Предмет и методы философии 3 страница

Последний из философов-экзистенциалистов, к кому мы обратимся, – Альбер Камю. Для Камю существует лишь одна серьезная философская проблема – проблема самоубийства. Камю писал в философском эссе «Миф о Сизифе», в котором исследовал абсурдность мира, «выскальзывающего» из наших рук. «Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум десятью или двенадцатью заповедями – второстепенно».

Как определить бóльшую неотложность одного вопроса в сравнении с другим? – спрашивал Камю. И отвечал так: нужно судить по поведению людей. «Я никогда не видел, – писал он, – чтобы кто-то умирал за онтологический аргумент. Так, Галилей хотя и ценил научную истину, в то же время и отрекся от нее, как только отстаивание истины стало угрожать его жизни».

И он был прав. Эта истина не стоила костра. Земля ли вертится вокруг Солнца, Солнце ли – вокруг Земли? Не все ли равно? Вопрос пустой. Но в то же время можно увидеть, как умирают множество людей только потому, что, по их мнению, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Поэтому, заключил Камю, «вопрос о смысле жизни я считаю самым неотложным из всех вопросов».

Камю был идеологом молодежного движения 50–60-х гг. ХХ века в Западной Европе и США. Участники этого движения цитировали фразу Камю из книги «Бунтующий человек»: «Я бунтую, следовательно я существую». Отталкиваясь от философии абсурда, Камю утверждает, что «первая и единственная очевидность», которая дается в опыте абсурда, это бунт. Камю рассматривал различные виды бунта: метафизический – восстание человека против своего удела и всего мироздания, исторический, художественный. Лучшее выражение бунта, считал он, в искусстве, в котором человек наиболее свободен, а свобода есть высшая цель существования человека.

Добавим, что, в отличие от «мрачных немцев», жизнерадостные французы видели проявление экзистенции в оптимистичных состояниях души, таких переживаниях, как наслаждение, любование, оргазм, эйфория, экстаз! Именно они возвышают человека над серой повседневностью и показывают ему его истинное бытие.

Психоанализ. Фрейдизм и неофрейдизм

Психоанализ (от греч. psicheya – душа и analisis – разложение), подобно экзистенциализму, противопоставил разуму чувство. Многочисленные психоаналитики утверждали, что «человек разумный» – безумен! Факты говорят о проявлениях немотивированной агрессивности, о скрытых и темных импульсах «ночного человека». Вот эта «темная» сторона человеческой природы и стала предметом психоанализа, основателем которого был австрийский врач-невропатолог, психолог и философ Зигмунд Фрейд.

Согласно Фрейду, в психике человека можно выделить три уровня: сознательное – то, что переживается личностью; предсознательное – то, что личностью не переживается, но при определенных условиях может осознаваться; бессознательное – представления, которые «не становятся сознательными, потому что им противодействует известная сила». Развивая учение о трех уровнях психики, Фрейд выдвигает идею о «связной организации психических процессов личности», включающей в свой состав «Я» (Ego) личности, «Оно» (Id), и
«Я-идеал», или «Сверх-Я» (Super-Еgо).

К «Я» «прикреплено сознание», контролирующее все психические процессы. Через «Я» происходит вытеснение в бессознательное «запрещенных» сознанием представлений. «Оно» – это бессознательное, сфера инстинктов, страстей и переживаний, стремящихся преодолеть сопротивление «Я» и проявиться в сознании. «Сверх-Я» – область социальных норм и нравственных установок, навязываемых извне общественным мнением, моралью, законом.

Главное внимание Фрейд уделяет бессознательному, содержанием которого являются два вида влечений: сексуальные инстинкты – либидо (от нем. libe – люблю), суть которых заключается в необходимости продолжения рода, и влечение к жизни, имеющее своей целью сохранение, поддержание и развертывание собственно жизни во всех ее аспектах и проявлениях. Впоследствии из двух влечений Фрейд оставляет одно – влечение к жизни – Эрос, которому противостоит влечение к смерти – Танатос.

