Table of Contents 103 страница

Но некоторые остались. Годрикова Лощина была старше Хогвартса, старше Годрика Гриффиндора, чьё имя она носила, и были семьи, которые намеревались жить здесь до конца мира и его магии.

Одной из таких семей были Поттеры. Возможно, будут и дальше, если так решит последний из них.

Ремус Люпин постарался объяснить всё как можно проще, чтобы мальчик его понял. Когтевранец задумчиво кивнул, но ничего не ответил, словно ему и так всё было ясно безо всяких вопросов. Возможно, так оно и было — ребёнок Джеймса Поттера и Лили Эванс, главных старост Хогвартса, вряд ли мог оказаться глупым. За время их короткой беседы в январе у Ремуса сложилось впечатление, что мальчик очень умён, хотя тогда в основном говорил сам Ремус.

(До Ремуса, конечно, дошли слухи о происшествии в Визенгамоте, но он не поверил ни единому слову. Как не поверил до этого, что Джеймс обручил своего сына с дочерью Молли.)

— Вот и памятник, — сказал Ремус, указывая вперёд.

* * *

Гарри шагал рядом с мистером Люпином к чёрному мраморному обелиску и молча размышлял. Вся эта прогулка казалась ему какой-то ошибкой. Он не хотел моральной поддержки и утешений, он выбрал другой путь. Для самого Гарри пятью стадиями переживания горя были ярость, раскаяние, решимость, исследования и воскрешение. (А не общеизвестные «пять стадий», которые, насколько он знал, никто не подтвердил экспериментально.) Но мистер Люпин так искренне хотел помочь, и к тому же Гарри казалось, что он не имеет права отказываться от предложения посмотреть дом Джеймса и Лили. И вот, Гарри молча шагал к обелиску, чувствуя себя удивительно отстранённо, словно он — герой пьесы, сценарий которой ему было неинтересно читать.

Гарри объяснили, что в этот раз ему не нужно надевать Мантию невидимости, чтобы мистер Люпин мог за ним присмотреть.

Гарри был совершенно уверен, что за ними незримо следует Дамблдор, а может, ещё и Шизоглаз Хмури, на случай, если кто-то решится клюнуть на такую приманку. Гарри ни за что не отпустили бы из Хогвартса под охраной одного только Ремуса Люпина. Однако, Гарри не думал, что тут может что-то случиться. Пока ничто не противоречило гипотезе, что вся опасность связана с Хогвартсом и только с Хогвартсом.

Когда они подошли ближе к центру посёлка, мраморный обелиск превратился в…

Гарри глубоко вздохнул. Он ожидал увидеть Джеймса Поттера в героической позе, с палочкой, направленной на лорда Волдеморта, а Лили Поттер — заслоняющей собой колыбельку.

Но вместо этого он увидел мужчину в очках, со взъерошенными волосами, и женщину с распущенными волосами и ребёнком на руках, и ничего больше.

— Выглядит очень… естественно, — сказал Гарри и почувствовал странный ком в горле.

— На этом настояли мадам Лонгботтом и профессор Дамблдор, — объяснил мистер Люпин, который смотрел больше на Гарри, чем на памятник. — Они сказали, что следует помнить, как Поттеры жили, а не как они умерли.

Гарри задумчиво глядел на изваяние. Очень странно было видеть самого себя в виде каменного младенца без шрама на лбу. Он словно заглянул в альтернативную вселенную, в которой Гарри Джеймс Поттер (без дополнения Эванс-Веррес к фамилии) стал умным, но обыкновенным учеником в школе магии. Наверное, гриффиндорцем, как его родители. Гарри Поттером, который бы вырос нормальным юным волшебником и знал бы что-то о науке только потому, что его мать была маглорождённой. И в итоге он смог бы изменить… немногое. У сына Джеймса и Лили не было бы того, что профессор Квиррелл называет целью, а профессор Веррес-Эванс — обычными амбициями. Его родные родители очень сильно бы его любили, но это не помогло бы никому в этом мире, кроме самого Гарри. И если бы кто-то мог отменить их гибель…

— Вы были их другом, — сказал Гарри, поворачиваясь к Люпину, — очень долго, с самого детства.

