В современном российском праве реализуются все три функции критерия наиболее тесной связи. 5 страница

--------------------------------

<254> См.: de Boer T. Beyond Lex Loci Delicti. P. 459.

Это ярко видно на примере дела Babcock v. Jackson. В рамках разнонаправленного подхода практически все возникающие в данном споре вопросы (возможность привлечения водителя к ответственности за вред, причиненный здоровью пассажира, деликтоспособность лица, причинившего вред, основания ограничения размера ответственности, способы возмещения вреда, объем и размер возмещения вреда) как охватываемые понятием деликтного обязательства должны были бы подчинены одному применимому праву <255>. В отличие от этого однонаправленный подход в духе теории Карри предполагает, что в отношении каждого из отмеченных вопросов коллизионную проблему нужно решить отдельно.

--------------------------------

<255> В российском коллизионном законодательстве сфера действия деликтного статута определена в ст. 1220 ГК РФ.

Таким образом, разновидности однонаправленного подхода, отказывающиеся от использования односторонних коллизионных норм и считающие возможным определение пространственно-персональной сферы действия каждой материально-правовой нормы, с неизбежностью связаны с широким распространением ("расщепления" применимого права), который порождает сложные проблемы адаптации последствий применения к одному отношению материально-правовых норм различных правопорядков. Фр. Юнгер считает, что уже в данном пункте в теории Карри имеется противоречие: "Если кто-либо подчиняет одну сделку совокупности правовых предписаний, взятых из различных правовых систем, существует большая вероятность того, что исход спора будет противоречить внутреннему праву всех заинтересованных государств... Ученые, отдающие предпочтение методу, акцентирующему внимание на интересах правительств, должны чувствовать дискомфорт от получения таких итоговых результатов, с которыми не согласился бы ни один из суверенов" <256>.

--------------------------------

<256> Juenger Fr. Choice of Law and Multistate Justice. P. 139.

2. Определение тех фактов дела, которые свидетельствуют о его связи не только с lex fori, но и с другими правопорядками. Казалось бы, данная стадия должна быть единой для обоих подходов, поскольку, на первый взгляд, речь идет о фактических обстоятельствах дела, а не их правовой квалификации. В действительности, без элементов правового анализа нельзя обойтись даже на этой стадии.

Проблема заключается в том, что вследствие преимущественно национального характера современного коллизионного права даже понятие иностранного элемента в отношении толкуется различным образом в различных правовых системах. То, что считается иностранным элементом и влечет постановку коллизионной проблемы в одном правопорядке, может не рассматриваться в качестве такового в другом государстве. Более того, даже в рамках одного правопорядка в разных правовых областях понятие иностранного элемента может не совпадать <257>. Иными словами, иностранный элемент имеет национально-правовое происхождение, относительный и плюралистический характер <258>.

--------------------------------

КонсультантПлюс: примечание.

Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части третьей (постатейный) (под ред. Н.И. Марышевой, К.Б. Ярошенко) включен в информационный банк согласно публикации - КОНТРАКТ, ИНФРА-М, 2004.

<257> Например, в соответствии с преобладающим в российской доктрине мнением само по себе наличие иностранных инвестиций в уставном капитале юридического лица не превращает договор с участием такой организации в отношение с иностранным элементом с точки зрения коллизионного права ("Участие в гражданском правоотношении российского юридического лица с иностранными инвестициями не образует в этом правоотношении иностранного элемента, независимо от размера инвестиций" (Гражданский кодекс Российской Федерации. Часть третья. Раздел VI "Международное частное право". Комментарий и постатейный материалы / Отв. ред. Н.И. Марышева, М., 2004. С. 14 (автор комментария к ст. 1186 ГК РФ - А.Л. Маковский)). В то же время в соответствии со ст. 1 Закона РФ 1993 г. "О Международном коммерческом арбитраже" указанного обстоятельства будет достаточно для того, чтобы спор из подобного договора рассматривался на территории Российской Федерации в Международном коммерческом арбитраже, а не во внутренних третейских судах, осуществляющих свою деятельность на основании Федерального закона "О третейских судах".

<258> Как отмечает С.В. Третьяков, "...понятие иностранного элемента имеет относительный характер и "не существует иначе, чем применительно", обладая различной степенью интенсивности проявления" (Третьяков С.В. Понятие иностранного элемента в доктрине международного частного права // Науч. труды Российской академии юридических наук: В 3 т. М., 2003. Вып. 3. Т. 1. С. 888).

