Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем 25 страница

всякое содержание в старом понятии внимания. Вместо того чтобы говорить о

внимании, начали говорить о структуре восприятия, о зрительном поле, о сенсорной

ясности, об установке.

Чем было вызвано упразднение столь употребительного в обыденной жизни, да и в

прежней психологии понятия "внимания"? Именно чрезмерная распространенность

этого понятия, его использование где нужно и не нужно, постоянное оперирование

словечком "внимание", постоянные попытки все объяснить на-клеиванием простого

ярлычка послужили причиной попыток совсем упразднить внимание. Исследователи,

возражавшие против понятия внимания, обычно мотивировали это тем, что за данным

понятием прячется все что угодно, что там, где мы не можем объяснить явление, мы

просто апеллируем к термину "внимание"...

...Говорилось о том, что понятие "внимание" лишь удваивает описание психических

процессов, что вместо того, чтобы говорить: "ученик читает книгу", говорилось:

"ученик внимателен к книге"...

...Из всего этого выводилась необходимость утверждать "несуществование"

внимания.

Можно ли согласиться с этим?..

...Нам кажется, что стремление упразднить понятие внимания вытекает из желания

механистически понять человеческую личность, лишить ее всякой активности. А с

другой стороны, как это ни странно, это отрицание активности во внимании порою

является лишь прикрытием признания какой-то высшей внутрен-

Добрынин Н. Ф. О теории и воспитании внимания. -Советская педагогика, 1938,

№ 8.

ней силы, прикрытием несомненного идеализма. Механицизм и идеализм сплошь и

рядом уживаются друг с другом.

Так, мы имеем в современной гештальтпсихологии и в направлениях, близких к этой

школе, явные тенденции понять внимание лишь как часть процесса восприятия. Наше

восприятие, по мнению гештальтпсихологии, определяется чисто внешней структурой

зрительного сенсорного поля. Мы соединяем воспринимаемые нами линии, точки,

пятна и штрихи в одно целое в силу законов близости элементов, замкнутости

пространства, спаянности частей, их большей расчлененности и т. п. Этими

законами пытаются объяснить все наше восприятие чисто формальным соотношением

внешних элементов. Структурность, целостность, определяют собою все. Таким

образом, внимание оказывается ненужным, все объясняется этими внешними

формальными отношениями. Получается полная пассивность. Однако возникает вопрос:

чем же объясняются сами эти законы близости, спаянности, замкнутости и т. п.? По

мнению гештальтпсихологии, они ничем далее не объясняются -они сами все

объясняют. Достаточно сказать магическое слово "гештальт", структура,

комплексность, целостность -и тем самым все якобы будет объяснено. Гештальт-

психология, например, категорически возражает против объяснения этой целостности

на основе прежнего опыта, на основе познания реальных вещей с помощью нашей

практики, на основе дальнейшего анализа того, откуда произошли эти структуры,

эти целостные образования, почему они возникли на основе не только их формы, но

и их содержания. Раз структура ничем далее не объясняется, а сам все объясняет,

то мы имеем здесь явно идеалистическую тенденцию, поданную лишь в виде

замазанном, скрытом при первом взгляде. Так механицизм и идеализм, формализм и

идеализм прекрасно уживаются в гештальтпсихологии.

Эта видимая тенденция упразднить внимание как проявление активности нашей

личности есть в сущности попытка не уничтожить внимание, а свести активное

внимание к пассивному, произвольное к непроизвольному. Непроизвольное внимание

выражает нашу пассивность, наше полное подчинение окружающей среде. Среда

получает какой-то фаталистический, все объясняющий, "неизменный" характер. Среда

и личность друг другу противопоставляются. Но все это делается для того, чтобы и

саму среду понять как совокупность каких-то внешних, ничем далее не объяснимых

формальных "структур", а личность понять как совокупность внутренних структур.

Если при этом мы примем во внимание подчеркивание первичного характера наших

ощущений и вторичного характера физических явлений как опосред-

ствованных ощущений, что мы имеем в гештальтпсихологии, то идеалистический ее

характер еще более будет заметен.

...Структура не должна быть конечным объяснительным принципом. Она сама должна

быть объяснена. А объяснение это возможно лишь при нашем активном вмешательстве

в жизнь природы и общества. Активность нашей личности несомненна, а отсюда

несомненна и активность нашего внимания. Даже пассивное или непроизвольное

внимание сплошь и рядом является следствием бывшего ранее активного внимания. Мы

никак не можем даже в восприятии понимать внимание лишь как непроизвольное. Мы

относим внимание не только к восприятию, но и ко всей психической деятельности.

