АГРЕССИЯ Конрад Лоренц 12 страница

спаривании. Однако в своей нынешней функции эти жес-

ты не имеют ничего общего ни с ребячливостью, ни с дам-

ской сексуальностью, а лишь обозначают (в переводе на

человеческий язык): "Не трогай меня, пожалуйста!" На-

прашивается предположение, что у этих животных спе-

циальные механизмы торможения запрещали нападение

на детей или, соответственно, на самок еще до того, как

такие выразительные движения приобрели общий соци-

альный смысл. Но если так -- можно предположить, что

именно через них из пары и семьи развилась более круп-

ная социальная группа.

Тормозящие агрессию жесты подчинения, которые

развились из требовательных выразительных движений

молодых животных, распространены в первую очередь у

псовых. Это и неудивительно, потому что у них так сильно

торможение, защищающее детей. Р. Шенкель показал,

что очень многие жесты активного подчинения -- т.е. дру-

жеской покорности по отношению к "уважаемому", но не

вызывающему страха сородичу высшего ранга -- проис-

ходят непосредственно из отношений щенка с его ма-

терью. Когда собака тычет мордой, теребит лапой, лижет

щеку возле рта -- как все мы знаем у дружелюбных

псов, -- все это, говорит Шенкель, производные от движе-

ний при сосании или при просьбе накормить. Точно так

же, как учтивые люди могут выражать друг другу взаим-

ную покорность, хотя в действительности между ними су-

ществуют вполне однозначные отношения иерархии, так

и две взаимно дружелюбные собаки исполняют друг для

друга инфантильные жесты смирения, особенно при дру-

жеском приветствии после долгой разлуки. Эта взаимная

предупредительность и у волков заходит настолько дале-

ко, что Мури -- во время своих замечательно успешных

полевых наблюдений в горах Мак-Кинли -- зачастую не

мог определить иерархические отношения двух взрослых

самцов по их выразительным движениям приветствия. На

острове Айл-Ройял, расположенном в Национальном пар-

ке Великого озера, С.Л.Эллен и Л.Д.Мэч наблюдали нео-

жиданную функцию церемонии приветствия. Стая, со-

стоявшая примерно из 20 волков, жила зимой за счет ло-

сей, причем, как выяснилось, исключительно за счет ос-

лабевших животных. Волки останавливают каждого лося,

до которого могут добраться, но вовсе не стараются его ра-

зорвать, а тотчас прекращают свое нападение, если тот

начинает защищаться энергично и мощно. Если же они

находят лося, который ослаблен паразитами, инфекцией

или, как это часто у жвачных, зубной фистулой, -- тут

они сразу замечают, что есть надежда поживиться. В этом

случае все члены стаи вдруг собираются вместе и рассыпа-

ются во взаимных церемониях: толкают друг друга морда-

ми, виляют хвостами -- короче, ведут себя друг с другом,

как наши собаки, когда мы собираемся с ними гулять. Эта

общая "нос-к-носу-конференция" (так она называется

по-английски), безо всяких сомнений, означает соглаше-

ние, что на обнаруженную только что жертву будет устро-

ена вполне серьезная охота. Как здесь не вспомнить танец

воинов масаи, которые ритуальной пляской поднимают

себе дух перед охотой на льва!

