Билет на ковер-вертолет 9 страница

Я села к компьютеру. Признаюсь честно: пользователь из меня фиговый. Правда, под руководством Криси я освоила некоторые азы: умею посылать и получать письма, способна работать в «Ворде», а еще могу воспользоваться справочной системой «Яндекс». Вот сейчас я и собралась проделать последнюю операцию.

Пальцы принялись нажимать на клавиши. В конце концов высветился ответ: «Недостаточность сведений для поиска». Я решила повторить попытку и вновь набрала «…олодок».

– Доча… – просвистел за спиной Ленинид.

Я вздрогнула:

– Это ты?

– Че? Напугал?

– Нет.

– Не хотел.

– Ладно.

– Ты злишься?

– Да.

– На что?

– Зачем полез в сумку?

– Так она упала.

– Пусть.

– Хотел подобрать шмотки.

– Не следует совать нос в чужие вещи.

– Думал помочь.

– Я не просила.

– Значит, если на кухне картошка горит, мне не выключать?

Я подскочила на неудобном стуле:

– Как? На плите что-то готовится?

– Нет.

– Тогда к чему вопрос?

– Для примера.

Монитор мигнул и выдал новый текст: «Не обнаружено».

Ленинид принялся кашлять. Мое раздражение достигло точки кипения.

– Картошку, конечно, следует немедленно выключить, а сумку трогать не следовало!

– Понял.

– И уж совсем невоспитанно вскрывать письма!

– А я и не вскрывал.

– Не ври, снимки были у тебя в руках.

– Это же не письмо!

– Верно, но все равно нетактично.

– Думал, там твои фотки, интересные, хотел просто посмотреть. Слышь, доча…

– Ничего не желаю слышать, – буркнула я, решив обратиться в «Рамблер».

– Злая ты!

– Знаю.

– Грубая!!

– Ага.

– Нехорошая!!!

– Вся в тебя, – усмехнулась я. – Яблочко от яблони. Вот только в тюрьме не сидела, потому что чужое не тырила. Сделай одолжение, оставь меня в покое.

– Че, теперь дуться до Нового года станешь? – с отчаянием воскликнул папенька. – Лады, не буду больше креветки варить.

Мне стало грустно. Ну какой смысл растолковывать папеньке его ошибки? Все равно не поймет. С таким же успехом можно пытаться обучить медведя игре на арфе.

– Все в порядке, просто устала, – сказала я.

– Давай чайку принесу?

– Нет, спасибо.

– А может, макарончики сварить? Твои любимые итальянские гнезда «Макфа»? Я и соус могу к ним сделать. Грибной! Макарончики с соусом – просто пальчики оближешь!

– В другой раз – обязательно!

– Кофейку сварганю?

– Нет!!!

– Ну что ж ты так орешь.

– Отстань!!! Уйди!!! Не мешай!!! – затопала я ногами.

– Ладно, доча, покедова, – тихо ответил папенька, – коли понадоблюсь, на кухне сижу.

Мне стало стыдно.

– Извини, что-то у меня голова разболелась.

– Это у тебя от голода. Давай я тебе все-таки макарончики сварю с соусом.

– Ну, хорошо, уговорил.

Буквально через пятнадцать минут мы сидели с Ленинидом на кухне и ели итальянские гнезда «Макфа» с грибным соусом – одно из моих любимых блюд, которое мог приготовить даже папенька.

– Понимаешь, – решила я загладить свою вину перед Ленинидом, – там на одном снимке кусок вывески виден. Можно прочесть только «…олодок».

– И че?

– Хочу найти полное название места. Снимок старый, информации в компе нет.

– А зачем тебе? – проявил интерес папенька.

– Нужен адрес, – туманно ответила я.

– Так я подскажу! – радостно воскликнул Ленинид. – Пельменная «Холодок» в Марьиной Роще.

Глава 16

Сказать, что я удивилась, это не объяснить ничего.

– Откуда знаешь? – вылетел из груди вопль. – Сведения точные?