Более подробное обоснование плюралистического и относительного характера иностранного элемента с дальнейшими ссылками на зарубежную литературу см. в указанной статье С.В. Третьякова.

В рамках разнонаправленного подхода описанные черты природы иностранного элемента не порождают большого количества практических проблем, поскольку необходимость исследования коллизионного вопроса и обращения к коллизионным нормам определяется судом исходя из понимания иностранного элемента, зафиксированного в отечественном коллизионном праве, а также обязательных для данного государства международных договорах. Совсем иначе выглядит данный вопрос применительно к однонаправленному подходу в духе теории Карри: если правоприменитель действительно хочет выявить все иностранные материально-правовые нормы разных правопорядков, "претендующие" на свое применение к данной ситуации, то он не может руководствоваться понятием иностранного элемента, свойственным собственному праву. Чтобы не пропустить соответствующую материально-правовую норму, необходимо осуществлять предельно широкий охват всех (пусть и весьма отдаленных и на первый взгляд малозначимых) фактических обстоятельств дела, имеющих тот или иной контакт с другим государством.

Т. де Бур приводит следующий курьезный пример, в центре которого расположена правовая проблема, аналогичная той, которая вставала в деле Babcock v. Jackson. Два друга, проживающих в штате Нью-Йорк, один из которых является итальянским гражданином, а второй - американским гражданином, встречаются в Калифорнии и решают вместе ехать домой на машине одного из друзей, зарегистрированной в штате Нью-Джерси. По пути из Калифорнии в Нью-Йорк, пролегающему через территорию штата Небраска, они решают заехать в Миннесоту, чтобы повидать шведскую бабушку одного из друзей. Оттуда они едут через штаты Висконсин и Иллинойс, причем на территории последнего штата по вине водителя происходит дорожно-транспортное происшествие, в котором причиняется вред здоровью пассажира. Иск подается потерпевшим в суд штата Мэриленд, куда переехал ответчик сразу после произошедших событий. Возникает вопрос о том, какие многочисленные фактические связи дела с различными правопорядками имеют юридическое значение и требуют изучения материально-правовых норм соответствующего штата (государства) на предмет установления заинтересованности этого штата (государства) в применении его норм к рассматриваемому делу. Это только связь с Иллинойсом (местом причинения вреда) и Нью-Йорком (местом жительства обеих сторон правоотношения на момент его возникновения)? Либо также с Нью-Джерси (где был зарегистрирован автомобиль), Калифорнией (местом, откуда была начата поездка и где, возможно, стороны заключили между собой устный договор перевозки) и Италией (страной гражданства одного из участников отношения)? А может быть, необходимо добавить к данному списку также Небраску, Миннесоту, Висконсин (штаты, через которые пролегал маршрут), а также Швецию (страну, чье гражданство имела бабушка, без встречи с которой друзья не проезжали бы штат Иллинойс и, возможно, не попали бы в дорожно-транспортное происшествие) <259>?

--------------------------------

<259> Указанный широкий перечень правопорядков не выглядит полностью абсурдным с учетом того, что сторонники теории правительственного интереса в своих работах рассматривают в качестве юридически значимых, например, такие случайные факторы, как место нахождения страховщика или кредиторов истца или ответчика (например, больницы, которая оказывала медицинскую помощь потерпевшему). См. критику столь широкого понимания значимых фактических элементов дела в след. работе: Brilmayer L. The Role of Substantive and Choice of Law Policies in the Formation and Application of Choice of Law Rules // Recueil des Cours / Collected Courses of the Hague Academy of International Law. Vol. 252. 1995. P. 67.

В рамках разнонаправленного подхода решение данного вопроса не представляло бы большой практической сложности, поскольку суд ориентировался бы только на собственные коллизионные нормы и рассматривал бы в качестве релевантных (юридически значимых) только те фактические обстоятельства дела, наличие которых в соответствии с отечественными коллизионными нормами могло бы привести к применению иностранного материального права <260>.

--------------------------------

<260> Данный вопрос приобретает значительную сложность и в рамках разнонаправленного подхода в отношении института автономии воли сторон (в связи с необходимостью разграничения трансграничных и чисто внутренних договоров), а также в случае применения корректирующих оговорок (гибких коллизионных норм, использующих критерий наиболее тесной связи).

