Лионель Жоспен и Французская социалистическая партия в конце XX – начале XXI вв. 3 страница

Глава IV. Внешняя политика, проводимая

правительством Жоспена

Левоцентристские партии несколько лет находятся у власти в большинстве стран Европейского Союза. Социал-демократическая эйфория, охватившая Европу в результате победы на парламентских выборах британских лейбористов и французских социалистов в мае 1997 года и германских социал-демократов в сентябре 1998 года, улеглась. Быстро выяснилось, что лёгких путей решения доставшихся новым правительствам проблем не существует. Проявились не только схожесть их позиций по ряду вопросов, но и серьёзные отличия. Место предвыборных обещаний заняли реальный расчёт и прагматизм.

Политическое настоящее и будущее социал-демократической Европы во многом зависит от деятельности её ведущих лидеров, «большой четвёрки», - британского премьер-министра Тони Блэра, французского премьер-министра Лионеля Жоспена, канцлера Германии Герхарда Шрёдера и премьер-министра Италии Массимо Д'Алема. Успешное осуществление их реформистских планов в значительной степени зависит от того, насколько удастся объединить усилия и договориться о совместных действиях. До последнего времени попытки согласовать программу углубления процесса европейской интеграции, выработать общую идейную платформу и отношение к феномену глобализации не привели к желаемым результатам[62].

В конце 1990-х годов в западной социал-демократии обозначились два основных течения — «новая» (модернистская) и «старая» социал-демократия. Первое из них, связанное с именами премьер-министра Великобритании Тони Блэра и канцлера ФРГ Герхарда Шрёдера, можно назвать социал-либеральным. Приверженцы подобного варианта модернизации социал-демократизма — «новые лейбористы» (New Labour) в ЛПВ и сторонники «новой середины» (Neue Mitte) в СДПГ — стремились найти «третий путь» (так назвал свою концепцию Блэр) между традиционным демократическим социализмом и неолиберализмом.

В 1999 г. Блэр и Шрёдер опубликовали знаменитый совместный манифест «Европа: Третий путь — Новая середина»[63]. Документ двух премьер-министров представлял собой попытку последовательно изложить воззрения «новой» социал-демократии. В нем отдавался приоритет сокращению государственных расходов, снижению налогов, гибкости рынка рабочей силы и личной ответственности. Государство, утверждали Блэр и Шрёдер, должно дополнять и улучшать регулирующее воздействие рынков, но не мешать их функционированию. Правда, при этом они подчеркивали: «Мы поддерживаем рыночную экономику, но не рыночное общество»[64].

Базовыми экономическими принципами «новой» социал-демократии были провозглашены стимулирование экономического роста посредством снижения налогов с корпораций, сочетание регулирования спроса с политикой, ориентированной на предложение, обеспечение гибкости рынков товаров, капитала и труда, поддержка мелкого и среднего бизнеса, отказ от политики «дефицитного финансирования» государственных расходов.

Манифест Блэра—Шрёдера вызывал неоднозначную реакцию в среде европейских социал-демократов. Резко негативно восприняло его, в частности, руководство Французской социалистической партии, более близкой к классической социал-демократии и, соответственно, более левой, чем ЛПВ и СДПГ. Как заметил председатель ФСП Лионель Жоспен, занимавший в то время пост премьер-министра Франции, «мы не левые либералы, мы социалисты»[65].

Ответом президиума ФСП на манифест Блэра—Шрёдера стала «декларация Жоспена», обнародованная в том же 1999 г. и озаглавленная «На пути к более справедливому миру»[66], где подчеркивалось, что социалистам следует с уважением относиться к собственным традициям и сохранять критическое отношение к капитализму (в том числе глобальному). «...Хотя способность рыночного хозяйства производить богатства несопоставима с другими экономическими системами, — писал Жоспен, — оно бывает также и несправедливым, и зачастую иррациональным»[67]. Поэтому французский премьер-министр призывал европейских социал-демократов не торопиться сдавать в архив кейнсианские рецепты макроэкономического регулирования. Интересно, что в «декларации Жоспена» использовалось понятие «демократический социализм», полностью исчезнувшее из лексикона Блэра и Шрёдера.

