В то время как население США составляет всего лишь 6,3% от 12 страница

Однако все предупреждения оказались тщетными, между­народные банковские группы смогли постепенно выстроить по собственным схемам социально-политическую и финансово-экономическую системы западных стран (а затем тех государств, которые оказались в их сфере влияния), что позволило им узур­пировать политическую власть в мировом масштабе. Карл Маркс уже в 1843 году вынужден был констатировать: «В то вре­мя как, по идее, политическая власть возвышается над денеж­ной властью, наделе она стала ее рабыней» [61, с. 409—410].

МВФ - КАТАСТРОФЫ ЭКСПОНЕНЦИАЛЬНОГО РОСТА

Важную роль в современной глобальной финансовой сис­теме, созданной по западным алгоритмам, играют международ­ные организации. Парадоксальность ситуации заключается в том, что, открывая внутренние рынки слабых в экономическом плане незападных государств и тем самым обрекая их промыш­ленность и финансы на разрушение, транснациональная оли­гархия создает финансовые организации, официальной целью которых является спасение этих стран от экономической ката­строфы. То есть одни и те же лица, с целью личного обогащения, сперва провоцируют кризис в определенной стране, а за­тем предлагают ей свою помощь для его преодоления, которая, как показывает практика, приводит в конечном итоге к углуб­лению деструктивных процессов. В таких условиях правитель­ство пострадавшего государства оказывается абсолютно беспо­мощным, так как вынуждено действовать не адекватно ситуа­ции, а по навязанным ему схемам. Подобная методика позволяет транснациональной олигархии, проводя беспроигрышные фи­нансовые игры, получать гигантские прибыли.

Международный валютный фонд (International Monetary Fund) является одной из наиболее влиятельных организаций, занимающихся «спасением» национальных экономик. Имен­но на примере результатов его деятельности можно получить представление о том, как транснациональные финансово-по­литические группы «помогают» незападным странам преодолеть экономическую отсталость и нищету.

Решение о создании Международного валютного фонда (МВФ) было принято в 1944 году на международной валютно-финансовой конференции в Бреттон-Вудсе (штат Нью-Гемп­шир, США). Официально же МВФ начал действовать в мае 1946 года. Сперва в него входило 39 стран. Изданный момент МВФ объединяет 182 государства.

Идея создания Фонда и основных принципов его деятель­ности принадлежит американцу Гарри Дестеру Уайту и англи­чанину Джону Мейнарду Кейнсу. Именно они предложили но­вую систему международных валютно-финансовых отношений. В соответствии с их замыслом, мировая финансовая система должна направляться и регулироваться не с помощью разовых международных совещаний, а постоянно действующей между­народной организацией, воздействующей на развитие глобаль­ных экономических процессов, как в отдельных странах, так и в мире в целом. Инструментом этого воздействия должна была стать свободная конвертация национальных валют, основанная на их приравнивании друг к другу и взаимном обмене по официально согласованному курсу на базе паритетов, выраженных в золоте и долларах США.

Страны-члены обязаны представлять МВФ информацию о своих официальных золотых запасах и валютных резервах, со­стоянии экономики, платежном балансе, денежном обращении, заграничных инвестициях и т.п. Членство страны в МВФ является обязательным условием ее вступления в Международный банк реконструкции и развития и получения льготных кредитов.

Руководящие органы М ВФ — Совет управляющих и Директорат. Совет управляющих — высший орган, который решает принципиальные вопросы. Он состоит из министров финансов или управляющих центральными банками стран-участниц. Сес­сии Совета проводятся каждый год. В перерывах между сессия­ми вся текущая работа выполняется Директоратом, состоящим из шести представителей стран-членов с наибольшей долей капитала в Фонде и 16 представителей от остальных стран, изби­раемых по географическому признаку. В него входят 22 испол­нительных директора. Директорат назначает директора-распо­рядителя, который выступает в качестве Председателя.