Вокруг влечений, подвергшихся вытеснению в область бессознательного, согласно Фрейду, формируется целый ряд комплексов, центральным из которых является комплекс Эдипа. По древнегреческому мифу, Эдипу – сыну царя Фив, было предсказано, что он станет убийцей своего отца и супругом своей матери, что впоследствии и осуществилось. Отец вызывает у мальчика противоположные чувства: стремление устранить отца как своего соперника и вместе с тем чувство преклонения перед ним, ибо отец может и наказать, и защитить.
У девочек подобное чувство проявляется в виде комплекса Электры – в любви к отцу и ревности его к матери.

«В Эдиповом комплексе, – пишет Фрейд в книге «Тотем и табу», – совпадают начала религии, нравственности, общественности и искусства в полном согласии с данными психоанализа, по которым этот комплекс составляет ядро всех неврозов…». Важнейшую роль в учении Фрейда играют понятия сублимации, то есть вытеснения. Сублимация – это перенесение, переключение психической энергии с социально неприемлемых, низменных целей на приемлемые и поощряемые: творчество в области науки или искусства, религиозное или политическое лидерство, воинскую славу или революционный бунт.

Вытеснение по своей направленности противоположно сублимации. Человек неосознанно загоняет свои влечения в самые дальние уголки психики, накладывает на них жесткий запрет. Но они от этого не исчезают, а, наоборот, становятся источником отрицательной энергии, рождают агрессивность, приводят к различным психическим расстройствам и неврозам. Будучи же выявленными с помощью психоаналитических методов, разработанных Фрейдом, и выставленными на свет сознания – они утрачивают свою разрушительную силу. Вместе с тем в учении Фрейда человек предстает существом, руководимым в жизни исключительно низменными устремлениями. Теория Фрейда производит низведение всех высших проявлений человеческого духа до ничтожных.

Карл Густав Юнг – швейцарский психолог и философ, родоначальник аналитической психологии – считал, что бессознательное вовсе не является темным хранилищем пороков и плотских влечений. По его мнению, это собрание утраченных воспоминаний, аппарат интуитивного восприятия, значительно превосходящий по своим возможностям сознательное мышление. Юнг выявляет так называемое «коллективное бессознательное» как более глубинный, чем личностное бессознательное у Фрейда, слой психики, несущий в себе «свойства всего человечества как некоего общего целого».

Коллективное бессознательное – это итог жизни человеческого рода. Оно присуще всем людям, передается по наследству и служит основанием, на котором вырастает индивидуальная психика. Содержанием коллективного бессознательного являются так называемые архетипы (от греч. arché – начало и týpos – образ) – прообразы – первобытные стереотипы поведения, изначальные врожденные психические структуры, образования архаического характера, включающие в себя мифологические мотивы. Мифотворчество, считает Юнг, присуще человеку во все времена. Взаимодействуя с глубинными архетипическими структурами коллективного бессознательного, сознание создает новые мифы, новые иррациональные образы, прежде всего в области идеологии. Одной из таких идей, считал Юнг, являлась идея национал-социализма в Германии, основанная на архетипическом
образе мифологического древнегерманского бога грозы и неистовства – Вотана.

Эрих Фромм – американский психолог и социолог немецкого происхождения – стал видным представителем неофрейдизма, соединившего идеи психоанализа с социологическими теориями. «Человеческая натура, – писал Фромм в книге «Бегство от свободы», – это не сумма врожденных, биологически закрепленных побуждений, но и не безжизненный слепок с матрицы социальных условий; это продукт исторической эволюции в синтезе с определенными врожденными механизмами и законами».

Фромм вводит, в отличие от классического психоанализа, понятие «социальное бессознательное». Социальное бессознательное – это вытесненный в общественное мнение психический материал, общий для большинства членов данного сообщества и формирующий его социальный характер. Социальный характер определяется Фроммом как «относительно стабильная система всех неинстинктивных стремлений, через которые человек соотносится с природным и человеческим миром».

