Проблемы реализации

Вторым элементом права на жизнь является право на свободное распоряжение своей жизнью. Его допустимо рассматривать как возможность добровольного принятия лицом решения о поставлении своей жизни в опасное положение, обусловленного свободным, осознанным изъявлением воли, направленной на достижение определенной положительной цели в интересах самого человека или других лиц либо общества в целом. Обязанность государства в сфере обеспечения благоприятного режима реализации данного права заключается в создании условий минимизации степени риска.

К основным формам правомерного поставления личностью своей жизни в опасное положение относятся:

– занятие некоторыми видами профессиональной деятельности (военнослужащий, сотрудник милиции, летчик-испытатель и т. п.), изначально предполагающими существование известной степени риска для жизни лица даже при условии соблюдения необходимых мер, определяемых правилами техники безопасности;

– отказ от медицинской помощи любого рода (хирургическое вмешательство, переливание крови и т. п.) при наличии медицинских показателей, свидетельствующих о реальной угрозе жизни;

– участие лица в качестве испытуемого при производстве медико-биологических исследований.

Профессиональный риск может быть определен как возможность нежелательной случайности, большая или меньшая вероятность ее наступления. «Профессиональный риск с угрозой жизни и здоровью личности возможен в двух видах, – полагает Ю. М. Ткачевский, – первый из них характерен тем, что лицо, его осуществляющее, само подвергается риску потерять жизнь или здоровье (например, при тушении пожара пожарным). При втором – лицо, осуществляющее профессиональный риск, выполняет действие, направленное на спасение жизни и здоровья другого лица. В данном случае оправданный риск может сочетаться с крайней необходимостью»[75]. Субъектом профессионального риска может выступать только абсолютно дееспособное лицо.

Анализ второй из отмеченных форм правомерного поставления жизни в опасное положение позволяет ответить на вопрос: имеет ли человек право, руководствуясь определенными соображениями (религиозными, этическими и т. п.), отказаться от помощи медицинского характера, в том числе связанной с хирургическим вмешательством, если ему грозит смерть?

Да, но при условии, что его физическое и психическое состояние не представляет потенциальной опасности для общества[76]. Разумеется, при этом он должен быть информирован о прогнозируемых негативных последствиях для своей жизни. Примечательно, что право решения этого вопроса в отношении детей, не достигших 15-летнего возраста, и недееспособных лиц предоставлено их опекунам и законным представителям. Не совсем понятна логика законодателя, признающего данное право за указанными лицами даже в ситуации, когда отказ от помощи медицинского характера означает реальную угрозу жизни ребенка либо недееспособного лица[77]. Думается, процедура судебного обжалования такого решения больничным учреждением, предусмотренная законом, не может служит действенной гарантией права на жизнь. Длительность судебных процедур – факт общеизвестный, в подобных же ситуациях возможность спасения жизни может зависеть от нескольких часов или минут.

Более целесообразным представляется законодательное закрепление комиссионного порядка принятия медицинскими работниками решения об оказании неотложной медицинской помощи названным категориям лиц. В то же время следует признать, что сложность поставленной проблемы обусловливает необходимость тщательного анализа всех ее аспектов: этических, медицинских и правовых.

Последний из анализируемых аспектов права на распоряжение своей жизнью связан с практикой привлечения лиц для участия в медико-биологических исследованиях в качестве испытуемых.

Статья 43 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан закрепила общее правило о том, что в практике здравоохранения используются методы профилактики, диагностики, лечения, а также лекарственные средства, разрешенные к применению в установленном законом порядке. Однако прогресс медицины невозможен без экспериментов, поскольку они помогают в разработке более действенных профилактических и лечебных методов. Такие эксперименты на человеческом организме потенциально опасны для жизни и здоровья человека, поскольку степень риска не всегда может быть прогнозируема достоверно.

В литературе выделяют несколько стадий подобных исследований (в форме экспериментов): лабораторный, биомедицинский, клинический (терапевтический)[78].

Лабораторный эксперимент ставится на животных.

