Особенности Советского гендерного порядка: обзор литературы

При самом первом непредвзятом взгляде очевидно, что советская гендерная система имела значительную специфику, отличавшую ее от других стран. Специфика эта была связана в первую очередь с особенностями положения женщин. Для того, чтобы понять специфическую композицию российской гендерной системы, необходимо сначала обратиться ко времени ее становления.

Как справедливо отметила С.Ашвин ⁽⁵⁾, положение женщин в советском обществе было всегда объектом очень противоречивых интерпретаций со стороны и политиков, и исследователей. С одной стороны, апологеты Советской системы неизменно указывали на достаточно прогрессивную и даже протекционистскую социальную политику, которая позволила женщинам достичь реально высокого образовательного уровня и в полной мере реализовать свое право на труд и независимый заработок. С другой стороны, критики советской системы подчеркивали существование вертикальной и горизонтальной сегрегации на рынке труда, незначительное участие женщин в политике и их загруженность домашней работой, т.е. неравенство полов во всех основных сферах социальной жизни реально оказывалось немногим меньше, чем в классических капиталистических странах Запада. Исследователей советского общества и просто гостей Советской России всегда удивляло парадоксальное сосуществование глубоко шовинистических взглядов по отношению к женщинам, распространенных среди мужчин (которые, кстати, в постсоветские времена стали гораздо более открыто артикулированы), и той уверенности в себе и силы воли, которые демонстрировали рядовые советские женщины. Крах советской системы дал возможность как развития отечественной школы гендерных исследований, так и более активного обращения западных исследователей, в частности, феминистской ориентации, к исследованию России. И практически сразу же стало ясно, что феминистский теоретический багаж применим к российским реалиям лишь с очень большими оговорками, поскольку российские женщины в массе своей имеют несколько другие проблемы и приоритеты. Более того, феминистские идеи вообще были восприняты в России более, чем сдержанно, и несмотря на высокий образовательный уровень российских женщин и богатый опыт феминистских движений начала века, существовавших до большевистского переворота, сколько-нибудь влиятельного феминистского движения в России на сегодняшний день не сложилось. Рядом западных исследовательниц такое положение вещей было воспринято как следствие укорененных патриархатных взглядов среди советских женщин, которые в результате господства тоталитарной советской идеологии так и не поняли всей степени своей угнетенности.

На самом деле, следует оценить советскую и постсоветскую систему гендерных отношений как существенно отличную от западной, причем она не может однозначно оцениваться только с точки зрения большей или меньшей подчиненности женщин патриархатной субординации. Для эффективных исследований гендерных отношений в постсоветском обществе необходимы другие критерии, чем "большая или меньшая угнетенность".

Западные авторы, особенно феминистской направленности, обращавшиеся к изучению гендерных отношений и, в частности, положения женщин в Советском Союзе, как правило, весьма критически оценивали советский режим за циничную эксплуатацию женского труда, но надо отметить, что они рассматривали эту эксплуатацию как следствие своего рода дегенерации в целом прогрессивного режима, произошедшей в эпоху сталинизма. Напротив, 20-е годы обычно рассматривались как период, во время которого большевистские лидеры в общем и целом поддерживали идеи радикального феминизма, артикулированные А.Коллонтай. Такая оценка была связана с тем, что гендерными отношениями в России (как и вообще Россией) интересовались в основном авторы, придерживающиеся левых взглядов. На наш взгляд, они оказались под определенным воздействием риторики, которой был привержен режим в первое десятилетие своего существования. Исследователи этого рода все время задавались вопросами: "Насколько революция освободила женщин?", "Выполнил ли режим свои обещания?" и т.п. Например, Мэри Бакли полагала, что в 20-е годы были сделаны серьезные шаги в направлении равенства между полами в области домашнего труда, материнства и сексуальных отношений:

"Большевики на теоретическом уровне были привержены освобождению женщин, что отражалось на их практической политике. Принципы равенства между полами и равной платы за равную работу были провозглашены среди первых законодательных актов Советской власти. Замужние женщины также получили прежде отсутствовавшее у них право на свободу передвижения: они не обязаны уже были жить со своими мужьями и всюду следовать за ними. Разводы были упрощены, и брак стал гражданской, а не религиозной процедурой. Детям матерей-одиночек давались те же права, что детям замужних женщин, и работающим женщинам была назначена выплата декретного пособия. Аборты, рассматривавшиеся как необходимое зло, были легализованы. Это были законы, которые не вводили самые либеральные и демократические режимы. Раннее советское законодательство было поистине революционным для своего времени" ⁽⁶⁾ (с.34).

