Подражание английскому воспитанию вождей в Третьем рейхе

Их восхищение... распространяется на наши паблик-скул, которым... приписывают роль... возложенную на эти школы [«на-полас»]. Так что в будущем вождями нацистов станут лишь самые лучшие люди.

Дж. У. Тейт*⁸⁰, наставник британской паблик-скул. 1937

Британские почитатели своих подражателей из «наполас»

Организаторы «наполас» — национально-политических воспи­тательных заведений — из гиммлеровских СС сознательно следова­ли образцам английских элитарных паблик-скул⁴³⁰. Ими создава­лась структура с жесткой иерархией, с суровостью, возведенной в принцип, суровостью ради «закалки воли». «Строго авторитарная... система... приучает повиноваться и приказывать», в результате это­го формируются будущие вожди. Таким образом они «рассчитыва­ли воспитать отличительное качество колониальных господ: холод­ное чувство превосходства». Сдержанность и замкнутость. «Чув­ство расового превосходства и политическая последовательность должны были создать новый слой вождей»⁴³¹.

После прихода Гитлера к власти «официальное прославление [британских] паблик-скул теми, кто был близок к нацистской партии, приобрело самый бурный характер и стало безоговороч­ным». Взаимное осознание своего избирательного сродства настав­никами паблик-скул (masters) и их нацистскими коллегами было

*⁸⁰ Тейт Джон Уилсон (действ, в 1914-1938).

не случайным. Так, систему воззрений преподобного Дж. Уэллдона, главы паблик-скул Харроу в 1881—1895 гг., самого красноречивого, самого упрямого и самого твердолобого проповедника британской империалистической этики среди всех наставников элитарных паб­лик-скул, в Англии аттестовали буквально как «геббельсизм» (sic) — правда, не столько расчетливый, сколько наивный (со всей «партий­ной пристрастностью, монотонностью, упрощениями и решительно­стью, с умопомрачительными банальностями»). Этот директор считал интеллектуальные критерии худшими из возможных при выборе кан­дидатов на должности в империи. Для него значение имела не культу­ра, а готовность действовать, «превосходство в активности... — каче­ства... которыми отличаются англичане и особенно мужчины из паб­лик-скул»; он прославлял также наследственные дарования англичан, культивировавшиеся в паблик-скул: прагматизм и находчивость⁴³².

С самого возникновения Третьего рейха британские воспитате­ли расы господ встречались со своими нацистскими подражателя­ми (которые впоследствии самым радикальным образом превзош­ли своих учителей) и в полной мере сознавали, что воспитание гитлеровской элиты производилось по образцу воспитания элиты английской. Англичане сразу же дали положительную оценку дея­тельности своих немецких коллег. Так, директор паблик-скул в Лоуэстофт, обращаясь к своим британским читателям, назвал гит­леровские «наполас» «Public Schools in Germany»⁴³³.

Соответствующие сравнения с британскими паблик-скул сделал и сам Гитлер в «Речи, посвященной Англии», от 30 января 1941 г.⁴³⁴ Альфред Розенберг говорил о необходимости воспитывать прежде всего характер (об этом пишет его британский биограф Роберт Се­сил в книге «Миф о расе господ»⁴³⁵) — само слово «характер», упот­ребленное им, уже указывает на следование традициям британских паблик-скул. Кроме того, один из наставников паблик-скул, отда­вая должное национал-социалистскому воспитанию будущих вож­дей и младших руководителей, заявлял: «Нельзя умолчать... что в Германии нет места для интеллектуалов, для слишком впечатли­тельных и сложных натур, тормозящих развитие массы»; «отбор отсеивает чувствительных учеников, склонных к самокопанию»⁴³⁶. (Ханс Гримм, торговец, мечтавший о создании расы господ, в 1938 г. говорил, что стоит обращать внимание «не столько... на асоци­альную частную жизнь прекрасных душ где-то там, сколько на ис­тинных вождей и на народы вождей». А почитатель Розенберга Ген­рих Гертле утверждал, что образцом для подражания должна стать Британия: «величайшие строители мирового государства — самые далекие от искусства люди: англичане»⁴³⁷.)

Обергруппенфюрер СС Гейсмейер также отмечал параллели меж­ду английской и немецкой воспитательными системами. В англий­ских паблик-скул (а до них — в Спарте) он видел образец «строгого коллективного воспитания, формирующего тип», образец, переда­ющийся из поколения в поколение, образец «расового единства как такового». В 1938 г. этот эсэсовский авторитет заметил, что «воспитательные средства и задачи [британских паблик-скул]... уме­стны и в наших заведениях»⁴³⁸. А ведь именно как обергруппенфю­рер он не мог не знать, и притом совершенно точно, какие задачи ставят перед собой прирожденные властители из СС и какие мето­ды применяются для их решения. Правда, этот эсэсовский автори­тет не использовал выражений вроде «английские наполас». Уолтер Струве, историк из США, описывавший гитлеровские «наполас», также не обмолвился, что в их основу были положены британские образцы. Но зато англичанин, наставник паблик-скул, Кристофер Сидгвик в 1937 г. заявил, что к «тому времени, когда парни из «напола» Бакнанга начнут командовать,... национал-социалистс­кие правители будут обладать здравым смыслом в той же мере, в какой его приписывают британским офицерам, то есть станут на­стоящими белыми «пака»-сахибами»⁴³⁹.