Биомедицинское исследование может быть осуществлено в двух формах: 1) первое после животных исследование на человеке, в процессе которого складывается научное обоснование нового предложения и собираются сведения, важные не только для клинического применения, но и с точки зрения общей иммунологии, генетики механизма развития организма. В частности, могут выявляться побочные эффекты от применения нового лекарственного средства; 2) биомедицинский эксперимент может проводиться на добровольцах – здоровых людях при испытании, к примеру, вакцин, а также в целях изучения приспособляемости организма человека к непривычному (неестественному) образу жизни в экстремальных условиях (например, под землей).

Клинический эксперимент предполагает использование в медицинском учреждении на добровольцах-больных уже научно обоснованного метода.

Больше всего проблем правового и морального характера вызывают биомедицинские исследования. Парадоксально, но именно они наиболее опасны для человеческой жизни, однако зачастую их положительный результат выступает единственной надеждой на спасение жизни других людей.

В настоящее время в большинстве государств медико-биологические исследования проводятся под эгидой основных принципов, провозглашенных Хельсинкской декларацией Всемирной медицинской ассоциации, принятой в 1964 г. Этот стандарт, получивший название «Качественная клиническая практика», отличается жесткой правовой регламентацией исследований, что обеспечивает ему международную приемлемость. Некоторые из условий производства экспериментов такого рода закреплены и в российском законодательстве. «Фундаментом» соответствующей нормативной базы являются Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан.

Основным принципом «Качественной клинической практики» является приоритет интересов испытуемого: интересы личности должны всегда учитываться в большей степени, чем интересы науки и общества. Следует также отметить следующие правила:

– каждому проекту исследования с участием человека должен предшествовать тщательный анализ вероятного риска в сравнении с предполагаемыми преимуществами для испытуемого и других лиц;

– данное испытание с участием человека не имеет законнного права на проведение, если важность цели исследования не оправдывает риска, которым оно чревато для него;

– потенциальный субъект исследования должен быть информирован о его целях, методах и возможных негативных последствиях.

Основной принцип производства подобных исследований – добровольность – отражен в диспозиции ст. 7 Международного Пакта о гражданских и политических правах, устанавливающей запрет привлечения лица к медицинским или научным опытам без его свободного согласия. Положение ст. 7 Пакта закреплено и в российской Конституции (ст. 21).

Следует различать две категории добровольцев, принимающих участие в исследованиях: в первом случае в качестве добровольца выступает сам исследователь; во втором – не причастное к исследованию лицо.

Добровольность согласия состоит в том, что оно дается не под влиянием обмана, психического или физического насилия или в условиях несвободы испытуемого. Причем состояние «несвободы» может быть облечено в различные формы. Всему миру, например, известны преступления немецких врачей-нацистов в концлагерях, испытывавших на узниках биологические вещества. Менее известным является факт проведения массовых опасных для жизни испытаний в бывшем СССР. После окончания второй мировой войны тысячи красноармейцев, не имея никаких средств защиты, подвергались воздействию радиации во время проведения ядерных испытаний. Таким образом военное командование хотело проверить, насколько боеспособны будут войска после возможного взрыва атомной бомбы.

Известно, что довольно широкое распространение в мире получила практика использования в качестве добровольцев лиц, отбывающих наказание в местах лишения свободы. Люди нередко преднамеренно ставятся в невыносимые условия, вынуждающие их заявить о своем «добровольном» согласии участвовать в проведении опытов. Как цинично заявил один американский врач, «заключенные – прекрасный материал для экспериментирования, и при этом они гораздо дешевле обезьян»[79].

В литературе встречается упоминание об эксперименте по радиоактивному облучению различных человеческих органов, проводимого с 1963 по 1973 гг. по заданию Национального управления по аэронавтике и исследованию космического пространства (НАСА) и под руководством комиссии по атомной энергии США. В роли подопытных использовались свыше 130 заключенных в тюрьмах штатов Вашингтон и Орегон. В результате этого эксперимента некоторые из заключенных получили смертельную дозу облучения[80].

С точки зрения права на жизнь вышеизложенное подчеркивает значимость положения, закрепленного в международном «Своде принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме»[81], утвержденного резолюцией 43/173 Генеральной Ассамблеи ООН: «Ни одно задержанное или находящееся в заключении лицо не должно даже с его согласия подвергаться каким-либо медицинским или научным опытам, могущим повредить его здоровью». Аналогичный запрет в еще более категоричной форме содержится и в ч. 3 ст. 29 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан: «Испытание новых методов диагностики, профилактики и лечения, а также лекарственных средств, проведение биомедицинских исследований с привлечением в качестве объекта лиц, задержанных, заключенных под стражу, отбывающих наказание в местах лишения свободы либо административный арест, не допускаются».