Папашка встал из-за стола, перешел в гостиную, плюхнулся в кресло, скрестил ноги и, навесив на лицо выражение философской задумчивости, протянул:

– Жизнь моя, доча, – роман. Вот только времени нет описать ее в деталях. Может, попозже, когда уж не сумею более людям радость своим талантом великого актера приносить, тогда и сяду за стол, расскажу молодому поколению, тем, кто не страдал так, как я, не испытывал…

– Короче, – рявкнула я, – отчего уверен, что на фото пельменная «Холодок» в Марьиной Роще?

Папенька сначала обиженно поджал губы, потом покачал головой:

– Экая ты…

– …грубая и неласковая. Знаю. Быстро отвечай на вопрос.

– Так на карточку поглядел, – начал объяснять Ленинид. – Чем дольше зырил, тем сильнее удивлялся: во, еще жив «Холодок»! Иль снимочек старый? Теперь цветные делают, а он черно-белый. Посмотри на угол дома… Там доска памятная, верно?

Я сбегала за фотографией, уставилась на нее, напрягая зрение.

– Ну… табличка какая-то вроде…

– Не, доча, тама написано: «В этом доме жил видный деятель искусства В. Тараканов».

– Тараканов?

– Ага, – заулыбался папенька. – Я все шастал мимо и думал: «Может, отец мой?» У меня-то детство горькое было, родителей не знал, в приюте рос. Никто меня, как тебя, не баловал…

Я скосила глаза к окну. Людям свойственно неверно оценивать события даже годовалой давности, а уж то, что происходило десять, двадцать, тридцать лет назад, и вовсе покрывается толстым слоем пыли забвения. Интересно, Ленинид и впрямь считает, что жизнь крохотной Вилки, девочки, воспитываемой алкоголичкой-мачехой, текла счастливо? Хотя не все было так плохо во времена моего детства, Раиса по-своему любила падчерицу и даже пыталась в меру возможностей радовать ребенка нехитрыми по­дарками.[5]Но у нас сегодня не вечер воспоминаний. Что там еще папенька вещает?

– Будь тот деятель не Тараканов, – мирно журчал Ленинид, – я б и не запомнил. Прусь, бывалыча, к Прыщу, налечу глазами на табличку, и так горько делается. Эх, кабы знал папаша, что его сыночек голодает, холодает…

– Твое отчество Иванович, – напомнила я.

– И че? В приюте придумали, – не растерялся папанька. – Нет, теперь точно знаю: В. Тараканов, деятель искусства, отцом мне приходится, иначе откуда у меня великий талант актера?

Тут мое терпение кончилось, я стукнула кулаком по столу и велела:

– Говори внятно, без дури! Что за пельменная «Холодок»?

Ленинид крякнул и завел рассказ. Приводить тут полностью его речь нет резона, поэтому вычленю главное.

Надеюсь, помните, что папашка большую часть жизни… как бы это помягче выразиться… являлся «лицом, которое посягало на чужую собственность с целью получения наживы». Меня немного смущает в данной формулировке слово «лицо», потому что Ленинид воровал руками, убегал ногами, прятал чужие кошельки на груди… Не одно «лицо» участвовало в безобразии, остальное тело тоже старалось. В общем, папенька «работал» банальным вором, пер не только бумажники, но и вещи. А потом ехал в Марьину Рощу, в пельменную «Холодок». Многие уголовники знали: там, в углу, за маленьким столиком сидит мужик неопределенного возраста, с малоэстетичной кликухой Прыщ. Думается, в паспорте у него стояло иное имя, но папашка знал скупщика краденого лишь по погонялу.

Прыщ был редкостным скупердяем: за часы, стоившие двадцать рублей, он давал один целковый. Но Лениниду было некуда деваться, иных каналов сбыта «заработанного» папенька не имел, приходилось брать предлагаемый мерзким Прыщом «гонорар» и уходить.

