Функциональная теория 2 страница

ние других потребностей. Следовательно, будучи организо­ванной системой, виды телесной деятельности могут описы­ваться, анализироваться теоретически и сравниваться толь­ко в терминах институтов. Но существует широкая сфера совместного исследования методами биологии, психологии и теории культуры, охватывающая специально устроенные и организованные виды деятельности, такие как спорт, иг­ры, танцы и празднества, где культурно регламентирован­ная мышечная и нервная деятельность является самоцелью. Уже имеются работы, посвященные игре и рекреативной де­ятельности, в которых даны некоторые ответы на вопросы, связанные с этой проблематикой. Внимательное чтение хо­рошо известной книги К. Грооса и интересной работы И. Хейзинги ²³ показывает, насколько я могу судить, что большая часть проделанной авторами работы отвечает на­шим основным методологическим требованиям по двум ос­новным принципам, а это, во-первых, постановка проблемы включения деятельности в культурные институты и, во-вто­рых, анализ игры и рекреативной деятельности сквозь призму их обучающей ценности, их функции подготовки к освое­нию хозяйственных навыков, а также их связь с физиологи­ческой потребностью, которую можно обозначить как по­требность в искусстве.

6. Развитие. Этот пункт указывает, что полный дескрип­тивный анализ культуры или ее теоретическое осмысление обязаны спроецировать всю палитру культурных процес­сов и продуктов на протекание жизненного цикла индиви­да или же в тех случаях, когда имеется существенная раз­ница людей разных классов, каст и социального статуса, — на индивидуальный жизненный цикл представителей этих групп. Большинство этнографических отчетов дают описа­ние таких фаз жизненного цикла, как младенчество, де­тство, зрелость и старость. С теоретической точки зрения следовало бы сделать упор не на обобщенное описание каждой из этих фаз, а скорее на способ, которым индивид постепенно осваивает навыки, овладевает языком и други­ми символическими средствами культуры, вовлекается в постоянно расширяющийся круг институтов, полноправ­ным участником которых он становится по достижении

²³ Гроос К. «Игры животных» (1896) и Хейзинга Й. Homo Ludens. (1938).

зрелости и обретении своей доли прав гражданина племе­ни. Сюда относится проблематика, ныне разрабатываемая как «культура и личность»²⁴.

Мы настаиваем, что этот пункт — самый подходящий для рассмотрения племенных систем обучения и социализации и что изучение этих вопросов в большой мере состояло бы в детальном и всестороннем осмыслении того, как развива­ющийся организм постепенно принимается в те или иные институты. Такое осмысление показало бы, что большая часть обучения дифференцирована в соответствии с инсти­тутами. Основы символического знания, первые начатки обобщающего взгляда на мир, знакомство с обычаями, вла­стью и этическими нормами происходит в семье. Позже под­росший ребенок включается в группу своих товарищей, где он вынужден дальше интенсивно учиться подчиняться, сле­довать обычаям и нормам этикета. Став участником сотруд­ничающей хозяйственной группы, или военного общества, или следующего возрастного класса, он получает специфи­ческое трудовое и хозяйственное обучение. Наиболее драма­тические фазы обучения, несомненно, включаются иногда в церемонии инициации. Но постепенное и все время ус­ложняющееся обучение племенной жизни — процесс непре­рывный, понимание которого даст нам ключи к постижению фундаментальных вопросов организации, технологии, зна­ний и верований.

J. Гигиена. Для начала нам нужно было бы связать эту проблему со всем, что в остальных рубриках касается благо­получия организма. Поэтому санитарные меры, о которых говорилось выше, могут быть проанализированы здесь с точки зрения местных воззрений на здоровье и магические опасности. Помимо этого, от этнографа требуется зафикси­ровать здесь минимум элементарных здравых представле­ний о гигиене, правилах, определяющих необходимость

²⁴ «Культура и личность» — направление в американской антрополо­гии, ставившее во главу угла исследование культурной обусловленно­сти индивидуальной психологии; в конце 1930-х и в сороковых годах антрополог Ральф Линтон и психоаналитик Абрам Кардинер вели семинар под этим названием в Колумбийском университете, разраба­тывая понятие культурно специфичного «базового типа личности» и проводя сопоставления воспитательных практик в разных культурах. Начало этому направлению было положено ученицей Ф. Боаса Рут Бе­недикт («Patterns of culture» (1934)).