Согласие лица на участие в эксперименте должно быть не только добровольным. Субъект исследования должен быть информирован о его целях, методах и возможных негативных последствиях, а также потенциальных преимуществах. Ему в обязательном порядке должно быть разъяснено, что он вправе отказаться от участия в исследовании на любой его стадии. Указанное лицо, давая согласие, должно выразить свою волю, осознавая сущность, значение и возможные последствия испытания.

Между тем иногда возникает необходимость проведения эксперимента с привлечением ребенка либо душевнобольного (недееспособного) лица. Применительно к клиническому эксперименту российским законодательством установлено, что несовершеннолетние пациенты до 15-ти лет могут быть испытуемыми только при непосредственной угрозе их жизни и с письменного согласия их законных представителей[82]. Если же возникнет необходимость проведения клинического эксперимента с участием лица, признанного судом недееспособным (например, для апробации нового лекарственного средства, необходимого для лечения психического заболевания), то такую возможность законодатель фактически исключил, ограничив круг участников клинического эксперимента лицами не только старше 15-летнего возраста, но и способными выполнить обязательное условие: дать добровольное письменное согласие. Безусловно, получение добровольного согласия, предполагающего осознанность действий, невозможно в силу причин, обусловивших недееспособность лица.

Кроме того, нормативный акт умалчивает о возможности участия лиц, не достигших 15-летнего возраста, и лиц, признанных недееспособными в биомедицинском эксперименте, что следует расценивать как запрет на деяния такого рода. Подобная позиция законодателя имеет своих сторонников[83], однако представляется не вполне оправданной.

Отечественная медицина сталкивалась с подобной дилеммой. В 1957 г. Институтом экспериментальной медицины, возглавляемым членом-корреспондентом АМН А. А. Смородинцевым, была создана вакцина для предупреждения полиомиелита, уносившего множество человеческих жизней. Были проведены тысячи опытов, прежде чем ученые убедились в безопасности новой вакцины. А. А. Смородинцев опробовал действие вакцины на себе, но так как полиомиелит поражает в большей степени детей, возникла необходимость апробации препарата на детском организме. Ученый привил вакцину своей пятилетней внучке, его примеру последовали коллеги, привившие вакцину своим детям. Работа ученых увенчалась блестящим успехом, вакцину стали применять для спасения детских жизней[84].

Безусловно, нельзя не осознавать ту огромную степень риска, которому подвергались детские жизни в процессе эксперимента. Пятилетняя девочка, конечно же, не могла адекватно оценить суть готовящегося к производству над ней испытания, осознать степень риска и принять всесторонне обдуманное, взвешенное решение по поводу своего участия в нем. Однако если бы этот эксперимент не был проведен, дети продолжали бы гибнуть от неизлечимой болезни.

«Вы говорите, – писал в «Записках врача» В. Вересаев, – что к людям можно применять только те средства, которые предварительно исследованы на людях, но ведь это положение, опровергающее само себя; если бы, к своему несчастью, медицина вздумала следовать ему, то она осудила бы себя на самый прямой эмпиризм, на самую догматическую традицию. Опыты на животных служили бы только для спекулятивных изысканий; ветеринарная медицина, конечно, извлекла бы из этих опытов много пользы, но медицине человеческой с ними нечего было бы делать… Не было бы риска, не было бы и прогресса…»[85].

Хельсинкская декларация в провозглашаемых ею принципах допускает подобные исследования на основе согласия опекунов либо законных представителей указанных категорий лиц. Между тем нельзя не признать, что имеются определенные основания для опасений по поводу того, что легализация участия несовершеннолетних в биомедицинских экспериментах на фоне окончательного перехода российской медицины на контрактную основу (многие десятилетия в нашей стране участие в медико-биологических исследованиях осуществлялось безвозмездно) может повлечь за собой торговлю детьми со стороны родителей – представителей социально обездоленных слоев.