Под здравым смыслом будущих фюреров нацизма, обучаемых в «наполас», наставник Тейт явно имел в виду «здоровое националь­ное чувство». Во всяком случае, говоря о наумбургской «напола», он отмечал именно те черты, которые были характерны для анг­лийских паблик-скул: «Наполас под патронатом СС, элиты... при­дают больше значения телу и характеру, чем умственным способ­ностям»⁴⁴⁰. «Высокопоставленный офицер СС... сказал, что их цель состоит в том, чтобы парни обязательно вели себя как солдаты. Точно так же в Англии инспектор в актовый день скомандовал бы «играть игру»⁴⁴¹ [«игру», укрепляющую тело, военизированную, на­правленную на сохранение imperium]. Их [будущих нацистских фюреров] восхищение здоровым национализмом этой страны [Ан­глии] распространяется и на нашу систему паблик-скул; считается, что она играет ту же роль в жизни [британской] нации, какую дол­жны играть эти школы [нацистской элиты] в жизни германского рейха. Так что в будущем вождями нацистов станут лишь самые лучшие люди. Небесам ведомо, сколько там уже воспитано будущих Гитлеров»⁴⁴².

Однако, конечно, не одним небесам было ведомо, на что ориен­тировался тот единственный Гитлер, выстраивая свою политику. «Сила англичан в том, что они со спокойной душой дают народу [только] то, что ему понятно», — заявлял он. Следовательно, Адольфа

Гитлера восхищала эта черта англичан⁴⁴³. Ведь «всякая профессор­ская наука опустошает. Она уводит прочь от инстинкта, человека отучают к нему прислушиваться... И если бы мир... был отдан на произвол немецкого профессора, вокруг нас ходили бы... одни кре­тины...» «Интеллект? У нас его так много, что с ним одни трудно­сти!»⁴⁴⁴ «Мы, немцы, слишком много думаем. [Интеллект] отравил наш народ», — жаловался Йозеф Геббельс. А Адольф Гитлер делал следующий вывод: «Какое счастье для правителей, когда люди не думают! Думать следует только при отдаче или исполнении прика­за, в противном случае человеческое общество не могло бы суще­ствовать»⁴⁴⁵. «Мне нужны брутальные натуры... примитивные при­родные задатки к развитию примитивной жестокости, силы воли. Сопротивляемость человека — одна из черт характера»⁴⁴⁶. И имен­но нацистский воспитатель напомнил англичанам в 1938—1939 гг., что задолго до Гитлера, отодвинувшего умственное начало на тре­тью позицию, «доктор [Томас] Арнольд, отец британских паблик-скул... уже ставил интеллектуальные способности на третье место»⁴⁴⁷. Апологет нацистской педагогики Теодор Вильгельм (1906—?) хва­лился, что «наполас ближе всего стоят к британским паблик-скул», и обещал: «За несколько лет мы догоним британские паблик-скул»⁴⁴⁸. Догнали и перегнали...

«Основополагающая черта английской культуры — культивиро­вание силы воли...» Даже язык Англии называли языком «безжало­стного акта воли». «Поэтому при обучении английскому языку глав­ная задача — ввести учеников в англосаксонский мир»⁴⁴⁹. Написав­ший это воспитатель будущих фюреров с удовлетворением конста­тировал, что «английские... гости предпочитают самые коричневые из коричневых школ — наполас»⁴⁵⁰.

И это соответствовало правде. В Английском королевском ин­ституте международных отношений в 1938 г. был сделан доклад о «воспитании будущих вождей нацистов», в котором отмечалось, что нацистские заведения «во многих отношениях построены по образцу наших английских паблик-скул». «Все их... воспитание направлено на то, чтобы прививать им убежденность в их превосходстве над други­ми — превосходстве в физической силе... прививать веру в непобе­димость их нации». Англичане по достоинству оценили и слова од­ного «пылкого... молодого национал-социалистского наставника», заявившего, что он презирает «времена, когда немцы были в состо­янии использовать лишь свой ум». «Мы хотим действия — и именно его принес национал-социализм»⁴⁵¹ (т. е. национал-социализм при­нес как раз ценности, традиционно дорогие и любимые для британ­ской элиты со времен их муштры в паблик-скул). Докладчик, мистер

Роувен-Робинсон, высказал также такое суждение о «наполас»: «Выс­шие руководители этих школ [раньше связанные с СС\... — это все в высшей степени славные люди, великие личности...»⁴⁵². Пожалуй, слиш­ком «великие» для «простой» человечности.