покрытия тела одеждой и обнажения, представлений об утомляемости, избежании опасностей, несчастных случаев, а также об имеющемся в любой культуре некотором перечне домашних снадобий. В самых примитивных обществах этот аспект культурных ответов на органические нужды в огром­ной степени зависит от верований в ведьм и в колдовство, то есть в магическую силу людей и их определенные действия, способные причинять вред здоровью человека. Мы обсудим этот вопрос полнее, когда речь пойдет об анализе формиро­вания таких верований.

Если мы посмотрим, как построено изложение в этой главе, то обнаружим, что сравнение двух рядов — биологи­ческих потребностей и культурных ответов — не потребо­вало никаких гипотез или выдумывания из головы хотя бы и конструктивных теоретических положений. Мы просто взяли два набора эмпирических фактов, сопоставили их друг с другом и сделали несколько выводов — индуктив­ных и опять же строго эмпирических. В нашем анализе биологические потребности — это естественнонаучно уста­новленные факты. Мы определяем их прямой отсылкой к нашему понятию жизненно необходимой цепочки актов, то есть того минимума физиологического детерминизма и физиологической активности, который должен быть включен в любую культуру. Включение этих последова­тельностей в деятельность всех индивидов, затрагивающее большинство видов деятельности и обеспечивающее восп­роизведение достаточного числа индивидов для поддержа­ния нормальной плотности населения, мы определили как биологическую потребность. При этом говорить о биологи­ческих потребностях в терминах физиологических и эко­логических факторов возможно лишь относительно всего сообщества в целом или его культуры. Утверждение о том, что биологические потребности должны быть удовлетворе­ны в рамках любой системы организации общества и вся­кой культуры, означает, что какой бы ни была окружающая среда — в арктической зоне или в тропиках, в пустыне или в степи, на маленьком острове или в непроходимых джунг­лях, — везде люди должны быть защищены от вредных или истощающих тело физических воздействий, должны нахо­диться в определенном диапазоне температур, иметь воз­дух для дыхания, пищу для питания и воду, чтобы утолить жажду.

В нашем списке и в приведенных выше определениях культурных ответов мы опять-таки лишь собрали вместе на­блюдаемые этнографией факты. Рассмотрев под индуктив­ным углом зрения культурные формы поведения, от самых примитивных до самых высокоразвитых, мы обнаружили, что все физиологические процессы стандартизованы, то есть им придана некая форма, определяемая конечным результа­том, и что они сопряжены с аппаратом искусственно создан­ных приспособлений, непосредственно привязанных к ана­томии и физиологии человека и к целям его деятельности. Как мы убедились, все культурные ответы — это результат коллективного действия, которое подчинено набору тради­ционных правил.

Описывая характер культурных ответов на каждую из биологических потребностей, мы обнаружили, что не суще­ствует простого и узконаправленного аппарата, нацеленно­го, скажем, исключительно на удовлетворение голода или всецело предназначенного для продолжения рода, обеспече­ния безопасности или поддержания здоровья. На деле мы сталкиваемся с цепочками взаимосвязанных институтов, каждый из которых может, в принципе, появиться под руб­рикой ответа на любую потребность. Еще раз отметим с удовлетворением, что наше понятие института дает нам за­конную единицу для анализа. И все же проблема вовлечен­ности множества различных институтов и отсутствие одно­значного соответствия между биологической потребностью и институциализованным ответом на нее требует отдельно­го комментария.

В ходе анализа нам пришлось ввести еще одно понятие. Мы обнаружили, что виды человеческой деятельности могут быть классифицированы по их типу, предмету и спе­цифической цели. При этом везде можно найти элементы экономического интереса и хозяйственной организации, влияния обучения, регулирования обычаем или законом, а также политической власти. Эти четыре инструменталь­ных потребности (инструментальные императивы) оказы­ваются основными четырьмя типами деятельности, отправ­ляемыми в рамках семьи, возрастного класса, клана, группы сотрудников или секретного общества.