Каждое государство, которое входит в М ВФ, в соответствии с его уставом обязано вносить определенную сумму по установ­ленной для нее квоте. От размера квоты зависит число голосов каждого государства-члена и размер кредита, на который оно может рассчитывать. В 1998 году, например, наибольшая квота и соответствующее число голосов были у США — 36 млрд.долл. и соответственно 17,78 % голосов. Другие государства распола­гают существенно меньшими квотами. Великобритания на тот момент имела квоту в 10 млрд.и 4,98 % голосов. Такой же была и доля Франции. Одинаковые квоты были у Германии и Японии — по 11, 2 млрд.долл. и 5,53 % голосов. Для Италии доля ее учас­тия была установлена в размере 6,2 млрд.и 3,09 % голосов и т.д. Взносы членов определяют бюджет Фонда. Кроме этого, он об­разуется и за счет займов у некоторых правительств и больших международных банков. Решение о предоставлении МВФ кре­дитов принимаются правительствами стран-членов. Кредиты Фонда служат для государственных и частных банков-кредито­ров показателем платежеспособности и фактором, от которого зависит принятие решения об отсрочке погашения долгов и о предоставлении новых кредитов. Решения по наиболее важным вопросам принимаются большинством в 85 % голосов, менее важные — большинством в 70 % голосов.

Начало сотрудничества Международного валютного фонда с любой страной мира и мест стандартны и «пролог»: под давле­нием ведущих западных государств и международных органи­заций она открывает свой внутренний рынок, приобщаясь к процессу глобализации. Через определенное время, не выдер­жав конкуренции с более мощными в экономическом плане за­падными соперниками, страна теряет на нем господствующее положение, а затем, в скором времени, оказывается в состоя­нии финансово-экономического коллапса с постепенным рас­падом производственных инфраструктур. После этого на ее тер­ритории начинают активно действовать экспертные группы

МВФ, которые предлагают ее правительству определенную про­грамму финансово-экономических реформ и кредиты, которые должны обеспечить их осуществление.

Смысл предлагаемых Фондом преобразований сводится к ликвидации всех социальных программ, закрытию убыточных, в рамках международной конкуренции, предприятий, приня­тию законов, стимулирующих присутствие на внутреннем рынке иностранных инвесторов и жесткой монетарной политике.

Итогом реализации пакета реформ МВФ становится: унич­тожение социальной инфраструктуры, паралич промышленно­сти и сельского хозяйства (с постепенным их разрушением), миллионы безработных, массовая нищета, захват транснацио­нальными финансово-политическими группами эффективно функционирующих (в условиях международной конкуренции) предприятий и установление ими своего контроля над нацио­нальной денежной системой. Кроме этого, после проведения преобразований по схемам МВФ, практически каждая страна оказывается с многомиллиардным внешним долгом, выросшим из предоставленных ей Фондом кредитов.

Западные финансисты — опытные, знающие люди и прекрас­но понимают, что миллионные и тем более миллиардные кредиты страна с разрушенной либеральными реформами экономикой не способна отдать в принципе. Поэтому целью предоставления кре­дитов является не сколько получение процентов, которые она рано или поздно не сможет платить, а ее полная зависимость от креди­торов, ведь после возникновения проблем с выплатой процентов они получат возможность распоряжаться ресурсами страны, господ­ствовать на ее внутреннем рынке и навязывать свою политическую волю. Для незападн ых стран западные кредиты это плата за их пол­ную зависимость от транснациональной олигархии [187].

Данные выводы, пол ученные на основе анализа последствий деятельности международных финансовых структур, прямо под­тверждаются американскими экспертами, специализирующи­мися на ведении финансовых войн.

Так, например, в 2004 году в Соединенных Штатах вышла книга Джона Перкинса (сотрудника «Агентства национальной безопасности» США, а с 1971 по 1981 год ведущего специалиста международной консалтинговой фирмы «Chas. T. Main» (MAIN)[188] «Исповедь экономического убийцы». В ней Перкинс признался в том, что все эти годы он был так называемым «Economic Hit Man» [189] — «экономическим убийцей», действующим под прикрытием международных финансовых структур для осу­ществления американской экспансии.