Попытки упразднить внимание не на словах, а по существу почти всегда сводятся к

пониманию внимания лишь как непроизвольного. Воля либо совсем выбрасывается из

психологии, либо понимается механистически. Такие попытки мы имеем, начиная с

Кондильяка и до нашего времени. Уже Рибо считал, что самым важным для понимания

внимания является непроизвольное внимание. В сущности и самые последние и модные

теории воли, излагаемые и трактуемые представителем гештальтпсихологии Куртом

Левином, также сводят волю к ряду механических закономерностей, к построению

деятельности человека на основе простых математических законов. Все это попытки

автоматизировать деятельность человека, попытки, которые выражают собой в

конечном счете стремление превратить человека в машину. Однако механизация

человеческой личности, ведущая к пассивному пониманию психической деятельности,

никак не может нас удовлетворить. Правда, механисты стремятся построить точные

закономерности психической деятельности. Они пытаются объяснить эту

деятельность, они пытаются детерминировать ее. Подобное стремление, понятно,

следует всячески приветствовать. Однако это стремление приводит их к ошибкам, к

неправильному пониманию человеческой личности. Нельзя объяснять человеческую

деятельность лишь механическими причинами, нельзя понимать ее только

количественно, нельзя отрицать активности нашего сознания.

Те же буржуазные психологи, которые выдвигали активность на первый план, которые

подчеркивали волевой характер нашего внимания, почти всегда трактовали эту

активность идеалистически, как некую внутреннюю силу, сидящую в нас и не имеющую

никаких дальнейших корней. Все объяснялось вниманием, но само внимание ничем не

объяснялось. И то и другое понимание внимания, конечно, не выдерживает критики.

Мы не можем

отрицать активность личности. Активность человека имеет существенное значение

для понимания внимания, но мы должны не только говорить о внимании, но и

объяснять это внимание, объяснять нашу активность. Само понимание, сам этот

термин, конечно, сам по себе ничего не объясняет. Оно также должно быть

объяснено. В этом и заключается задача теории внимания.

Однако отсюда мы заключаем о необходимости построения правильной теории

внимания, а вовсе не об упразднении этого понятия. Хотя это упразднение является

модным, но нам оно кажется неверным. Нам кажется необходимым утверждать наличие

внимания как необходимого свойства нашей психической деятельности. Карл Маркс в

главе V первого тома "Капитала", определяя понятие труда, пишет: "Кроме

напряжения тех органов, которыми выполняется труд, во все время труда необходима

целесообразная воля, выражающаяся во внимании"2. Внимание, таким образом,

является необходимым условием нашей трудовой деятельности.

МНОГОЗНАЧНОСТЬ ПОНЯТИЯ ВНИМАНИЯ

Мы имеем множество определений внимания, ставших более или менее устойчивыми и

общепризнанными. Тем не менее их разноречивость чрезвычайно велика. Так, один из

крупнейших представителей эмпирической психологии Вильгельм Вундт определяет

внимание как "фиксационную точку сознания"3, как наиболее ясное поле нашего

сознания. Эта ясность достигается путем перехода содержания сознания из зоны

перцепции, т. е. смутного, неотчетливого восприятия, в зону апперцепции, т. е.

ясного и отчетливого сознания. Как видим, здесь подчеркиваются лишь субъективный

характер нашего переживания, его ясность и отчетливость, чего, конечно,

недостаточно. С другой стороны, Вундт понимает апперцепцию как проявление особой

"психической активности". Причинность, по мнению Вундта, в мире психическом

совсем не похожа на причинную зависимость физических явлений. Закон

эквивалентности причины и следствия, закон сохранения энергии, по мнению Вундта,

не имеют никакого отношения к психической деятельности. В последней мы имеем

процесс творческого синтеза, развитие из одной раз начавшейся мысли все большего

и большего числа мыслей без всякого равенства с предыдущим. Он пишет:

"Творческий синтез создает духовные ценности,

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 23, стр. 189.

Вундт В. Очерки психологии. М., 1912, стр. 178-179.