Нетрудно показать, что два типа анализа — анализ функ­ций и анализ институтов — тесно связаны между собой. Вер-

немея назад и посмотрим на схему, изображающую структу­ру института. Помимо хартии, деятельности и функции, мы видим три важнейших и вполне осязаемых составляющих: личный состав, нормы и материальный аппарат. Если мы не ошибаемся, то поддержание и приведение в действие мате­риального аппарата, правила собственности, технологии производства и обращения непременно должны сопровож­дать все такие системы организованных видов деятельно­сти. Равным образом и личный состав должен обновляться и заменяться, подобно материальным орудиям. А следова­тельно, обучение в форме направления физиологических процессов, общеобразовательной передачи норм и учениче­ства заключено уже в самой структуре института. Понятие нормы подразумевает некоторую кодификацию, а также фактор принуждения, побуждающий людей соблюдать нор­мы и предотвращать отклонения от норм. А главная идея в организации и предписании норм — идея власти, наряду с дифференциацией деятельности и полномочий. Следова­тельно, политическая структура тоже может быть выведена из анализа нашей схемы.

Что касается хартии и функции, пока что у нас имеются не все элементы для построения этих концептов. Хартия это, прежде всего, фрагмент обычного права, опирающийся на ретроспективные мифологические элементы традиции. Мы описывали хартию как определение, данное некоторой груп­пой цели и значению института, который она образует. От­сюда видно, что для более четкой сформулировки понятия хартии, а также понятия кодификации норм, от нас требует­ся полное понимание роли символизма в культуре. К этому пункту вскоре нам придется обратиться. Что же касается функции, то мы определяли ее как удовлетворение потреб­ности. До сих пор мы проанализировали только биологиче­ские, или базовые, потребности и лишь указали на неизбеж­ность возникновения производных, вторичных, или инстру­ментальных, императивов или культурных потребностей. Ясно, однако, что понятие функции в приложении к некото­рому институту в целом относится, скорее, к типу научного анализа.

Это возвращает нас к уже упомянутому вопросу: ни один институт нельзя функционально связать с какой-нибудь од­ной базовой потребностью или даже, как правило, с какой-

нибудь одной простой культурной потребностью. Присмот­ревшись к фактам, мы поймем, что беспокоиться по этому поводу не следует. Культура не является и не может являть­ся моделью для стандартных специфических ответов на спе­цифические биологические потребности. Культурный ответ содержит дополнительные, вспомогательные элементы, и этого факта уже достаточно, чтобы показать, что порожде­ние и поддержание определенных проникающих в структу­ру всех институтов инструментальных элементов лучше всего подходит для удовлетворения некоторого набора по­требностей в целом.

Наиболее показательный тому пример — семья. Мы всегда в первую очередь связываем институт семьи с по­требностью сообщества в продолжении рода. Хотя уже то простое соображение из области биологии, что младенец полностью зависит от своей первичной общественной сре­ды и что такая зависимость сохраняется долгое время, дол­жно привести нас к заключению, что естественная двуполая группы, состоящая из мужчины и женщины, создается не только для размножения, но и для обеспечения длительно­го ухода за потомством и его воспитанием. Поскольку они вынуждены производить эти биологические или частично биологические действия в тесном контакте и в пределах од­ного и того же замкнутого пространства, потребность в без­опасности, комфорте и движении будет удовлетворяться тем же материальным аппаратом и той же системой обыча­ев и правил, которые формируют окружающую среду как основу для продолжения рода. Таким образом, семья как группа всегда образуется на почве продолжения рода, но по принципу смежности и соприкосновения целый ряд по­требностей — питание и те, что касаются здоровья, чистоты и телесного комфорта, — будут удовлетворяться заодно в рамках организации дома и семьи. Следовательно, в каж­дом домашнем хозяйстве мы обнаружим и систему хозяйст­венных видов деятельности, и распределение властных полномочий, тогда как процесс обучения ребенка оказыва­ется лишь оборотной стороной процесса удовлетворения его первичных потребностей, его защиты и управления ран­ними этапами его физиологического развития. Столь же ясно и то, что группа организованных в местную группу (муниципию) соседей заинтересована в правовом аспекте продолжения рода, особенно в плане ухаживания и следо-

вания таким этическим установлениям, как санкциониро­ванные магическими верованиями виды воздержания, за­преты инцеста и адюльтера.