Мистер Люпин молча кивнул.

В памяти зазвучал голос профессора Квиррелла:

Вероятнее всего, отличие совершенно не в том, что вы больше заботитесь о друге. Скорее, будучи более логичным существом, только вы думаете, что роль «друга» требует этого от вас...

— Когда Лили и Джеймс погибли, — спросил Гарри, — вам не приходила в голову мысль, что, быть может, есть какой-нибудь волшебный способ вернуть их? Как у Орфея и Эвридики? Или, как их там, братьев Элринов?

— Никакая магия не может отменить смерть, — тихо ответил мистер Люпин. — Есть тайны, которых магия не в силах коснуться.

— Вы пробовали разобраться, что вы знаете и почему вы думаете, что это знаете, а также насколько вероятен такой вывод?

— Что? — переспросил мистер Люпин. — Гарри, повтори, пожалуйста.

— Я говорю, вы в принципе об этом думали?

Мистер Люпин покачал головой.

— Но почему?

— Потому что это уже свершилось, и уже ничего не изменишь, — мягко ответил Ремус Люпин. — Потому что, где бы Джеймс и Лили ни были сейчас, они бы хотели, чтобы я заботился о живых, а не о мёртвых.

Гарри молча кивнул. Он почти не сомневался, что ответ будет примерно таким. Этот сценарий он уже читал. Но Гарри всё равно спросил, на случай если он ошибается и мистер Люпин неделю всерьёз размышлял над этой идеей.

В голове Гарри, казалось, снова зазвучал тихий голос профессора Защиты:

Если бы Люпин по-настоящему заботился о своих друзьях, ему, конечно же, не понадобились бы особые указания для такой малости, как поразмыслить пять минут, прежде чем сдаваться...

Понадобились бы, — ответил Гарри этому внутреннему голосу. — Подобный навык не появляется из ниоткуда только потому, что человека заботит чья-то судьба. Я сам этому научился благодаря тому, что прочёл множество книг, порождённых огромной системой научных знаний.

Но есть и другая гипотеза, мистер Поттер, и она соответствует имеющимся данным с куда меньшими натяжками, — ответил внутренний голос.

Не соответствует! Откуда бы люди вообще знали, как надо притворяться, если бы всем всегда было наплевать на других?

Они и не знают. Именно это вы наблюдаете.

Гарри и мистер Люпин отправились дальше по длинной улице. Часть домов, мимо которых они проходили, выглядели обитаемыми. Другие — заросли плющом.

Наконец они оказались возле дома, у которого отсутствовала половина второго этажа. Ветви плюща поднимались по стенам и исчезали в провале. От тротуара дом отделяла живая изгородь высотой по плечо, с узкой металлической калиткой (мистер Хагрид, наверное, её просто перешагивал, потому что не смог бы через неё протиснуться). Казалось, какая-то гигантская пасть откусила от дома кусок, оставив торчать наружу деревянные конструкции — наверное, балки. Справа всё ещё возвышалась дымовая труба, её эта пасть не задела, но без прежней поддержки она опасно покосилась. Окна были разбиты. Там, где должна была быть входная дверь, валялись лишь щепки.

Вот сюда когда-то и явился лорд Волдеморт, очень тихо, тише, чем опавшие листья шуршат по тротуару…

Ремус Люпин тронул Гарри за плечо и сказал:

— Коснись калитки.

Гарри протянул руку и взялся за прутья.

Из зарослей возле калитки, словно мгновенно выросший цветок, выскочила деревянная табличка с золотыми буквами:

На этом месте ночью 31 октября 1981 года,

Погибли Лили и Джеймс Поттеры.

У них остался сын, Гарри Поттер,

единственный в истории волшебник, переживший Смертельное Проклятие,

Мальчик-Который-Выжил, сломивший силу Сами-Знаете-Кого.