«Для нас это была борьба за мировое господство и вопло­щение мечты горстки алчных людей — создание глобальной им­перии, — писал он с шокирующей откровенностью о своей де­ятельности. Это то, что у нас, ЭУ [экономических убийц], по­лучается лучше всего: глобальная империя. Мы представляем собой элитную группу мужчин и женщин, использующих все­мирные финансовые организации для создания таких условий, при которых другие народы вынуждены подчиняться корпоратократии, управляющей нашими крупнейшими компаниями, нашим правительством и банками. Как и члены мафиозных группировок, ЭУ «делают одолжения». Такие одолжения при­нимают форму займов для развития инфраструктуры: предпри­ятий электроэнергетики, скоростных магистралей, портов, аэропортов, технопарков. Условием предоставления займа яв­ляется то, что работы по этим проектам выполняют строитель­ные и инженерные фирмы только из нашей страны. Фактичес­ки большая часть средств так и не уходит за пределы США: день­ги просто переводятся из банковских организаций в Вашингтоне в строительные организации в Нью-Йорке, Хьюстоне или Сан-Франциско [«Chas. T. Main», «Bachtel», «Halliburton», «Stone & Webster» и «Brown & Root»].

Несмотря на то что деньги практически немедленно возвра­щаются в корпорации — членам корпоратократии (т. е. к кре­диторам), страна, получающая заем, обязана выплатить его на­зад с процентами. Если ЭУ превосходно справился со своим за­данием, займы будут настолько велики, что должник уже через несколько лет будет не способен выплачивать долг и окажется в ситуации дефолта. И вот тогда, подобно мафии, мы требуем себе шейлоковского «фунта живой плоти». Таковой часто состоит из одной или нескольких позиций: страна должна голосовать по нашей указке в ООН, позволить разместить наш и военные базы и допустить к драгоценным природным ресурсам, например к нефти или к Панамскому каналу. Конечно, при этом должник по-прежнему остается должником — и вот еще одна страна вош­ла в нашу глобальную империю» [62, с. 23-24].

При проведении подобных спецопераций в средствах мас­совой информации страны-жертвы разворачивается мощная пропагандистская кампания, превозносящая неизбежные ре­зультаты такого фантастически удачного займа — стремитель­ный и неудержимый рост валового национального продукта. При этом, как замечает Перкинс, «о чем умалчивалось, так это о том, что каждый из этих проектов должен был принести со­лидные прибыли подрядчикам и осчастливить несколько состо­ятельных и влиятельных семей в соответствующих странах, тогда как правительства этих стран ставились в долгосрочную финан­совую зависимость, которая соответственно была залогом их по­литического послушания. Чем больше будет заем, тем лучше. Тот факт, что долговое бремя страны лишает ее беднейшее на­селение здравоохранения, образования и других социальных услуг на многие десятилетия, не принимается во внимание.

Мы с Клодин открыто обсуждали обманчивую природу та­кого показателя, как ВНП. Например, ВНП растет, даже если прибыль получает только один человек, допустим, владелец электростанции, и при этом большая часть населения отягоще­на долгом. Богатые богатеют, бедные беднеют. А с точки зрения статистики это регистрируется как экономический прогресс» [62, с. 47].

По мнению специалистов Института глобального развития и окружающей среды Тафтского университета (Массачусетс, США), страны третьего мира, имеют значение для индустри­альных государств в качестве источника сырья, дешевой рабо­чей силы, а также как рынок сбыта товаров, требующих для сво­его производства высоких технологий. И поскольку зажиточ­ные социальные группы развивающихся стран стремятся достичь уровня жизни правящих слоев Запада, их страны ока­зываются отягощенными многомиллиардными задолженностя­ми и потому крайне уязвимыми для вмешательства в их внут­ренние дела кредиторов. «Таким образом, — подчеркивают ав­торы, — кредиторы навязывают странам «третьего мира» весьма суровые программы развития, снижающие жизненный уровень большинства населения, обеспечивая в то же время процвета­ние и без того обеспеченного меньшинства, расширяя для него рынки потребительских товаров и услуг» [63].

Схема реформ МВФ всегда стандартная, поэтому ее суть можно рассмотреть на примере Аргентины. Процесс интегра­ции этой страны в глобальный рынок, который начался после военного переворота 1976 года, стал фрагментом широкомасш­табной экспансии международных банков и ТНК в Латинской Америке. В начале 70-х годов политическая ситуация в этом регионе развивалась по общему шаблону — в целом ряде его го­сударств произошли военные перевороты.