Снабжение даже в самых примитивных племенах тоже во многих отношениях нельзя рассматривать как дело иск­лючительно отдельного домохозяйства, потому что в нем участвует муниципия, а иногда и более широкие группы. Нетрудно показать, что любая такая более широкая группа, вроде клана или племени в политическом смысле, не могут быть поставлены в однозначное соответствие одной какой-либо базовой или инструментальной потребности. Полити­ческая организация и такие действия, как оборона, нападе­ние или многолюдные собрания племени, разумеется, требу­ют обеспечения питания, размещения и защиты от преврат­ностей погоды. Поэтому и клан, и возрастную группу, и воо­руженные силы или совет племени мы должны рассматри­вать, установив целый спектр императивов и потребностей, которые удовлетворяются в процессе успешной деятельно­сти данного института. Даже если мы обратимся к очень сложным специализированным институтам, выкристалли­зовавшимся на самом высшем уровне развития культуры, а именно к группам по роду занятий, мы убедимся, что их часто невозможно определить в терминах одной простой специфической функции. Очевидно,-что, например, банков­ская система прежде всего предназначена для кредитования, управления инвестициями и капитализации предпринима­тельства. Однако она одновременно является и обучающим институтом, так как обучение в любой культуре составляет неотъемлемую часть деятельности любого института. Рав­ным образом в каждом институте имеется некоторый мини­мум специализированных правил и норм, составляющих традиционную основу каждодневной рутинной жизни. Сле­довательно, имеется правовой, а значит, и политический ас­пекты каждого банковского института. С другой стороны, если мы рассмотрим какую-нибудь специфическую потреб­ность, мы непременно обнаружим целый ряд разных органи­зованных групп для ее удовлетворения. О здоровье, напри­мер, даже в нашем обществе заботятся не только врачи и младший медперсонал в больницах, которых можно было бы определить как медицинские работники, организован­ные в группу на основе научной медицины в качестве хар­тии. Наряду с ними существуют еще группы, исповедующие

излечение верой, приверженцы Христианской науки²⁵, ин­туитивные остеопаты ²⁶, психоаналитики, пропагандисты свежего воздуха, холодной воды, сыроядения или загорания, обычно готовые излечить любой недуг своим универсаль­ным средством.

Значит ли это, что функция института не может быть определена вовсе? Отнюдь нет. Для определения основной неотъемлемой функции организованной системы видов де­ятельности необходимо вычленить сущностную природу этих видов деятельности и связать ее со вспомогательными функциями. Например, семья, как мы неоднократно подчеркивали, является общественной единицей для про­должения рода. Однако поскольку продолжение рода в культуре включает в себя обучение, для чего требуется хозяйственная и материальная база, все это обеспечивает­ся в рамках организации домохозяйства. Следовательно, мы имеем право утверждать, что произведение на свет, он­тогенетическое и культурное развитие молодого поколе­ния, а также их обеспечение необходимыми материальны­ми средствами и должным общественным статусом — все это входит в функции дома как семейно-хозяйственной группы. Можно сказать то же самое короче: сырье новых организмов семья перерабатывает в полноценных граждан племени или нации. Это определение подходит для всех человеческих обществ. Применительно к полевой работе оно требует описания наблюдаемых фактов в качестве от­вета на вопрос, как это происходит, а также дает основу для кросс-культурного сравнения.

