Фомин В.В. Варяго-русский вопрос и некоторые аспекты его историографии 2 страница

24. Карамзин Н.М. Указ. соч. Т. IX. - СПб, 1821. С. 219; Фомин В.В. Варяги в переписке Ивана Грозного с шведским королем Юханом III // ОИ, 2004, № 5. С. 121-133; его же. Варяги и варяжская русь. С. 127-129, 336-376.

25. Соловьев С.М. Скандинавомания и ее поклонники, или столетния изыскания о варягах. Историческое рассуждение Ю.Венелина // Москвитянин. М, 1842. № 8. С. 396-399; Kunik Е. Die Berufimg der schwedischen Rodsen durch die Finnen und Slawen. Bd. I.- SPb., 1844. S. 113-115; Дополнения A.A. Куника // Дорн Б. Каспий. - СПб., 1875. С. 430; Замечания А. Куника. (По поводу критики г. Фортинского). С. 2-3; Томсен В. Начало Русского государства. - М, 1891. С. 101; Скрынников Р.Г. Русь IX- XVII века. - СПб., 1999. С. 48.

26. Забелин И.Е. Указ. соч. Ч. 1. С. 132.

Глава вторая. Как норманисты-«словопроизводители» дискредитировали лингвистику

В 1877-1878 гг. А. А. Куник, говоря, что шведам «принадлежит честь заложения первых камней в здании норманизма», и характеризуя время с 1614 по 1734 гг. как период «первоначального образования норманской системы», констатировал: «В течение того же XVII ст. убеждение в призвании первых русских князей утвердилось в Швеции, причем шведы обратили внимание... на собирательное Rotsi финнов»[27]. Так, родоначальники норманской теории шведские авторы XVII в. «изобрели», помимо других ее аргументов, главный ее аргумент, увидев в финском названии Швецию Ruotsi основу имени «Русь». Параллельно с тем они начали вести разговор о якобы существующей лингвистической связи между именем «Русь» и Рослагеном (частью береговой полосы шведской области Упланда напротив Финского залива, жители которой во время войны должны были поставлять корабли для морского ополчения). Ю.Буре (ум. 1652 г.), первым увидевший в древних гипербореях шведов, выводил финское слово ruotsolainen - «швед» - от древних названий Рослагена Rohden и Rodhzlagen, считая, что название Рослаген произошло от ro - «грести» и rodher - «гребец», а И. Л. Локцений (ум. 1677 г.) переименовал гребцов и корабельщиков Рослагена в роксолан, т. е. русских[28].

В российскую науку идею о родстве названий Русь и Ruotsi, рожденную торжеством в Швеции «рудбекианизма», ставшего в науке синонимом баснеплетства и околонаучных фантазий, попытался перенести в 1749 г. Г.Ф. Миллер, но его диссертации «О происхождении имени и народа российского», предназначенной для прочтения на первой в истории Петербургской Академии наук «ассамблее публичной», его коллеги практически единодушно отказали в научности. Диссертация Миллера, к работе над которой он приступил весной 1749 г., в начале сентября была отдана, согласно академическим правилам, на рецензию профессорам (академикам) И.Э. Фишеру, Ф.Г. Штрубе де Пирмонт, В.К.Тредиаковскому, М.В.Ломоносову, адъюнктам С.П. Крашенинникову и Н. И. Попову. И все названные лица (за исключением Тредиаковского) в один голос сказали, что она «предосудительна России».

Штрубе де Пирмонт, например, отмечал, что Академия справедливую причину имеет сомневаться, «пристойно ли чести ее помянутую диссертацию публично читать и напечатавши в народ издать». То же самое говорил Ломоносов: она, поставленная на «зыблющихся основаниях», «весьма недостойна, а российским слушателям и смешна, и досадительна». После того как Миллер обвинил оппонентов в пристрастном отношении к своему труду, разгорелась острая дискуссия, в ходе которой он был забракован окончательно (Тредиаковский в отзыве 1750 г. уже подчеркивал, что финны «некоторый соседний народ называют россалейнами. Много сходства; онакож сходство сие врассуждении чужаго, и не сих земель народа: а притом, такия сходства весьма недостоверны и обманчивы»).

