Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем 26 страница

мы обращаем внимание на те впечатления, которые не связаны с нашими

непосредственными влечениями, с нашими чувствами, то здесь мы сплошь и рядом

можем увидеть влияние нашего прошлого опыта. Этот опыт, конечно, не

ограничивается только нашими привычками, он связан со всей нашей деятельностью,

в особенности с профессиональной деятельностью. Прошлый опыт в значительной

степени организует всю нашу деятельность в определенном направлении.

Несомненно, что прошлый опыт влияет и на наше восприятие. Восприятие одного как

фигуры и другого как фона, конечно, в гораздо большей степени зависит от

прежнего опыта, чем от чисто внешних свойств восприятия, чем от внешней

"структуры" зрительного поля. Мы можем отнести роль прошлого опыта также и к

интересу. Нам интересно все то, что связано с прошлым опытом, что может быть

понятно на основании того, что мы уже знаем. Но в противоположность ассоциа-

ционистам и Гербарту мы будем говорить, что нам интересно не то, что старо, а

то, что ново. Однако это новое связано со старым. Оно основывается на нем, оно

расширяется, углубляет, обогащает его. Мы можем во всех этих случаях говорить

уже о значительно большей и качественно иной активности, чем при вынужденном,

эмоциональном или привычном внимании. Но все же и здесь эта активность не

выражается полностью. Она когда-то сказывалась при восприятии материала, его

переработке и его запоминании. Наш прежний опыт был когда-то вполне

сознательным. Но теперь уже нет этой сознательности. Она теперь не проявляется

прямо. Мы можем, следовательно, во всех этих случаях говорить, что наше прошлое

господствует над нами, а не мы господствуем над ним.

Мы имеем поэтому во всех трех случаях дело с тем вниманием, которое мы называем

непроизвольным, или пассивным. Конечно, выделение этих трех категорий причин,

вызывающих наше внимание, условно и проводится в порядке анализа. Сплошь и рядом

могут быть такие случаи, когда действуют сразу две или даже все три категории

причин, когда раздражение обращает на себя наше внимание и потому, что оно

интенсивно, и потому, что оно вызывает чувство удовольствия, и потому, что оно

нам знакомо, связано с нашим прежним опытом. Следовательно, эти причины могут

взаимодействовать. Тем не менее расчленение их полезно и представляет известные

удобства.

4. Но кроме этих трех видов внимания мы можем говорить о совсем особом виде, о

совсем особых причинах направления нашего внимания. Ведь мы можем направлять

наше внимание не только на то, что нас непосредственно привлекает, но и на то,

что хотя нас как будто и не привлекает, но что связано с сознательно

поставленными нами себе целями, что связано с нашей сознательной деятельностью,

что связано с нашей волей. Мы заставляем себя направлять наше внимание на то,

что нам надо, на то, что мы должны выполнить в согласии с поставленными себе

планами, на то, чего требует наш труд. Мы уже знаем, что "в течение всего

времени труда необходима целесообразная воля, выражающаяся во внимании"10.

Это внимание не похоже ни на какое другое. Оно принципиально отлично от

непроизвольного внимания, хотя ведет свое происхождение от него и при этом,

согласно Рибо, использует механизм непроизвольного внимания". Это внимание

обязано своим возникновением и развитием труду. Это внимание действительно в

полной мере выражает активность личности.

Мы говорим, что произвольное внимание есть акт нашей воли. Мы говорим, что наша

активность выражается в нашей воле. Мы понимаем под волей сознательное принятие

решения и исполнение его. Как бы ни был элементарен и прост волевой акт, он

предполагает сознательное представление цели и плана действий. Произвольное

внимание предполагает это сознание цели и планирование наших поступков. Активное

внимание выражается в целесообразном направлении нашей деятельности в

определенное русло.

Однако мы не считаем, что и принятие решения, и исполнение его определяются

неизвестно откуда взявшимися желаниями как конечными причинами. Конечно, наши

желания и наши намерения являются непосредственными причинами нашего активного

внимания. Но мы

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, стр. 189.

РибоТ. Психология внимания. СПб., 1892, стр. 28-29.

должны идти дальше и выяснить причины, вызывающие эти желания и эти намерения.