Их дом оставлен разрушенным,

как памятник Поттерам,

как напоминание об их жертве.

А на свободном месте под золотыми буквами виднелись дюжины других надписей. Сделанные магическими чернилами строки проявлялись на поверхности, ярко вспыхивали, чтобы их можно было прочитать, а затем исчезали, освобождая место другим.

Так был отмщён мой Гидеон.

Спасибо тебе, Гарри Поттер. Пусть удача пребудет с тобой, где бы ты ни был.

Мы всегда будем в долгу у Поттеров.

О Джеймс, о Лили, мне так жаль.

Надеюсь, что ты жив, Гарри Поттер.

За всё приходится платить.

Джеймс, я бы хотел, чтобы наша последняя встреча прошла теплее. Прости меня.

После ночи всегда приходит рассвет.

Покойся с миром, Лили.

Благослови тебя судьба, Мальчик-Который-Выжил. Ты стал для нас чудом.

— Видимо… — сказал Гарри, — видимо, именно этим люди и занимаются… вместо того, чтобы попытаться что-то исправить…

Гарри остановился. Здесь эта мысль казалась недостойной. Он поднял глаза на Ремуса Люпина и, встретив его мягкий взгляд, вновь посмотрел на разрушенную крышу.

«Ты стал для нас чудом». О «чудесах» Гарри доводилось слышать только в том смысле, что в природе никаких чудес не бывает. И всё-таки, глядя на разрушенный дом, он вдруг в точности понял, что означает это слово — знак совершенно непостижимой благодати, необъяснимое счастье. Тёмный лорд почти что победил, и вдруг, в одну ночь, пришёл конец тьме и ужасу. Это было неоправданное спасение, внезапный свет во тьме, и даже теперь никто так и не знал почему…

Если бы Лили Поттер пережила своё столкновение с лордом Волдемортом, то именно это она бы почувствовала потом, увидев своё дитя живым.

— Пойдёмте, — прошептало это дитя десять лет спустя.

И они двинулись дальше.

Вход на кладбище охраняли ворота без замка, поставленные, чтобы туда не забредали животные. Ремус достал палочку (свою Гарри уже держал в руках), и когда они прошли сквозь ворота, то ощутили, как окружающее пространство на мгновение утратило чёткость.

Некоторые из торчащих из земли надгробий казались такими же древними, как стена в Оксфорде, которой, по словам отца, было около тысячи лет.

«Халли Флеминг» — гласила практически стёртая временем надпись на первом камне, который увидел Гарри. «Виенна Вуд» — было написано на втором.

Последний раз Гарри был на кладбище очень давно — в далёком детстве, задолго до того, как он понял, что такое смерть. Сейчас ему всё казалось… странным, и печальным, и загадочным, и… ведь это происходит уже так долго, почему же волшебники не пытаются это остановить, почему они не отдают все силы, как маглы со своими медицинскими исследованиями, и даже больше, ведь у волшебников есть куда больше причин надеяться…

— Дамблдоры тоже жили в Годриковой Лощине? — спросил Гарри, когда они миновали два относительно новых надгробия, на которых было написано «Кендра Дамблдор» и «Ариана Дамблдор».

— Долгие-долгие годы, — ответил мистер Люпин.

Они шли по кладбищу, направляясь к дальнему краю, и у них за спиной оставалось множество смертей, каждую из которых кто-то оплакал.

Наконец, мистер Люпин указал на двойное надгробие из ещё не тронутого временем белого мрамора.

— Здесь тоже будут появляться надписи? — спросил Гарри. Ему совсем не хотелось снова примиряться с тем, как другие люди примиряются со смертью.

Мистер Люпин покачал головой.

Они подошли к надгробию, встали перед ним…

— Что это? — прошептал Гарри. — Кто… кто это написал?