Основная неотъемлемая функция муниципии состоит в организации соседей ради совместной деятельности по ор­ганизации контроля, эксплуатации и защите поселения и его территории. Такое определение влечет за собой необ­ходимость анализа, включающего четкое определение гра­ниц, описание прав собственности на земельные участки вкупе с хозяйственной и культурно установленной класси-

²⁵ Christian Science — секта, основанная Мэри Бейкер-Эдди (1821-1910). Доктрина «Христианской науки», использующая элементы хри­стианского вероучения, предлагает средства духовного и телесного исцеления.

²⁰ Остеопатия — направление в медицине, преимущественно исполь­зующее воздействие руками терапевта на скелет и мускулатуру па­циента.

фикацией земель, а также обзор видов деятельности, связан­ных с этими землями. А значит, нам следовало бы изучить основные способы добывания пищи, такие как собиратель­ство, охота, рыболовство, земледелие и содержание домаш­них животных. Раскрывая данное определение в наблюдае­мых фактах, мы должны были бы обратить внимание еще и на распределение властных функций и на правовые нормы муниципии, поскольку они координируют и определяют де­ятельность составляющих локальную группу домохозяйств. Равным образом необходимо исследовать местные мифы, согласование магических, религиозных и рекреативных празднеств, а также и формы художественного творчества с учетом того, что локальная группа является носителем традиции и учреждает, оплачивает и организует эти виды деятельности, получая от них определенную пользу.

Как мы можем убедиться, хотя наши определения и представляются на первый взгляд «смутными, пресными и бесполезными», на самом деле они лишь сжатые формулы, заключающие в себе пространные предписания по организа­ции полевых наблюдений. А это и есть критерий качества научного определения. Определение должно быть, прежде всего, призывом к научным образом схематизированному и направленному наблюдению эмпирических фактов. Оно должно кратко очерчивать самую общую мерку для явле­ний, которые встретятся в каждой наблюдаемой области. Таким образом, будучи задуманы в функциональной перс­пективе, а потому обладая максимальной предсказующей силой и детерминизмом, такие определения полезны равно и для сопоставления этнографических фактов, и для их об­наружения. Предсказующая ьила функционального подхода состоит вовсе не в том, что он точно предсказывает, как бу­дет решена данной культурой некая данная проблема. Не претендуя на это, функциональный подход показывает, что если данная проблема производна от биологической необхо­димости, условий окружающей среды и природы культур­ного ответа, она универсальна и с категорической необходи­мостью должна быть решена.'

Мы можем утверждать, что функция племени как поли­тической единицы состоит в организации силы для поддер­жания порядка, защиты и нападения. Очевидно, что выра­жение «поддержание порядка» подразумевает некий мини­мум судебных функций, то есть орган или органы власти,

представляющие собой суд и организацию для приведения в действие правовых норм. Функция возрастных групп со­стоит в согласовании, в процессе развития, физиологиче­ских и анатомических характеристик и их трансформации в культурные категории. Функция ассоциаций состоит в преследовании специфических целей, интересов или иде­алов посредством ad hoc организованной группы, специфи­ческий инструментарий и деятельность которой направле­ны на общую задачу. В группах по роду занятий основную неотъемлемую функцию составляет применение навыков и технологий, а также обучающая, властная и связанная с правом деятельность. Лишь весьма поверхностный и не­образованный антрополог или социолог узрел бы в таких определениях «совершенно бесполезные», по причине сво­его чрезвычайно общего характера и расплывчатости, фор­мулы. Их полезность зависит от того, как каждое общее по­ложение или понятие будет воплощено в конкретные про­блемы, что мы показали на примере нашего определения муниципии и что способен проделать любой этнолог на лю­бом другом примере.

Вероятно, читателю, знакомому и с исследованиями культуры, и с естественнонаучными принципами, ясно, что понятие функции — изначально описательное понятие. Мы могли бы сказать, что, вводя это понятие, мы предлагаем но­вый эвристический принцип, подчеркивающий абсолютную необходимость некоторого дополнительного типа исследо­вания, рн состоит в рассмотрении способов, при помощи которых определенные культурные приспособления, формы организации, обычаи и идеи, с одной стороны, расширяют спектр возможностей человека„а с другой — налагают на по­ведение человека определенные ограничения. Вкратце, фун­кционализм — это рассмотрение того, что такое культура как некое определяющее начало, с точки зрения тех прибав­лений, которые она обеспечивает для индивидуального и коллективного жизненного стандарта.

