Союзы рабочих

Возмущение рабочих против буржуазии стало проявляться вскоре после начала промышленного развития и прошло через различные фазы.

Первой, наиболее грубой и самой бесплодной формой этого возмущения было преступление. Рабочий жил в нужде и нищете и видел, что другим людям живётся лучше, чем ему[409].

Ему было непонятно, почему именно он, делающий для общества больше, чем богатый бездельник, должен терпеть такие лишения. Нужда к тому же побеждала его традиционное уважение к собственности – он воровал.

Мы видели, что с развитием промышленности растёт и преступность и что годовое число арестов находится в постоянном отношении к числу кип обрабатываемого хлопка.

Но рабочие скоро обнаружили, что таким путём ничего не добьёшься. Своим воровством преступники могли протестовать против существующего общественного строя лишь в одиночку, как отдельные лица. Вся власть общества обрушивалась на каждого в отдельности и подавляла его чрезмерным превосходством своих сил.

К тому же кража была самой примитивной, самой несознательной формой протеста и уже по одному этому не могла стать всеобщим выражением общественного мнения рабочих, хотя бы они в душе и одобряли её.

Рабочий класс впервые выступил против буржуазии тогда, когда он силой воспротивился введению машин, что произошло в самом начале промышленного переворота. Рабочие ломали машины и разрушали фабрики.

Но и эта форма протеста носила изолированный характер, ограничивалась отдельными местностями и была направлена лишь против одной стороны современных отношений.

Едва рабочим удавалось достичь мимолётного успеха, как общественная власть всей своей тяжестью обрушивалась на вновь ставших беззащитными преступников, подвергая их всевозможным карам, а машины всё же вводились.

Надо было найти новую форму протеста.

В это время подоспел закон, изданный старым дореформенным, олигархическим парламентом тори[410]. Закон отменил все акты, воспрещавшие объединение рабочих для защиты своих интересов. Рабочие получили право ассоциации – право, принадлежавшее до тех пор только аристократии и буржуазии.

Тайные союзы, правда, и раньше постоянно существовали среди рабочих, но значительных результатов они никогда не могли дать. Тайный характер деятельности задерживал развитие этих ассоциаций.

Когда же рабочие в 1824 г. получили право свободно объединяться, союзы очень быстро распространились по всей Англии и получили большое значение. Во всех отраслях труда образовались такие trades-unions, открыто стремившиеся оградить отдельных рабочих от тирании и бездушного отношения буржуазии.

Они ставили себе целью: устанавливать заработную плату, вести переговоры с работодателями коллективно, как сила, регулировать заработную плату сообразно с прибылью работодателя, повышать заработную плату при удобном случае и удерживать её для каждой профессии повсюду на одинаковом уровне[411].

Они поддерживали денежной помощью безработных рабочих. Это делалось либо непосредственно из кассы союза, либо посредством карточки, удостоверявшей личность рабочего, с которой он переходил с места на место, получая от товарищей по профессии поддержку и указания, где легче будет найти работу[412].

Для осуществления всех этих целей союз назначает председателя и секретаря на жаловании (так как можно ожидать, что ни один фабрикант таким людям работы не даст) а также комитет, который собирает еженедельные взносы и наблюдает за расходованием средств в интересах союза.

Когда это было возможно и оказывалось выгодным, союзы отдельных округов объединялись в федеративные союзы и устраивали через определённые промежутки времени собрания делегатов.

В отдельных случаях были сделаны попытки объединить всех рабочих одной профессии в один большой союз, охватывающий всю Англию, и неоднократно – впервые в 1830 г. – пытались создать общее объединение рабочих союзов всей Англии, с тем чтобы каждая профессия сохранила свою собственную организацию.

Такого рода объединения, однако, были недолговечны и даже редко когда вообще осуществлялись; только необычайный общий подъём может вызвать к жизни такое объединение и сделать его дееспособным.

Средства, которые эти союзы обычно применяют для достижения своих целей, состоят в следующем. Если один или несколько предпринимателей отказываются признать установленную союзом заработную плату, к ним отправляют депутацию или им подаётся петиция (рабочие, как видите, умеют считаться с властью абсолютного, самодержца-фабриканта в его маленьком государстве).

Если это не помогает, союз отдаёт приказ прекратить работу, и все рабочие расходятся по домам[413].

Таковы законные средства союза, но и эти законные средства очень слабо действуют, пока есть рабочие, которые не состоят в союзе или готовы выйти из него ради минутных выгод, предложенных фабрикантами. Фабриканту легко набрать рабочих из числа этих паршивых овец – штрейкбрехеров (knobsticks) и сделать бесплодными усилия объединённых рабочих.

Члены союза обычно пытаются воздействовать на этих knobsticks угрозами, руганью, побоями и другими средствами, короче, всячески стараются так или иначе их запугать. Те подают жалобу в суд, а так как поклонница законности, буржуазия, пока ещё держит в своих руках власть, первое же противозаконное действие, первая судебная жалоба против одного из членов организации почти каждый раз подрывает силу союза[414].