ДЖЕЙМС ПОТТЕР

27 марта 1960 года — 31 октября 1981 года

— Что написал? — озадаченно спросил мистер Люпин.

ЛИЛИ ПОТТЕР

30 января 1960 года — 31 октября 1981 года

— Вот это! — крикнул Гарри. — Эту надпись!

В его глазах стояли слёзы. Он смотрел на надгробие и ощущал совершенно неуместное здесь и непостижимое величие, прикосновение невозможного в этом месте счастья, таинственное благословение. Слёзы лились и лились…

ПОСЛЕДНИЙ ЖЕ ВРАГ ИСТРЕБИТСЯ — СМЕРТЬ

— Это? — переспросил мистер Люпин. — Это… девиз, полагаю, можно так сказать, девиз Поттеров. Хотя, кажется, официальным девизом он никогда не был. Просто крылатая фраза, которая передавалась в роду много-много лет…

— Но… как… — Гарри опустился перед могильной плитой на колени и дрожащей рукой коснулся надписи. — Как?! Ведь не генетически же...

И тут Гарри рассмотрел то, что раньше не мог увидеть из-за слёз — на плите едва различимо была высечена линия, заключённая в круг, вписанный в треугольник.

Символ Даров Смерти.

И тогда Гарри понял.

— Они пытались, — прошептал он.

Трое братьев Певереллов.

Они потеряли кого-то, кто был им дорог? C этого всё и началось?

— Не жалея жизни, они работали над этой задачей и добились успехов...

Мантия невидимости, которая может укрыть от взора дементоров.

— … но они не закончили свой поиск...

Спрятаться от тени Смерти — ещё не значит победить саму Смерть. Камень воскрешения на самом деле не возвращает мёртвых. Старшая палочка не защищает от старости.

— … и потому завещали дело своей жизни своим детям и детям своих детей.

Поколение за поколением.

И теперь эта задача досталась мне.

Может ли Время порождать такое эхо? Может ли далёкое прошлое настолько повторяться в далёком будущем? Случайное совпадение? Только не эта надпись и не в этом месте.

Моя семья.

Вы действительно были моими мамой и папой.

— Это не означает воскрешение мёртвых, Гарри, — сказал мистер Люпин. — Это означает принять смерть и таким образом подняться над ней, подчинить её.

— Это вам Джеймс так сказал? — странным голосом спросил Гарри.

— Нет, — ответил мистер Люпин. — Но…

— Хорошо.

Гарри медленно поднялся с колен. Казалось, на его плечах лежит само солнце, и он поднимает его над горизонтом.

Конечно же, другие волшебники тоже пытались. Я не уникален. Я никогда не был одинок на этом пути. Эти чувства в моём сердце, они вовсе не такие уж особенные, ни в волшебном мире, ни в магловском.

— Гарри, твоя палочка! — в голосе мистера Люпина прозвучало внезапное волнение, а когда Гарри поднял свою палочку, чтобы поближе её рассмотреть, то увидел, что она едва различимо мерцает серебристым светом, который как будто сочился из дерева.

— Вызови патронуса! — воскликнул мистер Люпин. — Попробуй вызвать его ещё раз, Гарри!

А, точно. Мистер Люпин же считает, что я не могу...

Гарри улыбнулся и даже коротко рассмеялся.

— Лучше не стоит, — ответил он. — Если я попробую произнести это заклинание в таком душевном состоянии, оно, наверное, меня убьёт.

— Что?! Заклинание Патронуса не может убить!

Всё ещё смеясь, Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес поднял левую руку и вытер с лица новые слёзы.

— Знаете, мистер Люпин, — сказал Гарри, — нужно обладать очень причудливым мышлением, чтобы вообразить человека, который долго размышляет над тем, что смерть — это явление, которое мы все должны просто принять, а потом выражает свои мысли словами: «Последний же враг истребится — смерть». Может, кто-то другой решил, что эта фраза звучит поэтично, запомнил её и попробовал истолковать по-своему, но тому, кто сказал это впервые, смерть явно не очень-то нравилась.