Так мы, возможно, могли бы опровергнуть часто повто­ряемый критический аргумент, гласящий, что установле­ние функции явления культуры всегда состоит лишь в том, чтобы показать, как это явление работает. Как констатация факта это совершенно верно. Как обвинение в методологи­ческом грехе это просто вскрывает низкий уровень эписте­мологической мысли антропологов. Возьмем простейший

пример. Функционалист при описании вилки или ложки стал бы настаивать, что нам нужна информация о том, как они используются, как они связаны с застольными манера­ми, правилами сотрапезничества, особенностями приго­товления пищи и материальным аппаратом совместного приема пищи — столом, тарелками, скатертью и салфетка­ми. А когда противник функционализма стал бы возра­жать, что, в конце концов, существуют такие культуры, где ни вилок, ни ложек, ни ножей не применяют, а потому и функция ничего не объясняет, нам осталось бы лишь ука­зать, что объяснение, для научно мыслящего ученого, со­стоит в наиболее адекватном описании некоторого слож­ного факта. Такая критика функционализма, основанная на якобы его неспособности доказать, почему именно такая форма барабана или трубы, столового прибора или теоло­гического понятия превалирует в данной культуре, возни­кает из донаучного стремления к обнаружению первоначал или «подлинных первопричин». Еще проще увидеть это стремление в настойчивом поиске «истоков происхожде­ния» или «исторических причин», в туманных просторах недокументированного и незафиксированного в письмен­ных источниках исторического прошлого или эволюцион­ных начал людей, не оставивших после себя ни истории, ни следов их эволюции. Само собой разумеется, история, как мы неоднократно отмечали, ничего не объясняет, пока не показано, что данное историческое событие было вполне научно обусловлено, и мы можем это подтвердить на осно­вании хорошо документированных данных. Чрезвычайно часто в этнологии и истории охота за «подлинной перво­причиной» проходит в совершенно ничем не определенных и никем не картографировайных сферах гипотетического, где отвлеченная мысль свободна блуждать, не обременен­ная фактами.

Вот пример вилки как орудия для перемещения куска твердой пищи с тарелки в рот. Понятно, что как только мы определили ее функцию в пределах доступных наблюдению культур, мы de facto получили максимум данных о ее «пер-воистоке». И вот этот торжественный и важный для исто­рии человечества момент определения происхождения вил­ки — ибо историк и эволюционист обычно приходят в глубо­кое волнение по поводу именно таких банальностей вроде происхождения вилки, барабана или чесалки для спины —

обязан в большой мере тем же самым силам, что поддержи­вают этот инструмент, его использование и функцию в ныне живущих культурах. Поскольку, как можно показать, фор­ма, функция и общий контекст вилки в трапезе как культур­ном явлении остаются в сущности одними и теми же, где бы мы ни встретили наличие вилки, единственная разумная ги­потеза по поводу ее происхождения — предположение, что у истоков вилки стоят те задачи, которые этот инструмент способен выполнить. И опять же, если бы нам пришлось изучать диффузию вилки или иные ее исторические при­ключения, неужели мы должны были бы выдвинуть абсурд­ное предположение о том, что вилка может использоваться в условиях, которые делают ее употребление совершенно неадекватным, то есть никак не связанным с некоторыми индивидуальными или коллективными потребностями, или же все-таки мы сделали бы резонный вывод, что историче­ские судьбы вилки можно научным образом обобщить при помощи следующей формулы: вилка приходит туда, где она нужна, и изменяет свою форму и функцию в соответствии с новыми потребностями и местными сопутствующими культурными факторами.