Факт, что диссертацию не приняли коллеги Ломоносова немцы Фишер и Штрубе де Пирмонт, что позже точно так же поступили немцы А. Л. Шлецер и А.А.Куник, отметает все норманистские домыслы об отсутствии в критике русских ученых и прежде всего Ломоносова каких-либо серьезных оснований, кроме, как только патриотических (начало такому мнению положил Шлецер, стремившийся выставить Ломоносова перед просвещенной Европой, которой очень хорошо были знакомы его исторические труды, в самом неприглядном виде и тем самым нейтрализовать его критику норманской теории). Остается добавить, что устроитель «ассамблеи публичной» немец И. Д. Шумахер назвал диссертацию Миллера «галиматьей» и что сам Миллер в 1773 г., говоря о выходе этого сочинения в Геттингене «уже вторым тиснением» без его участия, с нескрываемым сожалением признал: «Много сделал бы еще в оном перемены».

Такие слова ученый произнес потому, что к тому времени понял, на каком ложном основании он почти четверть века назад возводил русскую историю, выстраивая ее по «Деяниям данов» Саксона Грамматика (1140 - ок. 1208 гг.), повествующим о многовековых войнах датчан с балтийскими русами, проживавшими в западной часть нынешней Эстонии - провинции Роталия-Русия и Вик с островами Эзель и Даго. И все эти события, имевшие место быть в глубокой древности на Балтийском море и его берегах, Миллер перенес в историю Киевской Руси, в связи с чем в ней появились «российские цари» Олимар, Онев, Даг, Радбард, которых взял под свою защиту датский король Фротон III, живший в третьем веке после рождества Христова, и сын которого Фридлев «в России воспитан... и в России царствовал», утверждалось, что датские и шведские короли часто предпринимали походы «в Россию», что потомки «российского царя» Радбарьда (Рандбарда), женатого на дочери датского короля Ивара Видфадмия, умершего в 600 г., «с отменной храбростию» участвовали в Бравалльской битве и т. д.

И выведя затем разговор на варяжских князей Рюрика и его братьев, Миллер подытоживал, что они «имели над новгородцами владение, не по просьбе, но войною», и что такое завоевание дело обычное: новгородцы «часто были под норвежским и датским владением», «силою и военною рукою в подданстве удержаны», норманны жили в Новгородской земле и имели там свои гарнизоны. При этом ученый убеждал, что нет никакого бесчестья русским в том, что еще до учреждения российского государства новгородцы были покорены норманнами, ибо именно от этого подлинная слава происходит фамилии великих князей, царей и императоров, «преидущей от Рюрика», т. к. «его прадеды за много прежде сим лет часть России в своем владении содержали и потому Рурик имел над новгородцами владение». Миллер также утверждал, что своим именем Русь обязана скандинавам: «Новгородские славяне услышав имя россов от финнов, оным всех из северных стран пришельцов нарицали, почему и варяги от славян россиянами названы. А потом и сами славяне будучи под владением варягов имя россиян приняли, подобным почти образом, как галлы франками и британцы агличанами именованы»[29].

Особенное внимание Ломоносова привлек последний тезис Миллера. И, проанализировав источники, он показал его совершенную надуманность, следовательно, принципиальную ущербность норманской теории, изначально лишающую ее всякой основы: «Имени русь в Скандинавии и на северных берегах Варяжского моря нигде не слыхано». Он также отметил и другой ее изъян, столь же принципиального свойства, что «едва можно чуднее что представить, как то, что господин Миллер думает, якобы чухонцы (финны. - В.Ф.) варягам и славянам имя дали»: как это «два народа, славяне и варяги, бросив свои прежние имена, назвались новым, не от них происшедшим, но взятым от чухонцев». И, говоря об исторических примерах перехода имени победителей на побежденных, на которые ссылался Миллер, Ломоносов заключил: «Пример агличан и франков... не в подтверждение его вымысла, но в опровержение служит: ибо там побежденные от победителей имя себе получили. А здесь ни победители от побежденных, ни побежденные от победителей, но все от чухонцев!»[30]. (Действительно, как то демонстрирует мировая история, «имя страны может восходить либо к победителям, либо к побежденным, а никак не к названиям третьей стороны»[31].)