Тогда же лидеры ФСП обозначили несколько моментов, побуждающих их критически отнестись к программным установкам «обновленной» Лейбористской партии. Во-первых, с их точки зрения, наряду с преимуществами, у рыночной экономики имеются и недостатки, для исправления которых требуется макроэкономическая политика, основанная на неокейнсианских рецептах. Во-вторых, по их мнению, государство благосостояния следовало реформировать, а не ломать. В-третьих, руководство французских социалистов сочло неприемлемым дерегулирование рынка труда[68].

Таким образом, ФСП, по сути, осталась на позициях «традиционной» социал-демократии. Ее идеологическое обновление не пошло, да и не могло пойти по пути, проложенному Блэром и Шрёдером. В силу особенностей левой политической культуры в стране антиэтатизм, деидеологизированный прагматизм и фактический отказ от социалистического проекта не могли вдохновить французских социалистов. Разрыву ФСП с социалистическими установками препятствовало и наличие у нее достаточно влиятельных оппонентов слева (коммунисты, неотроцкисты, экологисты и др.). Очевидно, что в случае поправения ФСП потеряла бы часть своего электората, который бы отдал голоса компартии и другим левым группировкам.

«Третий путь» Блэра и «новая середина» Шрёдера не стали общей моделью обновления идеологии и практики западноевропейских социал-демократических партий (хотя, несомненно, оказали определенное влияние на идейные поиски в ряде из них). Некоторые партии частично модифицировали свои программно-идеологические установки, другие сохранили приверженность традиционному социал-демократизму.

Критическую позицию по отношению к глобализации занимают французские социалисты, трактующие ее как «мутацию капитализма», которую следует обуздать с помощью солидарных действий и политического регулирования. Процесс глобализации, с их точки зрения, «нуждается в регулировании, и не только для предупреждения кризисов, но также и для сохранения региональных и национальных идентичностей»[69]. Отсюда — необходимость создания инструментов, которые позволяли бы регулировать международную финансовую систему, и распространение их на экономическую, социальную, культурную и экологическую сферы. Глубокие опасения у французских социалистов вызывает также унифицирующее (по сути, американизирующее) воздействие глобализации в сфере культуры, и именно на них ложится «основная тяжесть борьбы за сохранение культурного наследия, в том числе за культуру политического сообщества с присущим ему широким левым политическим спектром»[70].

В конце XX — начале XXI в. под воздействием целого ряда факторов (кризис государства благосостояния, процесс глобализации, развитие «новой экономики», крушение коммунистических режимов и т. д.) западноевропейские социал-демократы еще дальше отошли от этоса социальности. И в программно-теоретическом плане, и в своей практической политике они в той или иной мере отказались от этатистско-перераспределительных моделей, признав преимущества личной инициативы и рыночной экономики. Возникла даже версия социал-демократизма, по сути воспроизводившая установки социал-либералов.

В противовес традиционным социал-демократическим представлениям, сфокусированным на государственном регулировании и перераспределении доходов во имя социального равенства, ее сторонники в лице «новых лейбористов» и приверженцев «новой середины» выдвигали на первый план такие ценности, как индивидуальная инициатива, дух предпринимательства, собственные усилия и ответственность, личный успех и т.д. Однако «новый лейборизм» и «новая середина» так и не стали универсальным образцом модернизации западноевропейских социал-демократических партий, и в Европе продолжают существовать различные страновые модели социал-демократии, специфика которых во многом связана с национальными традициями социалистического и рабочего движения.

Накануне президентских выборов, в 1995 году, интеграция стала столь ощутимой реальностью, что любой политик, претендующий на высший пост в государстве, должен был согласиться с императивами европейского строительства. Неубедительная победа идеи Маастрихтского договора на референдуме 1992 г. заставила всех кандидатов осторожно относиться к заявлениям по поводу европейского строительства. Не стоит забывать, что Маастрихт в большей степени поддержали элиты, чем неимущие слои, к которым апеллировал в своей президентской кампании 1995 г. Ж.Ширак. Отчасти поэтому тема европейской интеграции не фигурировала среди приоритетов предвыборной кампании 1995 г. В то же время, все основные кандидаты (Ж.Ширак, Э.Балладюр, Л.Жоспен) подтверждали свою поддержку Маастрихтского договора и особенно реализации валютного союза.