Порой Гарри озадачивало, как большинство людей, судя по всему, даже не замечают, что они переворачивают смысл некоторых высказываний на 180 градусов от изначального, вполне очевидного прочтения. Ведь дело же не в мыслительных способностях, большую часть высказываний люди понимают в соответствии с их очевидным смыслом.

— Кроме того, «истребится» — относится к будущему времени, а не к настоящему.

Ремус Люпин глядел на него широко раскрытыми глазами.

— Ты действительно сын Джеймса и Лили, — несколько удивлённо произнёс он.

— Так и есть, — ответил Гарри.

Но этого ему показалось недостаточно, нужно было сделать что-то ещё, поэтому Гарри высоко поднял свою палочку и как можно увереннее произнёс:

— Я — Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес, сын Лили и Джеймса, из Дома Поттеров, и я принимаю миссию моего рода. Смерть — мой враг, и я её уничтожу.

Трэен беин Певерлас суна анд три хира тоул тиссум Дас бей евунен.

— Что? — вслух спросил Гарри. Эти слова вдруг необъяснимым образом возникли в его сознании, словно это были его собственные мысли.

— Что это было? — одновременно с ним спросил Ремус Люпин.

Гарри обернулся и осмотрел кладбище, но так ничего и не увидел. Мистер Люпин тоже огляделся по сторонам.

Ни один из них не заметил высокого надгробия, выглядевшего так, словно ему тысяча лет, на котором бледным серебристым светом — таким же, какой шёл от палочки Гарри — разгорался знак: линия, заключённая в круг, вписанный в треугольник. Это надгробие было от них довольно далеко, да и солнце светило ещё ярко.

* * *

Некоторое время спустя:

— Ещё раз спасибо вам, мистер Люпин, — сказал Гарри высокому мужчине с бледными шрамами на лице, который уже собрался уходить. — Хотя всё-таки куда лучше было бы, если бы вы не…

— Профессор Дамблдор чётко указал, чтобы я сразу же воспользовался портключом в Хогвартс, если произойдёт что-то необычное. Даже если это не будет похоже на нападение, — твёрдо ответил мистер Люпин. — И это в высшей степени благоразумно.

Гарри кивнул, а потом задал свой вопрос, который умышленно приберёг напоследок:

— У вас есть хоть какие-то идеи о том, что значили эти слова?

— Даже если бы и были, я бы тебе не сказал, — несколько сурово ответил мистер Люпин. — Во всяком случае, без разрешения профессора Дамблдора. Я понимаю твой живой интерес, но тебе не стоит копаться в фамильных секретах Поттеров, пока ты не повзрослеешь. То есть, пока ты не сдашь ТРИТОНы или хотя бы СОВы. И я по-прежнему считаю, что ты совершенно неправильно понял смысл своего родового девиза!

Гарри кивнул, вздохнул про себя и распрощался с мистером Люпином.

* * *

Гарри возвращался в башню Когтеврана, ощущая странный прилив сил. В итоге прогулка получилась замечательной, хотя он и не ожидал ничего подобного.

Мальчик направлялся в спальню первокурсников. Когда он пересекал гостиную Когтеврана, перед ним из ниоткуда выскользнуло сияющее существо — к блеску свечей гостиной добавилось мягкое мерцание серебристой змеи.

* * *

Þregen béon Pefearles suna and þrie hira tól þissum Déað béo gewunen.

Трое будет сынов Певерелла и три их предмета, коими Смерть побеждена будет.

— Сказано в присутствии трёх братьев Певереллов в маленькой таверне на окраине поселения, которое позже назвали Годриковой Лощиной.

Глава 97. Роли. Часть 8

Второй раз за день глаза Гарри наполнились слезами. Не обращая внимания на удивлённые взгляды присутствовавших когтевранцев, он поднял серебряное существо, присланное Драко Малфоем, прижал к себе, как живое, и, спотыкаясь, почти вслепую отправился в спальню, а оттуда в подвал своего сундука. Серебряная змея в его руках молча ждала.