Жил скупщик через стенку от пельменной, в том же доме, на первом этаже. Хорошо зная своих «приятелей», Прыщ опасался воровства, а потому поставил на окно снаружи железные ставни и всегда закрывал их, уходя из дома или ложась спать. Створки служили неким маяком: если открыты – Прыщ в квартире, закрыты – ступай в пельменную, он сидит там.

Пока я молча переваривала информацию, Ленинид трещал, словно сорока, вываливая ворох совершенно ненужной информации столетней давности:

– Денег у Прыща было – лом. Не знал, куда девать. Все скупал, а уж куда дальше отправлял, то никому не ведомо. Поговаривали, правда, что к нему коллекционеры ходят, а кое-кто и заказы делает: видели у приятелей картину или безделушку какую, попросили продать, ни хрена не договорились – и к Прыщу. Ну а тот любое дело устаканить мог. Да уж! Я пару раз с ним таких чуваков видел… в ондатровых шапках, вот.[6]Но правильно говорят: бог шельму метит. Вроде все у Прыща имелось, только сына он потерял. Пропал парень, не нашли! Во как случается! Я так удивился: вроде барыга, а чуть не рыдал. Оказалось, приехал я к нему буквально через пару часов после того, как парень невесть куда подевался. Не поверишь, доча, Прыщ по фатерке метался и в голос выл: «Принц! Где мой принц? Верните принца!»…

Ленинид, слегка ошарашенный поведением циничного барыги, кашлянул и сказал:

– Слышь, Прыщ, ты успокойся, воды попей. И ваще, о каком принце речь ведешь?

Скупщик вздрогнул, замолчал, потом вдруг почти нормальным голосом ответил:

– Не знаешь разве? У меня Павлуха пропал, сынок любимый. Я его запер, должон же отец сына уму-разуму учить, а он удрал! Эх, горе горькое!

Ленинид разинул рот, слушая более чем странные речи Прыща. То, что у барыги имеется сын Павел, не являлось секретом, как и то, что Павлик был абсолютно криминальной личностью, виртуозным мошенником на доверии, способным обмануть самого дьявола. Учитывая генетику, таланты юноши не вызывали удивления. Впрочем, детальных подробностей об отпрыске Прыща Ленинид не знал, просто слышал, что тот имеет сына, а теперь еще выяснил и шокирующую деталь: чадолюбивый папаша именовал дитятко «принцем». Вползет же в голову подобная дурь!

– Ну, прикинь, доча, – хмыкал сейчас папенька, – смехотища какая!

– А где сейчас Прыщ? – перебила я Ленинида.

Папенька пожал плечами:

– Помер небось. Он старше меня был. На сколько, не скажу. Впрочем, может, и жив еще. По нему возраст не определить было. Вообще-то красивый мужик, только противный шибко.

– Можешь адрес пельменной сказать?

Папашка кивнул:

– Легко. Там заплутать трудно: от Рижского вок­зала на автобусе, потом левее принять, мимо рынка, свернуть вправо, потом опять налево, и вот он, дом. Адрес на бумажке напишу…

– Ой, а чей это чемодан в коридоре стоит? – раздался вдруг удивленный голосок Кристины.

– Это Ленинид решил у нас погостить, – быстро ответила я и ушла к себе, оставив папашу объясняться с Крисей.

Утром невидимая сила вытолкнула меня из кровати ровно в восемь. Быстро проглотив кофе и проигнорировав бутерброды, я понеслась к машине. Очень надеюсь, что дом, где когда-то располагалась пельменная «Холодок», находится на прежнем месте. Может, в здании найдутся старожилы, пенсионеры, которые, глянув на фото, воскликнут: «Ба! Это же Таня, дочь Вани!»