В своей предвыборной программе 1997 г. французские социалисты отдавали приоритет евростроительству, настаивая на гибком подходе к реализации принципов Маастрихта, на расширении круга участников единой валюты и на замене критериев строгой бюджетной экономии критериями солидарного роста и скоординированной политикой в сфере занятости и социального прогресса[71]. Однако Л.Жоспен выступил с критикой дублинского Пакта стабильности, считая его «чем-то вроде супер-Маастрихта, абсурдной уступкой в пользу немцев или определённых кругов в Германии. «Поэтому, - заявлял лидер социалистов, - у меня нет причин считать себя связанным этим (пактом)»[72]. Это заявление не могло не вызвать опасений у европейских партнёров Франции, однако всё было за то, что новое правительство Л.Жоспена не пойдёт на риск противостояния внутри ЕС, тем более, что окружение премьер-министра, в том числе Ж.Делор (бывший председатель Европейской Комиссии) дало понять, что Жоспен стремится главным образом к лучшей координации экономической политики в зоне евро. Пакт стабильности предусматривал, что координация будет обеспечиваться Советом стабильности, объединяющим министров финансов зоны евро. СП желала добиться гарантий, что в число приоритетов будет включён и социальный аспект, в особенности проблема занятости. Группа Ф.Сегена из голлистской ОПР вместе с ФСП считала компромисс, достигнутый на Дублинском совете, недостаточным, поскольку осталось невыполненным одно из ключевых требований Франции о создании наряду с ЦЕБ «экономического правительства». По этому поводу Ж.Делор заявил: «15 должны дополнить правила бюджетной дисциплины применением ст.103 Маастрихта, которая предусматривает, что Европейский совет каждый год будет принимать общие направления экономической политики и средства для её реализации»[73].

Правящая до мая 1997 г. правая коалиция выступала за активное продвижение евростроительства при ведущей роли Франции, за введение евро 1 января 1999 г. и за развитие социальной Европы. Что касается последнего тезиса, то Жоспен по сути конкретизировал намерения Ширака. Поэтому естественно, что смена правящего большинства не привела к серьёзным изменениям внешнеполитического курса. Новый премьер- министр Л.Жоспен, выступая перед Национальным собранием с правительственной декларацией, 19 июня 1997 г., заявил: «Политика, которую я намерен проводить на европейском направлении в рамках моей компетенции, нацелена на укрепление Европейского союза при условии, что он будет, прежде всего, служить народам, которые его составляют», и акцентировал внимание на стремлении нового правительства придать евростроительству больший социальный характер. Министр по европейским делам П.Московичи, вторя ему, заявил: «Главное отличие состоит в нашем стремлении сделать Европу пространством солидарности и социального сплочения, а не просто зоной свободной торговли»[74].

Жоспен выдвинул 4 условия перехода к евро:

- включение в зону евро стран Южной Европы;

- адекватный паритет по отношению к японской йене и к доллару США;

- создание «экономического правительства» в противовес ЦЕБ;

- управление зоной евро должно принимать в расчёт не только необходимость бюджетной стабилизации, но и социальные вопросы, в особенности проблему занятости.

Однако, несмотря на поддержку в этом вопросе со стороны социалистов Европы, пришедших к власти в большинстве стран ЕС, это стремление Франции не продвинулось в своей реализации: на Амстердамском саммите ЕС в июне 1997 г. был принят лишь декларативный документ о социальных задачах Союза: о координации политики занятости, о минимальных стандартах в области здравоохранения, о гармонизации экологических критериев, о правовом равноправии мужчин и женщин. В Амстердаме Жоспен поставил свою подпись под Пактом стабильности ЕС,
переговоры о котором вел в Дублине в конце 1996 г. А.Жюппе. С политической точки зрения ЭВС является одним из рычагов усиления роли ЕС в мире, особенно перед лицом экономической мощи США и азиатских стран. Соглашаясь с этой позицией президента, Л.Жоспен взял на вооружение тезис (выдвинутый министром иностранных дел Ю.Ведрином), что евро играет решающую роль в рождении «Европы – державы»[75].