Параллельно с этими политическими событиями на всех информационных уровнях государств региона вдруг началась мощная пропаганда «гениальной» экономической модели, раз­работанной «чикагской школой» для развивающихся стран. Эту модель рекламировали с впечатляющим размахом, а ее автору, американскому экономисту Милтону Фридману, и его сотруд­никам была присужденная Нобелевская премия.

В чем была суть данной модели? Латиноамериканские стра­ны отличались хронической инфляцией. В связи с этим неоли­бералы заявили о необходимости управления этой инфляцией. Для этого нужно было, по их мнению, в первую очередь сокра­тить заработную плату рабочих и служащих, так как зарплата, по их мнению, съедает значительную часть национального дохода.

Тогда же в прессе стал активно муссироваться такой термин как «эффективность». Аргентинская промышленность неэф­фективна, утверждали чикагские либералы, а потому ее необ­ходимо модернизировать. Как? Открыть внутренний рынок для иностранных товаров. Тогда в Аргентине экономически выжи­вет только тот предприниматель, которой будет использовать самую современную технику и передовые технологии и благо­даря этому сможет по цене и качеству производимого им про­дукта конкурировать на рынке.

Руководить всей этой модернизацией военные поручили Мартинесу де Осу, представителю класса землевладельцев Ар­гентины. Новая модель, как объяснили аргентинцам иностран­ные экономисты, будет демократической, поскольку покупатель сам определит, что и у кого ему нужно покупать, и соответствен­но решит судьбу того или иного предприятия.

Осуществлялись и чисто финансовые мероприятия. Их объясняли заботой о тех аргентинцах, у которых были вклады в банках. Подчеркивалось, что так как инфляция «съедает» сбе­режения вкладчиков, необходимо ввести особый режим обме­на валюты, который бы обеспечил процент, выплачиваемый по вкладам, превышающий уровень инфляции. Была введена так называемая «табличка». В ней на год определялся курс обмена песо на иностранную валюту. Однако эта табличка не учитывала уровень внутренней инфляции. Впрочем, в первые два года все эти меры создали мираж экономического бума.

Американский доллар стал дешевым. Значительное коли­чество населения вдруг обнаружило, что может ехать куда угод­но и покупать что угодно. Аргентинцы везли из Европы, США и Японии бытовую электротехнику, одежду, ткани и т.д. А в то же время изменялась вся традиционная система финансирова­ния производства, в результате чего стало невыгодно вкладывать деньги в промышленность. Большую прибыль можно было получить с помощью элементарной банковской операции.

Аргентина превратилась в своеобразный рай для междуна­родных банков. Ей все предоставляли кредит, впервые страна не ощущала недостатка в американских долларах. Но новые технологии в страну не ввозились, наоборот, производство зак­рывалось, цена кредита на внутреннем рынке достигла неверо­ятно высоких показателей. Как было сказано, изменилась тра­диционная система финансирования. Если раньше при производ­стве 100 единиц любой продукции кредит занимал 10 единиц, а рабочая сила — 25—30 единиц, то теперь происходило все на­оборот. Кредит отнимал заработную плату. Благодаря этому, а также искусственному курсу обмена валюты, производить ста­ло невыгодно. Выгодно было импортировать даже яйца и кур из Израиля, мясомолочные продукты из Голландии и т.д.

В результате проведения либеральных реформ численность полностью безработных аргентинцев достигла полумиллиона человек, 2 млн. высококвалифицированных специалистов вы­нуждены были выехать за границу, промышленность стала ра­ботать на 50 % своей мощности, знаменитое сельское хозяйство Аргентины оказалось парализованным, сотни тысяч людей на­чали голодать, резко сократилось число школ.

Шесть лет деятельности демократического правительства президента Альфонсина продемонстрировали, как широкомас­штабные финансовые махинации могут разрушить процветаю­щую страну, создав гигантский внешний долг — 40 млрд. долл. Ежегодные выплаты только по его процентам и обслуживанию составили 5,5 млрд. в год, т. е. более половины валютных дохо­дов государства. А в 1989 году внешний долг Аргентины превысил 60 млрд.[190]

Но и это не было конечной целью разорения страны. Транс­национальные финансовые круги стремились заставить ее пра­вительство оплачивать созданные с помощью финансового мо­шенничества долги акциями прибыльных государственных предприятий промышленности и сельского хозяйства, а также продажей земли, т. е. фактически захватить экономическую си­стему страны.