Мы считаем, что этими причинами являются также наши потребности. Однако мы имеем

здесь дело с потребностями осознанными, с впечатлениями, которые мы осмысливаем

и к выполнению которых мы сознательно стремимся. Иначе говоря, мы считаем, что

мы имеем здесь дело с нашими стремлениями. Эти стремления суть результат всего

развития и воспитания, результат всей жизни личности.

Мы считаем, что произвольное внимание есть результат активности нашей личности.

Но эта активность вытекает из активности человека, живущего в известных

исторических условиях. Ничего таинственного, неизвестно откуда взявшегося эта

активность собою не представляет. Мы подчеркиваем ее, считаем ее одним из самых

существенных моментов деятельности человека, тесно связываем ее с его

сознательностью, категорически возражаем против отрицания ее механистами.

Конечно, в нашей деятельности может одновременно проявляться и произвольное, и

непроизвольное внимание, так как в нашей сознательной деятельности бывают

элементы и навыков, и непосредственных чувств. Конечно, непроизвольное внимание

может переходить в произвольное и наоборот. Тем не менее выделение активного

внимания в особую категорию имеет огромное принципиальное и практическое

значение. Мы можем и должны воспитывать наше произвольное внимание путем

воспитания произвольных или, лучше сказать, волевых усилий.

5. Но как это ни странно, мы можем говорить еще об одном виде внимания, не

совпадающем целиком ни с произвольным, ни с непроизвольным вниманием. Дело в

том, что когда мы заинтересовываемся работой, которая нас первоначально как

будто не привлекала, тогда не требуется или почти не требуется больше волевых

усилий для продолжения этой работы. Если первоначально мы с трудом брались за

нее, например за чтение трудной книги, то чем больше мы вчитываемся в книгу, тем

больше она начинает нас занимать сама собой, и наше внимание из произвольного

становится как бы непроизвольным. Эта новая форма внимания имеет большое

практическое, особенно педагогическое значение. Она не может быть сведена просто

к непроизвольному вниманию, ибо она есть результат сознательно поставленных нами

себе целей. Но она не требует непрерывных волевых усилий, а следовательно, не

утомляет нас. Если пассивное внимание есть результат нашего непосредственного

интереса, то эта новая форма есть результат инте-

реса опосредствованного, интереса, появившегося в процессе самой работы,

интереса результата или связи с другими частями работы.

К. Маркс пишет, что "целесообразная воля, выражающаяся во внимании... тем более,

чем меньше труд увлекает рабочего своим содержанием и способом исполнения,

следовательно, чем меньше рабочий наслаждается трудом как игрой физических и

интеллектуальных сил"12. Вот это-то наслаждение трудом как игрой физических и

интеллектуальных сил и обусловливает наличие этого нового вида внимания, не

совпадающего ни с произвольным, ни с непроизвольным. Мы имеем здесь особую форму

активности, не совпадающую с другими формами.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ И ФОРМЫ ПРОЯВЛЕНИЯ ВНИМАНИЯ

Мы считаем, что определение внимания должно быть связано с марксистско-ленинским

пониманием активности личности. Это определение должно устранить и

многозначность этого термина, выделив в нем его основные черты и исключив все

наносное и ненужное.

Мы пытаемся это сделать, определив внимание как направленность и

сосредоточенность нашей психической деятельности. Под направленностью мы

понимаем выбор деятельности и поддержание этого выбора. Под сосредоточенностью

мы понимаем углубление в данную деятельность и отстранение, отвлечение от всякой

другой деятельности. Конечно, эта направленность и это отстранение носят более

или менее интенсивный, более или менее широкий характер.

Само собой разумеется, что направленность и сосредоточенность тесно друг с

другом связаны. Одно не может быть без другого. Нельзя говорить о

направленности, если при этом не будет хоть какой-нибудь сосредоточенности. Так

же точно нельзя говорить о сосредоточении на чем-нибудь, если при этом мы не

будем "направлены" на то же. Это -две стороны, две характерные черты одного и

того же явления. Но мы можем в каждом данном случае выделять и подчеркивать то

одну, то другую сторону, то одну, то другую характерную черту внимания. Так,

когда мы как бы скользим по поверхности, когда мы переходим от одного вида

деятельности к другому, подолгу не задерживаясь и не углубляясь ни в одну из

них, тогда на первый план выступает направленность в ее постоянной изменчивости,

сосредоточенность же как бы отходит на задний план. Конечно, и здесь имеет место

12 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, стр. 306. 532

сосредоточенность, но она крайне слабая. Напротив, когда мы углубляемся в какую-

нибудь деятельность целиком и перестаем или почти перестаем замечать все

окружающее, тогда на первый план выступает наше сосредоточение. Однако для

полной характеристики внимания необходимо указание обеих этих черт -и

направленности, и сосредоточения.