Развивая идею социального характера, Фромм опирается на такие понятия, как «обладание» и «бытие», трактуя их как «два основных способа существования, два разных вида самоориентации в мире, две различные структуры характера, преобладание одной из которых определяет все, что человек думает, чувствует и делает».

Если человек живет по принципу обладания, его отношение к миру выражается в стремлении овладеть этим миром, превратить все и вся в свою собственность. Альтернатива обладанию – бытие. В понимании Фромма бытие – это истинная природа личности, которая ориентирована на независимость, свободу, критический разум. Внутренняя активность – вот основная характеристика бытия личности. «Быть активным, – пишет Фромм в книге «Иметь или быть?», – значит дать проявиться своим способностям, таланту, всему богатству человеческих дарований, которыми – хотя и в разной степени – наделен каждый человек».

Быть – значит также «общаться с другими людьми, вырваться из тьмы своего одиночества и эгоизма». Ориентация на бытие включает такие качества личности, как потребность отдавать, делиться с другими, стремиться к единению, что характерно для действительно демократического, гуманного общества.

Феноменология

Термином «феноменология» (от греч. phenomenon – явление) обозначают одно из наиболее влиятельных направлений развития философии и духовной культуры в целом в Западной Европе XX века. Основателем феноменологии считают немецкого философа Эдмунда Гуссерля, виднейшим представителем этого направления был французский философ Морис Мерло-Понти. Ряд работ в русле феноменологии принадлежит экзистенциалистам Мартину Хайдеггеру и Жану-Полю Сартру.

Специфика феноменологии как философского учения состоит в отказе от любых абстракций и идеализаций как средства философствования. Исходный пункт феноменологии – реализация «возможности описания спонтанной жизни сознания в виде непрерывного потока смыслов» (Гуссерль) или же «истолкования фундаментальных структур человеческого существования» (Хайдеггер). Основная идея феноменологии – неразарывность и в то же время принципиальная несводимость друг к другу сознания, личностного бытия и предметного мира, физической реальности, социальной действительности и духовной культуры. Лозунг Гуссерля «Назад, к самим предметам!» означает отстранение сознания и предметного мира от причинных и функциональных связей между ними, а также от диалектико-мистического их взаимопревращения. «Чистое сознание» как непосредственное смыслообразование или интенсиональность отъединяется от мифологических, идеологических, научных и обыденно-практических установок и схем.

Движение к предметам – это созидание непосредственного смыслового поля, поля значений между явлениями сознания и фрагментами реальности, и эти-то значения и суть феномены. Это движение предусматривает критику натуралистических и психологических представлений о вещах как таковых, с одной стороны, и размежевание между фактами сознания и действительностью, с другой стороны. Гуссерль выступает против крайностей наивной созерцательности и агностицизма. С точки зрения «отца феноменологии», любой предмет должен быть «схвачен» субъектом только как кореллят сознания, как нечто не присущее, но причастное ощущению, восприятию, представлению, понятию, суждению, памяти и воображению.

Феноменологическая установка, по Гуссерлю, нацелена не на восприятие известных и выявление еще неизвестных свойств, функций, отношений вещей, а на сам процесс восприятия как процесс формирования определенного спектра значений, обнаруживаемых в предмете. Рефлексия на восприятие, на его фазы и его единство может осуществляться независимо от того, существует ли реально предмет восприятия или осмысления, или же он есть лишь иллюзия, галлюцинация, мираж. При этом «безразличие» к существованию предмета принципиально: сознание рассматривается как «переплетение переживаний в единстве потока», абсолютно неопределимого посредством предмета, смысл которого оно выстраивает и конституирует. В то же время сознание не есть исключительно «внутреннее содержание субъекта»: оно «отнесено к внешнему бытию вещей, отправлено к ним, перенесено на них», но при этом в сознании «нет ничего, кроме значений и смыслов реальных или мнимых предметов».