Итак, катастрофа Аргентины после ее интеграции в глобаль­ную экономику состоялась. В 1989 году аргентинцы, разочаро­ванные политикой правительства, отдали свои голоса на выбо­рах за представителя Хустисиалистской партии Карлоса Менема, и сразу же после его победы в стране появились специалисты МВФ с проектом экономического курса реформ. Этот проект был основан на сдерживании эмиссии, сокращении социальных программ и приватизации. Осуществить их взялся Доминго Кавалло, один из ведущих авторитетов либеральной монетаристс­кой школы, назначенный министром финансов Аргентины. Ос­новой его плана реформ стало осуществление так называемого жесткого валютного курса («currency board»).

Суть этого курса в следующем. Если, предположим, опреде­ленное государство имеет 10 млрд.долл. финансовых резервов, то точно на эту сумму выпускается национальная валюта. При этом увеличение денежной массы допускается лишь в том слу­чае, если увеличивается объем долларовых резервов (например, в результате экспорта). Это становится единственным условием эмиссии. Так гарантируется блокирование механизма инфляции.

Однако подобная финансовая политика имеет и другие по­следствия. Экономика не может работать без денег. И количе­ство денег, необходимых для функционирования экономичес­кой системы в любой стране, известно — 15—20 % от валового внутреннего продукта. Но долларовые резервы в любой бедной стране — мизерные. Уровня 15 % они не достигают. Однако если денежной массы будет меньше 15 %, экономика окажется па­рализованной. С нею начнет происходить то, что происходит с обескровленным организмом — сначала все его процессы за­медляются, а затем он погибает.

Реформаторами планировалось, что под гарантированную долларом национальную валюту в страну потекут инвестиции. Причем значительная часть — на условиях конверсии долгов. То есть долговые обязательства Аргентины скупались на миро­вых рынках со значительной скидкой и потом ей предъявлялись к уплате. А она была вынуждена отдать кредиторам свою соб­ственность на сумму долгов. Но и в этой ситуации транснациональные финансово-политические группы, не желая платить ре­альную стоимость предприятий, используя все рычаги своего влияния, смогли разорить имеющихся собственников, а потом скупить их собственность по максимально низким ценам.

Каким оказался итоглиберальной политики? Процесс кон­версии аргентинского долга был активным лишь недолгое вре­мя, а потом прекратился. Инвесторы приобрели все, что их ин­тересовало, и внешний долг страны снова стал резко возрастать.

Инфляция действительно исчезла. Но одновременно пере­стало функционировать большинство аргентинских промыш­ленных предприятий. В мировой экономической прессе Арген­тину называли «страной мертвых заводов». Все, что было спо­собно производить продукцию на экспорт, оказалось в руках транснациональных финансовых структур.

Внешний долг Аргентины в 1990 году составил 62 млрд.долл., в 1995-м — 90 млрд, в 1997-м — 108 млрд, в 2001-128 млрд.долл. США (в этом году страна должна была вы платить международным креди­торам 19,5 млрд). Отношение внешнего долга к ВВП составило: 29% в 1992-м, 35,5% в 1994-м, 45,3% в 1996-м, 50% в 2001 году.

При этом выяснилось, что новый курс не страхует от влия­ния кризисов мировых рынков. Мексиканский кризис 1994-1995 годов очень сильно ударил по Аргентине. Санирование[191] кредитно-банковской системы после него обошлось ей в 25 % ВВП. Большие потери она понесла и от кризиса 1997—1998 годов.

Асоциальные последствия экономического творчества либе­рала Кавалло оказались катастрофическими. В 1996 году офици­альная безработица достигла 18 %, преступность (в городах вооб­ще, и в особенности в Буэнос-Айресе, где проживаеттреть населе­ния страны) превысила все мыслимые пределы. Резко снизилась рождаемость. В самой Аргентине теперь 2 млн.человек недоедает. И это в стране — мировом производителе мяса и зерновых!