Определяя функцию школ Адольфа Гитлера, прежде всего исхо­дили из общих принципов дисциплины и послушания, но для этой функции был также нужен институционно-исторический образец. И сам Гитлер нашел его в английских паблик-скул. (Один из вос­питанников паблик-скул, Б. Оден, так вспоминал о времени, про­веденном в одном из этих учебных заведений: «В школе я жил [как] при фашистском режиме».)⁴⁵³ Его «рейхсбауэрнфюрер» Вальтер Дарре получил английское воспитание в паблик-скул. Гитлеровс­кий министр иностранных дел Риббентроп желал, чтобы и его сын получил такое же воспитание. Роберт Лей тоже предпочитал не­мецким кадетским заведениям соответствующие британские шко­лы: ведь «Англия со своей итонской системой... построила мировую империю»⁴⁵⁴. Подобное признание сродства воспитания своих буду­щих вождей и британской элиты со стороны Роберта Лея, рейхсляй-тера по вопросам организации, вполне соответствовало высоким оценкам нацистской системы со стороны англичан. Мало того, что уже в 1934 г. будущие британские вожди (из паблик-скул Регби) посетили потсдамскую «напола» — за этим последовали встречные визиты представителей «наполас» и других английских паблик-скул. При этом подразумевалось, что такой обмен будет происходить только с «нордическими партнерами, которые должны предохранить Гер­манию от... войны на два фронта», однако речь шла не только об оборонных задачах — партнеры становились «образцами в строи­тельстве мировой империи»⁴⁵⁵. Среди наставников паблик-скул, ин­спектировавших гитлеровские «наполас» (уже с 1936 г. находившие­ся под патронатом обергруппенфюрера СС Августа Гейсмейера⁴⁵⁶), было широко распространено мнение, что «наполас» являются воп­лощением того, в чем (согласно вильгельмовским, а позже нацист­ским идеологам) немцы должны были брать пример с Англии. (При­чем в то время, когда было сделано это замечание, вся «воспита­тельная власть» в «наполас» уже давно осуществлялась эсэсовца­ми.) Наставник паблик-скул Тейт так оценил воспитание новой расы господ: «Тот, кто критикует английские паблик-скул... тем самым критикует и английский характер, и точно так же нельзя разделять военную направленность этих школ и установку всех нем­цев при нынешнем режиме»⁴⁵⁷.

По словам Раушнинга, Гитлер заявлял, что создание расового единства требует духовного нивелирования⁴⁵⁸. (Как уже говорилось,

и сам Гитлер сравнивал «наполас» с английскими паблик-скул⁴⁵⁹.) Во всех структурах его движения (как и в английских элитных вос­питательных заведениях) считалось желательным, «чтобы молодежь — или вообще кто бы то ни было» — отвергал «чтение книг по истории даже для развлечения»⁴⁶⁰.

Чувствительных мечтателей принуждают подавлять свое воображение.

Эдвард Мэк. «Паблик-скул»

Если англичане не доверяют искусствам, а также большей части наук и не знакомятся с ними, они поступают совершен­но правильно. Ведь на этом равнодушии зиждется их моральное величие.

Редьярд Киплинг

Примат воли над воображением

«Всеобщее образование — это самый разрушающий... яд, изоб­ретенный либерализмом... Для каждого сословия... существует только одно образование... Мы будем последовательны и даруем широким массам низших сословий благодать неграмотности»⁴⁶¹, — утверждал Гитлер. Особую неприязнь у него вызывали специалисты и специ­альные знания⁴⁶² (такие же чувства еще до Гитлера испытывала и британская элита).

Намерение Гитлера путем селекции вывести человека, который «владеет своим телом, своими мышцами и нервами так же хорошо, как людскими массами»⁴⁶³, вполне отвечает духу и установкам бри­танской идеологии; как, впрочем, и следующее программное заявле­ние Гитлера: «Мне не нужно интеллектуальное воспитание... Знание только испортит мою молодежь... Но учиться повелевать им придет­ся непременно»⁴⁶⁴. Если бы все эти идеи не нашли свое воплощение в Британии, последователи Ницше в Германии вряд ли смогли бы создать столь мощную и хорошо организованную систему образова­ния, построенную на теоретических рассуждениях своего кумира. Отбор «властителей» (как в рыцарском ордене) по критериям «само­дисциплины и жертвенности» (вернее, готовности приносить в жер­тву других), «властителей» суровых, бесстрастных и готовых претво­рять волю к власти в реальность, уже давно практиковался в воспи­тании английской элиты и без ницшевского «Заратустры». Хотя имен-

но у Ницше Гитлер мог перенять мечту о том, что в его «орденсбур-гах вырастет молодежь, от которой содрогнется мир»⁴⁶³, избранный Гитлером «педагогический» путь к исполнению этой мечты букваль­но повторял британскую практику паблик-скул: «Моя педагогика сурова. Слабость надо выбивать из учеников»⁴⁶⁶.

Только война, объявленная британцами гитлеровской Германии, помешала английским и гитлеровским воспитателям элиты продол­жать выражать взаимное восхищение, только война заставила немцев отказаться от признания, что воспитание ее вождей первоначально строилось по британским образцам. В действительности некоторые установки британских паблик-скул и немецких школ Адольфа Гитле­ра были противоположными по своей сути, и, в конечном счете, они и привели к разрыву отношений между этими воспитательными уч­реждениями. Так, в Британии во имя сохранения великой империи будущих вождей учили повиноваться и действовать, а не думать. Для защиты немецкого среднего класса от грозившей ему пролетаризации уместно было пойти дальше: не просто (и еще в большей мере, чем в Британии) принуждать массы к повиновению, но еще и муштровать их низших руководителей так, чтобы они «думали кровью».