Феномен самодостаточен и самоценен, он не воспроизводит ничего, стоящего за ним, но лишь указывает на нечто. Самораскрытие феномена подобно проявлению предоформленного светом изображения на фотобумаге: очертания уже есть, но они невидимы, и требуются реактивы, чтобы проявить то, что скрыто. Средства реактивации сознания, позволяющие многократно выявлять многие лики значений, – это рефлексия как интроспекция (от лат. intro – внутрь, spectro – обозреваю) и феноменологическая редукция (от лат. reductia – сведение) как ее исходный пункт. При этом рефлексия есть особый вид переживаний, вырастающий из спонтанной жизни сознания, которое непредметно и непрерывно, и рефлексия не есть конструкция интеллекта: она чужда логическим схемам и математическим построениям.

Варианты феноменологии различаются прежде всего исходной точкой описания фундаментального круга «человек – сознание – бытие». Для Гуссерля – это естественная установка, жизненный мир и трансцендентальная субъективность. Для Хайдеггера – это вопрошающее о бытии человеческое «присутствие» в мире. Для Сартра – это эмоция как магическое превращение мира. Для Поля Рикера – это
воля как «реинтеграция сознания в теле и тела в сознании». Инвариант феноменологии – это учение о бытии сознания, которое несводимо к «практическим последствиям» (прагматизм), к иррациональному потоку бытия или же образу культуры (философия жизни), к практической деятельности (марксизм), к индивидуальному или коллективному бессознательному (психоанализ), к знаковым системам и струк­турным связям как каркасу культуры (символизм и структурализм), к коммуникативным практикам, «следам» явленности (постмодернизм), к логическому и лингвистическому анализу (аналитическая философия).

Вместе с тем феноменология имеет точки соприкосновения практически со всеми направлениями современной западной философской мысли, а также с некоторыми школами древней и современной восточной философии. Существенная близость обнаруживается там, где на переднем плане оказывается проблема значения, смысла, интерпретации, где философская рефлексия подразумевает несводимость значения к тому, что не является смыслообразующим актом.

В феноменологическом учении о сознании выявляются предельные возможности многообразных способов смыслообразования: от простейшей фиксации пространственного и временного положения объекта перцепции до усмотрения идеальных предметов, от первичной рефлексии на восприятие до размышлений о смысловых основах культуры.

Герменевтика

Термин восходит к имени древнегреческого бога Гермеса, одной из функций которого была и такая: передавать людям волю богов и разъяснять ее им. Интерпретация, понимание – это искусство и теория истолкования текста. Одним из первых произведений герменевтического характера принято считать сочинение Аристотеля «Об истолковании».

В наше время немецкий протестантский теолог и философ Фридрих Шлейермахер, рассматривая возможность применения герменевтики к любым текстам, а не только к священному писанию, понял, что герменевтика может служить особым – в отличие от других методов работы с текстом, например грамматики – способом понимания внутреннего мира автора текста.

Немецкий философ Вильгельм Дильтей уже связывает с герменевтикой «науки о духе», изучающие общество и человека, историю и культуру. Ведь «науки о духе» так или иначе сталкиваются с задачей постижения внутреннего мира автора текста, поскольку данные науки реконструируют картину изучаемых событий посредством обращения к письменным источникам, к текстам. Дильтей считал, что
ученый не в состоянии адекватно воспроизвести, правильно интерпретировать прошлые факты без учета психологии, мотивации, менталитета создателя документа как письменного свидетельства. Нужно, как полагал Дильтей, «вжиться», «вчувствоваться» в образ жизни и
образ мыслей автора.

В XX веке герменевтика поднимается до уровня философской дисциплины и рассматривается как важнейший исследовательский метод всего комплекса социальных и гуманитарных дисциплин. Научная работа с текстом становится сутью гуманитарного познания: постигнуть духовную жизнь человека соответствующей эпохи можно только через раскрытие многозначности текста. При этом необходимо учесть, что познающий субъект, «вживаясь» в содержание текста, в духовный мир, выражаемый автором текста, сам становится частью познаваемой им духовной реальности. Получается, что постижение смысла текстов постоянно движется по пути их интерпретации и понимания через интуицию духовного мира автора и эпохи, выраженного в тексте, к новым текстам и к новым, более глубинным смысловым уровням.