Правомерная критика Ломоносовым норманской теории была проигнорирована шведскими, немецкими, а за ними, естественно, и российскими исследователями. Более того, непреклонная вера в норманство варягов заставляла их постоянно подпитывать эту теорию новыми домыслами и возрождать давно забытые. Так, в 1774 г. швед Ю.Тунманн, констатируя, что шведы никогда не именовали себя русами, выводил из финского названия Швеции Ruotsi форму «русь», уверяя, что шведов восточные славяне стали именовать «русью» посредством финнов, т. к. у славян, отдаленных от моря, были затруднительны отношения со шведами, в связи с чем их настоящее имя не скоро сделалось им известным.

А. Л. Шлецер в «Несторе» вдохнул новую жизнь в другой аргумент шведских авторов XVII в. - в Рослаген, считая, что из этого названия образовались финское «Ruotsi» и славянская «Русь» и что из этого прибрежного округа вышли варяги-русь, давшие славянам свое имя (но при этом он отметил тот факт, который не «замечают» современные норманисты, что летопись различает шведов и руссов). Преподнося свою гипотезу в качестве непреложной истины, Шлецер встал на путь категоричного отрицания исторического бытия черноморской (понтийской) руси, нападавшей на Византию задолго до призвания варягов и их прихода в Киев, многочисленные известия о которой сокрушали норманскую теорию, и отнес ее к «неизвестной орде варваров», не принадлежавшей к русской истории. Н.М. Карамзин своей «Историей государства Российского» закрепил в сознании русского и зарубежного читателя идею Шлецера, что в Швеции «одна приморская область издавна именуется Росскою, Roslagen» и что она была родиной шведской руси. И. Кайданов, в 1829 г. указывая на Рослаген, твердо и с пафосом сказал: «Здесь начало нынешнего государства Российского», ибо это родина отрасли скандинавов - варяго-руссов, «коим отечество наше одолжено и именем своим и главным своим счастием - монархическою властию»[32].

Параллельно с тем в науке, в том числе и среди норманистов, начала нарастать волна несогласия с доводами, которые уже ассоциировались только с именами Тунманна и Шлецера. В 1814 г. ученик последнего, Г. Эверс, указал на очень позднее появление названия Рослаген (а оно стало прилагаться к прибрежной части Упланда Роден лишь к XVI в.), после чего сказал: «И потому ничего не может доставить для объяснения русского имени в 9 столетии». К этим словам он добавил, что «беспримерным и неестественным мне кажется, чтоб завоевывающий народ переменил собственное имя на другое, употребляющееся у соседа, и сообщил сие принятое имя основанному им государству».

Говоря, что Тунманн «придавал великую важность» этимологии, Эверс резонно заметил, что, во-первых, «при исследованиях исторических давно уже признано за правило, что этимология некоторых слов порознь может служить только к подтверждению доказанного положения, а основания истины должны быть гораздо прочнее», во-вторых, «мы видим только сходство звука, но самое величайшее сходство не предохраняет от заблуждения. В самых далеких между собою странах звуки по одному случаю часто бывают разительно сходны», в-третьих, кто-то может «писать историю, которой никогда не бывало, и даже может надеяться из труднейших словопроизводств извлечь величайшую пользу, смотря по своим намерениям»[33].