С другой стороны, мы не видим в этом определении никакого удвоения явлений, так

как мы говорим о направленности и сосредоточенности нашей психической

деятельности. Следовательно, внимание не вне деятельности, не сверх ее, это не

какой-нибудь добавочный феномен. Но в то же время выделение этой направленности,

ее подчеркивание совершенно необходимы, так как в ней проявляется активность

нашей личности, активность нашей воли. Понятно, воля не ограничивается только

вниманием, но она выражается и во внимании. Мы не считаем возможным и правильным

отрицание внимания или механистическое его сведение к структуре зрительного

поля, к установке или к исключительному определению нашей деятельности ходом

ассоциаций.

Так же точно мы пытаемся подходить и к отдельным сторонам, или проявлениям

внимания. Так, устойчивость внимания мы будем понимать в связи с интересом к

деятельности и в связи с волевыми усилиями. Чем сильнее интерес к деятельности,

чем больше она нас увлекает, тем устойчивее будет наше внимание. Но оно может

быть чрезвычайно устойчивым также и тогда, когда деятельность сама по себе может

и не казаться нам интересной, но когда мы считаем ее важной для нас в силу того,

что она связана с выполнением наших целей. Тогда мы заставляем себя направлять

наше внимание не туда, куда нам хочется, а туда, куда мы считаем нужным. Вместо

того, например, чтобы пойти в кино или взяться за чтение увлекательного романа,

мы заставляем себя засесть за нужную нам работу, например за чтение трудной

книги. Чем сильнее будут при этом наши волевые усилия, тем больше будет

устойчивость внимания. Мы знаем также, что если задачи, которые мы себе ставим,

увлекают нас, если мы достаточно сознательно поставили их перед собою, так как

наш труд не является подневольным, то работа скоро начнет увлекать нас сама по

себе и мы целиком уйдем в нее...

Гальперин П. Я.

К ПРОБЛЕМЕ ВНИМАНИЯ1

С тех пор как психология стала отдельной областью знания, психологи самых разных

направлений единодушно отрицают внимание как самостоятельную форму психической

деятельности. Правда, по разным основаниям. Одни потому, что вообще отрицают

деятельность субъекта и все формы психической деятельности сводят к разным

проявлениям того или иного общего механизма- ассоциаций, образования структур.

Другие потому, что отождествляют внимание с разными психическими функциями или с

какой-нибудь их стороной; и не было такой функции, сочетания функций или такого

психического явления-от "направленности" до "изменения организации" психической

деятельности, от "темного" кинестетического ощущения и двигательных установок до

сознания в целом,- с которым не отождествляли бы внимание2.

Когда внимание отрицают вместе с другими психическими функциями, это не

затрагивает его в частности. Когда же внимание отождествляют с другими

психическими явлениями и процессами, то в этом уже проступают реальные трудности

Гальперин П. Я. К проблеме внимания ("Доклады АПН РСФСР", 1958, № 3). В

настоящее время за рубежом, да и у нас (об этом см. в кн.: Е. Д. Хомская. Мозг и

активация, ч. I, гл. 3. Изд-во МГУ, 1972) начали отождествлять внимание с

уровнем "бодрствования" или "активации". Но это лишь 1) подтверждает

неудовлетворенность прежними попытками свести внимание к другим психическим

явлениям, 2) в то же время представляет собой такую же попытку свести его на

этот раз к новым, психологически почти не раскрытым сторонам психической

деятельности и вместе с тем 3) означает невольное признание своего неумения

расшифровать внимание в его собственном содержании.

Насколько "уровень бодрствования" и степень активации сегодня известны, они

соответствуют тому, что прежде называли "сознанием" и его разными степенями

ясности. Отождествление внимания с ними представляет собой не что иное, как

возвращение к давнему сведению внимания к "сознанию", так сказать, "на

современном уровне".