Презрительное отношение к понятию функции как к че­му-то по сути тавтологичному и, следовательно, неприме­нимому мы разоблачим как своего рода леность ума, обра­тившись к самым сложным достижениям нашей культуры. Возьмите, к примеру, самолет, подводную лодку или паро­вую машину. Разумеется, у человека нет ни потребности летать, ни потребности находиться в компании рыб и пере­двигаться в среде, к которой он не приспособлен анатоми­чески и физиологически. Следовательно, определяя функ­ции любого из этих изобретейий, мы не можем осмыслять их устройство и работу в перспективе метафизической не­обходимости. В интересах научного описания и теории единственное, что может сделать разумный исследователь культуры, это показать связь этих изобретений с уровнем знаний, целями, а также теми видами деятельности, кото­рые становятся возможны благодаря этим изобретениям и тем воздействиям, которые оказывают расширившиеся возможности человеческого тела на структуру и существо­вание культуры в целом. Реально мыслящий разумный ис­торик использовал бы здесь тот же самый подход функци­оналиста. Он не смог бы сосредоточиться на «форме»

и пренебречь «функцией». Ему пришлось бы работать с яв­лением во всей его целостности, обращая внимание на все определяющие факторы его формы и на все релевантные следствия его постоянного и систематического использо­вания в культуре.

Таким образом, мы начинаем приближаться к рассмотре­нию природы производных потребностей в человеческих культурах. Это понятие означает, что культура предоставля­ет человеку дополнительные возможности, способности и силы. Это означает также, что значительное расширение сферы деятельности человека, превышающие его врожден­ные способности, накладывает ряд ограничений. Иными словами, культура налагает на человеческое поведение де­терминизм особого типа.

Глава 11 Природа производных потребностей

ТЕПЕРЬ нам нужно более точно определить, что собой представляют эти производные потребности, или, как мы будем называть их дальше, культурные императивы, связан­ные со стремлением человека расширить пределы собствен­ной безопасности и удобства, опробовать и освоить новые способы движения, увеличить его скорость, изобрести ма­шины для разрушения и для созидания, снабдить себя мощ­ными защитными приспособлениями и соответствующими средствами нападения. Если верно наше понимание произ­водных потребностей или культурных императивов, во всех культурных ответах заключены определенные новые типы поведения, столь же строго обязательные и неизбежные, как любая жизненно необходимая цепочка актов сама по себе. Иными словами, нам нужно показать, что люди должны со­трудничать в рамках хозяйственной деятельности, устанав­ливать и поддерживать порядок, обучать каждого нового растущего члена сообщества и применять средства для обес­печения всех этих видов деятельности. Нам нужно показать, как и где осуществляются эти виды деятельности и как они сочетаются между собой. После чего, чтобы прояснить иерархию потребностей и процессы их образования, нам по­требуется показать, как хозяйственная деятельность, позна-

ние, религия и механизмы права, обучения и художествен­ного творчества прямо или косвенно связаны с базовыми, то есть физиологическими, потребностями.

Начнем со строгой обязательности производных куль­турных императивов и их детерминизма. Род людской в це­лом и каждый индивид в любом обществе изначально — голые организмы, безоружные, беззащитные и лишенные каких бы то ни было приспособлений. Анатомические дан­ные человека в сравнении с другими животными несколько ограничены в своих возможностях. Человеку недостает природой данного оружия — когтей, клыков, ядовитых же­лез. Его зубы недостаточно хороши для перегрызания дре­весины или раскалывания камня, а руки не вполне пригод­ны для рытья земли или умерщвления добычи. В замену этому человек изготовляет острые и тяжелые орудия, спо­собные настигнуть даже дальнюю цель. Он изобретает инс­трументы, чтобы рыть, умерщвлять или ловить добычу на земле, в воздухе и в воде. Он заимствует у животных мех и делает ткань из растительных волокон. Преимущества этой постоянной эксплуатации окружающей среды себе на поль­зу столь же очевидны, сколь и необъятны. Но очевидна и цена, которой оплачивает человек эти преимущества: до­полнительный детерминизм его поведения. Он должен тру­диться, знать, как это делается, и рассчитывать на помощь своих товарищей.

Дата добавления: 2015-05-08