Понимание и интерпретация становятся важнейшими понятиями философской герменевтики. При этом сама герменевтика превращается из учения о методе познания в учение о бытии. Человек в герменевтике есть существо, бытие которого заключается в понимании. Понимание становится не только способом познания, но и способом существования человека.

Крупнейшими представителями философской герменевтики конца прошлого века считаются французский философ Поль Рикер, экзистенциалист Мартин Хайдеггер и его ученик Ганс Гадамер, автор программного труда «Истина и метод. Очерки философской герменевтики».

Что же такое интерпретация? «Интерпретировать, – писал Рикер, – значит идти от явного смысла к скрытому». Интерпретация подчинена главной герменевтической задаче – пониманию. Цель понимания заключается в том, чтобы перенести смысловую связь и структуру из чужого жизненного исторического и личностного мира в свой собст­венный. То, «что является жизненным, – писал Гадамер, – …в действительности никогда по-настоящему не познается предметным сознанием, напряжением разума, который стремится проникнуть в закон явлений. Жизненное – не такого свойства, чтобы можно было извне достичь постижения жизненности. Напротив, единственный способ постичь жизненное – это постичь его изнутри».

При этом необходимо внимательно относиться к внутреннему миру другого человека, к духу иной культуры, чтобы присущие им смыслы были восприняты нами так, как они воспринимались в свое время самими носителями этих смыслов. «Понимать, – писал Рикер, – означает переноситься в другую жизнь». При этом возникает проблема так называемого герменевтического круга.

У Шлейермахера герменевтический круг – это принцип понимания текста, основанный на взаимосвязи части и целого: понимание целого складывается из понимания отдельных частей, а для понимания отдельных частей необходимо понимание целого. Получается замкнутый круг понимания. Герменевтический круг усложняется тем, что анализируемый текст как целое является частью по отношению ко всему творчеству автора, а творчество автора, в свою очередь, есть часть соответствующего жанра, а жанр включается в литературу. Но это не все! Текст ведь является еще и частью душевной жизни автора, поэтому, к примеру, у Дильтея в качестве элементов герменевтического круга в соотношении части и целого выступают и сам по себе текст как таковой, и биография его автора.

Идея герменевтического круга усложняется еще и тем, что взявшись за решение задачи понимания какого-либо текста, исследователь так или иначе уже имеет некоторое представление о том, что предстоит понять, поскольку беспредпосылочного понимания не суще­ствует. Исследователь уже настроен на определенную «волну», невольно ожидает от воспринимаемого текста того, что соответствует его
собственным представлениям о смысле текста. Получается, что без предпони­мания как предпосылки, предшествующей дальнейшему углублению в смысл текста, не обойтись. Поэтому разработка предварительного наброска смысла текста и его последовательный пересмотр становятся процессом понимания смысла текста, способом «переноса» в другую жизнь.

Тем самым философская герменевтика поднимается через механизм понимания до рассмотрения всего объема человеческих взаимоотношений и форм общения, наполняется вы­соким моральным пафосом озабоченности за опасные последствия разобщенности людей, и в этом высокий гуманистический потенциал герменевтики.

Постмодернизм

Во второй половине XX века в Западной Европе возникает новое философское направление, обозначаемое в целом как постмодернистский (от лат. post – после и modern – современный) комплекс. Его наиболее видные представители – это французы Жак Деррида, Мишель Фуко, Ролан Барт.