Выразительные движения социальной покорности, ко-

торые развились из дамского приглашения к соитию, об-

наруживаются у обезьян, особенно у павианов. Ритуаль-

ный поворот задней части тела, которая зачастую роскош-

но, совершенно фантастически окрашена для оптического

подчеркивания этой церемонии, в современной своей

форме у павианов едва ли имеет что-либо общее с сексу-

альностью и сексуальной мотивацией. Он означает лишь

то, что обезьяна, производящая этот ритуал, признает бо-

лее высокий ранг той, которой он адресован" Уже совсем

крошечные обезьянки прилежно выполняют этот обычай

без какого-либо наставления. У Катарины Хейнрот была

самка павиана Пия, которая росла среди людей почти с са-

мого рождения, -- так она, когда ее выпускали в незнако-

мую комнату, торжественно исполняла церемонию "под-

ставления попки" перед каждым стулом. Очевидно,

стулья внушали ей страх. Самцы павианов обращаются с

самками властно и грубо, и хотя -- согласно полевым на-

блюдениям Уошбэрна и Деворе -- на свободе это обраще-

ние не так жестоко, как можно предположить по их пове-

дению в неволе, оно разительно отличается от церемон-

ной учтивости псовых и гусей. Поэтому понятно, что у

этих обезьян легко отождествляются значения "Я -- твоя

самка" и "Я -- твой раб". Происхождение символики это-

го примечательного жеста проявляется и в том, каким

именно образом адресат заявляет, что принял его к сведе-

нию. Я видел однажды в Берлинском зоопарке, как два

сильных старых самца-гамадрила на какое-то мгновение

схватились в серьезной драке. В следующий миг один из

них бежал, а победитель гнался за ним, пока наконец не

загнал в угол, -- у побежденного не осталось другого вы-

хода, кроме жеста смирения. В ответ победитель тотчас

отвернулся и гордо, на вытянутых лапах, пошел прочь.

Тогда побежденный, вереща, догнал его и начал просто-

таки назойливо преследовать своей подставленной задни-

цей, до тех пор пока сильнейший не "принял к сведению"

его покорность: с довольно скучающей миной оседлал его

и проделал несколько небрежных копулятивных движе-

ний. Только после этого побежденный успокоился, оче-

видно убежденный, что его мятеж был прощен.

Среди различных -- и происходящих из различных ис-

точников -- церемоний умиротворения нам осталось рас-

смотреть еще те, которые, по-моему, являются важней-

шими для нашей темы. А именно -- ритуалы умиротворе-

ния или приветствия, уже упоминавшиеся вкратце, кото-

рые произошли в результате переориентации атакующих

движений. Они отличаются от всех до сих пор описанных

церемоний умиротворения тем, что не затормаживают аг-

ресссию, но отводят ее от определенных сородичей и на-

правляют на других. Я уже говорил, что это переориенти-

рование агрессивного поведения является одним из гени-

альнейших изобретений эволюции, но это еще не все. Вез-

де, где наблюдается переориентированный ритуал умиро-

творения, церемония связана с индивидуальностью парт-

неров, принимающих в ней участие. Агрессия некоего оп-

ределенного существа отводится от второго, тоже опреде-

ленного, в то время как ее разрядка на всех остальных со-

родичей, остающихся анонимными, не подвергается тор-

можению. Так возникает различие между другом и всеми

остальными, и в мире впервые появляется личная связь

отдельных индивидов. Когда мне возражают, что живо-

тное -- это не личность, то я отвечаю, что личность начи-

нается именно там, где каждое из двух существ играет в

жизни другого существа такую роль, которую не может

сразу взять на себя ни один из остальных сородичей. Дру-

гими словами, личность начинается там, где впервые воз-

никает личная дружба.

По своему происхождению и по своей первоначальной

функции личные узы относятся к тормозящим агрессию,

умиротворяющим механизмам поведения, и поэтому их

следовало бы отнести в главу о поведении, аналогичном мо-

ральному. Однако они создают настолько необходимый

фундамент для построения человеческого общества и на-

столько важны для темы этой книги, что о них нужно гово-

рить особо. Но той главе придется предпослать еще три, по-

тому что, только зная другие возможные формы совместной

жизни, при которых личная дружба и любовь не играют ни-

какой роли, можно в полной мере оценить их значение для

организации человеческого общества. Итак, я опишу сна-

чала анонимную стаю, затем бездушное объединение у

кваквы и, наконец, вызывающую равно и уважение, и от-

вращение общественную организацию крыс, -- и лишь по-

сле этого обращусь к естественной истории тех связей, ко-

торые всего прекраснее и прочнее на нашей Земле.

8. АНОНИМНАЯ СТАЯ

Осилить массу можно только массой

Гете

Первая из трех форм сообщества, которые мы хотим

сравнить с единением, построенном на личной дружбе и

любви, -- пожалуй, в качестве древнего и мрачного фо-

на, -- это так называемая анонимная стая. Это самая час-

тая и, несомненно, самая примитивная форма сообщест-

ва, которая обнаруживается уже у многих беспозвоноч-

ных, например у каракатиц и у насекомых. Однако это

вовсе не значит, что она не встречается у высших живо-

тных; даже люди при определенных, подлинно страшных

обстоятельствах могут впасть в состояние анонимной

стаи, "отступить в нее", как бывает при панике.

Термином "стая" мы обозначаем не любые случайные

скопления отдельных существ одного и того же вида, кото-

рые возникают, скажем, когда множество мух или коршу-

нов собираются на падали, либо когда на каком-нибудь

особенно благоприятном участке приливной зоны образу-

ются сплошные скопления улиток или актиний. Понятие

стаи определятся тем, что отдельные особи некоторого ви-

да реагируют друг на друга сближением, а значит, их

удерживают вместе какие-то поведенческие акты, кото-

рые одно или несколько отдельных существ вызывают у

других таких же. Поэтому для стаи характерно, что мно-

жество существ, тесно сомкнувшись, движутся в одном

направлении.