Если полагаете, что двадцать лет слишком большой срок и все давным-давно поумирали, то ошибаетесь. Те, кому было сорок, превратились всего лишь в шестидесятилетних, а это не возраст по нашим временам, кое-кто сейчас и в восемьдесят бодрячком смотрится. А еще в столице много людей, которые за всю жизнь ни разу не сменили места жительства – как их принесли из роддома в квартиру, так в ней и обитают. За примером ходить недалеко, я сама львиную часть жизни провела в блочной пятиэтажке, в крохотной квартиренке, где прошло детство. Вырвались мы с Томуськой из маленьких комнаток относительно недавно, но связи с малой родиной не теряем, часто навещаем тамошних друзей, поэтому лично меня, приехав в наш старый двор, обнаружить очень легко.

Нужную улицу я нашла относительно быстро, вот только пейзаж на ней сильно отличался от картины, нарисованной папенькой. Рынка не имелось, вместо него громоздился бетонный девятиэтажный монстр, исчезли деревянные бараки, на их месте тоже выросли дома. Я сначала приуныла, но упорно продолжала катить вперед. Внезапно перед глазами возникла школа – не «самолетик» современной постройки, а здание из красного кирпича – такие возводили в столице в начале пятидесятых годов. Приободрившись, я нажала на газ, повернула налево, направо, снова налево и не сдержала радостного вопля. Вот же он, низкий, широкий дом, на углу висит небольшая мемориальная доска: «В этом здании с 1948 по 1955 г. жил и работал видный деятель культуры В.М. Тараканов», а рядом пустует железная корзиночка – очевидно, в нее предполагалось класть цветы.

Я вышла из машины и стала внимательно осматривать фасад. Никакой вывески не видно, впрочем, отсутствует и пельменная, первый этаж занимает библиотека.

Решив изучить пейзаж получше, я вытащила фотографию. Судя по всему, девочка сидит на подоконнике первого этажа дома, расположенного напротив. Если встать чуть левее, то здание должно находиться за моей спиной… Но, увы, сейчас там громоздилось строение из светлого кирпича, совершенно не похожее на жилой дом. У входа золотом горела табличка «Медицинский центр». Наверное, ранее тут и стоял дом, но его снесли, жители разъехались кто куда, а на образовавшемся пустыре возвели поликлинику, трансформировавшуюся в наши непростые капиталистические времена в коммерческое предприятие.

На меня напало уныние. Сначала я расстроилась, но потом встряхнулась и вновь обратила свое внимание на здание, где теперь располагалась библиотека.

Так, если ориентироваться по снимку, то вывеска «Холодок» заканчивалась около водосточной трубы, дальше должны идти ставни.

Что ж, труба вот она, на том же самом месте. Я подошла вплотную к стене и обнаружила в ней ржавые железки. Пальцы нащупали холодный металл, я уставилась на порыжевшие подушечки. Горячо! Я явно вижу остатки петель, на которых двигались ставни. Значит, Ленинид не ошибся и ничего не перепутал.

Пальцы снова дотронулись до штырьков…

Дверь библиотеки распахнулась, наружу вышла довольно полная женщина со старомодным начесом на голове.

– Позвольте полюбопытствовать, – вежливо, но твердо заявила она, – что вы ищете под нашими окнами?

– Просто стою, – мирно ответила я. – А что, нельзя?

– Нет.

– Почему?

– У нас дорогие книги!

– Я на них не покушаюсь.

– Тогда зачем изучаете подход к хранилищу?

– Разве за этим окном не квартира?

– А в чем дело? – заволновалась женщина.

– Но раньше тут висели ставни…

– Верно. А вы откуда знаете?

– Вы помните железные створки? – обрадовалась я.

– Конечно, – кивнула библиотекарша. – Их еле-еле срезали. Помнится, рабочие очень ругались. Но с какой стати вы интересуетесь ставнями? Откуда про них знаете? Знакомы с Теодорой Вольфовной?

Я старательно улыбнулась.

– Меня зовут Виола Тараканова, под псевдонимом Арина Виолова я пишу детективы.

– Майя Леонидовна, директор библиотеки, – машинально представилась дама. Потом осеклась и совсем иным тоном воскликнула: – Погодите! «Гнездо бегемота»!

– Верно, это одна из моих книг.