Роберт Сесил, британский историк немецкой версии мифа о расе господ, дал точное определение этой реалии национал-социализма — умолчав, однако, о том, насколько сильное влияние на немцев оказал пример британской расы господ: «Большинство национал-социалистов испытывало ужас перед интеллектуальной деятельно­стью»; «Не следует изучать что-либо только ради самого предмета изучения»⁴⁶⁷. На самом деле подобный мещанский антиинтеллек­туализм имел в Англии (в том числе и по британским оценкам) гораздо более древнюю традицию, чем в Германии. Немецкое ниц­шеанство у себя на родине не оказало столь длительного воздей­ствия, как английский утилитаризм в Британии — где уже в тече­ние двух веков считалось неприличным (и считается по сей день) называть себя интеллектуалом. Примат мышц над духом — несмот­ря на бюргерское понятие о воле как о средстве избежать «зараже­ния» «бледностью от мыслей», и несмотря на идеи Ницше и лозун­ги о «духе как противнике души» — стал установкой немецких «элит» намного позже, чем в Англии. К тому же в английской среде эта идея укоренилась несравненно глубже, чем в немецкой. В Герма­нии ницшеанская враждебность к образованию в течение несколь­ких поколений оставалась чем-то нетипичным и маргинальным, тогда как англичане непрестанно на практике демонстрировали свое неприятие интеллектуализма. Интересно, что в английском языке не существовало и не существует слова «образование», которое под-

разумевало бы формирование человека, личности с помощью ин­теллектуальной и эстетической культуры. В немецком же понятию «образование» соответствовало слово «Bildung», которое было вы­теснено из обиходного языка только в Третьем рейхе. (Тем более в Англии не существовало понятия об «образованном классе» как о социологической категории.)

(В этой ситуации ничего не меняет популярная острота Марку-зе: «Третий рейх не убил немецкий идеализм, а только похоронил его»⁴⁶⁸. В действительности немецкий идеализм совершил самоубий­ство.)

Интеллектуалы-критики находились в Англии на положении маргиналов уже более чем за век до того, как в Германии утвердил­ся тоталитаризм «здорового национального чувства». Именно в ус­тах англосакса утверждение: «в Германии давно существует глубоко укоренившийся и популярный антиинтеллектуализм»⁴⁶⁹ — говорит о самодовольном невежестве его автора. Как раз в «образцовой» Англии такие мыслители, как Мэтью Арнольд и Джон Стюарт Милль, ссылались на Германию Гумбольдтов как на противопо­ложность своей родине, где господствовала мещанская бездухов­ность. А в гитлеровской Германии молодым немцам внушали, что они должны брать пример с Англии⁴⁷⁰.

Точно так же, как, например, Шопенгауэр отвергал «пресную» нормальность, так и нацистские «фёлькише чувство и воля» (т. е. экстремизм мелкого буржуа) не могли терпеть никакую «чрезмерно рахвитую индивидуальность». Ведь ее героическая творческая ге­ниальность несовместима с бюргерством — с мещанством, которое с величайшим напором и бесцеремонностью пробивает себе дорогу в «реальной жизни». А «гениальным бюргером» слыл именно Гитлер⁴⁷⁰³.

Как английский, так и немецкий вариант филистерства неумолимо враждебны по отношению к вечной борьбе избранно­го меньшинства за человеческое достоинство и интеллекту­альную свободу.

Мэтью Арнольд

Примат нормального над гуманным

Для антидуховного «филистерства у нас в английском языке нет термина... возможно, потому, что сам этот феномен у нас в боль-

шом избытке. Из всех народов именно английский стал самым не­доступным для идей, самым нетерпимым по отношению к ним... Поскольку англичане прекрасно обходятся без идей, они и прези­рают тех, кто поднимает шум вокруг этого предмета», — отмечал Мэтью Арнольд еще в 1865 г.⁴⁷¹ Подобная критика филистерства в устах англичанина — уникальная для того времени — связана с вли­янием, которое оказал на Мэтью Арнольда немецкий идеализм (и не только идеализм Гумбольдта)⁴⁷². Поскольку начиная с XVIII в. Анг­лия превыше всего ценила здравый смысл (если не сказать «здоро­вое национальное чувство» нацистов), англичане осуждали немец­кий идеализм как непрактичный и высмеивали его, называя фанта­зией⁴⁷³. «Англоязычный мир до самой середины XIX в. в очень сла­бой мере усвоил философский идеализм... Да, все недоступное ра­циональному анализу отвергалось как суеверие или как что-то бес­смысленное и незначащее»⁴⁷³³.