Поэтому к этим новым попыткам сведения внимания к чему-то, что уже не есть

внимание, полностью относится вопрос: что мы выигрываем в понимании этих

процессов от того, что назовем внимание активацией или бодрствованием или,

наоборот, активацию или бодрствование-вниманием? Если бы мы знали, что такое

внимание или бодрствование и активация как содержательные процессы или

состояния, тогда подобные "сведения" означали бы разъяснения еще неизвестного

уже известным. А пока мы этого не знаем, подобные "сведения" означают лишь

наличие некоего внешнего сходства между ними и ничего более; такое сходство

можно найти между любыми "психическими явлениями", и это не дает ключа к

содержательному пониманию ни одного из них.

проблемы внимания - невозможность выделить его как самостоятельную форму

психической деятельности. Анализ этих трудностей приводит к заключению, что в

основе самых разных взглядов на природу внимания лежат два кардинальных факта:

1. Внимание нигде не выступает как самостоятельный процесс. И про себя, и

внешнему наблюдению оно открывается как направленность, настроенность и

сосредоточенность любой психической деятельности, следовательно, только как

сторона или свойство этой деятельности.

2. Внимание не имеет своего отдельного, специфического продукта. Его результатом

является улучшение всякой деятельности, к которой оно присоединяется. Между тем

именно наличие характерного продукта служит главным доказательством наличия

соответствующей функции (даже там, где процесс ее совсем или почти совсем

неизвестен). У внимания такого продукта нет, и это более всего говорит против

оценки внимания как отдельной формы психической деятельности.

Нельзя отрицать значения этих фактов и правомерности вытекающего из них и столь

обескураживающего вывода. Хотя у нас всегда остается какое-то внутреннее

несогласие с ним и в пользу такого несогласия можно было бы привести ряд

соображений о странном и тяжелом положении, в которое ставит нас такое понимание

внимания, но пока соображениям противостоят факты, а у психологии нет других

источников фактов, кроме наблюдения (внешнего, за телесными проявлениями

внимания, и внутреннего, за переживанием внимания), указанные выше факты

сохраняют полное значение, и отрицание внимания как отдельной формы психической

деятельности представляется и неизбежным, и оправданным.

Исследования "умственных действий" позволяют подойти к этому вопросу с несколько

иной стороны. В результате этих исследований было установлено, что формирование

умственных действий в конце концов приводит к образованию мысли, мысль же

представляет собой двойное образование: мыслимое предметное содержание и

собственно мышление о нем как психическое действие, обращенное на это

содержание. Анализ показал далее:(, что вторая часть этой диады есть не что

иное, как внимание, и что это внутреннее внимание формируется из кон-

Галъперин II. Я. Умственное действие как основа формирования мысли и образа.

"Вопросы психологии", 1957, № 6.

троля за предметным содержанием действия4. Тогда, естественно, следует вопрос:

нельзя ли вообще понять внимание как функцию психического контроля?

Нижеследующее изложение имело целью показать, что понимание психики как

ориентировочной деятельности и знание тех изменений, которые претерпевает

действие, становясь умственным, действительно открывают такую возможность и

позволяют иначе и более оптимистично взглянуть на положение вещей в проблеме

внимания.

Понимание психики как ориентировочной деятельности означает подход к ней не со

стороны "явлений сознания", а со стороны ее объективной роли в поведении5. В

отличие от всякой другой психическая ориентировка предполагает образ-среды

действия и самого действия, -образ, на основе которого и происходит управление

действием. Управление действием на основе образа требует сопоставления задания с

его исполнением. Следовательно, роль составляет необходимую и существенную часть

такого управления6. Формы контроля могут быть различны, степень их развития -

тоже; но без контроля за течением действия управление им -эта основная задача

ориентировочной деятельности-оказалось бы вообще невозможным. В той или иной

форме, с разной степенью обособления и развития контроль составляет неотъемлемый

элемент психики как ориентировочной деятельности.