Последовательное применение однонаправленного подхода требует учета всех фактических обстоятельств дела, поскольку суд не может заранее сказать, насколько широкий перечень иностранных элементов признается в том или ином иностранном правопорядке, с которым отношение демонстрирует отдаленную фактическую связь. Если же суд сразу отсекает определенные фактические обстоятельства дела как юридически иррелевантные исходя из собственных представлений о понятии иностранного элемента, то нарушаются основы однонаправленного подхода, предполагающего выявление всех материально-правовых норм разных правопорядков, в чью сферу действия входит сложившееся отношение. Естественно, что проверка всех фактических обстоятельств дела на предмет их значимости для целей определения применимого права ставит непосильную задачу перед судом и иными правоприменительными органами.

3. Установление содержания материально-правовых норм всех правопорядков, с которыми демонстрируют связь фактические обстоятельства дела. На данном этапе суд, использующий однонаправленный подход, также вынужден проделывать значительно больший объем работы. В рамках разнонаправленного подхода суд будет устанавливать материальное право только одной страны, чья правовая система была признана применимой, либо во всяком случае круг правопорядков, чье материальное право подлежит анализу, является заранее строго ограниченным <261>. В отличие от этого использование однонаправленного подхода во всех случаях потребует от суда детального изучения материально-правовых норм различных правопорядков, причем число таких правопорядков может быть весьма значительным. К этому необходимо добавить сделанное ранее замечание о том, что по каждому спорному вопросу (issue) набор подлежащих исследованию правопорядков может быть различным.

--------------------------------

<261> Некоторые коллизионные нормы, ориентированные на учет материального результата (коллизионные нормы с множественностью привязок), предполагают обращение суда не к одному, а к нескольким заранее определенным правопорядкам. Данные виды коллизионных норм будут подробно рассмотрены в главе 6 настоящей работы.

В США описанные практические проблемы уменьшаются за счет того, что американский суд не обязан по собственной инициативе (ex officio) применять (а следовательно, и устанавливать) иностранное материальное право, если сами стороны на него не ссылаются и не представляют доказательства его содержания. По мнению Т. де Бура, такое положение вещей выхолащивает содержание теории правительственного интереса Карри <262>.

--------------------------------

<262> См.: de Boer T. Beyond Lex Loci Delicti. P. 462 - 463.

4. Определение пространственно-персональной сферы действия выявленных на предыдущем этапе материально-правовых норм различных правопорядков на предмет того, покрывают ли эти нормы спорное отношение. Теория Карри предполагает определение пространственно-персональной сферы действия материально-правовых норм на основе установления правительственного интереса в применении данной нормы. Как отмечалось выше, исходя из определения понятия "правительственный интерес", которое дается в работах Карри и Кэй, можно сделать вывод о том, что для определения наличия такого интереса суду потребуется осуществить три логические операции:

4.1. установить, какие правительственные политики находятся в основе соответствующей материально-правовой нормы;

4.2. определить, затрагивается ли находящаяся в основе материально-правовой нормы правительственная политика в данном деле;

4.3. можно ли считать "надлежащим" (appropriate) применение материального права определенной страны в данном деле.

Представляется, что при осуществлении каждой из этих логических операций суд подстерегают серьезные трудности, которые делают весьма проблематичным практическое применение теории Карри. Неслучайно Т. де Бур называет данную стадию действия механизма теории Карри "ахиллесовой пятой анализа интересов" <263>.

--------------------------------

<263> de Boer T. Beyond Lex Loci Delicti. P. 463 - 464.

4.1. Карри полагал, что процедура выявления правительственных политик, стоящих за любой материально-правовой нормой, не отличается от обычного толкования норм, которое суд осуществляет при рассмотрении любого спора. Вместе с тем в литературе отмечается, что это не так. В обычной ситуации суд лишь осуществляет достаточно простую логическую операцию подведения фактических обстоятельств индивидуального дела под общим образом сформулированную гипотезу правовой нормы. Карри же требует от судьи выполнения гораздо более сложной (а зачастую практически невыполнимой) задачи выявления тех социально-экономических и политических причин, которые побудили законодателя принять данную материально-правовую норму. Только тогда можно будет сказать, какую правительственную политику преследует государство в том или ином случае.