Немецкие же классики — возражая в том числе и признанным авторитетам — в эпоху «бурных гениев», напротив, настаивали на том, что никто не вправе распоряжаться творческим субъектом, лич­ностью, свободной и независимой в своей творческой гениальности. То, что нацисты — а до них и англичанин Дизраэли — считали «на­родом», во времена немецкой классики, к примеру, Шопенгауэр, воспринимал как чернь, как филистеров, как массу «нормальных людей», враждебных гению. Ведь именно нормальности —- всему, что позже окрестят «здоровым национальным чувством» — Шопен­гауэр желал поражения в борьбе с гениальностью: пусть мир пред­ставления победит мир воли⁴⁷⁴. Он знал, что тяга к познанию вызы­вает ненависть филистеров. Но если на такую тягу есть «спрос, они превратят это в принудительный труд». Они настаивают на «ре­альном»; идеальное нагоняет на них скуку. «Апофеоз филистер­ства —...величайшая проблема». Шопенгауэр обращал внимание и на фельдфебельское «сбивание спеси» с интеллекта⁴⁷⁵. Ханс Гюн-тер, гитлеровский популяризатор расизма, напоминал о ценнос­тях и перспективах, которые давал именно средний класс (имея в виду нордическую кровь), и о том, что филистерство «подготовит хорошую расовую почву для нацистов»⁴⁷⁵³. Он оказался как нельзя более прав.

У Джеймса Родса, например, тоталитарная гегемония среднего сословия ассоциировалась с филистерством, изображенным в «Степ­ном волке» Германа Гессе⁴⁷⁶. А романтик Эйхендорф уже в «Поэти­ческой [sic] войне с филистерами» говорил об «исконном праве людей... вести посев нового человечества», веря, что «лишенная мышц», неанглийская Германия уже избавилась от филистеров,

презрительно бросив им: «Сгиньте, я вас бесконечно презираю»⁴⁷⁷. Немецкий романтик Клеменс Брентано дает «филистерам» более развернутую характеристику. «Они всегда болтают о "немецкос-ти"... Англичан... они любят только ради фунтов стерлингов.., [Фи­листерство — это когда] человек должен думать: чего ему хватает — того с него и хватит, и это все,., остальное — глупость... Так возник обычай и соединился с пристойностью, и породил приличное... С тех пор как храбрость... и [истинные] герои опочили под земными сво­дами... вместо героизма... появились воинское подчинение, дис­циплина... Они хотят, чтобы люди любили собственный кафтан, и ради этого раздали им одинаковые кафтаны»⁴⁷⁸.

(«Мнения не будут опасны для государства», — иронизировал другой немецкий романтик Людвиг Тик, — едва только поэзия как глупость будет признана безобидной. «Умы будут подавлены»; ведь ум «сомневается... в реальности, приличной, целесообразной, в насто­ящей реальности». Будьте снисходительны, «прошу вас: посмотри­те же на быт, на домашние, бюргерские добродетели»⁴⁷⁸³.)

Позже, в 1936 г., ныне забытый Ойген Винклер (1912—1936) в полной мере ощутил на себе, что означает окончательно созревшая агрессивность среднего класса, класса обывателей: «Новое и злове­щее обнаруживают себя... в духе гниющего мещанства, в духе ка­зарм, в духе, от которого задыхаешься»⁴⁷⁹. Это было сказано за не­сколько лет до массовых удушений в газовых камерах. Путь же в газовые камеры вел через восхваление тех, кто насаждал жесткость: «Жизнь жестка, и лишь тот, кто жёсток сам, заставит ее подчи­ниться... жёстко давать и брать, пока не победишь... в наших рядах нет неженок»⁴⁸⁰. И насколько логически обоснованным было это неприятие чувствительности гуманистов и идеалистов, в 1943 г. показал феномен «Белой розы» Софи Шолль и Ханса Шолля — студенческой группы Сопротивления, вдохновлявшейся традиция­ми немецкого идеализма, Гельдерлина, Новалиса и Гете⁴⁸¹.

Нацизм осуществил «филистерскую цензуру» гениальности, на­званную в Англии 1897 г. «клеймом приличия»: «Любой мелкий борец за приличия узурпирует право решать безнравственны ли Байрон и Шелли». Как полагали, именно из-за «тупого патриотиз­ма и грубого высокомерия таких борцов за приличия во всем мире и ненавидят Англию»^4Ш. На самом же деле, среди отчаявшихся «почтенных» немцев (когда-то их именовали филистерами) подоб­ная «социальная дисциплина» находила немало сторонников и под­ражателей.

Англичан... в их ограниченном самоупоении... — исходной точке их желаний и действий... не смутит никакое универ­сальное знание...

Карл Петере

Мы... пройдем через все... стадии воспитания, чтобы на­учиться владеть миром, и станем на равных с нашими заморс­кими двоюродными братьями, уже владеющими миром... [это произойдет] тогда,...когда мы будем похожи на них. Фридрих Ланге, 1899/1904