Наиболее решительно эта точка зрения была провозглашена в работах Венди Зевы Голдман, которая писала, что большевистская политика 20-х г. однозначно привела к полному освобождению женщин. Эта лучезарная картина была, однако, испорчена сложными материальными обстоятельствами, в которых существовал советский режим, и в особенности подъемом сталинизма:

"Советские политики, в особенности юристы, в 1920-е гг. демонстрировали сильный и искренний интерес к освобождению женщин. Главным препятствием на пути освобождения женщин в этот период была не "нищета философии", а страшная материальная нищета. Фактически большевистские представления о социальном освобождении далеко превосходили возможности и государства, и общества воплотить их в жизнь" ⁽⁷⁾.

Этот процесс, по мнению Голдман, был ликвидирован в 1930-е решением прекратить открытую дискуссию об освобождении женщин и укреплять семью. Это - крайняя точка зрения, но даже такие гораздо более глубокие авторы, как Гейл Лапидус и Ричард Стайтс, обращавшиеся к теме преобразований 20-х годов, пытаясь оценить, насколько реально привержены были большевики идее освобождения женщин, каково было соотношение сил по тому или иному вопросу и т.п., также достаточно линейно оценивали процесс "освобождения женщин" в этот период и в этом смысле разделили представления об эмансипаторских планах большевиков. Лапидус, в частности, хотя и писала, что в основном позиция большевиков по гендерному вопросу определялась как в 1930-е, так и в 1920-е, интересами государства, но в то же время, оценивая в целом приоритеты большевистского проекта, она по прежнему делала это в терминах "освобождения женщин" - например, пыталась анализировать, насколько Ленин был в действительно озабочен благосостоянием женщин ⁽⁸⁾. С фрагментом из работы Г.Лапидус можно познакомиться в Хрестоматии. Проблема этого подхода заключается в его антиисторичности, причем это сказывается и применительно к истории, и к дискуссиям о современном состоянии гендерных отношений в России. Поиски признаков "освобождения женщин" (в чем бы они не заключались) отвлекают внимание от качественных трансформаций гендерных отношений и идентичностей, происходивших в советскую эпоху. Эти трансформации определялись не степенью "освобожденности" мужчин или женщин, а конструированием совершенно нового типа общества и нового типа личности, и главным содержанием этой новой социальной жизни было отнюдь не освобождение, а дисциплина. Неспособность оценить степень радикальности перемен и содержания соответствующих им гендерных отношений, на мой взгляд, является следствием общего слабого места различных феминистских подходов, а именно, концентрации внимания только на положении женщин. В данном же случае следует рассматривать своеобразный треугольник, включающий в себя мужчин, женщин и государство. И если посмотреть на социальную историю нашей страны с этой точки зрения, становится ясно, что политика большевистского государства никогда, ни на каких этапах его существования не была направлена на освобождение женщин от мужчин, она подразумевала освобождение женщин от власти патриархатных семейных отношений с тем, чтобы подчинить женщин, как и мужчин власти государства. Как отметила Ирина Аристархова, "большевики пересмотрели позицию женщин в семье, на рынке труда и в обществе лишь для того, чтобы подчинить их коммунистическим порядкам" ⁽⁹⁾. Таким образом, никакого радикального разрыва между политикой большевиков в 20-е и 30-е годы не было в помине: одна и та же политика осуществлялась разными средствами, сообразно специфике переживаемого периода. Поэтому бессмысленно рассуждать на тему о том, был ли Ленин более феминистом, чем Сталин или Троцкий: никто из них не имел вообще никакого отношения к феминистским целям или идеологии. Те сложные трансформации, которые претерпели социальное положение и гендерные идентичности и мужчин, и женщин на протяжении советского и пост-советского периодов никак не могут быть описаны упрощенной и линейной концепцией "освобождения женщин при социализме".

Дата добавления: 2017-01-14