* * *

Встреча пятая: 10:12, воскресенье, 19 апреля.

Встреча с дебитором, которую потребовал лорд Малфой от Гарри Поттера, задолжавшего Люциусу Малфою примерно 58203 галлеона, была назначена согласно законам Британии в Центральном банке Гринготтс.

Это требование вызвало противодействие со стороны Верховного Чародея Дамблдора, который попытался не допустить, чтобы Гарри Поттер покинул пределы безопасности Хогвартса (когда Гарри Поттер услышал эту фразу, он поднял руки и молча нарисовал кавычки в воздухе). В свою очередь, Мальчик-Который-Выжил тихо поразмыслил и согласился на встречу, проявив странную уступчивость к требованиям своего врага.

Директор Хогвартса, являвшийся законным опекуном Гарри Поттера в глазах магической Британии, аннулировал согласие своего подопечного.

Комитет Визенгамота по долгам аннулировал решение директора Хогвартса.

Верховный Чародей аннулировал решение Комитета по долгам.

Визенгамот аннулировал решение Верховного Чародея.

В итоге Мальчик-Который-Выжил отбыл в Центральный банк Гринготтс под усиленной охраной Шизоглаза Хмури и тройки авроров. Ярко-голубой глаз Хмури бешено вращался во все стороны, словно давая понять всем возможным агрессорам, что его носитель — На Страже, сохраняет Постоянную Бдительность и с радостью испепелит почки любому, кто хотя бы чихнёт в сторону Мальчика-Который-Выжил.

Они прошли через широко распахнутые двери Гринготтса, над которыми красовался девиз «Fortius Quo Fidelius». В этот раз Гарри гораздо внимательнее смотрел по сторонам. Во время предыдущих трёх визитов в Гринготтс он лишь любовался мраморными колоннами, золотым светом факелов, архитектурой, довольно отличавшейся от архитектуры людей магической Британии. С тех пор произошёл Инцидент в Азкабане и многое другое. И теперь, во время своего четвёртого визита, Гарри размышлял о восстаниях гоблинов, о непрекращающемся гоблинском недовольстве, о том, что им не разрешается пользоваться волшебными палочками, и о некоторых фактах, которых не было в учебнике истории для первого курса. Но Гарри догадался о них, потому что представлял, что в таких случаях обычно происходит, а профессор Флитвик шёпотом подтвердил. Лорд Волдеморт убивал гоблинов также, как и волшебников — немыслимый идиотизм с его стороны, если только Гарри не упустил из виду нечто важное. Но что гоблины думают о Мальчике-Который-Выжил, Гарри совершенно не представлял. Про гоблинов говорили, что они платят по своим счетам и взимают по своим счетам, но при этом у них несколько предвзятая манера определять, что в эти счета входит.

В этот раз стражи в броне, стоявшие через равные промежутки вокруг банка, смотрели на Мальчика-Который-Выжил без какого-либо выражения, но во взглядах, адресованных Хмури и аврорам, мелькало злое презрение. У стоек и касс в фойе банка гоблины-кассиры с тем же презрением смотрели на волшебников, в чьи руки они отдавали галлеоны. Один из кассиров ухмылялся острозубым ртом ведьме, которая выглядела расстроенной и сердитой.

Если я правильно понимаю человеческую природу — и если я прав в том, что все гуманоидные волшебные расы генетически являются людьми с наследуемыми магическими изменениями — то вряд ли вы подружитесь с волшебником просто потому, что я буду вежлив с вами или выражу сочувствие. Но интересно, поддержите ли вы Мальчика-Который-Выжил в попытке свергнуть Министерство, если я пообещаю после этого отменить Закон о палочках… или если я втайне дам вам палочки и волшебные книги в обмен на вашу поддержку… Именно поэтому секрет изготовления палочек доступен только людям вроде Олливандера? Хотя, если вы на самом деле люди, просто обычные люди, то у нации гоблинов скорее всего есть свои внутренние кошмары, свои собственные Азкабаны, ибо это тоже свойственно человеческой природе. В таком случае рано или поздно я должен свергнуть или реформировать и ваше правительство. Хм.