Но в отличие от других действий, которые производят какой-нибудь продукт,

деятельность контроля не имеет отдельного продукта. Она всегда направлена на то,

что хотя бы частично уже существует, происходит, создано другими процессами;

чтобы контролировать, нужно иметь, что контролировать. Допустим, что внимание

представляет собой как раз такую функцию контроля -ведь это даже непосредственно

в чем-то близко подходит к его обычному

Это значит не то, что мысль есть внимание или что внимание есть мысль, а только

следующее: в каждом человеческом действии есть ориентировочная, исполнительная и

контрольная части. Когда действие становится умственным и далее меняется так,

что ориентировочная часть превращается в "понимание", исполнительная - в

автоматическое ассоциативное прохождение объективного содержания действия в поле

сознания, а контроль -в акт обращения "я" на это содержание, то собственная

активность субъекта, внутреннее внимание, сознание как акт сливаются в одно

переживание; при самонаблюдении оно представляется чем-то простым и далее

неразложимым, как его и описывали старые авторы.

Ориентировочная деятельность не ограничена познавательными процессами. Все формы

психической деятельности суть разные формы ориентировки, обусловленные различием

задач и средств их решения. Через действие с вещами далее осуществляется и

контроль за образом.

пониманию,-и сразу отпадет самое тяжелое из всех возражений против внимания как

самостоятельной формы психической деятельности: отсутствие отдельного

характерного продукта7.

Знание тех изменений, которые наступают при формировании умственных действий,

устраняет второе возражение: невозможность указать на содержание процесса

внимания. Теперь мы знаем, что, становясь умственным, действие неизбежно

сокращается, приближаясь к "действию по формуле". На участке сокращения

происходит как бы непосредственный, ассоциативный переход между сохранившимися

звеньями (в случае "действия по формуле"-от исходных данных к результату). Для

наблюдателя этот переход лишен конкретного содержания, но в зависимости от того,

как происходило, велось сокращение, он сопровождается или не сопровождается 1)

пониманием сокращенного содержания и 2) переживанием своей активности. Если

сокращение планомерно намечалось и усваивалось, такое понимание и переживание

образуются и сохраняются. Но если сокращение действия происходило стихийно, то

сокращенное содержание забывается, а с ним и ощущение своей активности при

автоматизированном выполнении сокращенного действия. Как раз этот второй случай

больше всего отвечает обычному порядку формирования психических функций. Если,

далее, стихийно сложившаяся функция к тому же не имеет своего отдельного

продукта и всегда протекает лишь в связи с какой-нибудь другой деятельностью, то

для наблюдения (и внешнего, и внутреннего) оно представляется лишь стороной

последней -не как внимание, а как внимательность (при выполнении этой другой,

основной деятельности).

Стихийно сложившаяся деятельность контроля, становясь умственной и сокращенной,

с естественной необходимостью должна представляться лишенной содержания, а с ним

и самостоятельности -стороной или свойством какой-нибудь другой деятельности

(которую она контролирует). Это как раз и отвечает наблюдаемой картине внимания.

Отсюда ясно, что указанные выше два факта, играющие такую отрицательную роль в

учении о внимании, на самом деле имеют очень ограниченное значение: они выражают

положение, каким оно представляется во внутреннем и

К такому пониманию внимания близко подходит признание за ним регулирующей

функции (см., в частности, раздел "Внимание" украинского учебника "Психология"

для педвузов. Киев, 1955, стр. 434). Но регуляция - понятие более широкое, а

если внимание раскрывается как избирательность, направленность и

сосредоточенносгь, то сближение с контролем снимается.

внешнем наблюдении, выражают ограниченность психологической науки данными

"непосредственного наблюдения".

Однако нужно подчеркнуть, что внимание -отдельный, конкретный акт внимания -

образуется лишь тогда, когда действие контроля становится не только умственным,

но и сокращенным. Процесс контроля, выполняемый как развернутая предметная

деятельность, есть лишь то, что он есть, и отнюдь не является вниманием.

Наоборот, он сам требует внимания, сложившегося к этому времени. Но когда новое

действие контроля превращается в умственное и сокращенное, тогда и только тогда

оно становится вниманием -новым, конкретным процессом внимания. Не всякий

контроль есть внимание, но всякое внимание есть контроль8.

Еще одно соображение. Контроль лишь оценивает деятельность или ее результаты, а

внимание их улучшает. Как же внимание, если оно является психическим контролем,

дает не только оценку, но и улучшение деятельности? Это происходит благодаря

тому, что контроль осуществляется с помощью критерия, меры, образца, а в

психологии давно известно, что наличие такого образца-"предваряющего образа",-

создавая возможность более четкого сравнения и различения, ведет к гораздо

лучшему распознаванию явлений (и отсюда -к другим положительным изменениям,

столь характерным для внимания).