Сплоченность анонимной стаи вызывает ряд вопросов

физиологии поведения. Они касаются не только функци-

онирования органов чувств и нервной системы, создаю-

щих взаимопритяжение, "позитивный таксис", но --

прежде всего -- и высокой избирательности этих реакций.

Когда стадное существо любой ценой стремится быть в не-

посредственной близости ко множеству себе подобных и

лишь в исключительных, крайних случаях удовлетворя-

ется в качестве эрзац-объектов животными другого ви-

да -- это требует объяснения. Такое стремление может

быть врожденным, как, например, у многих уток, которые

избирательно реагируют на цвет оперения своего вида и

летят следом; оно может зависеть и от индивидуального

обучения.

Мы не сможем ответить на многие "Почему?", возни-

кающие в связи с объединением анонимной стаи, до тех

пор, пока не решим проблему "Зачем?", в том смысле, в

каком рассматривали ее в начале книги. При постановке

этого вопроса мы сталкиваемся с парадоксом: так легко

оказалось найти вполне убедительный ответ на бессмыс-

ленный с виду вопрос, для чего может быть полезна "вред-

ная" агрессия, о значении которой для сохранения вида

мы знаем уже из 3-й главы; но, странным образом, очень

трудно сказать, для чего нужно объединение в громадные

анонимные стаи, какие бывают у рыб, птиц и многих мле-

копитающих. Мы слишком привыкли видеть эти сообще-

ства; а поскольку мы сами тоже социальные существа --

нам слишком легко представить себе, что одинокая

сельдь, одинокий скворец или бизон не могут чувствовать

себя благополучно. Поэтому вопрос "Зачем?" просто не

приходит в голову. Однако правомочность такого вопроса

тотчас становится ясной, едва мы присмотримся к очевид-

ным недостаткам крупных стай: большому количеству

животных трудно найти корм, спрятаться невозможно (а

эту возможность естественный отбор в других случаях

оценивает очень высоко), возрастает подверженность па-

разитам, и т.д., и т.п.

Легко предположить, что одна сельдь, плывущая в оке-

ане сама по себе, или один вьюрок, самостоятельно улетаю-

щий по осени в свои скитания, или один лемминг, пытаю-

щийся в одиночку найти угодья побогаче при угрозе голо-

да, -- они имели бы лучшие шансы на выживание. Плотные

стаи, в которых держатся эти животные, просто-таки про-

воцируют их эксплуатацию "хищниками одного удара",

вплоть до "Германского акционерного общества рыболовст-

ва в Северном море". Мы знаем, что инстинкт, собирающий

животных, обладает огромной силой, и что притягивающее

действие, которое оказывает стая на отдельных животных и

небольшие их группы, возрастает с размером стаи, причем

вероятно даже в геометрической прогрессии. В результате у

многих животных, как например у вьюрков, может возник-

нуть смертельный порочный круг. Если под влиянием слу-

чайных внешних обстоятельств -- например, чрезвычайно

обильный урожай буковых орешков в определенном райо-

не, -- зимнее скопление этих птиц значительно, на поря-

док, превысит обычную величину, то их лавина перераста-

ет экологически допустимые пределы, и птицы массами

гибнут от голода. Я имел возможность наблюдать такое ги-

гантское скопление зимой 1951 года близ Турензее в Швей-

царии. Под деревьями, на которых спали птицы, каждый

день лежало много-много трупиков; несколько выборочных

проб с помощью вскрытия однозначно указали на голодную

смерть.

Я полагаю, будет вполне естественно, если из явных и

крупных недостатков, присущих жизни в больших стаях,

мы извлечем тот вывод, что в каком-то другом отношении

такая жизнь должна иметь какие-то преимущества, кото-

рые не только спорят с этими недостатками, но и превыша-

ют их -- настолько, что селекционное давление выпестова-

ло сложные поведенческие механизмы образования стаи.