В 1816 г. немецкий ученый ГФ. Голлман, ведя речь о «натяжках» Шлецера, подчеркнул, что слово Ruotsi «столь не сходно со словом руссы, что на нем никак нельзя основаться». В 1825 г. М.П. Погодин, абсолютно уверенный в том, что варяги-русь - это одно из норманских племен, так же, как и Шлецер, констатировал, что ПВЛ различает шведов и русь, что Рослаген «ничего не доказывает» в пользу шведского происхождения руси и что «в Швеции неизвестно было название руссов»[34].

В 1827-1828 и 1839 гг. Г.А.Розенкампф, отмечая, что берега Упландии в старину именовались Seeland (поморская земля), установил, что слова Ruotsi и Рослаген «не доказывают ни происхождения, ни отечества руссов». Rodslagen (т. е. корабельный стан), продолжал он далее, производно от rodhsi-гребцы, причем буква d в произношении слова Rodslagen «почти не слышна», а затем ее вовсе выпустили, так что оно стало звучать как Roslagen. Розенкампф, обращая внимание, во-первых, на то, что в Упландском своде законов 1296 г. нет понятия Rodslagen, во-вторых, что термин rodhsi употребляется там в смысле профессии, а не в значении имени народа, в-третьих, что в том же значении он используется как в общем Земском уложении середины XIV в., составленном из областных сводов (Ландслаге, и его редакции 1442 г.), так и в уложении 1733 г., заключил: вооруженные упландские гребцы-«ротси» не могли сообщить «свое имя России». В связи с чем, искренне поражался ученый, «еще удивительнее, что Шлецер мог так ошибиться и принимать название

военного ремесла за имя народа»[35].

В 1837 г. Н. А. Иванов, констатируя, что «нынешний Рослаген не назывался так в древности», а именовался Роден, заметил, что буква с входит в название Родлагена «только по грамматической форме германских языков для обозначения родительного падежа» и «что росс или русс не означает гребца по-шведски». На следующий год «ультранорманист» О. И. Сенковский с нескрываемым недоумением восклицал: «Если только другие народы давали им название руссов, то очень странно, что нордманны, покорив славянские земли, приняли имя, чуждое своему языку и себе, и основали империю под иностранным и, конечно, обидным для себя прозвищем!»[36].

В 1842 г. Н.В. Савельев-Ростиславич, говоря, что шведы никогда не называли себя русами и что в слове «Rod'slagen» буква 5 не принадлежит корню «Rod», а есть знак родительного падежа, резюмировал: Rod'slagen не мог сообщить своего имени Руси (эти же слова ученый повторил в 1845 г.). В 1842 г. С. А. Бурачек заметил, что скандинавы «ни телом, ни душой не виноваты ни в начале, ни в продолжении Русского государства; что скандинавы никогда не назывались русъю, не знали даже этого имени, то и подавно не могли его сообщить нам». Вместе с тем он, как и многие его современники, обращал внимание на то существенное обстоятельство, что слово Род'слаген, «во-первых, не древнее, во-вторых, значит не место сборищ руссов, а пристанище гребцов или корабельный стан. Буква 5 тут в слове Rod's знак родит, падежа: гребца», что византийцы до Рюрика называли Черное море «Русским морем» и что «Нестор очень различает свеев (шведов), урман (норвежцев), англян (англосаксов датских) от варягов».

В 1844 г. норманист А.А. Куник, осознав полнейшую бесперспективность дальнейшего увязывания имени «Русь» с Рослагеном, стал убеждать, неправомерно перенося решение чисто исторического вопроса в область лингвистики, что посредством финского названия Швеции Ruotsi имя «Русь» якобы восходит к шведскому слову rodsen-«гребцы», которое прилагалось к жителям «общины гребцов» Рослагену, и что население этой части береговой полосы могло называться, как он предположил, «Rodhsin» (от Rodhs), «Rookarlar», «Rudermanner». В 1847 г. М.П. Погодин, заключая, что «результаты Шлёцеровы теперь уже ничего не значат», публично отпустил ему, так сказать, научные грехи: «А за шведов с руотси и Рослагеном, за его понятия о вставках, за понтийских руссов, и пр. и пр. - прости его Господи!»[37].

