Рога Дебюсси

Когда мы заправились и купили шоколада, чтобы не клонило в сон, наличные у нас совсем закончились.

— Посчитай мелочь, — попросила я и протянула Иэну пластиковую коробочку с монетами.

Он высыпал деньги себе на колени и стал раскладывать монеты стопочками.

— Угадайте, сколько у нас долларов, — сказал он наконец.

— Около двух?

— Нет, один. И еще двадцать центов. Но можно сказать, что у нас один доллар в миллионной степени. И тогда получится, что мы миллионеры!

Теперь, когда мы определились с пунктом назначения, время шло быстрее, и пейзаж за окном стал гораздо привлекательнее с тех пор, как мы въехали в пригороды Чикаго. Мои родители живут на Лейк-Шор-драйв, в квартире, которая стоит больше, чем я могла бы заработать за пятьдесят лет. Обычно я об этом помалкиваю. И денег у родителей никогда не беру — отчасти из-за того, что точно знаю: большую их часть отец заработал незаконно и вовсе не на торговле недвижимостью. Русская мафия в Чикаго куда могущественнее, чем принято думать.

Вряд ли отец за всю свою жизнь хоть раз причинил кому-либо физический вред, зато он вытворяет очень странные вещи с цифрами. Откуда ни возьмись в числах появляются дополнительные нули, в десятичных дробях перемещаются запятые, пропадают целые банковские счета или, наоборот, обнаруживаются новые. Его друг, владелец туристического агентства, в восьмидесятых сел за решетку за то, что распечатывал друзьям фальшивые документы об оплате билетов. А другой его товарищ, владелец ресторана, несколько лет назад бесследно исчез.

— Ух ты, какое тут все резное! — воскликнул Иэн, когда мы подъехали к дому.

Он имел в виду замысловатый орнамент, вырезанный над центральным входом в дом моих родителей. У меня на лобовом стекле с прошлого раза осталась здешняя наклейка, поэтому охранник сразу махнул рукой в сторону подземного гаража, и я припарковалась на родительском месте, которое как раз пустовало.

— Ты бывал в Чикаго? — спросила я Иэна.

Когда мы въезжали в город, спросить как-то не довелось: я вся ушла в собственные мысли, а Иэн был занят тем, что высовывал голову в окно и, рискуя отморозить уши, высматривал вдали верхушки высотных зданий.

— Нет, но я много раз был в Сент-Луисе. Правда, в неинтересных местах.

Сверкающий новый лифт поднял нас на четырнадцатый этаж, я открыла дверь, и мы вошли в гостиную с белой кожаной мебелью, стеклянным журнальным столиком и окном во всю стену, за которым виднелось наполовину замерзшее озеро.

— Круто! — закричал Иэн.

Он перегнулся через спинку белоснежного дивана и прижался лицом и ладонями к стеклу.

— А можно, мы будем есть на балконе? — спросил он.

Приближалось время обеда.

— Слишком холодно, — ответила я. — Чикаго — Город ветров.

Я показала Иэну, как пользоваться телевизором, и тут же в ужасе об этом пожалела: а что, если он увидит себя в новостях?! Но Иэну очень быстро удалось отыскать «Никелодеон», и я успокоилась. Я оставила его в гостиной, а сама приняла душ и надела мамину белую блузку, белый шерстяной свитер и бежевые хлопковые брюки. Мама носила одежду на пару размеров больше, но я так хотела переодеться в чистое, что мне было все равно. Грязные вещи я затолкала в стиральную машину, встроенную в шкаф в стене ванной комнаты. Иэн пожелал стирать свои вещи отдельно и самостоятельно.

Мы обнаружили в морозилке равиоли со шпинатом, и еще я открыла баночку маринованных овощей из кладовки. Для себя я выбрала в баре бутылку шираза — думаю, очень дорогого.

— Вы алкоголик? — спросил Иэн.

— Пока нет, — ответила я.

Мы сидели за длинным стеклянным обеденным столом, и Иэн пришел в неописуемый восторг от того, что сквозь стекло столешницы видны его ноги. Он делал вид, как будто пинает снизу стоящие на столе тарелки.

— Вы здесь выросли? — спросил он.