Во-первых, в данном философском направлении реализуется так называемый междисциплинарный подход, отходящий от узкопрофессиональной трактовки содержания философского знания с его делением на онтологию, гносеологию, аксиологию и т. д. В данном смысле в качестве объекта философского исследования рассматривается все, что может быть проинтерпретировано с целью поиска новых смыслов. Текст же в этом случае понимается как любая система знаков, несущая некую информацию и содержащая в себе любые скрытые смыслы. Поэтому, в отличие от традиционных способов и приемов философского исследования, здесь предпочтение отдается самым разным гуманитарным методикам: философским, филологическим, историческим, политологическим и др.

Во-вторых, основой методологии исследования любого текста служит принцип деконструкции (от лат. de – отмена, устранение чего-либо и constructia – построение). Смысл деконструкции как специфической методологии исследования литературного текста заключается в выявлении внутренней противоречивости текста, в обнаружении в нем скрытых и не замечаемых не только неискушенным, «наивным» читателем, но ускользающих и от самого автора, «спящих», по выражению Дерриды, «остаточных смыслов», доставшихся в наследие от речевых, иначе – дискурсивных, практик прошлого, закрепленных в языке в форме неосознаваемых мыслительных стереотипов, которые, в свою очередь, столь же бессознательно и независимо от автора текста трансформируются под воздействием языковых клише его эпохи.

На первый взгляд кажется, что это вовсе не новое слово в философии, а уже известная нам герменевтика. Однако это не так. В герменевтике традиционно строится общая исследовательская программа, деконструктивизм же отказывается от любой программы, рассматривая ее как дань классике. Цель герменевтиков – понять текст – вообще становится для деконструктивизма малозначимой. Для него главное – текст как таковой, выяснение того, как форма, выразительные средства вроде метафоры и смысл среди прочих оказывают влияние на любое содержание, облеченное в текстовую форму.

При этом текст может быть любым: как художественным, так и научным. Все это вместе составляет в деконструктивизме основу так называемой концепции нарратива (от лат. gnarus – знающий, осведомленный о чем-либо), или «повествования». «Согласно этой теории, мир может быть познан только в форме литературного дискурса, рассуждения; даже представители естественных наук, например физики, ²рассказывают истории² о ядерных частицах». Считается, что посредством нарратива мы придаем реальности форму и раскрываем ее смысл, упорядочиваем наш опыт по отношению к этой реальности посредством повествовательного выделения начала, середины и конца, центральной и побочной тем. Иначе говоря – человеческая способность рассказывать истории есть главный способ, посредством которого людям удается упорядочить и осмыслить окружающий мир.

Комбинируя слова, литератор или рассказчик даже вносит в мир нечто, доселе в нем отсутствующее – новые типы личностей и виды предметов, способы поведения и существования. По мнению Барта, «заявления, касающиеся ²реализма² нарратива, не должны приниматься во внимание… Функция повествования – не ²представлять², а составлять зрелище… Нарратив не показывает, не имитирует…
С референционной, реалистической точки зрения в повествовании буквально ничего не происходит. А ²что происходит², то – есть один лишь язык, приключение языка…».

В-третьих, для постмодернистского комплекса характерна критика рационалистических схем объяснения, что проявилось в
постструктурализме (от лат. post – после и structura – строение). Классический структурализм, основанный шведским языковедом Фердинандом де Соссюром, искал некоторые исходные объяснительные схемы, которые имелись, например, уже в первобытном сознании и которые сохраняют свою устойчивость в исторических преобразованиях. Для нас сегодня эти схемы оказались «закрыты» цивилизацией, но их выявление способно многое объяснить и в современных культурных явлениях. Постструктурализм, напротив, предлагает свободный поток мысли и интерпретации, считая, что любые «навязываемые» человеком и эпохой схемы объяснения заставляют реальное положение дел подгонять под выдуманную кем-то систему, насильно устанавливать некий порядок схемы.

«Вне текста нет ничего» – таков девиз постструктурализма. Есть только операции разборки и сборки текста, его деконструкции, цель которых «свести с ума структурализм, культуру, общество, религию, психоанализ», читателя и собеседника. Epatez! Эпатируй! Ошарашь!