– У нас ее зачитали до дыр, – по-детски радостно сообщила Майя Леонидовна. – Ой, что же я вас на пороге держу! Входите, пожалуйста! Чай, кофе? Девочки, скорей сюда, смотрите, какая радость! Бегите живенько, взбодрите чайничек.

Можно я не стану описывать вам церемонию встречи писательницы Виоловой с работниками читального зала и абонемента? Хорошо хоть в простор­ных хоромах не имелось ни одного посетителя.

Около часа я терпеливо отвечала на вопросы библиотекарш. Долго ли пишется книга? Почему ваяю детективы, а не занимаюсь настоящей литературой? Правда ли, что все мои сюжеты взяты из жизни? Имею ли мужа? А деток? Ой, бедняжка, почему не хотите рожать? Кого читаете? Любите готовить? Какой пирог? Клюквенный? Дайте скорей рецептик…

В самый разгар «пресс-конференции» на пороге просторной кухни, где происходило действо, возник трясущийся от старости дедушка и дребезжащим голоском, без всякой агрессии, мирно поинтересовался:

– Девоньки, чегой-то у вас перерыв не вовремя, до обеда еще два часа. Нам подождать или как?

«Девочки», самой младшей из которых явно стукнуло шестьдесят, всплеснув руками, побежали на рабочие места, и мы с Майей Леонидовной остались вдвоем.

– Еще кофейку? – засуетилась директриса. – Прямо праздник сегодня! Не балуют нас писатели своим вниманием, уж и не помню, когда последний раз приходили.

– Давно тут библиотека открыта? – стала я осторожно прощупывать почву.

– Она здесь всегда была, – закивала Майя Леонидовна.

– А мне казалось, ранее в помещении работала пельменная «Холодок».

– Верно, мы находились левее, – бойко ответила начальница, – занимали всего сорок метров. Затем письма жильцов дома возымели действие, пельменную, слава богу, прикрыли, ее помещение отдали нам.

– Почему «слава богу»? – прикинулась я идиоткой. – По-моему, очень удобно, когда рядом находится предприятие общественного питания. Можно не готовить, не думать о продуктах – зашел, поел, никаких забот.

Майя Леонидовна закатила глаза.

– Виола Ленинидовна, милая! Да ведь тут просто шалман гудел! Жуткое место! Крики, песни! Одно название «Пельменная», а на самом деле распивочная, место встречи сброда – алкоголиков, уголовников. Марьина Роща, увы, издавна имела славу хулиганского района, и пресловутый «Холодок» был здесь своеобразным центром. Бедная Теодора Вольфовна… Вот уж кто пострадал больше всех! Угораздило же ее выйти замуж за Валерия Павловича. Хотя, говорят, любовь зла.

– Кто такая Теодора Вольфовна? – вылетел из меня новый вопрос.

Майя Леонидовна прищурилась, потом шутливо погрозила мне пальцем.

– Ох, Виола Ленинидовна… Мне книги Арины Виоловой, хоть они и несерьезное чтение, очень нравятся. Я все сообщения о вас в газетах изучаю и сейчас понимаю: новый детектив пишете, да?

– Верно, – кивнула я, – похоже, вы проницательны без меры.

– И след привел к Валерию Павловичу?

– Не знаю, кто он такой, – честно призналась я. – Но у меня есть фото, вот смотрите. Еще я в курсе, что квартира за железными ставнями принадлежала некоему Прыщу.

Майя Леонидовна задумчиво принялась перебирать снимки, потом отложила тот, где были запечатлены две девочки.

– Боюсь ошибиться… – пробормотала она.

– Вы знаете школьниц?

– Ну… стопроцентной уверенности нет… Очень похожи… Старшая Марина. А вот как ее сестру звали, не вспомню. Такое имя простое… Оля? Нет. Маша? Хотя… Катя! Да, Екатерина, точно! Марина и Катя. Старшую дочку мать, очень романтичная женщина, назвала в честь поэтессы Цветаевой.