Примеры этого общеизвестны: если предварительно дают прослушать камертон, то

соответствующий звук легко выделяется из сложного аккорда, обертон -из сложного

тона; если песня знакома, ее слова различаются даже в плохой передаче; если

известно, о чем идет речь, то слова гораздо легче узнаются и в неразборчивом

тексте и т. д. Эти факты в свое время объясняли процессом апперцепции. Плохое,

мнимое объяснение, но факты несомненны, они обширны и значительны. Значение их

сводится к тому, что наличие предваряющего образа увеличивает различительную

способность в отношении своего объекта и снижает ее в отношении всех остальных9.

Мы должны с благодарностью вспомнить Ламетри, который первым, насколько мне

известно, ясно указал на внимание как деятельность контроля; ему он придавал

особое значение в душевной жизни. Но Ламетри не развивал систематически такое

понимание внимания, и так как оно выражало функциональную, а не "эмпирическую"

точку зрения на психические явления, оно было позабыто последующей эмпирической

физиологической психологией.

Естественный вопрос - как же тогда объяснить внимание к объекту до образования

его отчетливого образа - разъясняется так: если это внимание непроизвольное, оно

использует первые впечатления для контроля последующих; если это внимание

произвольное, оно пользуется схемами, сложившимися в прошлом опыте с объектами

этого рода.

Так, применение образца объясняет два основных свойства внимания -его

избирательность (которая, следовательно, вовсе не всегда выражает интерес) и

положительное влияние на всякую деятельность, с которой оно связывается. И это -

первая проверка гипотезы внимания как деятельности психического контроля.

Вторая заключается в том, что, зная конкретное содержание деятельности внимания,

мы можем ответить на трудный вопрос о природе произвольного внимания. До сих пор

его отличительными признаками считают наличие цели (быть внимательным) и усилий

(сохранить внимание на предмете, который сам его не вызывает). Но давно

известно, что оба эти признака несостоятельны. Если мы достаточно знакомы с

предметом, то независимо от интереса к нему внимание становится произвольным -

без задачи и усилий быть внимательным. Да и вообще говоря, цель и усилия

свидетельствуют лишь о том, чего мы хотим, но не о том, чего мы достигаем; если

же усилия (быть внимательным) остаются безуспешными, то и внимание остается

непроизвольным. Давно было сказано, что в целях выражаются наши потребности,

наша зависимость от обстоятельств -наша несвобода. А усилия в известном

отношении обратно пропорциональны действительным возможностям: чем больше

оснащена деятельность, тем меньше усилий она требует.

Л. С. Выготский был глубоко прав, когда пытался перенести в психологию, в

частности в проблему внимания, общее положение марксизма о средствах

деятельности как решающем условии и мериле произвольности. Но как понимать

средства психической деятельности? Выготский считал ими знаки, опираясь на

которые человек может сделать то, что не может выполнить без них. Однако способ

использования знака еще должен быть понят, и естественно, что вскоре Выготский

обнаружил, что знак выполняет роль психологического орудия лишь поскольку сам

получает значение. Приравнивая значение знака к понятию, Выготский ставил

развитие произвольности психических функций в зависимость от развития понятий,

т. е. от понимания того, как следует действовать в данном случае. Но такое

рационалистическое понимание произвольности означает неправомерное сужение

проблемы: конечно, произвольность требует понимания обстоятельств, однако не

всякое, даже правильное их понимание равнозначно произвольности -нужно еще иметь

возможность действовать согласно такому пониманию и располагать необходимыми для

этого средствами. Вопрос о средствах психической деятельности человека не

сводится к пониманию, и решение этого вопроса у Выготского не может считаться

окончательным.

С точки зрения внимания как деятельности психического контроля вопрос о

структуре произвольного внимания решается следующим образом: внимание

произвольное есть внимание планомерное. Это - контроль за действием, выполняемый

на основе заранее составленного плана, с помощью заранее установленных критериев

и способов их применения. Наличие такого плана, критериев и способов действия

позволяет вести контроль, а вместе с тем и направлять внимание на то, на что мы

хотим его направить, а не на то, что "само бросается в глаза". Конечно, такое

Дата добавления: 2014-11-06