Наконец, в-четвертых, для постмодернистского комплекса характерно резкое изменение поля соотношения между обыденным сознанием и теоретическим мышлением философа. Если для классической философии обыденное сознание представляло собой лишь объект для просветительской деятельности, то для нового направления обыденное сознание, для которого найдена формула «Психология здесь и теперь», становится не только равноправным объектом философских изысканий, но занимает даже более значимое, приоритетное место.

Теоретические предпосылки постструктурализма и деконструктивизма были разработаны французским философом и литератором Жаком Дерридой. В основу философской работы – «грамматологии» – он ставит идею принципиальной бесструктурности, интерпретацию, понимаемую как свободную игру слов. Деррида считал, что выбор изначальной смысловой структуры часто не только не обоснован, а самим фактом своего существования просто как бы закрывает от нас иные возможные смыслы.

Согласно грамматологии, у «письма», как Деррида называет текст, нет начала, так как любое письмо есть списывание с более раннего письма, которое в свою очередь есть списывание, транскрипция с предыдущего. Считая себя «наукой мысли и разума», классическая философия стремится избавиться от письма, тем самым упуская из виду важнейшую основу существования мысли. Поэтому в противоположность традиционному исследованию текстов Деррида и предлагает их структурную деконструкцию, «расколдование» от логицизма и рационализма традиционных науки и философии.

Еще более радикальную позицию занимал французский философ Мишель Фуко, особое место уделивший исследованию истории. История интерпретируется Фуко не как общая цепь взаимосвязанных явлений, а как случайная совокупность замкнутых и разнородных событий. В основе же интерпретации истории лежат документы, тексты, которые, аналогично естественно-научным фактам, выступают в качестве фактов исторических.

Но здесь Фуко един во мнениях с Дерридой: специфика любого текста позволяет его достаточно свободно интерпретировать. С точки зрения такой интерпретации, считает Фуко, нельзя говорить о примате идеи непрерывности истории, сегодня приоритет надо отдавать идее прерывности. В то время как традиционная история «видела свою задачу в определении отношений между фактами и датированными событиями, – писал Фуко, – сегодня проблема состоит в установлении и переустановлении рядов, в определении элементов ряда».

Такими рядами в истории выступают локальные замкнутые области, которые несводимы одна к другой и обозначаются как «эпистема»: это главное понятие книги Фуко «Слова и вещи. Археология
гуманитарного знания». Эпистемы – исторически изменяющиеся структуры, «исторические априори», которые определяют, будучи сами скрыты от непосредственного наблюдения, условия и возможности образований феноменов сознания и культуры в конкретный исторический период.

В европейской культуре Нового времени Фуко выделяет три эпистемы: возрожденческую (ХVI в.), классического рационализма (ХVII–ХVIII вв.) и современную (с конца ХVIII – начала XIX в. и по настоящее время). Основной упорядочивающий принцип – это соотношение между «словами» и «вещами». Именно это соотношение задает мыслительное своеобразие той или иной эпохи. Так, для Возрождения
характерна тождественность «слов» и «вещей»; классический рационализм характеризуется тем, что «слова» и «вещи» опосредованы мыслительными представлениями; современность же характеризуется тем, что жизнь, труд, язык опосредуют «слова» и «вещи».

Особое место в постмодернизме занимает творчество швейцарского литературоведа Ролана Барта. Основным понятием в деконструктивизме Барта является «смерть автора». Если для герменевтики важен автор текста как личность, учет социокультурных условий создания текста, то в деконструктивизме значим текст сам по себе, а автором вообще можно пренебречь.

По мнению Барта, текстовой анализ «не ставит себе целью описание структуры произведения… Текстовой анализ не стремится выяснить, чем детерминирован данный текст… цель состоит скорее в том, чтобы увидеть, как текст взрывается и рассеивается в межтекстовом пространстве… Мы не ставим перед собой задачи найти единственный смысл, ни даже один из возможных смыслов текста. Наша цель – помыслить, вообразить, пережить множественность текста, открытость процесса означивания».

Дата добавления: 2014-12-16