А потом начался этап полного краха разрекламированных либеральных реформ. Темпы роста ВВП к 1996 году упали втрое. Дефицит бюджета возрос вдвое. В 1996 году «архитектор арген­тинских реформ» и «триумфатор» Д. Кавалло[192] был отправлен президентом Карлосом Менемом в отставку. А в 1997 году Хустисиалистская партия потерпела полное фиаско на выборах.

К 1998 году в результате провалившихся реформ социаль­ное расслоение по уровню доходов увеличилось вдвое. Даже в столице доход на душу населения беднейших 15 % общества составил 60 песо, при официальном прожиточном минимуме 260. А в экономически слабых провинциях средний доход на душу населения упал до 35 песо.

Для сохранения бюджета и обеспечения выплат внешнего долга в стране в 2001 году был введен очередной режим жесткой экономии, сведя на нет практически все социальные програм­мы. В целом госрасходы были сокращены на 1,5 млрд. долл.

Одновременно с этим в Аргентине начались корпоративные дефолты. О своей неплатежеспособности объявили крупнейшие компании страны. Так, например, в августе 2001 года «Cia de Alimentos Fargo SA», являющаяся крупнейшим в стране произ­водителем хлеба, объявила дефолт по процентным выплатам на сумму 1,5 млн.долл. В связи с ухудшающейся ситуацией многие иностранные предприятия начали экстренно сокращать свою деятельность на территории Аргентины. И не напрасно, так как в декабре 2002 года многолетний финансово-экономический кризис закончился окончательной катастрофой и объявлением дефолта в 141 млрд.долл.

Начиная с 13 декабря провинции страны, а затем Буэнос-Айрес охватила волна насилия. Разъяренные толпы аргентин­цев громили магазины и банки. Были предприняты попытки штурма президентского дворца. 30 декабря разгромлено поме­щение парламента. Тысячи безработных вышли на улицы сто­лицы, останавливаясь у каждого супермаркета и требуя бесплат­ной раздачи продуктов питания. А затем в центре города прохо­дили митинги под лозунгом «Питание и работу для бедных».

Из 37 млн.аргентинцев ниже уровня бедности на данный момент живет 40 % населения. Угрожающего уровня достигла социальная дифференциация. Если за предыдущие четверть века «ножницы» в доходах 10% самых богатых аргентинцев и 10 % самых неимущих возросли всего в 2,5 раза, то сейчас раз­ница в их доходах примерно 30-кратная, и разрыв продолжает расти. Таковы последствия либеральных реформ по схемам МВФ.

Известный в Латинской Америке писатель-публицист Рохелио Гарсия Лупо в своей книге «Против иностранной оккупа­ции» сравнивает действия транснациональных банков и моно­полий в Аргентине с действиями лисицы в курятнике. Он подробно описывает, как США и Англия добивались назначения на ключевые министерские посты своих креатур, как эти люди помогали разорять не только аргентинские предприятия, но и целые отрасли промышленности. В конце книги он приводит список крупнейших предприятий и банков, скупленных транс­национальными финансовыми группами.

В Мексике все происходило по аналогичному сценарию. Десять лет мексиканские президенты послушно выполняли все рекомендации МВФ, Всемирного банка и правительства Соеди­ненных Штатов. Они приватизировали большую часть государ­ственной промышленности, сняли все ограничения для иност­ранных инвесторов, отменили налоги на импорт и открыли стра­ну мировой финансовой системе. В 1993 году Мексика даже подписала с США и Канадой Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA), в соответствии с которым дол­жна была произойти полная интеграция страны в североамери­канский рынок на протяжении десяти лет. Для транснациональ­ных финансистов и неолиберальных идеологов мексиканское государственное руководство стало идеально дисциплинирован­ным исполнителем.