На наш взгляд, риск, сопровождающий проведение биомедицинских исследований с участием лиц, не способных дать осознанное согласие, следует все же признать обоснованным, без которого шансы науки победить многие тяжкие недуги уменьшатся во много раз. Возможен ли компромисс, учитывающий доводы обеих сторон? «Качественная клиническая практика» устанавливает ряд условий, необходимых для привлечения этих лиц к исследованию. Оно должно осуществляться только на основании заключения компетентной медицинской комиссии по этике с участием не заинтересованных в исходе конкретного эксперимента врачей и юристов после тщательного изучения цели исследования, компетентности исследователя, личности испытуемого и соответствия степени риска ценности ожидаемого результата.

Думается, что построение российской нормативной базы, регулирующей биомедицинские исследования с учетом имеющегося позитивного опыта, воплощенного в нормах «Качественной клинической практики», позволит создать благоприятные условия для прогресса медицинской науки на основе действенной системы юридических гарантий права на жизнь участвующего в эксперименте лица.

Следует заметить, что не все формы реализации права на свободное распоряжение жизнью подвержены правовой регламентации. В некоторых случаях это объективно невозможно (например, при самоубийстве).

Данное деяние является крайней степенью фактической возможности лица распорядиться своей жизнью. Однако выражение «право на самоубийство» является юридически ничтожным, поскольку самоубийство не облекается в форму субъективного права, налагающего на государство либо третьих лиц обязанность содействовать его осуществлению. Безусловно, «существующее нормативистское представление о праве должно распространяться только на действия, совершаемые в обществе и касающиеся взаимоотношений людей между собой, но не отношений человека со своей судьбой, если он сам захотел ее избрать»[86]. В то же время российский законодатель закрепляет запрет определенной категории лиц посягать на собственную жизнь[87].

С объективной, фактической стороны самоубийство есть акт лишения себя жизни. В эпоху господства в уголовном праве принципа объективного вменения рассматриваемое деяние признавалось одним из видов убийств, при котором и исполнитель и потерпевший сливаются в одно лицо. Так, согласно Воинскому Уставу 1716 г. при совершенном самоубийстве наказание обращалось на труп, покушение же на самоубийство каралось смертной казнью. Современный российский законодатель признает противоправным лишь доведение до самоубийства или до покушения на самоубийство (ст. 110 УК РФ).

Примечательно, что отношение к самоубийству со стороны законодателя подчас отражает господствующие в обществе религиозные догмы. Например, в исламе особенностью отражения некоторых прав человека, в том числе права на жизнь, является то, что поскольку они даны человеку «свыше», постольку порой трансформируются в обязанности как перед обществом, так и перед самим собой. Право на жизнь превращается в обязанность сохранения и защиты жизни в форме запрета самоубийств. Этот тезис подтверждается одним из изречений Пророка: «У твоей души есть на тебя право, у твоего тела есть на тебя право, у твоего ока есть на тебя право, у твоей жены есть на тебя право…».

Заметим, что вопрос о природе самоубийств является очень сложным. Несомненно, данное явление противоречит инстинктивной тяге к жизни, свойственной всему живому. И тем не менее известны случаи неразгаданных массовых и одиночных самоубийств среди животных и птиц.

Современные этические дискуссии относительно «права на смерть» вызвали к жизни новое понятие – «рациональное самоубийство». Рациональность в данном случае означает не что иное, как моральную оправданность деяния, превращающего смерть из «телесного события» в ответственный поступок человеческого разума. Вспомним опыт Сократа и Сенеки, предполагавших наличие для разума ценностей выше, чем простое телесное выживание. По-видимому, в некоторых жизненных ситуациях свершившийся суицид можно расценить как исполнение своего морального (а порой и профессионального) долга. Прекращение жизни для самоубийцы наполняется морально-психологическим смыслом: в этом парадокс самоубийств.

В последнее время множество дискуссий посвящено проблеме эвтаназии[88]. Как правило, речь идет о ситуации, когда неизлечимо больной человек, испытывающий физические и нравственные страдания, но не способный по физиологическим или психологическим причинам уйти из жизни самостоятельно, вынужден обращаться с подобной просьбой к окружающим (врачам или близким людям).

В медицинской деонтологии различают две формы эвтаназии: пассивную (ускорение смерти путем прекращения активных терапевтических реанимационных мероприятий) и активную (применение средств и действий, непосредственно приводящих к смерти больного).