История этих союзов представляет собой длинный ряд поражений рабочих, прерываемый лишь немногими отдельными победами.

Само собой понятно, что все усилия союзов не в состоянии изменить того экономического закона, согласно которому заработная плата определяется соотношением спроса и предложения на рынке труда.

Во время торгового кризиса союзы вынуждены сами снижать ставки заработной платы, либо вовсе прекращать своё существование,

а в случае значительного спроса на труд им не удаётся поднять заработную плату выше того уровня, на котором она сама собой установилась бы в результате конкуренции капиталистов.

Но зато союзы могут воздействовать на менее важные причины, носящие частный или местный характер. Если бы фабрикант не имел перед собой концентрированной массы рабочих, готовых к отпору, он в погоне за наживой постепенно всё более и более понижал бы заработную плату;

более того, конкурентная борьба, которую ему приходится вести с другими фабрикантами, заставляла бы его это делать, и заработная плата скоро упала бы до минимума. Такого рода конкуренция фабрикантов между собой может быть при нормальных условиях ограничена сопротивлением рабочих.

Каждый фабрикант знает, что любое снижение заработной платы, не продиктованное общими для него и его конкурентов условиями, вызовет стачку, которая несомненно нанесёт ему ущерб, так как, во время стачки, вложенный в его дело капитал будет лежать без движения, а его машины покроются ржавчиной. Между тем, в подобном случае ещё неизвестно, добьётся ли он снижения заработной платы, но зато хорошо известно, что если это ему удастся, конкуренты последуют его примеру, цены на вырабатываемый ими фабрикат упадут и прибыль, на которую он надеялся, опять ускользнёт из его рук.

Далее, союзы, конечно, могут добиться, по окончании кризиса, более быстрого повышения заработной платы, чем это было бы без их вмешательства.

Фабрикант заинтересован в том, чтобы не повышать заработной платы до тех пор, пока конкуренция других предпринимателей его к этому не принудит; между тем, при наличии союза, как только положение дел на рынке улучшается, рабочие сами требуют повышения заработной платы и, пользуясь большим спросом на рабочие руки, могут нередко заставить фабриканта согласиться на это повышение посредством стачки.

Но, как я уже говорил, перед лицом более значительных причин, влияющих на рынок труда, союзы бессильны. В таких случаях голод постепенно заставляет рабочих возобновить работу на любых условиях, и если это сделало хоть несколько человек, то сила союза оказывается сломленной, ибо эти несколько knobsticks, при наличии на рынке известных запасов товара, дают возможность буржуазии устранить наиболее тяжёлые последствия перерыва в производстве.

Фонды союза быстро истощаются из-за большого числа нуждающихся в поддержке; лавочники в конце концов отказывают в кредите, который они предоставляли за высокие проценты, и нужда заставляет рабочих снова подчиниться игу буржуазии.

Возникает вопрос, почему же рабочие объявляют стачку в таких случаях, когда бесполезность этой меры ясна для каждого? Да просто потому, что рабочий обязан протестовать против снижения заработной платы, даже против самой необходимости этого снижения, потому что он обязан заявить, что он, человек,

должен не применяться к обстоятельствам, а, наоборот, приспособлять обстоятельства к себе, к человеку – молчание рабочего означало бы примирение с этими обстоятельствами, признание за буржуазией права в периоды процветания торговли эксплуатировать рабочего, а во время застоя обрекать его на голодную смерть.

Рабочие не могут не протестовать против этого, пока они ещё сохраняют хоть каплю человеческого достоинства[415]. И в то же время этот протест доказывает рабочим необходимость чего-то большего, чем только рабочие союзы и стачки, для того чтобы сломить могущество буржуазии[416].

Значение этих союзов и организуемых ими стачек состоит в том, что они представляют собой первую попытку рабочих уничтожить конкуренцию [417]. Наличие их предполагает уже понимание того, что господство буржуазии основывается только на конкуренции рабочих между собой, на отсутствии сплочённости пролетариата, на противопоставлении одних рабочих другим.

И именно потому, что, при всей их односторонности и ограниченности, усилия союзов направлены против конкуренции, союзы представляют для этого строя такую опасность. Рабочий не мог бы найти более уязвимого места для нападения на буржуазию, а вместе с ней и на весь современный общественный строй.

Когда конкуренция рабочих между собой прекратится, когда все рабочие примут решение не давать себя больше эксплуатировать буржуазии – царству собственности наступит конец.

Заработная плата ведь только потому зависит от условий спроса и предложения, от случайного состояния рынка труда, что рабочие до сих пор позволяли обращаться с собой, как с вещью, которую можно купить и продать.

Когда рабочие примут решение не терпеть дальше, чтобы их покупали и продавали, когда рабочий будет выступать не как вещь, а как человек, обладающий не только рабочей силой, но и волей, тогда всей теперешней политической экономии и законам заработной платы наступит конец.