Подражание отказу от культуры ради сохранения власти

Немецкие классики вызывали у педагогов «гитлерюгенда» еще большую головную боль, чем английские романтики у наставни­ков паблик-скул Великобритании. Ведь для прежней гуманисти­ческой культуры Германии, для классицизма и романтизма ис­ключительность гения и нормальность филистера были противо­положностями, исключавшими одна другую⁴⁸². Призывы немец­ких классиков как людей образованных (например, у Гете: «Да будет высшим счастьем для детей Земли только индивидуаль­ность»), «желание как можно выше поднять личное начало — это цель, которая противостоит фёлькише чувству и желаниям и от­рицает их», — уверял не один нацистский школьный наставник. Немецкие «наполас» должны были покончить с подобными тео­ретическими условностями в культурных представлениях, унасле­дованных подрастающей немецкой элитой. Выразители «фёльки­ше» взглядов добивались этого еще в кайзеровские времена. Так, в 1899 г. некий Фридрих Ланге заявлял: следование британским образцам, усвоение «духа джентльменов... приведет к тому... что с течением времени образованных людей [среди немцев] будет все меньше... Напротив, мы пройдем через все стадии... воспитания, чтобы научиться владеть миром, и станем на равных с нашими заморскими двоюродными братьями, уже владеющими миром... [это произойдет] тогда, когда мы станем похожи на них»⁴⁸³. Одна­ко именно немцы, движимые идеализмом образованных людей, во время первой мировой войны протестовали против того, чтобы «нам с жестами пророков и в качестве пропуска в будущее навя­зывали всю программу, какую осуществляет английская бездухов­но-брутальная политика силы — навязывали, даже не показав опоз­навательного знака "made in England"»⁴⁸³³. Такой образованный

идеализм, безусловно, был невыносим как для нацистской Герма­нии, так и для имперской Англии.

Даже во время первой мировой войны, при кайзере Вильгель­ме II, зависимость немецкого общества от английской модели была настолько очевидной, что это не могло не вызывать критику. «Не­мецкий дух подвергся довольно сильной англизации, пристрастил­ся к ней», — заявлял социолог Макс Шелер. «По крайней мере, эта война может способствовать началу процесса де-англизации». Как бы не так! На самом деле англосаксонская утилитаристская пропа­ганда, направленная против традиций немецкого идеализма, в кон­це концов достигла своих целей при нацистах. В качестве примера можно привести гитлеровского идеолога в сфере образования Эрн­ста Крика, который требовал «полного уничтожения «высокого мира» идеализма и всех «высоких» ценностей образования [Bildung]». По мнению этого школьного наставника (ставшего при нацистах ректором Гейдельбергского университета), традиционную немец­кую гуманистическую культуру следовало заменить «реалистичес­ким образованием»⁴⁸³⁰.

Перед британскими паблик-скул не стояла проблема, как изжить традиционную духовность у молодежи из английского истеблиш­мента (или из усиливающейся буржуазии), лишь отдаленно сравни­мую с духовностью немецкой. В Англии практически никогда не было разговоров об уровне духовной культуры. Английская гумани­стическая литература и вообще духовная жизнь для британской эли­ты никогда не играли такой роли, как немецкая литература и куль­турная жизнь для влиятельных элит Германии — в противополож­ность «образцовому» этосу Сесила Родса, позже изучавшемуся даже в гитлеровском Союзе немецких девушек. В Британии уже при под­готовительном обучении (на которое ориентировались воспитатели немецких вождей нацизма) сознательно и систематически, самым методичным образом подавлялась именно автономия личности, имен­но гениальность индивида-творца. Для британского истеблишмента самореализация креативной личности никогда и ни в какое время не была культурным идеалом. Своих Байронов, своих Шелли этот ис­теблишмент систематически превращал в изгоев. Такое подавление всего, что так восхищало в Англии немецких классиков и романти­ков, подавление интереса ко всему человеческому, присущего гению какого-нибудь Шекспира, — все это было ценой, которую империа­листическая Англия с величайшей готовностью платила за воспита­ние своих вождей, за их способность покорить мир.

В свою очередь в Германии, сотрясаемой кризисами, образован­ная буржуазия почти безоговорочно отказалась от привычного ей

идеала гуманистической самореализации (в свое время возникшего в качестве, так сказать, «мятежа» против догм двора и церкви) — отказалась, чтобы, мобилизовав мелкобуржуазный конформизм в форме национал-социализма, избежать собственного деклассиро­вания и пролетаризации. Буржуазия Центральной Европы, ощу­щавшая близость экономического кризиса и, в частности, пани­чески боявшаяся потерять свой статус, смотрела на гуманистичес­кое культурное наследие как на балласт, мешающий ей защищать интересы своего класса. Такая ситуация порождала агрессивность в обществе⁴⁸⁴ — вплоть до того, что люди были готовы к смерти и убийству. И тут — в качестве приема обороны в классовой борьбе — возникала идея направить классовую зависть в другую сторону — в сторону расовой борьбы. Идеология расовой борьбы формирова­лась прежде всего с помощью инстинктов и лишь во вторую оче­редь с помощью рациональных аргументов. Национальная, «фёль-кише» политика в этот период рассматривала «яд интеллектуализ­ма, либерализма» (как это уже давно повелось в Англии) как угрозу для власти и ассоциировала его чуть ли не с «господством чер­ни»*^ в этой ситуации социальный инстинкт самосохранения ве­лел буржуазии пожертвовать доводами разума. Необходимо было согласиться на «мышление кровью», ставшее частью официальной идеологии Третьего рейха. Страх буржуазии потерять свой статус заставил ее пожертвовать и свойственной образованным людям гор­достью наследием классиков с их традиционным уважением к ра­зуму. В результате обращение немцев к английской модели — не обремененной идеализмом образованности — оказалось совершен­но естественным.

