил все проблемы в жизни решать с помощью самоубийства?! Я знаю, что жизнь у тебя нелегкая, но ведь у кого она простая? Разве так можно, все беды перечеркивать лезвием по венам и полётом с крыши?!

Я вздрогнула так, как не вздрагивала, пожалуй, еще никогда за всю жизнь.

-Откуда ты знаешь про кры…

И тут до меня дошло. Всё разом. Из глаз потекли слёзы.

-Арк… Так это… там, внизу… был… ТЫ?! Ангел-хранитель?!

Он посмотрел на меня и просто ответил:

-Да. Я.

Я закрыла глаза ладонями. Мир медленно, но верно перестраивался с ног на голову.

-Арк, зачем? – еле слышно прошептала я. – Ну серьезно, зачем? Какой тебе в этом прок? Кто я для тебя, что тебе моя жизнь и мои проблемы? Не понимаю.

Дата добавления: 2015-06-28