Очевидно, что в некоторых ситуациях материально-правовая норма может являться результатом сложного компромисса, явившегося результатом взвешивания и балансирования различных противоречивых законодательных политик. Зачастую соответствующие политики практически невозможно установить, поскольку они не обозначены законодателем, а подготовительные материалы не находятся в общем доступе или являются разрозненными.

Например, при изучении дела Babcock v. Jackson весьма непросто установить, какие правительственные политики преследовал законодатель канадской провинции Онтарио, когда вводил норму об освобождении от ответственности водителя, причинившего вред здоровью пассажира в ходе перевозки без взимания платы. Здесь можно усмотреть сугубо социально-этические причины, вследствие которых пассажир, который не вносит плату за проезд, должен испытывать к водителю дружеские чувства, а следовательно, он не должен предъявлять к водителю требования в ситуации, когда умысел водителя в наступлении вредоносных последствий отсутствует. С другой стороны, в основании данной нормы можно увидеть и экономические причины: например, страховые организации в данной стране заинтересованы в уменьшении количества и размера страховых выплат, а следовательно, они могут лоббировать законодательное увеличение оснований для освобождения водителей от ответственности. Равным образом исключение ответственности в подобных случаях может повлечь уменьшение размера страховых премий, что, в свою очередь, может стимулировать спрос на автомобили (а в ситуации, когда на рынке данной страны покупатели приобретают большое количество автомобилей местного производства, это будет означать, среди прочего, стимулирование местной автомобильной промышленности). Уже этот пример показывает, что выявление правительственных политик во многих случаях превращается в умственные спекуляции, поскольку однозначное их установление является невозможным. Зачастую суд испытывает сложности с установлением правительственных политик, стоящих за отечественными материально-правовыми нормами, что уж говорить об иностранном праве.

Многие исследователи отмечают, что подобные умственные упражнения возможны только в американских условиях применительно к междуштатным коллизиям. Действительно, все американские штаты (за единственным исключением Луизианы) имеют единую правовую основу в виде системы общего права (common law), сложившейся на базе судебных прецедентов. В этих условиях принятие любым штатом законодательного акта преследует своей целью преодоление сложившихся норм общего права. Это создает благоприятную основу для того, чтобы рассматривать любую законодательную норму, нацеленную на изменение общего права, в качестве инструмента проведения четко определенной правительственной политики <264>. Очевидно, что данная логика неприменима в отношении других (в том числе европейских государств), где отсутствует единая правовая основа <265>, а отдельные законодательные нормы во многих случаях трудно рассматривать в качестве целенаправленного проявления правительственных политик.

--------------------------------

<264> В своей работе О. Кан-Фройнд проводит интересные параллели между современной ситуацией в американском коллизионном праве и исторической обстановкой средневековой Европы. В обоих случаях имелась общая правовая основа (соответственно, общее право или римское право), а коллизионную проблему необходимо было решать для относительно небольшого количества законодательных норм, принятых законодателем в целях изменения правового режима, сложившегося ранее на основе общего права или римского права. Данные исторические параллели показывают, что именно подобные политико-правовые условия являются благоприятными для распространения различных вариаций однонаправленного подхода (Kahn-Freund O. Op. cit. P. 99).

<265> Роль римского права в современных континентальных странах трудно приравнивать к статусу общего права в странах англо-американской правовой семьи, поскольку римское право не является источником современного права, и вследствие осуществленных в XVIII - XX вв. национальных кодификаций частного права системы континентальных стран ушли достаточно далеко друг от друга.

4.2. Еще более проблематичным выглядит определение того, затрагивается ли находящаяся в основе материально-правовой нормы правительственная политика в конкретном деле.

Логику Карри можно проследить на примере дела Milliken v. Pratt. По мнению Карри, в основе нормы Массачусетса о ничтожности договоров поручительства, заключенных женой в целях обеспечения исполнения обязательств мужа, заложена забота о нравственно-семейных ценностях, а также политика защиты социально слабого субъекта (жены), на которого супругом может быть оказано давление в целях побуждения к принятию на себя невыгодных обязательств. По мнению Карри, очевидно, что Массачусетс стремится защищать интересы только тех замужних женщин, которые имеют место жительства на территории данного штата, и наоборот, отраженная в этой законодательной норме правительственная политика не будет затронута в ситуации, когда замужняя женщина проживает в другом штате.