Слова Погодина свидетельствовали о глубочайшем кризисе норманской теории, и этот кризис заставил пойти на кардинальную ревизию ее основных положений. Прежде всего это коснулось судьбы черноморской (понтийской) руси, которую Шлецер в большой досаде вычеркнул из русской истории. Но тенденциозность его вывода очень скоро продемонстрировал Г. Эверс, доказавший существование южной Руси в дорюриково время. И этот факт начали учитывать норманисты, хотя «скандинавский догмат», априори принятый ими за абсолютную истину, неудержимо толкал их смотреть на русскую историю только через его призму, а значит, продолжать порождать эфемерные конструкции. Так, в 1821-1823 гг. немецкий востоковед И.С.Фатер, обращая внимание на «столь очевидно бытие росов» на юге, предложил понимать под ними остатки готов, проживавших на северных берегах Черного моря, среди которых разместились значительные колонии варягов-норманнов, ставших прозываться русью. При этом он заметил, что Нестор «сказал весьма ясно, что сии варяги зовутся русью, как другие шведами, англянами: следственно, русь у него отнюдь не шведы».

Н.А.Иванов в 1837 г., также доказывая, апеллируя к византийским и арабским известиям, что черноморская русь - это готы, заключил: руссы обитали по берегам Азовского и Черного морей до Кавказских гор с древности и «были коренные жители княжества Тмутараканского» (в последних десятилетиях XIX в. Е. Е. Голубинский и В. Г. Васильевский возродят готскую теорию, являющуюся разновидностью норманской теории). В 1850-х-1860-х гг. С.М. Соловьев на основе показаний арабских и византийских источников подытоживал, что «название «русь» гораздо более распространено на юге, чем на севере, и что, по всей вероятности, русь на берегах Черного моря была известна прежде половины IX века, прежде прибытия Рюрика с братьями»[38].

В 1859 г. В.И.Ламанский показал, что слово «Русь» своею формою не обличает финского происхождения от Ruotsi, ибо имеются греческие, литовские и славянские слова, также оканчивающиеся на ъ (например, скифь, корсь, жмудь, сербь, волынь). Сказав, что славяне познакомились со шведами не через финнов, а непосредственно, он отметил, что летопись отделяет русь и от шведов, и от других норманских племен. А также подчеркнул, что нет названия народа, происшедшего «от его рода занятий или промысла». И весьма, разумеется, сомнительно, чтобы шведы в 839 г. перед Людовиком Благочестивым «на вопрос кто они? что за люди? и какого роду? стали бы отвечать Rodsin - гребцы».

К тому же это слово в IX в. было понятно каждому немцу (как оно понятно ему и сегодня), и Вертинские анналы не преминули бы перевести и объяснить его, «если бы Rhos было бы все одно, что Rodsin». И «если бы русь были Rodsin - гребцы, - задавался Ламанский уместным вопросом, - стали бы немцы называть нас ругами?». Вместе с тем исследователь констатировал наличие в пределах Карпатской Руси до 30 поселений, которые, иронизировал он, «стоят в известном сродстве со шведскими Rodsin (гребцами). Вероятно, в подтверждение этого положения г. Куник указал на деревню Русин, в нынешней Галиции, которая может быть населена норманнами», непонятно каким образом обратившимися «в чистых русаков, которых еще в настоящее время легко поймет русский с Байкала»[39].