– Майя Леонидовна, – взмолилась я, – умоляю, расскажите подробно, пока ничего не понимаю!

– Попытаюсь, – кивнула директриса. – Вы только учтите, много лет прошло, могу вспомнить не все подробности.

Глава 17

Майя Леонидовна с самого рождения обитала в доме, где находилась библиотека. Ясное дело, она знала многих жильцов близлежащих зданий, а когда, получив соответствующее образование, сама стала работать в библиотеке на выдаче книг, и вовсе перезнакомилась с большинством обитателей района.

В советские годы купить в магазине нужную литературу могли далеко не все. Произведения некоторых авторов – Пикуля, например, – были в остром дефиците, и если все же удавалось заполучить заветный том, то к нему в нагрузку следовало прихватить сборник стихов какого-нибудь Пупкина под бодрым названием «Широко шагает рабочий класс». О том, чтобы раздобыть детективы Агаты Кристи или Чейза, люди даже не мечтали. Малоинтересный журнал «Звезда Востока», в котором, как явствует из названия, публиковали произведения авторов из Средней Азии, раскупался в одно мгновение только потому, что после поэм и романов о сборщиках хлопка и зверствах басмачей в 1920 году, в самом конце имел рубрику «Зарубежный детектив». Еще криминальные романы печатали журналы «Смена», «Подвиг» и «Искатель», но купить их было практически невозможно. Не лучше ощущали себя и те, кто любил классику и современных романистов, работавших в духе Льва Толстого и Федора Достоевского. Журнал «Дружба народов», опубликовавший прозу Булата Окуджавы, смели с прилавков за один час. А «Москва», где появился труд Булгакова «Мастер и Маргарита», так и не дошел до киосков, его получили лишь счастливые подписчики, да и то не все, множество экземпляров элементарно разворовали на почте. При этом учтите, что подписаться на нужное издание тоже было делом непростым. В организациях квитанцией на «Новый мир» радовали лишь особо отличившихся сотрудников, да и то после того, как лучшие кадры оплатят годовой абонемент на газету «Правда».

Впрочем, и среди газет имелись малодоступные, любимые, такие, как «Вечерняя Москва» с желанным кроссвордом и программой телепередач и «Литературная газета» (или, просто и ласково, «Литературка») с ее последней страницей, на которой регулярно выступали лучшие юмористы и сатирики.

Книги в семьях берегли. Фраза «Иван Иванович взял у нас третий том из собрания Чехова и не отдал» звучала более драматично, чем «Иван Иванович предал Родину». В «стенках», на самом видном месте, около добытых в тяжелом бою хрустальных бокалов производства братской Чехословакии и фарфорового сервиза «Мадонна», сделанного в Германской Демократической Республике, теснились шеренги томов, в основном у всех одинаковые – «зеленый» Чехов, «голубой» Куприн, «серый» Лев Толстой, «оранжевый» Майн Рид, «коричневые» Бальзак и Золя… Впрочем, цвет переплетов мог меняться. Совсем шикарно, например, смотрелось собрание сочинений Горького, в суперобложке с фотографией хмурого Пешкова. Книгами гордились, их не давали читать малознакомым людям из боязни лишиться томика, и уж совершенно невозможно было разрешить ребенку принести в школу, на урок литературы, «Войну и мир» или «Мцыри» из домашнего собрания. Кстати, украсть книгу считалось не слишком зазорным.

Теперь понятно, почему в СССР были столь распространены библиотеки? Ими пользовались учащиеся, их родители и пенсионеры, последние частенько просиживали в читальных залах, «глотая» новинки в толстых журналах. Самым лучшим посетителям, особо себя зарекомендовавшим, многолетним знакомым, библиотекари могли сделать царский подарок: вечером, в девять часов, после закрытия читального зала, товарищу давали журнал на дом со строгим приказом принести его утром, к открытию. Вечер и ночь вы могли провести, слившись в экстазе с обожаемым «Новым миром» или «Дружбой народов».