Второй после ЭВС сферой «усиленного» сотрудничества и одной из новых “опор” Сообщества, предусмотренных Маастрихтом, является внешняя политика и политика безопасности (ОВПБ). Л.Жоспен выступил за расширение круга вопросов, по которым в ЕС принимаются решения квалифицированным большинством, на область внешней и оборонный политики, за подкрепление деятельности Европейского совета Советом ЗЕС (не на министерском, но на высшем уровне), за применение в ЗЕС принципа “конструктивного уклонения” при голосовании, предусмотренного Амстердамским договором.

Вместе с тем, возможность реализации единого внешнеполитического курса ЕС в ближайшем будущем подвергалась во Франции сомнению. В условиях, когда по многим международным проблемам взгляды большинства европейских партнёров расходились с позицией Франции, многие задавались вопросом о том, целесообразно ли для неё настаивать на совместной внешней политике, если она неизменно оказывается в меньшинстве и находит меньше сторонников, чем Германия или Великобритания – «два верных лейтенанта Соединённых Штатов»[76].

Заявляя о намерении Франции вернуться в военную организацию НАТО, Ж.Ширак стремился к утверждению страны на ключевых позициях в Альянсе, дабы она возглавила процесс cтановления европейской оборонной идентичности. Французский президент объявил о своём решении в преддверие Мадридского саммита НАТО (лето 1997). Одним из центральных вопросов этого саммита было приглашение в организацию первых очередников из Восточной Европы: Чехии, Польши и Венгрии. Франция ожидала от этой встречи в верхах демонстрации доброй воли своих союзников в отношении французских предложений. К требованию отдать Франции пост Верховного командующего Южным театром добавилось желание видеть среди первых восточно-европейских кандидатов на вступление в НАТО Румынию, Словению и Болгарию. Однако из-за отсутствия серьёзной поддержки со стороны европейских партнёров Франции и категорического отказа США уступить европейцам Южное командование на Средиземноморье (в месте дислокации 6-го флота США) ни одно из условий Франции не было выполнено, и предполагаемое возвращение страны в военные структуры НАТО на Мадридском (июльском) саммите не состоялось[77].

Ширак выступил в Мадриде против упоминания в итоговом документе прибалтийских стран в качестве возможных кандидатов на вступление (второй волны) в НАТО, но поддержал в этой роли кандидатуры Румынии и Словении. Кроме того, Франция отказалась платить за расширение НАТО. Ширак заявил, что поскольку в современной Европе нет необходимости в тяжёлых структурах и больших количествах вооружений, финансирование и расширение НАТО должно идти за счёт самих новых членов, а также за счёт перераспределения имеющихся ресурсов.

Возникла своего рода тупиковая ситуация, выход из которой должно было искать новое правительство под руководством Л.Жоспена. Считалось, что, находясь в оппозиции, социалист Л.Жоспен занимал в отношении НАТО более голлистскую позицию, чем голлист Ж.Ширак. Возвращение Франции в НАТО вызывало серию опасений относительно сохранения позиций Франции в мире. Они высказаны, в частности, в статье П.Бонифаса, вышедшей накануне Мадридской встречи, весной 1997 г.:

- возвращение происходит в момент, когда Франция сокращает свои вооружённые силы. Совпадение этих двух процессов уменьшает международный вес страны;

- Франция будет стеснена в отстаивании собственных требований в франко-американских трениях, поскольку возвращение в НАТО происходит потому, что она признаёт превосходство США;

- даже если Франция формально не вернётся в военные структуры НАТО, она уже подала сигнал, что отказывается от своей обособленности. Из особого союзника она превращается в обыкновенного, нормального (во Франции говорят о «банализации» её позиции среди союзников по НАТО);

- последнее лишает европейцев всякой альтернативы в ориентации автономной европейской обороны: хотя эта альтернатива далеко не всегда принималась европейскими союзниками, только Франция потенциально могла бы заинтересовать новых членов ЕС и НАТО (страны ЦВЕ), показав им, что они могут полагаться не только на США[78].