В 1860 г. Н. И. Костомаров привел заключение шведа Линдстрема, который доказал, что название Русь не было свойственно в древности скандинавам. В 1860-х - 1870-х гг. С. А. Гедеонов, говоря, что норманизм основан на мнении о скандинавском начале имени «Русь», доказал «случайное сходство между финским Ruotsi, шведским Рослагеном и славянским русь». А свое отношение к «этимологическим случайностям и созвучиям», на которых возводят русскую историю, он выразил глубокой мыслью, что «лингвистический вопрос не может быть отделен от исторического; филолог от историка». Справедливо

заметив, разве могли варяги, если их считать шведами, переменить свое настоящее имя «свей» на финское прозвище Ruotsi, Гедеонов показал, что шведское русь не встречается как народное или племенное, ни в шведских памятниках, ни в западноевропейских источниках, так много и так часто говорящих о шведах и о норманнах.

При этом он подчеркнул, что норманисты не могут объяснить ни перенесения на славяно-шведскую державу финского имени шведов, ни неведения летописца о тождестве имен свей и русь, ни почему славяне, понимающие шведов под именем руси, перестают называть шведов русью после призвания, ни почему свеоны Вертинских анналов отличают себя «тем названием, под которым они известны у чуди», ни почему принявшие от шведов русское имя финские племена зовут русских не русью, а вендами. По причине чего, отмечал ученый, им следует отказаться от изобретенного «Rodhs, да и то еще под несуществующею у норманнов грамматической формой». И как резюмировал Гедеонов, «беспримерному», «этническому несклоняемому» греческому *Рщ «соответствует только одна собирательная, славянская форма русь», одинаковая в единственном и множественном числе, что не характерно для германо-скандинавских языков, а это означает, что греки заимствовали Тюд только из языка славян[40].

В 1862 г. А.А.Куник, назвав опровержение Гедеоновым связи Рослагена с русской историей «совершенно справедливым», добавил, что имя «Ropr», «Roden» (вместо чего сейчас употребляется Roslagen) шведы в XVII в. приняли за имя роксолан (русских) по плохому знанию своего древнего языка, что ввело в заблуждение самого Куника. В 1864 г. он сделал показательное признание, что норманская школа «обанкротилась» со своим Рослагеном, в связи с чем должна позаботиться, как Куник, не скрывая своей тенденциозности, прямо ставил четкую задачу перед ее сторонниками, «вновь открыть «природных шведских россов» (в 1878 г. ученый еще раз повторил, желая предостеречь молодых исследователей от этой ошибки, в плену которой пребывало несколько поколений их предшественников, что «сопоставление слов Roslag и Русь, Ros является делом невозможным уже с лингвистической стороны»). В 1864 г. М.П. Погодин признавал, что Гедеонов «судит очень основательно, доводы его убедительны и по большой части с ним не согласиться нельзя: Ruotsi, Rodhsin, есть случайное созвучие с Русью».

Под воздействием все более нарастающей конструктивной критики Куник в 1875 г. аннулировал свое объяснение Руси от rodsen-«гре6цы», выдвинутое в 1844 году. Ибо, уже сам перечислял он признаки его научной несостоятельности, «в 17-м столетии следующее место в Упландском законнике: «Rodhs-ins utskyldir» шведы перевели неправильно: tributa Roxolanorum (русских) вместо Roslagiae, и этим долго вводили других в обман», и что «в Rodhs-ins буква s не основная согласная... а только знак родительного падежа». Следовательно, подводил черту Куник, «по грамматическим причинам необходимо отказаться от всякой мысли о генетической связи между формой множ. ч. Roskarla, Rodsmaen, Ruodspiggana, Rospiggar... и формой 'Pῶς (да финским собирательным именем Rots-i)» (в 1899 г. языковед-норманист Ф.А.Браун, говоря о попытке Куника связать имя «Русь» с rodsen-«гребцы» посредством финского Ruotsi, сказал, что против этой догадки говорит «столько соображений, как по существу, так и с формальной точки зрения, что сам автор ее впоследствии отказался от нее»)[41].