физические энергии суть процессы природы, измеримые величиною механической

работы. Оба принципа принадлежат к абсолютно различным областям воззрения на

вещи"4. Таким образом, объяснение причинных явлений в мире психическом, по

Вундту, носит целевой или теологический характер. Психическая причинность далее

ничем не объясняется. Наша активность является активностью какой-то внутренней

силы, в нас заложенной. Такое идеалистическое понимание психической деятельности

для нас, конечно, совершенно недопустимо...

Другой представитель эмпирической психологии более позднего периода, а именно

американский психолог Э. Титченер, в противоположность Вундту, определяет

внимание как свойство ощущения, как "сенсорную ясность". Эта сенсорная ясность,

т. е. выступление того или другого ощущения с большей или меньшей силой, по

мнению Титченера, есть одно из основных свойств ощущения, подобно таким

свойствам, как качество, интенсивность и длительность. Он пишет: "Ясность -это

качество, которое дает ощущению его особенное положение в сознании: более ясное

ощущение господствует над другими, держится самостоятельно и выделяется среди

них; менее ясное подчинено другим ощущениям и сливается с фоном сознания"5.

Титченер считает, что ясность ощущения обусловливается нервным

предрасположением, тогда как качество ощущения обусловливается нервной

дифференциацией. Хотя определение Титченера и является на первый взгляд прямой

противоположностью вундтовскому пониманию, но в них есть общие черты. Титченер

подчеркивает биологический характер внимания, он как будто отрицает активность

личности вместо особого принципа апперцепции, введенного Вундтом, он пишет о

ясности как простом свойстве ощущения. Но это свойство выражает ведь

преобладание ощущения в сознании, т. е. не внешнее, а внутреннее его качество,

зависящее от субъекта, от "предрасположения" его нервной системы. Подчеркивание

нервного момента в ясности, т. е. во внимании, является, конечно, ценным. Но

объяснения этому "предрасположению" Титченер не дает. Он скорее описывает, чем

объясняет явление. К тому же личность и ее активность как бы совсем исчезают.

Поэтому и описание Титченера имеет в значительной степени механистический

характер.

Также якобы биологический характер носит определение внимания у известного

психолога Эббингауза. Последний считает

4 Вундт В. Основы физиологической психологии. Вып. I -П. СПб., 1880-1881,

стр.

901. 1 Титченер Э. Б. Свойства ощущения. Учебник психологии. М., 1914, стр.

43.

внимание выбором или отбором, получающимся в результате поддержки одного

нервного возбуждения и торможения всех остальных6. Такое объяснение могло бы

быть принято, если бы были выяснены причины, отчего происходит поддержка этих

возбуждений и торможение других. Но это объяснение должно было бы опираться на

правильное понимание личности человека, личности, живущей в определенных

социальных условиях и специфически выражающей определенные классовые интересы.

Такое понимание чуждо буржуазной психологии.

Другой представитель так называемой "эмпирической психологии", Георг Мюллер,

считал недостаточным понимание внимания только как свободного протекания

возбуждений и торможения всех прочих возбуждений. Он полагал, что раздражение

вызывает возбуждение, доходящее до коры больших полушарий, затем возбуждение

идет обратно к периферии, к органу чувств, чем это периферическое раздражение

поддерживается и усиливается. Таким образом, внимание является как бы "сенсорной

поддержкой" ощущения. Внимание понимается Мюллером, следовательно, как какой-то

добавочный механизм. Трудно пока утверждать что-нибудь вполне определенное об

этой гипотезе. Но если даже мы имеем какое-то добавление или усиление к

наличному ощущению, все же не оно составляет сущность внимания. Ведь это

"сенсорное добавление" будет поддерживать уже отобранные впечатления, и,

следовательно, вопрос снова, как и у Эббингауза, сводится к процессу отбора или

выбора впечатлений.

...Если мы обратимся к нашим советским психологам, то и здесь найдем самое

разнообразное понимание и самую различную трактовку понятия внимания. Возьмем

хотя бы для начала определение П. П. Блонского в его "Психологических очерках".

Подчеркнув, что выражение внимания и страха почти одинаково, что "внимание и

страх-два слова, обозначающие один и тот же моторный симптомокомплекс", только

страх более интенсивно выражен, что "страх с этой точки зрения есть максимально

выраженное внимание"; отметив затем все же, что страх есть эмоция, чувство, а во

внимании элемент чувства отходит на задний план, П. Блонский определяет далее

внимание как "преобладание симнатикотонических рефлексов над ваготоническими",

как "максимальное бодрствование"7. Трудно придумать большее биологизирование

психического, отрицание его специфики. Всякое содержание психической

деятельности совершенно исчезает,

6 Эббиигауз Г. Основы психологии, кн. 4, гл. I. СПб., 1911, стр. 147-182.