Перед ними появился пожилой гоблин. Гарри вежливо склонил голову, и тот ответил резким полукивком. На этот раз не было диких гонок на тележках — вместо этого гоблин провёл их коротким коридором, который закончился маленькой приёмной с тремя скамейками, предназначенными для гоблинов, и одним стулом для волшебников, на котором никто не сидел.

— Не подписывай ничего, что даст тебе Люциус Малфой, — сказал Шизоглаз Хмури. — Ничего, ты меня понимаешь, парень? Если Малфой протянет тебе экземпляр «Чудесных приключений Мальчика-Который-Выжил» и попросит автограф, скажи ему, что вывихнул палец. Пока ты в Гринготтсе, ни на секунду не бери в руки перо. Если кто-то даст тебе перо, сломай его, а затем сломай себе пальцы. Мне нужно объяснять дальше, сынок?

— Не особенно, — ответил Гарри. — У нас в магловской Британии тоже есть юристы, и они бы назвали ваших юристов милашками.

Спустя пару минут Гарри отдал свой кошель на хранение Хмури и протянул свою палочку закованному в броню гоблину, который обыскал его с помощью разнообразных интересно выглядящих зондов.

Затем Гарри прошёл ещё через одну дверь и сквозь тонкий Водопад Воров. Вода испарилась с кожи мальчика, едва он вышел из-под струй.

По другую сторону двери оказалась комната размером побольше, отделанная панелями и богато обставленная, с большим золотым столом посередине. По одну сторону стола располагались два больших кожаных кресла, а по другую — маленькая деревянная табуретка для дебитора. У стен стояли на страже два гоблина в полном доспехе и богато украшенных наушниках и очках. Ни одной стороне не дозволялось иметь при себе палочек или других магических предметов, а если бы кто-то во время этой мирной встречи, проходящей под надзором банка Гринготтс, посмел бы использовать беспалочковую магию, на него сразу же напали бы охранники. Причудливые наушники позволяли гоблинам-стражам слышать лишь слова, обращённые напрямую к ним, а очки превращали лица волшебников в расплывшиеся пятна. Короче говоря, тут было обеспечено некое подобие настоящей безопасности, по крайней мере для владеющих Окклюменцией.

Гарри вскарабкался на неудобный деревянный табурет, мысленно хмыкнул: «Какое коварство» и стал ждать своих кредиторов.

Довольно скоро — по закону должника можно было бы заставить ждать гораздо дольше — в комнату вошёл Люциус Малфой. Привычным отработанным движением он изящно опустился в кожаное кресло. Трость со змеиной головой отсутствовала, грива белых волос как всегда плыла следом, а лицо было непроницаемо.

За ним, молча и с таким же непроницаемым выражением на лице вошёл мальчик с белыми волосами. Теперь на нём были чёрные одежды, куда более высокого качества, чем любая хогвартская мантия. Этому мальчику Гарри тоже был должен в общей сумме сорок галлеонов, и он тоже принадлежал к Дому Малфоев, и следовательно, имел право находиться на санкционированной Визенгамотом встрече.

Драко. Гарри не произнёс его имени вслух и не позволил эмоциям отразиться на своём лице. Он не знал, что сказать. Даже «мне жаль» не казалось уместным. Во время их краткого обмена сообщениями — когда они назначали эту встречу — Гарри и патронусу Драко не осмелился сказать ничего такого. И не только потому, что Люциус тоже мог услышать. Гарри было достаточно знать, что счастливые мысли Драко остались счастливыми, и что он до сих пор хочет, чтобы Гарри это знал.

Люциус Малфой заговорил первым, его голос звучал ровно, лицо по-прежнему оставалось бесстрастным.