До парламентских выборов Л.Жоспен открыто выступил против решения Ж.Ширака о возвращении страны в военные структуры НАТО. Отталкиваясь от голлистской традиции в отношении НАТО, Жоспен возвратился к пацифистской социал-демократической идее роспуска военных блоков: «Позиция Франции была оригинальной, она была принята нашими партнёрами /…/. Если мы могли занимать такую позицию в годы существования Варшавского Договора, почему мы не можем этого делать теперь, когда для нас не существует реальной угрозы?»[79]. Относительно создания автономной европейской обороны внутри НАТО, Жоспен заметил: «Сейчас самый неподходящий момент для того, чтобы ставить такого рода вопросы», и попутно осудил «тенденцию к гегемонии США». Кроме того, социалисты выступили против расширения НАТО на Восток. О преждевременности заявлений о полном возвращении Франции в военную организацию НАТО предупреждал в начале 1997 г. министр иностранных дел в правительстве Жоспена, социалист Ю.Ведрин: «Франция возвратилась в 1995 г. в НАТО, надеясь таким образом повлиять на изменение американской позиции и позиции своих европейских партнёров. Она одним махом раскрыла свои карты и теперь находится в затруднении перед лицом США, менее чем когда-либо желающих делиться властью в Альянсе, который скоро будет расширен, но не реформирован». Не случайно результаты внеочередных парламентских выборов весны 1997 г. накануне Мадридской встречи в верхах были прокомментированы в окружении Генерального секретаря НАТО Х.Соланы следующим образом: «Блокирование обсуждения вопроса о передаче командования Юга европейцу и приход к власти в Париже правительства левых сил делают перспективы возвращения Франции маловероятными»[80]. Однако, в большей степени, чем смена правительства во Франции, отклонение французских требований США привело к совпадению позиций президента и нового премьер-министра при подготовке Мадридской встречи.

В то же время, Л.Жоспен оставил возможность для диалога с союзниками по НАТО, выдвигая следующие принципы франко-атлантических отношений:

- подтверждение солидарности Франции в случае агрессии, предусмотренной договором;

- решительная поддержка Францией всех операций союзников по – усиление европейской идентичности в области европейской обороны и безопасности внутри Альянса, неразрывно связано с перераспределением полномочий между американцами и европейцами;

- развитие отношений Франции и России в рамках Основополагающего Акта Россия – НАТО, так же как со странами ЦВЕ, поскольку качество отношений с Восточной Европой является одним из ключей к европейской стабильности.

Правительство левых сил по сути продолжило линию, начатую при Ф.Миттеране: избегая демонстративных шагов, Франция постепенно возвращается к конструктивному участию в натовских структурах. В итоге, стратегическая линия Франции по созданию европейской оборонной идентичности, связанной с реформой НАТО, а также стремление к обретению особого веса внутри европейской составляющей НАТО, оказались нереализованными. Однако французское правительство, верное курсу на создание автономной европейской обороны в опоре на ЗЕС, постепенно продвигало идею совместной оборонной и внешней политики ЕС, т.е. становления европейской оборонной идентичности «снизу». Паллиативными мерами в этом направлении можно считать двусторонние соглашения Франции с ФРГ и Великобританией. При этом Франция рассчитывала на свои преимущества в ядерной и космической областях.

Из всех французских лидеров последнего десятилетия наиболее смелое высказывание позволил себе премьер-министр Л.Жоспен. Во время своего визита в Иерусалим в марте 2000 г. он заявил: «Я хотел бы, чтобы Франция не преувеличивала своего значения на международной арене»[81]. Патриотический еженедельник «Марианна» обрушился с резкой критикой на премьер-министра, его окружение из левых интеллектуалов и на либералов, которых подозревает в схожих мыслях. Это означает, - пишет автор статьи, что для них «голлизм уже умер». Заявление Жоспена он расценил как признание бессилия Франции оказывать серьёзное влияние в процесс ближневосточного урегулирования и, в более широком смысле, сохранять активную независимую позицию внутри НАТО, что было продемонстрировано во время косовского кризиса.