Конечно, законы заработной платы в конечном счёте снова дали бы себя почувствовать, если бы рабочие, добившись уничтожения конкуренции между собой, на этом остановились. Но рабочие не могут на этом остановиться. Необходимость заставит их уничтожить не часть конкуренции, а конкуренцию вообще, и они это сделают[418].

Участившиеся в невероятной степени стачки всего лучше доказывают, как далеко зашла в Англии социальная война. Не проходит недели, почти даже дня, чтобы там или тут не возникла стачка, то вследствие сокращения заработной платы, то вследствие отказа повысить её, то из-за приёма на фабрику knobsticks, то из-за отказа устранить злоупотребления или плохие порядки, то из-за введения новых машин или из-за бесчисленного множества других причин.

Конечно, эти стачки – только авангардные схватки, превращающиеся иногда и в более серьёзные битвы: они ещё ничего не решают, но они с несомненной ясностью доказывают, что решительный бой между пролетариатом и буржуазией уже близится.

Стачки являются военной школой, в которой рабочие подготовляются к великой борьбе, ставшей уже неизбежной; они являются манифестацией отдельных отрядов рабочего класса, возвещающих о своём присоединении к великому рабочему движению[419].

Но борьба между двумя большими общественными классами неизбежно становится борьбой политической.

Так было с длительной борьбой между буржуазией, или классом капиталистов, и землевладельческой аристократией; так обстоит дело и с борьбой между рабочим классом и теми же капиталистами.

Во всякой борьбе класса против класса ближайшей целью борьбы является политическая власть[420];

– господствующий класс защищает свое политическое верховенство, обеспеченное большинством в законодательных органах;

– угнетенный класс борется сначала за долю этой власти, а затем и за всю власть, чтобы получить возможность изменить законы по своим собственным интересам и нуждам.

Так рабочий класс Великобритании годами страстно боролся, прибегая насилию, за Народную хартию, которая должна была дать ему эту политическую власть. Он потерпел поражение но борьба произвела такое впечатление на победившую буржуазию, что с тех пор она очень довольна уже тем, что ценой все новых и новых уступок рабочим покупает продолжение перемирия.

В политической борьбе класса против класса важнейшим оружием является организация.

Несколько крупных тред-юнионов, охватывающих от одного до двух миллионов рабочих, подкрепленных меньшими местными союзами, представляют силу, с которой вынуждено считаться всякое правительство господствующего класса, будь то виги или тори.

В соответствии с традициями, установившимися при их возникновении и развитии в Англии, эти могущественные организации до сих пор ограничивали свою деятельность почти исключительно участием в регулировании заработной платы и рабочего дня и борьбой за отмену законов, открыто направленных против рабочих[421].

Больше того – правящий класс, который знает их силу лучше, чем они сами, соблаговолил сделать им добавочные уступки. Избирательный закон Дизраэли предоставил право голоса во всяком случае большей части организованного рабочего класса[422].

Эта мера открыла новые возможности для рабочего класса. Она доставила ему большинство в Лондоне и во всех фабричных городах и, таким образом, позволила ему начать борьбу против капитала новым оружием, посылая в парламент людей своего собственного класса[423].

Судя по многим симптомам, в рабочем классе Англии просыпается сознание того, что он некоторое время шел по ложному пути, что нынешнее движение, исключительной целью которого является повышение заработной платы и сокращение рабочего дня, держит его в порочном кругу, из которого нет выхода, что основным злом является не низкий уровень заработной платы, а сама система наемного труда.

Как только понимание этого станет в среде рабочего класса общераспространенным, положение тред-юнионов должно будет существенно измениться. У них не будет больше той привилегии, что они единственные организации рабочего класса[424].

Наряду с союзами отдельных профессий и над ними должно возникнуть общее объединение, политическая организация рабочего класса как целого[425].

Итак, организованным тред-юнионам следует хорошенько учесть два обстоятельства: во-первых, что быстро приближается время, когда рабочий класс Англии недвусмысленным образом потребует полной доли своего представительства в парламенте.

Во-вторых, что столь же быстро приближается время, когда рабочий класс поймет, что борьба за высокую заработную плату и за короткий рабочий день, как и вся деятельность тред-юнионов в ее нынешнем виде, является не самоцелью, а лишь средством, пусть средством очень необходимым и действенным, но все же только одним из многих средств, ведущих к достижению более высокой цели – полному уничтожению всей системы наемного труда[426].

Для полного представительства рабочих в парламенте, равно как и для подготовки к уничтожению системы наемного труда, станет необходима организация не отдельных профессий, а рабочего класса как целого. И чем скорее это будет сделано, тем лучше[427].

Нет в мире такой силы, которая хотя бы в течение одного дня могла сопротивляться британскому рабочему классу, когда он будет организован как единое целое.

Дата добавления: 2014-10-17