В том же 1875 г. Куник, подводя безрадостный итог изысканиям норманистов, а значит, и собственным, пришел к выводу, что невозможно «разрешить варяго-русский вопрос чисто историческим путем» и что «решение его выпадает на долю лингвистики, в области которой, так же как в математике, не могут играть роли ни софизмы, ни сентиментальности». Как ему вторил в 1892 г. Браун, «центр тяжести норманской теории лежит» не в показаниях источников (тем самым невольно для себя и в полном согласии с антинорманистами прямо признавая, что она не имеет в них совершенно никакой опоры), а в данных лингвистики, причем ее «лучшие» доказательства ученый видел в норманистской интерпретации летописных личных имен и «русских» названий днепровских порогов. Хотя, как он тут же подчеркивал, вопрос о происхождении имени «Русь» является одним из «слабейших пунктов норманской позиции»[42].

В 1876 г. И.Е.Забелин, напротив, сказал, что в вопросе начала Руси лингвистика «может служить только опорою, иногда вполне надежною, иногда весьма сомнительною». Но, предупреждал далее историк, «поставленное на первое место пред всеми другими средствами добывать историческую истину, это великое орудие становится великим препятствием к познанию истины, ибо оно по самым свойствам своей исследовательности всегда очень способно унесть нашу мысль в облака, переселить ее в область фантасмагорий». И в справедливости слов Забелина убеждает пример самого Куника. Когда в 1875 г. он предложил, отказавшись от выдуманной им же конструкции rodsen- «Русь», другую фантасмагорию: вывод «Руси» от эпического прозвища черноморских готов II—III вв. Hreidhgotar (в древнейшей форме Hrothigutans - «славные готы», где основной первоначальной формой «могла быть Hrodhs», якобы слышимой и в финском Ruotsi и в славянском русь), то Гедеонов не без иронии подчеркнул, что исследователь «является ныне с новооткрытым (пятым или шестым, по порядку старшинства) мнимонародным, у шведов IX века именем русь», и заключил: «С лингвистической точки зрения, догадка г. Куника замечательна по ученой замысловатости своих выводов; требованиям истории она не удовлетворяет».

В 1880 г. Д. И. Иловайский, напомнив, что филологические толкования - это «самый скользкий путь для всех толкователей», заметил по поводу конструкции Ruotsi-Русь: «Можно ли придумать комбинацию более наивную и менее серьезную! Тут не выходит главного: как же сами-то русские славяне стали называть себя русью? Откуда, из каких источников видно, что новгородцы познакомились с норманнами через финнов?». В 1892 г. В.З.Завитневич также указал, что филологические данные представляют в объяснении происхождения слова «Русь» «весьма шаткую почву» и что оно может быть объяснено «только на почве строго исторической». Касаясь «догадки», что имя это образовалось от гребцов-radhsi, он подчеркнул: «только мысль, совершенно потерявшая веру в возможность отыскать хотя сколько-нибудь серьезное решение данного вопроса, может найти успокоение в подобной аргументации», т. к. «между фактом призвания варягов и памятниками, в которых упоминаются названные гребцы, лежит промежуток времени почти в 400 лет»[43].

Но западноевропейские и российские ученые, ведомые норманизмом, «почве строго исторической» в конечном итоге предпочли «весьма шаткую почву» филологических исскуственных построений и сделали это под влиянием датского лингвиста В. Томсена. В 1876 г. он прочитал в Оксфорде лекции, посвященные происхождению Русского государства, которые в виде отдельной книги были изданы в 1877-1919 гг. в Англии, Германии, Швеции, России, Дании. Томсен, с одной стороны признавая, что скандинавы «не называли себя русью» и что нет «никакой прямой генетической связи» между Рослагеном и Ruotsi-Русью (к тому же название Roslagen появляется слишком поздно, «чтобы быть принятым в соображение», и в древности эта часть местности именовалась Roper, Ropin), с другой - возродил версию Куника 1844 г. о скандинавской этимологии имени «Русь», отвергнутую автором в 1875 г., убеждая, что название Русь образовалось от Ruotsi (а эта форма, в свою очередь, от Roper).