7 БлонскийП.Н. Психологические очерки. М., 1927, стр. 127.

и получается чисто формальное определение, связанное даже с биологической точки

зрения с нашими низшими функциями, даже не с корой больших полушарий, а с

вегетативной нервной системой. Впрочем, на этом не может остановиться и сам

автор, и он должен сейчас же добавить, что "внимание есть преимущественно

кортикальное явление". Из этого противоречия он пытается в дальнейшем выйти

путем признания того, что "внимание, вероятно, есть по своему происхождению

подкорковый процесс, а по самому своему существу в развитом виде -кортикальный

процесс". Однако и это мало спасает данное определение, так как даже активное

внимание Блонский понимает чрезвычайно биологически и механистически. Так, по

его мнению, "когда мы говорим об активном внимании, мы, собственно говоря, имеем

в виду определяемость установки органов чувств мыслью"8. Итак, наше активное

внимание есть просто только определенная "установка" органов наших чувств.

Чрезвычайно куцее и до крайности биологическое определение внимания! В сущности,

само внимание как таковое совсем исчезает.

Совсем другое определение внимания дает К. Н. Корнилов. Правда, он также исходит

из установки или рабочей позы организма, также выделяет как один из основных

моментов установку органов чувств. Он считает, что "объективно это обычно

выражается в необходимом приспособлении тех или иных органов тела для наилучшего

восприятия объекта". Однако этим внимание не ограничивается, субъективно оно

сводится прежде всего к выделению данного объекта из ряда других или, как

называют иногда некоторые из психологов, к ограничению поля сознания и затем к

интенсивному сосредоточению мыслей на данном объекте, для того чтобы наиболее

ясно и отчетливо воспринять его. Мы не склонны были бы понимать выбор лишь как

субъективное состояние и противопоставлять "установку" и внимание как две

"стороны" одного и того же процесса. Нам кажется, что выбор выражается и в

установке как проявлении этого выбора, а вовсе не является только "субъективной

стороной" внимания. Но и само понимание выбора, а с ним вместе и всего процесса

внимания нам кажется недостаточным. К. Н. Корнилов пишет: "Вот эта-то

психическая функция, которая заключается в выделении и сосредоточении нашего

сознания на одном или нескольких объектах внешнего мира или наших

представлениях, и называется вниманием". Выбором и сосредоточением нашего

сознания на наших восприятиях, как нам кажется, наше

8 Блонский П. П. Психологические очерки, стр. 132. 524

внимание не ограничивается. Мы склонны считать, что внимание есть направленность

всей нашей деятельности, а не только процесса восприятия. Определение К. Н.

Корнилова представляется нам слишком статичным, неподвижным. Выбор объекта и

остановка на нем понимается им как особый процесс, отдельный от всей прочей

деятельности. Отсюда и получается, что, по мнению К. Н. Корнилова, у участников

игры в футбол мы имеем "неустойчивое внимание, т.е. непрерывно изменяющееся".

...Понимание внимания как неподвижного статического выбора противоречит самому

обычному употреблению этого слова. Поэтому вместо выбора мы склонны говорить о

направленности нашей деятельности. Понятие направленности включает, понятно, в

себя и выбор. Но мы понимаем выбор как протекание нашей деятельности в

определенном русле, а вовсе не полную неподвижность этой деятельности. Таким

образом, внимание, по нашему мнению, не есть только выбор объекта нашего

восприятия, а выбор всей нашей деятельности на данный отрезок времени, выбор,

выражающийся в самой этой деятельности. Что же касается нашей рабочей позы и ее

изменений, то она лишь проявляет вовне эту направленность и сосредоточение нашей

деятельности, но отнюдь не исчерпывает ее. С этой точки зрения внимание вовсе не

является "субъективной" стороной "установки", как это можно понять из описания

К. Н. Корнилова. Внимание именно и есть направленность и сосредоточение нашей

психической деятельности. Поскольку же наше сознание никогда не бывает

неподвижным, содержание нашей направленности все время несколько изменяется. Но

эти изменения не должны быть столь большими, чтобы изменить общее русло

протекания всей деятельности. Тогда мы говорим об устойчивом внимании. Когда же

изменяется вся направленность, тогда мы говорим об изменении внимания. Так,

когда учащийся решает математическую задачу и записывает ее решение, мы говорим

об устойчивости его внимания, хотя его мысли, может быть, переходят от одного

условия задачи к другому; они не останавливаются, а непрерывно текут,

развиваются, изменяются, а его рука пишет различные буквы и цифры, т. е.