Стоит отметить, что фундамент, на котором строит свою стратегию могущества французский президент, по сути, не отличается от замысла Жоспена. Только то, что социалисты называют реализмом, для Ширака является оправданием амбиций. «Сила внешней политики состоит, прежде всего, в её внятности, способности отражать особое видение мира, в стремлении вписать каждую дипломатическую инициативу в общую перспективу» - так определил Ж.Ширак основу глобальных претензий Франции[82].

В то же время, французская дипломатия стремилась укрепить позиции Франции в арабском мире и создать возможности для дальнейшего активного французского посредничества в ближневосточном урегулировании, которое Франция хотела сделать всё более европейским. Намечая планы своего ближневосточного турне (в феврале 2000г.), премьер-министр Франции Л.Жоспен стремился, в противоположность голлистам, в которых привыкли видеть заступников арабов, вернуть доверие Израиля к Франции и обеспечить место французской и европейской дипломатии в мирном урегулировании в регионе. По времени визит Жоспена совпал с резкими заявлениями министра иностранных дел Израиля Давида Леви в Кнессете в адрес Ливана. В случае нападения с ливанской территории на Кириат Шмона (израильский город близ границы с Ливаном), «ливанская земля тоже будет гореть», «кровь за кровь, жизнь за жизнь», - так завершил свою речь израильский министр. На следующий день (24 февраля) на своей первой пресс-конференции в Израиле Л.Жоспен, кстати, внешне похожий на Д.Леви, назвал себя «другом Израиля» и, уклонившись от прямого ответа на вопрос об отношении к заявлениям израильского министра, добавил: «Франция осуждает акции организации Хезболлах и все односторонние террористические акции против солдат или гражданского населения, где бы они ни проводились»[83]. Это заявление было воспринято палестинцами как оправдание израильских репрессий, хотя Л.Жоспен и оговорился, что желал бы, чтобы карательные акции израильтян как можно меньше затрагивали бы гражданское население[84]. На следующий день, когда Л.Жоспен отправился в палестинский университет Бир Зейт на западном берегу реки Иордан, на него обрушился град камней. Арабские студенты выражали своё возмущение тем, что их гость назвал Хезболлах террористами. Попытка продемонстрировать более «сбалансированную» линию Франции на Ближнем Востоке имела обратный результат. Выказав свою поддержку Израилю, Л.Жоспен не смог сохранить должную дистанцию от Тель Авива. У палестинцев возникли сомнения относительно верности Парижа его традиционной дружбе с Я.Арафатом, несмотря на то, что последний проявил максимум радушия во время встречи с Жоспеном и принёс свои извинения за поведение палестинской молодёжи. Ж.Ширак направил премьер-министру письмо, в котором упрекал его в отсутствии «согласованности» между неосторожными заявлениями в адрес Хезболлах и политикой, проводимой Францией на Ближнем Востоке. Выступление Жоспена было названо некоторыми депутатами Национального Собрания от оппозиции «безответственным».

Разразившийся скандал заставил Л.Жоспена отменить посещение лагеря палестинских беженцев в Канн Юнесе. Обстоятельства визита Л.Жоспена породили у арабов сомнения в приверженности Франции её прежней, дружественной им линии в ближневосточном конфликте. Впрочем, это убеждение было поколеблено ещё благодаря французскому участию в операции «Буря в пустыне» в 1991 г. В то же время, заявления Жоспена, сами по себе, не могли обеспечить французской дипломатии кредита доверия Израиля, постоянно подозревающего Париж в особых симпатиях к палестинцам. Напряжённая общественная ситуация во Франции в связи с арабо-израильским конфликтом и приближающиеся президентские выборы заставили обоих главных кандидатов - президента и премьер-министра Франции выступить с рядом срочных инициатив урегулирования ближневосточного конфликта. Прежде всего, необходимо было привлечь ЕС к обсуждению путей преодоления кризиса и добиться внутри Сообщества принятия французской позиции. Позиция Франции была озвучена 12 февраля 2002 г. на конференции глав МИД ЕС и Организации «Исламская конференция» (ОИК) в Стамбуле. Франция предложила провозгласить палестинское государство, принять его в ООН и только затем продолжить переговорный процесс с Израилем. ОИК одобрила этот план. США и Израиль назвали такое решение поощрением палестинского террора.[85]