Если стадные животные хотя бы в малейшей степени

вооружены -- как, скажем, галки, мелкие жвачные или

маленькие обезьяны, -- то легко понять, что для них

единство -- это сила. Отражение хищника или защита

схваченного им члена стаи даже не обязательно должны

быть успешными, чтобы иметь видосохраняющую цен-

ность. Если социальная защитная реакция галок и не при-

водит к спасению галки, попавшей в когти ястреба, а лишь

докучает ястребу настолько, что он начинает охотиться на

галок чуть-чуть менее охотно, чем, скажем, на сорок, --

этого уже достаточно, чтобы защита товарища приобрела

весьма существенную роль. То же относится к "запугива-

нию", с которым преследует хищника самец косули, или к

яростным воплям, с какими преследуют тигра или леопар-

да многие обезьянки, прыгая по кронам деревьев на без-

опасной высоте и стараясь подействовать тому на нервы.

Из таких же начал путем вполне понятных постепенных

переходов развились тяжеловооруженные боевые поряд-

ки буйволов, павианов и других мирных героев, перед

оборонной мощью которых пасуют и самые страшные

хищники.

Но какие преимущества приносит тесная сплоченность

стаи безоружным -- сельди и прочей косяковой рыбешке,

мелким птахам, полчищами совершающим свои перелеты,

и многим-многим другим? У меня есть только один предпо-

ложительный ответ, и я высказываю его с сомнением, так

как мне самому трудно поверить, что одна-единственная,

маленькая, но широко распространенная слабость хищни-

ков имеет столь далеко идущие последствия в поведении

животных, служащих им добычей. Эта слабость состоит в

том, что очень многие, а может быть даже и все хищники,

охотящиеся на одиночную жертву, неспособны сконцент-

рироваться на одной цели, если в то же время множество

других, равноценных, мельтешат в их поле зрения. Попро-

буйте сами вытащить одну птицу из клетки, в которой их

много. Даже если вам вовсе не нужна какая-то определен-

ная птица, а просто нужно освободить клетку, вы с изумле-

нием обнаружите, что необходимо твердо сконцентриро-

ваться именно на какой-то определенной, чтобы вообще

поймать хоть одну. Кроме того, вы поймете, насколько

трудно сохранять эту нацеленность на определенный объ-

ект и не позволить себе отвлекаться на другие, которые ка-

жутся более доступными. Другую птицу, которая вроде бы

лезет под руку, почти никогда схватить не удается, потому

что вы не следили за ее движениями в предыдущие секунды

и не можете предвидеть, что она сделает в следующий мо-

мент. И еще -- как это ни поразительно -- вы часто будете

хватать по промежуточному направлению, между двумя

одинаково привлекательными.

Очевидно, как раз тоже самое происходит и с хищни-

ками, когда им одновременно предлагается множество це-

лей. На золотых рыбках экспериментально установлено,

что они, парадоксальным образом, хватают меньшее ко-

личество водяных блох, если их предлагается слишком

много сразу. Точно так же ведут себя ракеты с радарным

наведением на самолет: они пролетают по равнодейству-

ющей между двумя целями, если те расположены близко

друг к другу и симметрично по отношению к первоначаль-

ной траектории. Хищная рыба, как и ракета, лишена спо-

собности проигнорировать одну цель, чтобы сконцентри-

роваться на другой. Так что причина, по которой сельди

стягиваются в плотный косяк, вполне вероятно, та же, что

и у реактивных истребителей, которые мы видим в небе

летящими плотно сомкнутым строем, что отнюдь не без-

опасно даже при самом высоком классе пилотов.

Человеку, не вникавшему в эти проблемы, такое объ-

яснение может показаться притянутым за уши, однако за

его правильность говорят весьма веские аргументы. На-

сколько я знаю, не существует ни одного единственного

вида, живущего в тесном стайном объединении, у которо-

го отдельные животные в стае, будучи взволнованны --

например, заподозрив присутствие хищного врага, -- не

стремились бы стянуться плотнее. Как раз у самых ма-

леньких и самых беззащитных животных это заметно на-

иболее отчетливо, так что у многих рыб это делают только

мальки, а взрослые -- уже нет. Некоторые рыбы в случае

опасности собираются в такую плотную массу, что она вы-

глядит как одна громадная рыбина; а поскольку многие

довольно глупые хищники, например барракуда, очень

боятся подавиться, напав на слишком крупную добычу, --

это может играть своеобразную защитную роль.