Все религиозные учения единодушны в своем отрицании эвтаназии. «Как хозяин смоковницы знает время ее созревания, так и Бог знает, когда отозвать праведного от мира сего», – гласит Талмуд. Тем не менее в мире существует большое количество общественных движений в поддержку права на эвтаназию, и некоторые их них, например французское движение «За право умереть с достоинством», возглавляются людьми, облеченными духовным саном.

Основным аргументом светских противников указанного способа лишения жизни является утверждение о том, что признание правомерности эвтаназии приведет к деструкции общественной морали, грубому нарушению медиками клятвы Гиппократа.

На наш взгляд, причина столь негативного восприятия кроется в бессознательной ассоциации, возникающей при упоминании самого термина «эвтаназия». Как система активная эвтаназия существовала в нацистской Германии. Для ее проведения был разработан специальный метод отбора, на основе которого врачи-эксперты зачастую заочно, безо всякого осмотра приговаривали больных к смерти. Этим преследовалась «великая» цель – оздоровление нации, «очищение» ее от физически и психически неполноценных лиц. Как было установлено на Нюрнбергском процессе, с сентября 1939 г. по август 1941 г. в Германии на основе программы эвтаназии было умерщвлено около 275 тысяч человек[89].

Действующий УК РФ рассматривает эвтаназию как форму умышленного лишения жизни, однако если мотивом деяния выступает сострадание, то это является обстоятельством, смягчающим наказание (п. «д» ст. 61 УК РФ).

Следует отметить, что в УК РСФСР 1922 г. существовала ст. 143, предусматривающая ответственность за умышленное убийство и имевшая в своей первой редакции примечание: «Убийство, совершенное по настоянию убитого из чувства сострадания, не карается». Но, как свидетельствуют исторические источники, на 4-й сессии ВЦИК IХ созыва (в ноябре 1922 г.) докладчиком Н. В. Крыленко были приведены доводы, способствовавшие отмене данного примечания. Их суть сводилась к тому, что можно доказать факт настояния, но нельзя проверить наличие факта сострадания.

Запрет эвтаназии (как активной, так и пассивной) содержится в ст. 45 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан, однако ст. 33 названного правового акта предусматривает право пациента на отказ от оказания ему медицинской помощи (в понятие медицинской помощи входят и искусственные меры по поддержанию жизни), что само по себе есть не что иное, как пассивная эвтаназия.

Заметим, что пассивная эвтаназия уже легализована в двенадцати штатах США. Человек, находящийся в здравом рассудке, составляет документ, фиксирующий, что «если мне суждено заболеть неизлечимой болезнью, при которой, по мнению двух врачей, отсутствуют разумные основания ожидать выздоровления, я хочу, чтобы мне позволили умереть, а не поддерживали жизнь с помощью искусственных средств или ценой героических усилий»[90]. Кроме того, Совет по этике и судебным делам Американской медицинской ассоциации ввел понятие «поддерживаемое самоубийство». От активной эвтаназии оно отличается тем, что врач не совершает действий, направленных на лишение жизни, а лишь обеспечивает больного необходимыми для этого лекарственными средствами или информацией (например, о летальной дозе назначаемого снотворного)[91].

В этой связи представляет интерес так называемое Крефельдское решение Федерального Суда ФРГ, который хотя и указал в своем решении на обязанность медицинского работника спасать жизнь лица, покушавшегося на самоубийство, но в то же время оправдал врача, не предпринявшего мер к спасению жизни престарелой и безнадежно больной женщины, принявшей смертельную дозу лекарственного препарата[92].

Позиция международного сообщества в отношении проблемы эвтаназии по-прежнему остается неоднозначной. Известно, что в 2002 г. Европейский Суд по правам человека отказал в удовлетворении жалобы гражданки Великобритании, полагавшей, что запрет эвтаназии английским законодательством приводит к нарушению ее права, закрепленного в ст. 2 Европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Женщина хотела уйти из жизни, избавившись таким образом от причиняемых болезнью страданий, но не могла сделать это самостоятельно по причине полного паралича.