Библиотеки были не только местом, где обменивали книги, там общались с единомышленниками, встречались с писателями, организовывали кружки и студии.

Книгохранилище, где трудилась Майя Леонидовна, а в те годы просто Майечка, не являлось исключением. Маленькая зарплата компенсировалась возможностью всегда иметь под рукой любимые книжки и огромным кругом общения. Те, кто полагает, что в библиотеку приползают лишь старики, ошибаются. К стойке, за которой восседала Майя, частенько подходили молодые люди, и мужа себе девушка нашла именно среди читателей.

Из толпы посетителей Майя особо выделяла двоих – милую, интеллигентную Теодору Вольфовну Блюм и слегка странноватого историка Федора Сергеевича Константинова.

Теодора обожала любовные романы, вещь, еще более редкую в советской действительности, чем детективы. При почти полном отсутствии новинок Теодора утешалась Бальзаком, Мопассаном, Золя и советской литераторшей Людмилой Уваровой. Майя ничего не знала о семейной жизни Теодоры, но считала ее одинокой, справедливо полагая, что замужняя женщина не станет просиживать часами в библиотеке.

Очень скоро Блюм превратилась в активистку, потом она стала на общественных началах приводить в порядок каталог. Ласковая, приветливая, всегда более чем просто, но опрятно одетая Теодора ни разу не обмолвилась ни словом о своей семье. Вернее, она весьма охотно рассказывала о своих родителях и даже о дедушке с бабушкой, но о муже и детях молчала, следовательно, их и не имелось. И потом, каждый день, ровно в шестнадцать часов, Теодора входила в библиотеку и сидела в ней до закрытия. Ну какой супруг потерпит подобную вольность? Теодора была таким же постоянным атрибутом книгохранилища, как ящики, в которых находилась картотека, или бюст Ленина при входе.

Федор Сергеевич Константинов тоже прибегал в библиотеку почти ежедневно. Он жил напротив, буквально в двух шагах, и позволял себе некоторую вольность в одежде – приходил в домашнем, чем смущал Майечку. Старый историк внешне походил на сумасшедшего, хоть и являлся профессором, известным ученым, примерным семьянином и отцом двух девочек. Стоило послушать, с каким выражением Федор Сергеевич просил Майю:

– Милая барышня, дайте мне литературу вот по этому списку.

Кстати говоря, в отличие от некоторых несознательных людей Константинов никогда не задерживал книг. Если профессор заболевал, тогда с пакетом в библиотеку приходила его жена Розалия, очень приятная дама, большая любительница поэзии, весьма романтичная особа.

Как-то раз Майечка набралась наглости и попросила Федора Сергеевича выступить перед читателями с лекцией. Константинов не отказал. Мало того, что он потратил два часа, растолковывая легенды и мифы Древней Греции, так еще и не пожалел времени на подготовку к выступлению – подобрал и принес слайды, продемонстрировал их собравшимся.

У Константинова, как уже говорилось выше, было две дочки. Младшую Майя почти не видела, зато старшую, Марину, ежедневно – та очень любила сидеть на подоконнике, смотря вдаль.

Времена стояли идиллические, об организованной преступности люди ничего не слышали, квартира Константиновых находилась на первом этаже, но никаких решеток там и в помине не имелось. Марина маячила на подоконнике и зимой, и летом. В холодное время года рама была закрыта, а вечером Розалия задергивала плотные шторы. Но, уходя домой и запирая двери библиотеки, Майя чувствовала на своей спине чужой взгляд и машинально оборачивалась. Улица пустовала, в окнах дома напротив кое-где горел свет, а у Константиновых всегда было темно (Розалии не нравились посторонние взоры, которые случайные прохожие бросали в ее комнаты). Но Майя понимала: Марина сидит на подоконнике, и это она сейчас глядит на библиотекаршу.