"объекты" его восприятия все время изменяются. Когда же он не может

сосредоточиться и от решения задачи отвлекается посторонними мыслями и

действиями, тогда мы говорим о неустойчивости его внимания.

Наконец, мы встречаемся с определением понятия внимания в "Основах психологии"

С. Л. Рубинштейна, одной из последних по времени выхода книг советской

психологии. С. Л. Рубинштейн считает, что "поле нашего сознания не плоскостно.

Часть сознаваемого выступает на передний план как бы в виде "фигуры" на

отступающем и стушевывающемся "фоне". Это описание и своим содержанием, и

терминологией повторяет работы гештальтистов. Именно в гештальтпсихологии была

сделана попытка заменить понятие внимания понятием "фигуры" и "фона". Получилась

полная пассивность человеческой личности, полное сведение выбора и

направленности нашего восприятия к выступающей на фоне фигуре. Само же

выступление есть результат "структуры зрительного поля"". Такое же понимание

неизбежно вытекает и из определения С. Л. Рубинштейна. Он пишет дальше:

"Субъективно это сказывается в том, что часть воспринимаемого осознается с

особенной ясностью, отчетливостью или рельефностью. Объективно это проявляется в

том, что попадающее, таким образом, в центральную область поля сознания, хотя и

не всегда, но обычно по преимуществу, определяет дальнейшее течение психических

процессов"9. Это описание и определение кажутся нам чрезвычайно пассивными,

упраздняющими активность личности, упраздняющими волю, а с ней вместе и

внимание, по крайней мере, так, как мы его привыкли понимать. Правда, в

дальнейшем С. Л. Рубинштейн пытается восстановить это понятие, связывая его с

"организованностью избирательного характера процессов нашего сознания". Но после

приведенного описания такая организованность выглядит целиком зависящей от чисто

внешних факторов, от структуры зрительного поля. Какая же здесь активность? Нет

никакого внимания, никакого вмешательства личности. Согласиться с таким

пониманием мы не можем.

Итак, мы видели, какой разнобой царит в определении внимания, а тем самым какую

многозначность придают этому термину. А между тем правильное определение

внимания имеет принципиальное значение, так как от него зависят все дальнейшие

попытки объяснить это явление, а объяснив, овладеть им.

...Несмотря на чрезвычайный разнобой мнений, мы все же находим во всех этих

определениях общие черты, правильно схватывающие сущность внимания. Необходимо

на основе марксистского понимания личности и ее активности подчеркнуть основные,

ведущие черты в определении внимания, дать точное и исчерпывающее описание его

проявлений, выяснить причины его возникновения и протекания. Связь внимания с

личностью и ее активностью, выражающейся в ее воле, чрезвычай-

Рубинштейн С. Л. Основы психологии. М., 1935, стр. 418.

но важно проследить самым основательным образом. Вот это-то выделение ведущих

моментов в понимании внимания, выделение, основанное на изучении многолетнего

существования этого понятия и на анализе его с позиций марксистского понимания

личности, мы и считаем необходимым для построения теории внимания. Таким

образом, будет уничтожена и многозначность этого понятия.

ХАРАКТЕР АКТИВНОСТИ ВНИМАНИЯ

Активность личности может выражаться также и во внимании. Но внимание может быть

различным. Поэтому по-различному выражает оно нашу активность. Наше внимание

может быть более или менее сознательным. Наша личность может в большей или

меньшей степени подчиняться непосредственным влияниям окружающих ее раздражений.

Выбор нашей деятельности всегда зависит от нас самих. Но мы можем быть в этом

выборе более или менее пассивными. В соответствии с этим и наше внимание

отличается различными степенями и различными характерами активности: от почти

полной пассивности до полной сознательности.

1. Крайнюю ступень пассивности представляет собою то внимание, которое можно

было бы условно назвать "вынужденным". Но, говоря о крайней степени пассивности,

мы не должны забывать, что и здесь мы имеем проявление индивидуальной личности,

т. е. проявление своеобразное, зависящее не только от среды, но и от самой

личности. Так что и здесь все же сказывается не только пассивность.