Еще один очень сильный довод в пользу правильности

моего объяснения вытекает из того, что, очевидно, ни

один крупный профессиональный хищник не нападает на

жертву внутри плотного стада. Не только крупные млеко-

питающие хищники, как лев и тигр, задумываются об обо-

роноспособности их добычи, прежде чем прыгнуть на буй-

вола в стаде. Мелкие хищники, охотящиеся на беззащит-

ную дичь, тоже почти всегда стараются отбить от стаи ко-

го-то одного, прежде чем соберутся всерьез на него на-

пасть. Сапсан и чеглок имеют даже специальный охотни-

чий прием, который служит исключительно этой цели и

никакой другой. В.Бээбе наблюдал то же самое у рыб в

открытом море. Он видел, как крупная макрель следует за

косяком мальков рыбы-ежа и терпеливо ждет, пока ка-

кая-нибудь-одна рыбка не отделится наконец от плотного

строя, чтобы самой схватить какую-то мелкую добычу.

Такая попытка неизменно заканчивалась гибелью ма-

ленькой рыбки в желудке большой.

Перелетные стаи скворцов, очевидно, используют за-

труднения хищника с выбором цели для того, чтобы спе-

циальной воспитательной мерой внушать ему дополни-

тельное отвращение к охоте на скворцов. Если стая этих

птиц замечает в воздухе ястреба-перепелятника или чег-

лока, то она стягивается настолько плотно, что кажется --

птицы уже не в состоянии работать крыльями. Однако та-

ким строем скворцы не уходят от хищника, а спешат ему

навстречу и в конце концов обтекают его со всех сторон,

как амеба обтекает питательную частицу, пропуская ее

внутрь себя в маленьком пустом объеме, в "вакуоли". Не-

которые наблюдатели предполагали, что в результате та-

кого маневра у хищной птицы забирается воздух из-под

крыльев, так что она не может не только нападать, но и во-

обще летать. Это, конечно, бессмыслица; но такое пере-

живание наверняка бывает для хищника достаточно му-

чительным, чтобы оказать упомянутое воспитательное

воздействие; так что это поведение имеет видосохраняю-

щую ценность.

Многие социологи полагают, что изначальной формой

социального объединения является семья, а уже из нее в

процессе эволюции развились все разнообразные формы

сообществ, какие мы встречаем у высших животных. Это

может быть верно для общественных насекомых, а воз-

можно, и для некоторых млекопитающих, включая при-

матов и человека, но такое утверждение нельзя обобщать.

Самая первая форма "сообщества" -- в самом широком

смысле слова -- это анонимное скопление, типичный при-

мер которого нам дают рыбы в мировом океане. Внутри та-

кого скопления нет ничего похожего на структуру; ника-

ких вожаков и никаких ведомых -- лишь громадная масса

одинаковых элементов. Несомненно, они взаимно влияют

друг на друга; несомненно, существуют какие-то простей-

шие формы "взаимопонимания" между особями, состав-

ляющими эти скопления. Когда кто-то из них замечает

опасность и спасается бегством, -- все остальные, кто мо-

жет заметить его страх, заражаются этим настроением.

Насколько широко распространится такая паника в круп-

ном косяке, окажется ли она в состоянии побудить весь ко-

сяк к повороту и бегству -- это сугубо количественный

вопрос; ответ здесь зависит от того, сколько особей испу-

гались и насколько интенсивно они удирали. Так же мо-

жег среагировать весь косяк и на привлекающий стимул,

вызывающий "позитивный таксис", даже в том случае, ес-

ли его заметила лишь одна особь. Ее решительное движе-

ние наверняка увлечет в том же направлении и других

рыб, и снова лишь вопрос количества, позволит ли себя

увлечь весь косяк.

Чисто количественное, в определенном смысле очень

демократическое проявление такой "передачи настрое-

ний" состоит в том, что решение дается косяку тем труд-

нее, чем больше в нем рыб и чем сильнее у них стадный

инстинкт. Рыба, которая по какой-то причине поплыла в

определенном направлении, вскоре волей-неволей вы-

плывает из косяка и попадает при этом под влияние всех

стимулов, побуждающих ее вернуться. Чем больше рыб

выплывает в одном и том же направлении, -- какие бы

внешние стимулы ни побуждали каждую из них, -- тем

скорее они увлекут весь косяк; чем больше косяк -- а вме-

сте с тем и его обратное влияние, -- тем меньшее расстоя-

ние проплывают его предприимчивые представители,

прежде чем повернут обратно, словно притянутые магни-

том. Поэтому большая стая мелких и плотно сбившихся

рыбок являет жалкий образец нерешительности. То и де-

ло предприимчивые рыбки образуют маленькие группы,

которые вытягиваются из стаи, как ложноножка у амебы.