Во время этой агонии немецкого образованного бюргерства Эрнст Вильгельм Эшман* с особой настойчивостью рекомендовал немец­кому обществу, уже уставшему от гуманизма и демократии, англий­ские методы формирования вождей — именно в силу британской антиинтеллектуальности. Эшман заявил, что он не уверен, является ли отставание английских студентов первого семестра от немецких** (или французских) студентов недостатком⁴⁸⁵. «Пространство духов­ного [в Англии] не так обширно, как на континенте»⁴⁸⁶. Эту столь точную констатацию Эшман подал как пример для подражания.

Английское начальное образование в середине XIX в. было худ­шим в Западной Европе — правительство давно уже не интересова-

* Эрнст Вильгельм Эшман (1904—?) — нем. писатель, философ и историк куль­туры.

** До 1917 г. в Англии степень доктора вообще не присуждалась. Желающие получить ее вынуждены были отправляться в другие страны, например, в Гер­манию (прим. автора)^шъ.

лось образованием как таковым, а островной этноцентризм прида­вал ему ограниченность. (Так, в 1914 г. в Кембридже история Евро­пы — кроме древнегреческой и римской — вообще не входила в программу экзаменов для младших курсов.) Но в Германской им­перии недостатки английского образования расценивались именно как «основа расовой гордости и тем самым — как основа неисто­щимой национальной энергии [англичан]». Англоманы вильгель-мовских времен понимали, что объективное восприятие мира и своего положения в нем вряд ли может пойти на пользу нацио­нальным интересам народа, нацеленного на завоевание мирового господства⁴⁸⁷. Напротив, в период стабилизации Веймарской рес­публики немецкий англист-гуманист Вильгельм Дибелиус увидел в «недостатке способности к образованию» у английского народа не достоинство, а изъян: «Слабо развитая интеллектуальность — черта, характерная именно для Англии, вследствие которой народным иде­алом может стать джентльмен без какого-либо налета интеллекта»⁴⁸⁸.

Видный британский историк Тревельян писал об отношении англичан к народному образованию следующее: «Обучение народа — это причуда, подходящая для усердных иностранцев... которым недостает нашего превосходства в характере и нашего положения в мире». Англичанин Г. Спенсер утверждал, что «преподаватель физ­культуры... по всей вероятности является... смесью филистера и варвара»⁴⁸⁸³. Именно подобные качества вызывали зависть в импе­риалистической Германии. Карл Петере с удовлетворением отме­чал, что в Англии «даже в университете... в основном учат футболу, крикету и гребле, а спортивная ловкость преподавателя ценится выше, чем образованность»⁴⁸⁹; учащиеся же пребывают в «наивном неведении... насчет всего, что не относится к Англии»⁴⁹⁰. И уж если английское воспитание отражало «здоровый» мир английской бур­жуазии⁴⁹¹, значит, такое воспитание обязательно должно было ис­целить и недуг грядущего социального деклассирования немецкого бюргерства.

Ведь те, кто еще в первую мировую войну гордился своим гума­низмом, заявляя, что «быть немцем —...значит серьезнее отно­ситься к духу, чем к жизни»^491а, теперь начали воспринимать гума­низм, в том числе и гумбольдтовский, как тягостное бремя. Как бремя героического императива, а то и как почву для появления таких нарушителей дисциплины и порядка, как брат и сестра Шолль, которые восемь лет спустя выступили со своей «Белой розой». Осо­бое недовольство вызывала гумбольдтовская традиция немецкого университета: «немецкому университету до сих пор [1935 г.]...не хватало... воспитательного элемента», т. е. муштры. Ведь все-таки

«задача университета прежде всего заключается в воспитании*»*⁹¹. В 1943 г. Роланд Фрейслер, приговоривший к смерти профессора Курта Хубера за подстрекательство студенческой молодежи к бун­ту, возглавляемому «Белой розой» брата и сестры Шолль, также настаивал, что «университетский профессор должен... воспитывать... вверенную ему... молодежь»⁴⁹³.

Английская университетская традиция, наоборот, не вызывала никаких нареканий, поскольку занималась именно воспитанием молодежи и уж точно не могла вдохновить студентов на создание какой-нибудь «Белой розы». «Английский студент не ищет миро­воззрения, а хочет стать воспитанным», — с удовлетворением отме­чал репортер «Volkischer Beobachter» Ханс Тост. «Education» озна­чает воспитание — понятие, вытеснившее с тех пор в немецком языке понятие «образование» (Bildung), которого нет в английс­ком. Ведь образование имеют лишь некоторые, а большинство его не имеет. Зато воспитания «вкусили» все. Отказ от «идеалов» обра­зования привел к конкретным достижениям, предшествующим «экономическим чудесам». Гуманизм же, напротив, приносил в борь­бе за существование больше вреда, чем пользы.