— Да. Мы поселились в этой квартире, когда мне было два года.

— А где ваша комната?

— Ее переделали в библиотеку. Смешно, правда? Я тебе потом покажу.

За окном стемнело, и я с удовольствием наблюдала, как ночь превращает окна в черные зеркала. Снизу каждые несколько минут доносился вой сирен — звук, который всегда был связан для меня скорее с ощущением домашнего тепла, чем с трагедией, даже сейчас, когда я не могла отделаться от мысли, что это едут за мной. На магистрали в тот день мимо нас проехала «скорая» с включенной сиреной, и я чуть не умерла от страха. Но отсюда, из дома, отдаленные звуки машин экстренных служб казались не более чем непременными атрибутами городского шума, они подбадривали и напоминали, что и без нас жизнь за окном идет своим чередом, равно как и смерть, и большинству людей в мире нет никакого дела до незадачливой библиотекарши и мальчика, которого она, сама того не желая, похитила. Мне нравилось стоять здесь и смотреть на улицу с высоты четырнадцатого этажа. В голову пришли строки из Роберта Фроста: «На время бы покинуть эту землю»[55]. Небоскребы, березы, добрый бокал вина.

— У меня вопрос, — сказал Иэн. — Если вы выросли здесь, как вы занимались спортом?

— Я занималась спортом в школе, — ответила я. — А еще на последнем этаже тут есть тренажерный зал.

— А как же выходные?

— По выходным приходилось обходиться без спорта. Только иногда мы с отцом устраивали себе ворота из табуреток и играли в футбол надувным мячом. В России футбол очень популярен.

Я уже рассказывала ему, как мой отец бежал в Америку.

— А можно нам попробовать? — спросил он.

Я и не думала, что это для него так важно. Я ведь помнила, как Софи Беннетт рассказывала об этом их номере с канканом, когда оказалось, что у Иэна беда с координацией. Но, с другой стороны, он ведь десятилетний мальчик, которому за последние двое суток толком не доводилось подвигаться, если не считать коротких пробежек по тротуару в зонах отдыха на автомагистрали.

— Конечно, — ответила я. — Я, правда, сомневаюсь, что у них сохранился надувной мяч.

— Мяч можно сделать из одежды! — радостно предложил Иэн.

Поев, мы вымыли посуду, и я помогла Иэну отыскать в комоде ящик с белыми отцовскими футболками. Он связал их в мяч с помощью маминой кулинарной нити. Мы поставили по два барных стула в разных концах гостиной, и каждый занял позицию вратаря. Мы по очереди пинали мяч из футболок, защищая ворота и пытаясь забить друг другу гол. Иэн оказался не очень хорошим игроком, но и я играла не лучше. Через каждые пять-шесть ударов мяч слегка разматывался, и Иэну приходилось прерывать игру, чтобы увязать его обратно.

— Ты дома играешь в футбол? — спросила я.

— Не-а, — ответил он. — На переменах я обычно играю в игру «иэн-бол», но сейчас я не смогу вам ее показать, потому что для этого нужен мусорный бак, а тут его нет.

Мы услышали, как в замке входной двери повернулся ключ, и Иэн замер в согнутом положении — он как раз наклонился, чтобы снова перевязать мяч.

— Это уборщица, — объяснила я, но тут же сообразила — еще до того, как услышала голос отца, — что для Кристины было уже поздновато.

— Пап! — крикнула я, прежде чем он успел нас увидеть и умереть от разрыва сердца. — Пап, мы тут!

Первой из-за угла появилась мама, с огромными белыми глазами. На плече у нее висела дорожная кожаная сумка, волосы были примяты после сна в самолете.

— Люси! — воскликнула она и двинулась на меня, раскинув руки для объятий. — Солнышко, что случилось? Мы увидели твою машину. Господи, ты ужасно выглядишь!

— У меня все в порядке, все хорошо, — заверила я ее.

— Мы вернулись домой раньше запланированного, у отца плохо с желудком, даже не спрашивай.

Пока она меня обнимала, в комнату вошел отец, заранее расплывшийся в широкой русской улыбке, обнажившей желтые неровные зубы.

— Господи боже! — воскликнул он, глядя на Иэна. — А это что у тебя за новый ухажер?