Аналогичный анализ Карри проводит для права штата Мэн, согласно которому сделка является действительной, а возникшие из нее обязательства подлежат принудительному исполнению. Он полагает, что правительственная политика штата Мэн нацелена на обеспечение устойчивости имущественного оборота и правовой определенности. По мысли Карри, эта политика затрагивается исключительно в ситуации, когда спорная сделка совершена на территории штата Мэн, и наоборот, законодатель штата Мэн остается безразличным к сделкам, совершенным на территории другого штата.

Данные рассуждения Карри выглядят весьма спорными. Действительно, достаточно голословными выглядят утверждения о том, что законодатель имеет интерес в применении норм, направленных на защиту слабой стороны, только в отношении тех субъектов, которые проживают на территории этого государства. Аналогичным образом сложно объяснить, почему наличие интереса в устойчивости имущественного оборота необходимо связывать только с совершением сделки на территории данного государства, а не, например, с тем, что кредитор или должник проживает в данном государстве.

Проблематичность рассуждений о пространственно-персональном действии тех или иных правительственных политик видна также на примере канадской нормы из дела Babcock v. Jackson. Должны ли мы считать, что канадский законодатель заинтересован в применении этой нормы только к водителям (причинителям вреда), проживающим в данной стране? Или только в ситуации, когда автомобиль был зарегистрирован на территории этого государства? Или только когда гражданско-правовая ответственность водителя была застрахована и место нахождения страховщика находится на территории провинции Онтарио? Перечень возможных вариантов определения пространственно-персональной сферы действия данной материально-правовой нормы можно продолжать, причем любое решение будет выглядеть произвольным.

Как писал Э. Рабель (E. Rabel) в своем монументальном курсе сравнительного коллизионного права, "частноправовые нормы обычно не указывают, на какие лица и вещи они распространяются. Было бы в равной мере ошибочно как слепо применять такие нормы к любым событиям во всем мире, так и презюмировать, что их действие ограничено чисто внутренними ситуациями. Они просто нейтральны - ответ на вопрос находится не в них. Поэтому то, что обычно требуется и даже необходимо, это не толкование (материально-правового. - А.А.) законодательства, а норма международного частного права, которая его сопровождает и разграничивает сферу действия частного права" <266>. Аналогичным образом, современный швейцарский коллизионист К. Зир отмечает, что среди материально-правовых норм европейских гражданских кодексов вряд ли найдется хотя бы одна материально-правовая норма, в отношении которой можно было бы сделать четкий вывод о ее сфере применения к отношениям с иностранным элементом <267>.

--------------------------------

<266> Rabel E. The Conflict of Laws: A Comparative Study. 2nd ed. Vol. 1 Introduction. Family Law. Michigan, 1958. P. 103.

<267> Private International Law at the End of the 20th Century: Progress or Regress? P. 399. В связи с этим норма абз. 4 п. 1 ст. 2 ГК РФ ("Правила, установленные гражданским законодательством, применяются к отношениям с участием иностранных граждан, лиц без гражданства и иностранных юридических лиц, если иное не предусмотрено федеральным законом") никак не может пониматься как устанавливающая возможность универсального применения российского гражданского права к любым отношениям с иностранным элементом. Очевидно, что цель данного правила иная, а именно: подчеркнуть, что гражданско-правовые нормы не должны толковаться как ограниченные чисто внутренними отношениями (в зарубежном праве для обозначения подобной группы норм используется термин self-limited rules).

Данный вопрос является весьма актуальным для отечественного права, поскольку в советский период значительное число советских гражданско-правовых норм, регулирующих отношения между "социалистическими организациями", не могло быть применено к отношениям с иностранным элементом, даже если коллизионная норма указывала на советское право: "Нормы советского гражданского права, регулирующие только отношения между советскими социалистическими организациями, не применяются к отношениям с иностранным элементом даже в тех случаях, когда речь идет об отношении между советской социалистической организацией и какой-либо организацией из других социалистических стран. Если такое отношение в конкретном случае подчинено действию советского гражданского права, то применяются общие нормы этого права, а не те, которые специально предназначены для регулирования отношений между советскими социалистическими организациями" (Лунц Л.А. Курс международного частного права. С. 178).