— Я не понимаю, что происходит в Хогвартсе, Гарри Поттер. Не могли бы вы объяснить мне?

— Я не знаю, — сказал Гарри. — Если бы я понимал суть этих событий, я бы не позволил им произойти, лорд Малфой.

— Тогда ответьте на следующий вопрос. Кто вы?

Гарри не отрывал взгляд от лица своего кредитора.

— Я не Сами-Знаете-Кто, как вы думали, — произнёс он. Не будучи совсем уж полным идиотом, Гарри успел догадаться, за кого принимал его Люциус Малфой в зале Визенгамота. — Очевидно, я не обычный ребёнок. В той же степени очевидно, что это наверняка имеет какое-то отношение ко всей этой истории про Мальчика-Который-Выжил. Но мне не известно, какое именно, или почему. Не более, чем вам. Я спрашивал Распределяющую шляпу, и она тоже не знает.

Люциус Малфой задумчиво кивнул.

— Мне удалось придумать лишь одну причину, по которой вы бы могли решить заплатить сто тысяч галлеонов за жизнь грязнокровки. Лишь одна причина могла бы объяснить её силу и кровожадность. Но затем она погибла от лап тролля, а вы — нет. Кроме того, мой сын многое рассказал о вас, Гарри Поттер, и в этом не было ни малейшего смысла. Мне доводилось слышать лепет сумасшедших из больницы Святого Мунго, и их бред звучал гораздо более здраво, чем то, что мой сын рассказал мне о вас под сывороткой правды. И ту часть «бреда сумасшедшего», за которую отвечаете лично вы, вам придётся объяснить мне прямо сейчас.

Гарри повернулся к Драко, и тот встретил его взгляд. На лице мальчика появились какие-то эмоции, ему удалось взять их под контроль, но затем его лицо снова выдало внутреннее напряжение.

— Я тоже, — голос Драко Малфоя срывался и дрожал, — хотел бы знать. Почему, Поттер?

Гарри закрыл глаза.

— Мальчик, которого воспитали маглы и который думает, что он умён. Ты увидел меня, Драко, и подумал, что из всех первогодок полезнее всего было бы подружиться с Мальчиком-Который-Выжил и показать ему истину. И я подумал то же самое про тебя. Но мы по-разному представляли истину. Я не хочу сказать, что существуют разные истины. Есть разные убеждения, но лишь одна реальность, лишь одна вселенная, в которой эти убеждения становятся истинными или ложными...

— Ты мне лгал.

Гарри открыл глаза и посмотрел на Драко.

— Я бы это назвал, — голос Гарри тоже немного дрогнул, — правдой с определённой точки зрения.

— С определённой точки зрения?! — Драко Малфой выглядел настолько сердито, как имел бы право выглядеть Люк Скайуокер, будучи не в настроении выслушивать оправдания Кеноби. — Для правды с определённой точки зрения есть специальное слово. И это слово — ложь!

— Или уловка, — спокойно ответил Гарри. — Утверждение, которое фактически является истиной, но заставляет слушателя сформировать убеждение, которое будет ложным. Мне кажется, стоит подчеркнуть это различие. То, что я тебе сказал, было самоисполняющимся пророчеством — ты поверил, что не сможешь обмануть себя, поэтому и не пытался. Навыки, которым ты обучился, — настоящие, и для тебя ничем хорошим не закончится, если ты начнёшь внутренне с ними бороться. Люди не могут усилием воли заставить себя поверить, что синее — это зелёное, но часто считают, что могут, и это почти так же плохо.

— Ты меня использовал, — сказал Драко.

— Я использовал тебя, но в результате ты становился сильнее. Именно так кого-то может использовать друг.

— Даже я знаю, что дружба такой не бывает!

На этом месте вмешался Люциус Малфой.

— С какой целью? Ради чего? — даже его голос перестал быть бесстрастным. — Зачем?

Гарри пристально посмотрел на него, затем повернулся к Драко.

Дата добавления: 2017-01-13