И прежде чем Иэн успел ответить что-нибудь нелепое, я поспешила сказать:

— А, вы ведь, наверное, помните Дженну Гласс, из моей школы?

Дженна Гласс действительно когда-то училась в нашей школе и однажды стащила у меня с тарелки всю картошку фри, но это имя я выхватила наобум, просто чтобы это был кто-то, с кем мои родители точно не знакомы. Они оба отрицательно помотали головой.

— Это ее сын, Иэн.

Зачем я сказала, что его зовут Иэн? Почему не назвала любое другое имя?

ИЭН протянул отцу руку.

— Иэн Гласс, — представился он и тут же уточнил: — Иэн Бартоломью Гласс.

— Дженна в больнице, и я решила немного ей помочь. А сюда мы решили заехать, чтобы передохнуть.

— А что с ней произошло? — спросила моя тактичная мать.

Она сняла тяжелое твидовое пальто, и я почувствовала, как от него повеяло холодом.

— Мама пыталась покончить с собой, — произнес Иэн.

Он оказался неплохим вруном, очень спокойным и уверенным.

— Папа сбежал с одной девицей, и мама наглоталась таблеток. Но теперь она снова возьмет себя в руки.

Видимо, Иэн не только много читал, но еще и смотрел чертову прорву телепередач.

— Ах ты бедняжка! — воскликнула мама. — Вы оба должны остаться на ночь. У нас есть диван и надувной матрас.

Когда они убрали из-под ног сумки, мама дала нам кучу одеял и надула матрас с помощью фена.

— Где мы его положим? — спросила она.

— Конечно в библиотеке, — сказал Иэн. — Обожаю спать в библиотеках.

Я наблюдала через коридор, как мама стелет ему постель, укладывая подушки и расправляя простыни, а еще она достала откуда-то из шкафа одного из моих старых плюшевых медведей. Отец хлопнул меня, а заодно и Иэна по спине и спросил:

— Как насчет пивка?

Иэн выглядел до смерти перепуганным.

— Нет, спасибо, — ответил он. — Я в порядке.

Он взглянул на меня, чтобы удостовериться, что поступил правильно, и я еле удержалась, чтобы не рассмеяться. Этот ответ он наверняка выучил на школьном собрании, где им объясняли, как отвечать на навязчивые приглашения товарищей.

— Ты в порядке? — весело улыбаясь, переспросил отец. — Спасибо зарядке?

— Не обращай на него внимания, — подбодрила я Иэна.

Отец налил себе стакан пива, после чего уселся на диван и указал мальчику на стул.

— Садись-ка вот сюда, — сказал он. — Сейчас я покажу тебе такое, что ты глазам своим не поверишь.

Иэн сел на стул, вероятно вздохнув с облегчением, что разговор не дошел до той стадии, когда ему бы предложили выкурить косяк.

Отец откинул с лысеющей головы тонкую прядь волос, прикрывавшую плешь, и продемонстрировал Иэну свой лоб.

— Посмотри повнимательнее, так, чтобы свет хорошо падал, и скажи мне, что ты видишь.

Иэн нагнулся поближе.

— Вы что, упали? — спросил он.

Отец пришел в восторг.

— Нет! Я таким родился! Две шишки, по одной на каждой стороне!

Он потрогал сначала одну, потом другую, а после этого повернулся ко мне:

— А теперь ты покажи свои.

Я неохотно убрала со лба волосы — обычно я скрываю шишки под ними. Не то чтобы они прямо ужасно торчали, но примерно один раз из двадцати, когда я откидываю челку, кто-нибудь спрашивает, где это я так ударилась головой.

— Рога! — объявил отец. — Ты когда-нибудь слышал о таком французском композиторе — Дебюсси?

Иэн кивнул, как будто и в самом деле слышал.

— У Дебюсси тоже такое было — два рога на лбу. А это значит, что рога — признак гениальности. Ведь там освобождается дополнительное пространство для мозга!

Иэн захлопал в ладоши — так ему понравились наши рога.

— Просто отпад! — сказал он.

— Отпад! — повторил отец, не сдерживая смеха. — Люси, слыхала, у тебя, оказывается, отпадный отец!

Дата добавления: 2014-11-06