В отсутствие прямого указания в материально-правовых нормах на сферу их действия любой сторонник однонаправленного подхода вынужден конструировать некие типизированные критерии выявления такой сферы действия на основе анализа самих норм или сопутствовавших их принятию намерений законодателя. Не обходится без таких типизированных критериев и Карри, хотя он сам отрицает возможность построения подобных абстрактных правил.

На основе изучения теории Карри американская исследовательница Л. Брильмайер (L. Brilmayer) выделяет три группы норм, которыми оперирует Карри: защитные (protective), восстановительные (compensatory) и регулятивные (regulative) нормы. По мнению американского критика, для каждой из этих групп норм Карри использует стандартный способ определения их пространственно-персональной сферы действия. Защитные нормы, направленные на охрану интересов слабых участников отношений, обычно применяются Карри, если это выгодно для ответчика, который проживает на территории того штата, который издал данную норму. Восстановительные нормы, нацеленные на предоставление полного возмещения пострадавшей стороне, используются Карри для объяснения правильных решений в тех делах, где применение подобной нормы выгодно истцу, проживающему на территории издавшего эту норму штата. Наконец, регулятивные нормы, направленные на регулирование определенного поведения, предназначены для всех ситуаций, когда действие совершено на данной территории <268>.

--------------------------------

<268> См.: Brilmayer L. Interest Analysis and the Myth of Legislative Intent // Michigan Law Review. 1980. Vol. 78. P. 394.

Иными словами, Карри в большинстве случаев связывает сферу действия той или иной материально-правовой нормы (в терминологии Карри - наличие или отсутствие правительственного интереса) с нахождением субъекта, которому адресована эта норма, на территории издавшего ее государства. Даже территориальный характер действия группы регулятивных норм Карри объясняет нахождением на данной территории лиц, чьи интересы затрагиваются данным отношением (например, для деликтов речь идет об интересах кредиторов - больниц, которые оказали медицинскую помощь пострадавшему, а также интересах простых местных жителей в сохранении порядка в месте их проживания) <269>. Как пишет сам Карри, "часто является очевидным, что задачей права является защита или предоставление преимущества одной из сторон юридического акта. Равным образом, очевидно, что нужно подразумевать предоставление преимуществ или защиты не всем людям на земле, а только тем, кто посредством их связи с государством находятся в законодательных пределах правительственной заботы (legitimate scope of governmental concern). Чтобы реализовать политики таких законов, они должны применяться таким образом, чтобы защитить подразумеваемых выгодоприобретателей. Применять их для защиты других лиц, относительно благосостояния которых государство не заботится... может быть просто нерациональным, не предполагающим реализацию правительственного интереса ни одного государства" <270>.

--------------------------------

<269> См.: Juenger Fr. Choice of Law and Multistate Justice. P. 100.

<270> Цит. по: Juenger Fr. Choice of Law and Multistate Justice. P. 100.

Кегель полагает, что в результате у Карри складывается система коллизионных норм, хотя сам Карри и настаивал в своих работах на необходимости индивидуального подхода для каждого конкретного дела: "Попытавшись определить пространственное действие материально-правовых норм путем их анализа и толкования, Карри создал систему односторонних коллизионных норм и, таким образом, стал соседом тех авторов, которые пытаются построить международное частное право на основе (коллизионных. - А.А.) норм, регулирующих сферу применения только материального права данной страны" <271>. По мнению Кегеля, отличие теории Карри от таких европейских сторонников однонаправленного подхода, как Квадри и Пиленко, состоит в том, что последние предлагали односторонние коллизионные нормы для широкой группы отношений, в то время как Карри предлагает определять пространственно-персональную сферу действия каждой отдельно взятой материально-правовой нормы <272>.

--------------------------------

<271> Kegel G. The Crisis of Conflict of Laws. P. 200.

<272> Ibid. P. 202. См. также рассуждения Л. Брильмайер о том, что Карри и его последователи в конечном итоге решают обычный коллизионный вопрос: какую коллизионную привязку использовать, чтобы выявить заинтересованность государства в применении своих материально-правовых норм? (Brilmayer L. The Role of Substantive and Choice of Law Policies in the Formation and Application of Choice of Law Rules. P. 88).

Дата добавления: 2014-11-25