По его предположению, надуманность которого он и не думал скрывать, шведы, ездившие к финнам, «могли назвать себя - не в смысле определения народности, а по своим занятиям и образу жизни - rops-menn или rops-karlar, или как-нибудь в этом роде, т. е. гребцами, мореплавателями». Со временем в Швеции это слово обратилось в имя собственное, которое финны - в первой его части - приняли за название народа. Восточные славяне, познакомившись со шведами через посредство финнов, дали скандинавам то имя, которое узнали от соседей[44].

В 1915 г. швед Р.Экблом выявил несостоятельность версии Томсена о происхождении имени «Русь» от древнего названия Рослагена Roper, т. к. его предположение, что в составных словах с начальным rops- содержится форма родительного падежа rop(er)s, не соответствует действительности. По Экблому, основой Ruotsi стало существительное roper («дорога, или путь, где можно грести на веслах», «морской проход с небольшой глубиной») в родительном падеже rop(er)s, от которого возникла форма rop(r)s, давшая начало составным словам с rops-, означавшим не «гребцов» и «лодочников», как считал Томсен, а прибрежное население, жителей roprar, в связи с чем термин Rop(r)in означал место поселения ropsmaen и ropsbyggiar (как заметил в 1947 г. соотечественник Экблома лингвист и историк Е. Хьерне, трудно предположить, чтобы название какой-то части суши, а также людей, там живущих, могло возникнуть от слова, имевшего значение «пролив», «фарватер». В 1958 г. шведский языковед С. Экбу сказал в отношении составных слов, будто бы происшедших из формы родительного падежа rops от слова roper, что «мы были достаточно долго в трясине гипотез. Нам неизвестно, существовали ли подобные составные слова в VII или VIII вв., и мы не можем решительно утверждать, что подобные составные слова в это время могли быть переданы через прибалтийско-финское "rotsi")[45].

Сочинение Томсена было восторженно принято российскими норманистами. Возобладала в их кругах и его интерпретация происхождения имени «Русь». И в придании этой интерпретации статуса бесспорного научного факта огромную роль сыграл академик А.А.Шахматов. Причем «главный» и «решающий», по его характеристике, довод в пользу того, что русь - это якобы древнейший слой шведов, заключался в ссылке на Томсена, что до сих пор западные финны называют Скандинавию «Русью-Ruotsi» (но, коснувшись мнения немецкого исследователя Й. Маркварта от 1903 г., что финское Ruotsi было бы передано в русском языке скорее через Ручь, чем через Русь, ученый признал, что «диалектически могла быть известна передача Ruotsi и через Ручь»).

В послеоктябрьский период авторитетнейшие российские ученые СССР и эмиграции, будучи совершенно уверенными в достоверности норманской теории, ее «незыблемость» подтверждали в первую очередь лингвистическими данными, при этом каждый раз демонстрируя, что с их помощью можно, по примеру О. Рудбека, без затруднений создать любую конструкцию. По причине чего они стали навязывать науке аргументы, от которых отказались их кумиры, крупнейшие историки и лингвисты А. А. Куник, М. П. Погодин и даже В. Томсен, и параллельно с тем создавать новые.

Так, например, в 1923 г. В. А. Брим выступил с окончательно оформленной теорией о независимом существовании на севере и на юге сходных названий «русь» и «рос». Придерживаясь гипотезы, что русью назывались варяжские дружины вообще, а не какое-то скандинавское племя, он поставил имя «Русь» в прямую связь с древнешведским drat (толпа, дружина), которое, по его оценке, «строго» отвечает славянскому «Русь» и финскому «Ruotsi» (как заметил годом ранее археолог А. А. Спицын, версию Брима нельзя принимать «без колебания. Представляется не вполне вероятным, что имя норманнов-руси и литве, и болгарам, и хозарам, и славянам, и грекам стало известным только в произношении суми, маленького невлиятельного племени», и что «Куник не решился выступить с теорией, принятой Бримом и корень drat объединял с «друг»).

Дата добавления: 2015-08-31