Чем длиннее становятся эти псевдоподии, тем они дела-

ются тоньше, и тем сильнее, очевидно, становится напря-

жение вдоль них; как правило, этот поиск заканчивается

стремительным бегством в глубь стаи. Когда видишь

это -- поневоле начинаешь нервничать, сомневаться в де-

мократии и находить достоинства в политике правых.

Что такие сомнения мало оправданны -- доказывает

простой, но очень важный для социологии опыт, который

провел однажды на речных гольянах Эрих фон Хольст. Он

удалил одной-единственной рыбе этого вида передний

мозг, отвечающий -- по крайней мере у этих рыб -- за все

реакции стайного объединения. Гольян без переднего моз-

га выглядит, ест и плавает, как нормальный; единствен-

ный отличающий его поведенческий признак состоит в

том, что ему безразлично, если никто из товарищей не

следует за ним, когда он выплывает из стаи. Таким обра-

зом, у него отсутствует нерешительная "оглядка" нор-

мальной рыбы, которая, даже если очень интенсивно плы-

вет в каком-либо направлении, уже с самых первых дви-

жений обращает внимание на товарищей по стае: плывут

ли за ней и сколько их, плывущих следом. Гольяну без пе-

реднего мозга это было совершенно безразлично; если он

видел корм или по какой-то другой причине хотел куда-

то, он решительно плыл туда -- и, представьте себе, вся

стая плыла следом. Искалеченное животное как раз из-

за своего дефекта стало несомненным лидером.

Внутривидовая агрессия, разделяющая и отдаляющая

сородичей, по своему действию противоположна стадному

инстинкту, так что -- само собой разумеется -- сильная

агрессивность и тесное объединение несовместимы. Одна-

ко не столь крайние проявления обоих механизмов пове-

дения отнюдь не исключают друг друга. И у многих видов,

образующих большие скопления, отдельные особи никог-

да не переступают определенного предела: между кажды-

ми двумя животными всегда сохраняется какое-то посто-

янное пространство. Хорошим примером тому служат

скворцы, которые рассаживаются на телеграфном прово-

де с правильными промежутками, словно жемчужины в

ожерелье. Дистанция между каждыми двумя скворцами в

точности соответствует их возможности достать друг дру-

га клювом. Непосредственно после приземления скворцы

размещаются случайным образом; но те, которые оказа-

лись слишком близко друг к другу, тотчас затевают драку,

и она продолжается до тех пор, пока повсюду не устано-

вится "предписанный" интервал, очень удачно обозна-

ченный Хедигером как индивидуальная дистанция. Про-

странство, радиус которого определен индивидуальной

дистанцией, можно рассматривать как своего рода кро-

шечную транспортабельную территорию, потому что по-

веденческие механизмы, обеспечивающие поддержание

этого пространства, в принципе ничем не отличаются от

описанных выше, определяющих границы соседних вла-

дений. Бывают и настоящие территории -- например, у

олушей, гнездящихся колониями, -- которые возникают

в точности так же, как распределяются сидячие места у

скворцов: крошечное владение пары олушей имеет как

раз такие размеры, что две соседние птицы, находясь каж-

дая в центре своего "участка" (т.е. сидя на гнезде), толь-

ко-только не достают друг друга кончиком клюва, когда

обе вытянут шеи, как только могут.

Итак, стайное объединение и внутривидовая агрессия

не совсем исключают друг друга, но мы упомянули об

этом лишь для полноты общей картины. Вообще же для

стайных животных типично отсутствие какой бы то ни бы-

ло агрессивности, а вместе с тем и отсутствие индивиду-

альной дистанции. Сельдевые и карповые косяковые ры-

бы не только при беспокойстве, но и в покое держатся так

плотно, что касаются друг друга; и у многих рыб, которые

во время нереста становятся территориальными и крайне

агрессивными, всякая агрессивность совершенно исчеза-

ет, как только эти животные, позаботившись о продолже-

нии рода, снова собираются в стаи, как многие цихлиды,

колюшка и другие. В большинстве случаев неагрессивное

косяковое состояние рыб внешне проявляется в их особой

окраске. У очень многих видов птиц тоже господствует

обычай -- на время, не связанное с заботой о потомстве,

вновь собираться в большие анонимные стаи, как это бы-

вает у аистов и цапель, у ласточек и очень многих других

певчих птиц, у которых супруги осенью и зимой не сохра-

няют никаких связей.

Лишь у немногих видов птиц и в больших перелетных

Дата добавления: 2015-07-13