В апреле 2000 г. на встрече министров иностранных дел стран ЕС в Люксембурге Франция предложила, во-первых, послать делегацию ЕС с участием Х.-М.Аснара, осуществлявшего очередное председательство от имени Испании, и Х.Соланы – комиссара по внешней и оборонной политике Союза, для переговоров с А.Шароном и Я.Арафатом.[86]

Последнее предложение не могло понравиться президенту США, поскольку Дж.Буш практически в те же дни, во время миссии госсекретаря США К.Пауэлла на Ближний Восток заявил, что потерял веру в председателя Арафата. Цель Пауэлла, следовательно, состояла в том, чтобы добиться от соседних арабских государств признания плана урегулирования, исключающего присутствие Арафата. Верховный комиссар Евросоюза по внешней и оборонной политике Х.Солана поддержал мнение Франции: «Ясер Арафат – легитимный лидер палестинского народа и связующее звено с международным сообществом. Его нельзя изолировать в тот момент, когда стороны ищут пути прекращения огня и выполнения требований резолюций СБ ООН»[87].

Другая инициатива была выдвинута Л.Жоспеном. Министр обороны правительства социалистов П.Ришар заявил 7 апреля в Саудовской Аравии, что Франция настаивает на отправке в зону конфликта международных сил по разъединению. Ж.Ширак в принципе согласился с этим предложением, уточнив, что Франция желала бы участвовать в силах разъединения, но только если речь будет идти о наблюденииза прекращением огня. Международные силы ни в коем случае не должны действовать против какой-либо из сторон. В то же время, французский президент подчеркнул, что «палестинцы и израильтяне не в состоянии больше самостоятельно преодолеть состояние насилия. Идея вмешательства третьей стороны не вызывает сомнений»[88]. Эта позиция отвергнута Израилем, категорическим противником международного присутствия на Ближнем Востоке. Таким образом, французская дипломатия по-прежнему вызывает неудовольствие Израиля и США, также как общее участие ЕС в разрешении конфликта.

C 40-х годов ХХ века каждое новое французское правительство стоит перед необходимостью существенного изменения принципов африканской политики. Л.Жоспен в 1997 г. очертил задачи реализации новой концепции франко-африканских отношений:

- уменьшение на треть французского военного присутствия в регионе, закрытие части военных баз;

- пересмотр военных соглашений;

- проведение миротворческих операций интернациональными силами в опоре на ООН;

- отказ от патернализма и неоколониализма;

- определение условий «нового партнёрства» с африканскими государствами (последнее положение не конкретизировано)[89].

Франция не в состоянии в одиночку решать проблемы Африки. Она старается привлечь ЕС к активному евро-африканскому партнёрству. Приоритетом этой политики является целевая помощь экономическому развитию и становлению модели правового государства в Африке. События 11 сентября 2001 г. стали поворотным моментом во французской риторике в отношении помощи Африке. Они выдвинули на первый план среди проблем безопасности Запада угрозу международного терроризма и потребовали от мирового сообщества повышенного внимания к политически нестабильным и нищим регионам Африки, которые, по выражению Ю.Ведрина, стали «капищами» для террористов.

Французская дипломатия в конце 90-х годов ХХ века вынуждена была принципиально изменить концепцию франко-африканских отношений. Период после 1998 года, когда было принято решение о глубокой реформе франко-африканского сотрудничества, призванной вывести это направление французской глобальной дипломатии из кризиса, был отмечен поворотом в пользу многосторонних действий стран ЕС в помощь стабильности и развитию. Залогом сохранения своего влияния в Африке Франция считает наращивание усилий ЕС на континенте.

Согласно официальной декларации, французская политика сотрудничества «призвана играть ведущую роль, подчёркивающую решимость Франции бороться за более управляемую и гармоничную глобализацию». Её девиз – «За солидарную глобализацию»[90].

Что касается франко-русских отношений, в конце октября 2000 г. В.В.Путин впервые посетил Париж не в рамках двустороннего визита, а для участия в ежегодном саммите Россия-ЕС, хотя в рамках поездки были предусмотрены двусторонние встречи российского президента с Ж.Шираком, Л.Жоспеном и с французскими предпринимателями.

Дата добавления: 2015-08-31