Вначале, после осуществления реформ, происходили поло­жительные изменения. Многочисленные транснациональные корпорации организовывали или расширяли в стране производ­ство. Объем экспорта каждый год возрастал на 6 %, а внешняя задолженность, которая в 1982 году поставила страну на грань катастрофы, начала уменьшаться. Но при этом «экономичес­кое чудо» приносило реальную пользу лишь очень незначительной части экономики и населения. Новые, динамично разви­вающиеся области химической, электронной и автомобильной промышленности сильно зависели от импорта и создавали не­значительное количество рабочих мест. Большая часть промыш­ленности была выведена из государственного сектора и передана в руки нескольких акционеров. Лишь 25 холдингов контро­лировали корпоративную империю, которая вырабатывала половину ВНП страны. В то же время чрезмерная финансово-экономическая открытость по отношению к США поставила основные секторы мексиканской экономики в условия непос­редственной конкурентной борьбы с более сильным американ­ским производителем. Страну захлестнул поток импортных товаров, и мексиканские компании средних размеров, которые специализировались на трудоемком производстве, обанкроти­лись. В одних лишь машиностроительной и до того стабильной текстильной промышленности были вынуждены закрыться 50% предприятий. Реальный экономический рост стал отставать от темпов увеличения населения. Форсированная капитализация сельского хозяйства, которая, как планировалось, должна была стимулировать экспорт и помочь победить конкурентов из США, на практике имела катастрофические последствия. Не­сколько миллионов сельскохозяйственных рабочих потеряли работу и мигрировали в города. Начиная с 1988 года импорт воз­растал в четыре раза быстрее, чем экспорт, наращивая дефицит торгового баланса, который в 1994 году сравнялся с соответству­ющим показателем всех латиноамериканских стран, вместе взя­тых. Для успокоения избирателей и сохранения дешевого им­порта правительство завышало цену на мексиканскую валюту за счет высоких процентных ставок. Но в январе 1994 года фи­нансовый рынок Мексики рухнул, и произошла девальвация песо. Спасая западные фонды, министр финансов США Рубин и глава МВФ Камдессю организовали самый большой чрезвы­чайный займ всех времен. Это, разумеется, спасло западных ин­весторов, но Мексика оказалась в состоянии экономической ка­тастрофы.

Для того чтобы вернуть доверие международных финансо­вых кругов, мексиканский президент приказал начать следую­щий этап шоковой терапии. В результате на протяжении не­скольких месяцев 15 тыс. мексиканских компаний обанкроти­лось, около 3 млн.человек потеряли работу, покупательская способность населения уменьшились как минимум на треть. Произошло разрушение социальной сферы.

Размер совокупного продукта на душу населения стал по­стоянно уменьшаться. Страну охватили политические волнения, забастовки и крестьянские восстания. По мнению западных спе­циалистов, Мексика сейчас находится на грани гражданской войны [2, с. 188-189].

«За прошедшее десятилетие экономических реформ коли­чество людей, живущих в крайней бедности в сельской местно­сти, возросло почти на треть, — пишет Н. Хомский, анализируя ситуацию в Мексике. — Половине населения не хватает средств для удовлетворения основных потребностей, драматический рост нищеты наблюдался с 1980 года. Согласно предписаниям Международного валютного фонда (МВФ) и Всемирного бан­ка, в сельскохозяйственном производстве произошел сдвиг в сторону экспорта и кормов для животных, что благоприятство­вало агробизнесу, иностранным потребителям и богатым слоям мексиканского населения, — тогда как недоедание стало основ­ной проблемой здравоохранения, безработица в сельском хозяйстве увеличилась, плодородные земли были оставлены, и Мексика начала импортировать продовольствие в громадных количествах. Резко упала зарплата в промышленности. Доля труда в валовом внутреннем продукте, которая возрастала до середины 70-х годов XX века, с тех пор упала более чем на треть. Таковы стандартные обстоятельства, сопутствующие неолибе­ральным реформам» [33, с. 181-182].

«Итак, мексиканский опыт показывает, — делают вывод Мартин Г.П и Шуманн X., — что идея чуда-процветания в ре­зультате полного освобождения рынка—наивная иллюзия. Вся­кий раз, когда слаборазвитая страна пытается без субсидий и тарифной защиты конкурировать с мощными индустриальны­ми экономиками Запада, ее потуги обречены на скорый про­вал. Свободная торговля — не более чем закон джунглей, и не только в Центральной Америке» [2, с. 190].

Дата добавления: 2017-01-14