Шло время. Майя, стремительно сделав карьеру, стала директором. Теодора, слегка постарев, по-прежнему проводила каждую свободную минуту в библиотеке, Константинов старательно работал, писал монографии, Марина не потеряла привычку мечтать на подоконнике. Ни в чем плохом девочка замечена не была. Если Майя Леонидовна, приметив хрупкую фигурку на улице, приветливо махала рукой и говорила: «Здравствуй, деточка», то Мариночка вежливо отвечала: «Добрый день». Сама она, будучи очень хорошо воспитанной девочкой, разговора не начинала. В библиотеке Марина не бывала, зато ее младшая сестричка, став школьницей, иногда забегала за учебной литературой.

В общем, ничто не предвещало несчастья, гром грянул буквально с ясного неба.

В начале мая, как раз после своего дня рождения, Майя Леонидовна пришла на работу первой и села в крохотном кабинетике. На дворе стояла редкая для Москвы теплая, безветренная, сухая погода. Столичные жители радовались непривычному теплу уже неделю, и Майя Леонидовна не являлась исключением – она открыла окно кабинета, которое выходило не на улицу, а во двор, и принялась перекладывать бумажки на столе.

Внезапно послышались громкие голоса, потом крик. Майя Леонидовна покачала головой и вышла в коридор. Она предположила, что по библиотеке носятся здоровенные лбы-школьники, которых можно было бы считать взрослыми, если бы не их поведение.

Но в подведомственном учреждении оказалось пусто, вопль летел с улицы. Директор вышла на крыльцо и увидела невероятную картину. По узкому тротуару бежал Федор Сергеевич Константинов, облаченный в пижаму и домашние тапки, в правой руке профессор сжимал длинный брючный ремень.

– Убью! – вопил всегда корректный ученый. – Насмерть! Мой принц! Это она! Теперь понятно! Больше некому!

Майя Леонидовна ахнула. Но тут из подъезда дома напротив выскочила Розалия в криво застегнутом халатике и кинулась за супругом. Через пару шагов со ступней Розалии соскользнули шлепки, но женщина, не обратив на это внимания, понеслась дальше босиком.

От вида дамы Майя Леонидовна совершенно обалдела. Пробежка ученого в пижаме выглядела, конечно, по-идиотски, но профессор и в библиотеку мог притопать в ней или в разных тапках. А один раз и вовсе случился конфуз. Как-то зимой Константинов, заявившись за литературой, снял в гардеробе пальто, спокойно повесил его на вешалку, вошел в зал и… услышал взвизг библиотекарш.

– Что случилось? – начал ошарашенно оглядываться профессор. – Я напугал вас?

– Э… э… – забормотала красная от смущения Майя Леонидовна, – э… в общем… простите, конечно… но вы забыли надеть брюки.

Федор Сергеевич уставился на свои ноги, обтянутые серо-голубыми кальсонами с трогательно болтавшимися у щиколоток завязочками, потом схватился за голову и спешно ретировался. Так что рассеянность ученого переходила все границы, но была известна, поэтому вид историка в пижаме не потряс Майю. Но, глянув сейчас на Розалию, она испытала шок.

Не успела директриса переварить увиденное, как профессор, покачнувшись, упал на тротуар. Жена бросилась к мужу.

– Помогите! – заорала она. – Врача!

Возле Константинова стала собираться толпа. Майя Леонидовна сбегала к телефону, вызвала «Скорую» и ринулась на улицу.

Напомню, что дело происходило давно, москвичи, не знавшие перестройки, перестрелки и капиталистических отношений, были менее боязливы и более социально активны, чем ныне, «Скорая» ездила по городу, еще практически не знавшему, что такое пробки, а автолюбители, услыхав тревожно воющий глас сирены, мгновенно пропускали машину с «мигалкой».

В общем, «Скорая» прибыла быстро, профессора положили на носилки и увезли. Майя повела рыдающую Розалию домой.

Собственно, директриса думала передать даму дочерям и уйти – Майя Леонидовна совсем нелюбопытна. Она женщина интеллигентная и хорошо понимает, что посторонний человек при стрессовой ситуации в семье является ненужным раздражителем.

Дата добавления: 2015-05-08