Представляется, что утверждения о гуманности процесса поддержания жизни безнадежно больного и при этом страдающего человека весьма сомнительны. Сторонники эвтаназии указывают на оправданность ее проведения в исключительных случаях при наличии следующих условий: сознательной и устойчивой просьбы больного; невозможности облегчить его страдания имеющимися медицинскими средствами; несомненной доказанности невозможности спасти жизнь, установленной коллегией врачей при обязательном единогласии; предварительного уведомления органа прокуратуры.

Следует заметить, что некоторые ученые подвергают сомнению целесообразность ограничения эвтаназии обстоятельством «несомненной доказанности невозможности спасти жизнь». В литературе высказано предположение о возможности разрешения эвтаназии даже в тех случаях, когда установлено, что в обозримый период смерть не наступит, но развитие болезни несомненно приведет к необратимой деградации личности[93].

Стоит ли жизнь того, чтобы жить, – это вопрос, который каждый человек должен решать самостоятельно. Поэтому на момент принятия решения субъект активной эвтаназии должен быть абсолютно дееспособен; это обстоятельство является свидетельством его способности к адекватной оценке ситуации и принятию осознанного, волевого решения. «Человек появляется на свет не по своей воле, и ему, хотя бы справедливости ради, должна быть предоставлена свобода решать, желает ли он продолжать свою жизнь или нет»[94]. Разумеется, наличие болезней, сопровождающихся навязчивой идеей смерти, исключает подобную возможность.

Что же касается уголовного закона, то им должны сдерживаться формы насильственного вмешательства в чужие права при явном желании субъекта прав сохранить их. Поэтому мы разделяем мнение авторов, предлагающих легализовать акты добровольной эвтаназии с согласия безнадежно больного при условии фиксации данного согласия в установленной законом форме.

Заслуживает также внимания и обсуждения представленное в литературе предложение о включении в Общую часть УК РФ нормы, предусматривающей признание согласия потерпевшего в качестве обстоятельства, исключающего преступность деяния, в том числе и деяния, сопряженного с умышленным лишением жизни[95].

Вместе с тем сложно однозначно решить вопрос о допустимости эвтаназии в отношении несовершеннолетних – лиц, не обладающих дееспособностью в полном объеме. К сожалению, дети так же, как и взрослые, страдают от неизлечимых заболеваний. Не пустуют палаты детских отделений онкологических, гематологических и других больниц. Многие неизлечимые недуги резко «помолодели». Имеют ли взрослые люди моральное право исполнить просьбу несовершеннолетнего о безболезненном уходе из наполненной страданием жизни? Будет ли его просьба (согласие) иметь юридическое значение?

Выше отмечалось, что пассивная эвтаназия в отношении данной категории лиц предусмотрена ст. 33 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан, закрепляющей право родителей отказаться от оказания медицинской помощи их детям, не достигшим 15-летнего возраста. Причем законодатель не учел ситуации злоупотребления родителей данным правом, которые чреваты тяжкими последствиями – невозможностью восстановить жизнь ребенка, если необоснованный отказ родителей приведет к его смерти.

Еще более трудной является проблема легализации активной эвтаназии несовершеннолетних. Согласно действующему гражданскому законодательству дети в возрасте до 14-ти лет уже являются частично дееспособными, приобретая основные права и обязанности через своих законных представителей за некоторыми исключениями (п. 2 ст. 28 ГК РФ). Но, конечно же, общие правила гражданского законодательства об осуществлении прав несовершеннолетних нельзя механически переносить на вопросы эвтаназии. Нельзя забывать, что речь идет о самой главной ценности – жизни. Представляется интересным вариант решения вопроса эвтаназии несовершеннолетних, предложенный М. Н. Малеиной. По ее мнению, в возрасте до 14-ти лет вопрос о прекращении жизни не должен ставиться, поскольку малолетний не вполне понимает значение своих действий (решений) и (или) не может руководить ими. В возрасте от 14-ти до 18-ти лет несовершеннолетний самостоятельно решает вопрос о прекращении своей жизни с учетом общих критериев, которые действуют в отношении взрослых пациентов, и письменного согласия его родителей. Примечательно, что субъекты, санкционирующие законность эвтаназии (консилиум врачей, прокуратура или суд) должны, как считает автор, обладать правом отложить решение этого вопроса до достижения больным 18-летнего возраста[96].

§ 3. Право на спасение жизни: содержание,

Дата добавления: 2015-05-10