Причиною такого "вынужденного" внимания являются прежде всего чрезвычайно

сильные, интенсивные раздражения. Громкий выстрел, яркий блеск молнии, сильный

толчок -все это неизбежно оторвет нас от нашей обычной деятельности и заставит

обратить внимание на сильное раздражение. Сюда же надо отнести раздражения не

столько интенсивные, сколько экстенсивные, раздражения, занимающие много места в

пространстве. Огромное пятно на стене, хотя бы и не очень яркое, привлекает наше

внимание не менее сильно, чем небольшое, но яркое пятно. Длительность

раздражения также может привлечь наше внимание. Слабый короткий звук мы можем и

не заметить. Но если он длится достаточно долго, то невольно привлечет нас.

Особенно это надо сказать не о непрерывном, а о прерывистом раздражении, то

возникающем, то исчезающем, то усиливающемся, то ослабляющемся. Наконец,

движущийся объект привлекает

наше внимание сильнее, чем неподвижный. Мы не замечаем мухи, сидящей неподвижно

на нашем столе. Но стоит ей поползти по столу, как мы невольно обращаем на нее

внимание.

Итак, к причинам, вызывающим наиболее пассивное наше внимание, мы относим:

интенсивность, экстенсивность раздражения, длительность его, прерывистость и

движение объекта. В сущности мы всегда при этом говорим об относительной силе

раздражения, так как слабое раздражение на фоне еще более слабых может быть даже

заметнее, чем сильное, но на фоне одинаково сильных. Следовательно, основным

здесь будет принцип контраста. Контрастом же в значительной степени объясняется

замечание прерывистого раздражения. Мало того, мы можем не замечать непрерывно

длящегося раздражения, например шума мотора, если к нему привыкли. Но стоит ему

прекратиться, как мы это сразу же замечаем. Контраст имеет большое значение. Но

контраст в значительной степени зависит ведь и от нас самих, от нашего отношения

к окружающим раздражениям. Поэтому и в пассивном внимании может иногда

проявляться некоторая наша активность.

2. Иногда внимание вызывается соответствием раздражения нашему внутреннему

состоянию - это когда мы замечаем то или другое явление вследствие того, что оно

так или иначе затрагивает наши чувства, что оно поддерживает или противоречит

нашему желанию, нашим влечениям, нашим непосредственным потребностям. Когда нас

мучит жажда, например, то все связанное с питьем невольно будет привлекать наше

внимание. Все же, не относящееся к питью, нами может и не замечаться, даже

несмотря на довольно значительную интенсивность его. Можем ли мы здесь говорить

о полной пассивности? Конечно, нет. Нам кажется, что здесь еще меньше

пассивности, чем в первом случае. Конечно, и здесь нельзя говорить о полной

активности...

Но, понятно, эта активность целиком зависит от наших чувств, возникающих

невольно, часто недостаточно сознательно, зависит от невольного подчинения нас

нашим непосредственным переживаниям. Впечатления захватывают нас своим

непосредственным интересом, как бы берут нас в плен своей привлекательностью или

непривлекательностью, действуют импульсивно, помимо нашей воли. Можем ли мы

говорить здесь о полной активности? Видимо, и здесь еще до нее очень далеко. Но

это внимание уже отлично от "вынужденного", оно зависит от невольных влечений и

чувств нашей личности, оно качественно иное, чем предыдущее, хотя все еще

чрезвычайно примитивное.

3. Нет полной активности и тогда, когда внимание определено целиком прошлым

опытом, привычками, цепью ассоциаций. Мы уже знаем, что ассоциационисты пытались

целиком свести активность нашего внимания к простому повторению того, что нам

дано прошлым опытом, к простым ассоциациям на основе временных или

пространственных связей по смежности. Мы знаем, что Гербарт пытался определить

изменения в течении наших мыслей апперцепцией, т. е. полным определением нового

рядом предшествующих впечатлений и связанных с ними ассоциаций, "механикой"

представлений.

Конечно, наши привычки, наш прежний опыт могут направить наше внимание. Но это

внимание мы все же будем считать еще непроизвольным. Здесь нет пока полной

активности, нет сознательной воли. Когда мы обращаем внимание на знакомую нам

подробность, когда мы замечаем раздражения ничтожной интенсивности или

раздражения, не отличающиеся сколько-нибудь значительной контрастностью, когда

Дата добавления: 2014-11-06