Итак, Эшман самым настоятельным образом рекомендовал об­разованным бюргерам (уставшим сначала от гуманизма, а вскоре и от гуманности) проверенную опытом, эффективную английс­кую модель. Эшман подчеркивал, что английский университет не служит для научных исследований, то есть не призван давать зна­ний для ума⁴⁹⁴: главный его приоритет в Англии — выполнение воспитательной миссии во имя формирования «слоя вождей, мыс­лящего и действующего единообразно»⁴⁹⁵. Эшман особо отмечал заслуги доктора Томаса Арнольда, создателя нынешней системы паблик-скул, который сумел воспитать подрастающих вождей оди­наковыми, и тем самым предотвратил «разлад», грозивший нации. А «разрушительное... воздействие этого унифицирующего воспи­тания на отдельных людей с более тонкой организацией, таких, как Перси Биши Шелли», нисколько не уменьшало восхищения этого образованного мужа (который чувствовал себя очень уве­ренно, находясь под защитой авторитарного «гляйхшальтунга»). Ведь разве образцовая Англия не позволяла, причем с готовнос­тью, ломать чувствительные натуры — во имя единообразия и за­калки вождей?⁴⁹⁶ В конце концов, «реальная жизнь» по своей сути была гораздо ближе буржуазии, а главное — более любима и доро­га, чем идеализм. (Не случайно в окрепшей буржуазной среде воз-

* Так, в 1938 г. в немецких университетах остался всего 71% профессоров от уровня 1931 — 1932 гг. (прим. автора).

никла поговорка: «Тут никакой Шиллер не поможет» («Das hilft einem kein Schiller nicht»).)

И потому одна из самых настоятельных рекомендаций Эрнста Вильгельма Эшмана, в 1935 г. указывавшего Германии на великий английский образец, звучала так: «В английской паблик-скул тот, кто не способен постоять за себя, неминуемо погибает... в этом отношении [паблик-скул]...является отражением реальной жизни». Таким образом, Эшман предлагал отказаться от идей Фридриха Шиллера и вернуться к атмосфере пресловутой Карлс-шуле, в ко­торой последний подвергался жестоким притеснениям. (Эшман, видя, как другие страны пытаются подражать английским паблик-скул, сильно сожалел, что этим подражателям не хватает такого понимания реальной жизни⁴⁹⁷.) «Если что бросается в глаза в паб­лик-скул, так это жесткость», — с гордостью отмечал он — и резю­мировал: «Кто прошел через паблик-скул... может всю оставшуюся жизнь рассматривать как отдых»⁴⁹*. Но многие паблик-скул-бойз «уже никогда не оправятся от пережитого здесь», — констатировал один британский автор в 1960-е годы⁴⁹⁹. Эшман считал, что ситуа­ция, сложившаяся в Германии в 1935 г., требовала создания воспи­тательных заведений по английскому образцу. Английский власти­тель с его «жесткостью...принципом единообразия...командным духом и вождистской основой»⁵⁰⁰ должен был стать примером для немцев. Таким образом, вождистский принцип, возникший в кол­лективах, где «всех вынуждают быть одинаковыми... где насаждают командный дух... и подавляют индивидуальные притязания», стал примером для Германии⁵⁰¹.

При таком воспевании «гляйхшальтунга», позволяющего макси­мально упрочить положение образованного буржуа, вполне логич­но, что Эшман⁵⁰² уделяет особое внимание главным английским «гляйхшальтерам», директорам паблик-скул, и тому влиянию и ав­торитету, которые они имели в общественной жизни Англии⁵⁰³. Ведь «наставники часто по своей натуре являются истинными вождями, им не обязательно быть выдающимися учеными»⁵⁰⁴. Эшмана восхи­щало, что в Англии воспитание неотделимо от формирования вож­дей. Он восхищался и слоем вождей, «который обеспечивает един­ство нации, пронизывая все сословия,... и преобразует силовые импульсы, исходящие от великих исторических вождей, в реше­ния». «Английское воспитание прививает дисциплинированность, качества вождя и командный дух... и поэтому эти свойства отлича­ют весь правящий слой»⁵⁰⁵. «Здесь вызывают интерес только черты, характерные для структуры английской системы формирования вож­дей... — часто при почти не диктаторском руководстве»⁵⁰⁶.

Для реализации воли к власти в рамках того, что называли «прус­ским» [национальным] социализмом, требовалась (кроме «фило­софского» ницшеанства) именно проверенная, практическая мо­дель — модель империализма, успешно осуществленная на практи­ке: «Нам нужна жесткость, нам нужен... класс социалистических природных вождей... — власть, власть и еще раз власть. Планы и замыслы — без власти ничто... без нее не удастся добиться добро­вольного повиновения»⁵⁰⁷ (из работы Шпенглера «Пруссачество и социализм»).

Обращение к английскому опыту было далеко не новым делом для немецкой практики. (Временный) переезд в Англию (в 1852— 1853 гг.) некогда оказал «глубокое и плодотворное влияние... на мировоззрение» немецкого «фёлькише» культуролога Пауля де Ла-гарда⁵⁰⁸, которого Альфред Розенберг почитал как «провидца» и одного из предшественников национал-социализма⁵⁰⁹. Лагард «за­видовал англичанам, восхищался ими и впал... в некую... англома­нию». Да, он имел намерение эмигрировать в Англию⁵¹⁰, к «самым чистым представителям германской нации — англичанам»⁵¹¹.

Образ человеческого существа... низводится до образа жи­вотного, как только мы соединяем его с представлением о не­гре... Черные происходят от другого семейства обезьян, чем белые.

X. С. Чемберлен

Немцы готовы; им недостает лишь вождя, ниспосланного Святым Духом.

X. С. Чемберлен, 1916

ГЛАВА 7

Дата добавления: 2015-05-08