Вечерний Котлас (Архангельская обл.). 1999. 19 нояб

1 201

Г

ценности, не примыкая ни к какой группе и не сверяясь ни с кем. Жить в соответствии со своими идеалами оказалось важнее, чем доказывать их правоту и убеждать в этом других.

Но экзистенциализм не старался утешить человека тем, что трансцендентное объективно существует, да он и не смог бы, не противореча себе, указать нетленные ценности, которых обязате­льно придерживаться, хотя, возможно, каждый ученый считал, что знает таковые. Иначе экзистенциализм превратился бы в ре­лигию, идеологию или инструкцию. А человек уже перестал быть ребенком. И, как взрослому, ему следует осмысливать собствен­ную ответственность за ценности, которые он выбирает, и дейст­вия, которые намерен предпринять. Конечно, не претендуя на религиозное откровение, экзистенциализм тем не менее санкцио­нировал ценности. Но не через табу (сакральное и пралогиче-ское), а через индивидуальный смысл (психическое и осознавае­мое). При этом психическое (смысл) выступало как источник сакрального. Трансцендентность была помещена в самом челове­ке как исходное условие существования и основная потребность Личности, то есть имманентное свойство психики.

Но не зря сказано: «Во многой мудрости много печали» (Эк­клезиаст. 1. 18). Современный человек может прочувствовать ду­ховную автономию и абсолютную свободу, но вместе с этим при­ходит ощущение космического одиночества, неизбывной личной (Ответственности и невозможности найти опору нигде, кроме как It себе самом. Вариантов вроде бы много. Ни одна из парадигм мышления, сложившихся в процессе исторического развития, не ^трачена. Можно вновь обратиться к Богу или уверовать в идею, можно слиться с массой или сделать ставку на собственный успех, можно последовать за вождем или погрузиться в удоволь­ствия, можно пробовать все по очереди или изобретать невообра­зимые комбинации. Но отказ от самотрансценденции в любом ГСлучае обернется потерей свободы и новой, еще худшей зависи­мостью, ибо отчаяние и самообман связывают крепче, чем грубая ' Шла и суровые наказания. В пограничных ситуациях это стано­вилось самоочевидным и в прежние времена. Однако прогресс Проявляется еще и в том, что все больше становится тех, кто жи-jfljfer в понимании этого постоянно, в любой, даже самой спокой­ной ситуации. Им последовательное продвижение к смыслу соб­ственного существования необходимо для психического здоровья ilM ощущения радости бытия. А овладение в той или иной степени Эффектами самотрансценденции способно настолько расширить Личностные возможности, что может поднять их выше не только ценной конкурентной борьбы, но и разного рода форс-ма-орных обстоятельств. Когда А. Маслоу изучал жизнь замечате­льных людей, добившихся выдающихся успехов в науке, искусст-

ве или бизнесе, и составлял психологический портрет самоактуа­лизирующейся личности, он не только воссоздал психологию духовной элиты, но и описал приемлемую для современного че­ловека психотехнику жизни достойной и счастливой, величест­венной, как выразился сам психолог.

Но принципиально важно остановить внимание вот на каком моменте. А. Маслоу подчеркивал: «Самоактуализация — это не только конечное состояние, но также процесс актуализации сво­их возможностей... это труд ради того, чтобы сделать хорошо то, что человек собирается сделать». Если использовать старинные высокие понятия типа «жизнь в истине» или «жизнь во лжи», то самоактуализация — это жизнь в смысле, по мере его осознава-ния, а значит, строго говоря, тоже коммуникативный процесс. Здесь, однако, нужна особого рода информация, рассчитанная на удовлетворение метапотребностей личности, на осмысление реальных обстоятельств в свете высших целей и ценностей бытия. Фундаментальные точки отсчета общеизвестны благодаря резо­нансу в культуре специальных каналов типа религии или морали. Но экзистенциальный выбор совершается во глубине души, и споспешествовать ему извне можно только представляя тексты, проясняющие бытийный смысл актуальных событий.

Получается, что по мере исчерпания или перерождения воз­можностей духовной консолидации на основе парадигм магии, рационализма, позитивизма или драйв-мышления современное общество все острее нуждается в трансцендирующей массовой коммуникации. И все важнее для современного человека стано­вится постоянный приток сообщений, которые сумбур политики и суету обыденности подают в свете бытийных ценностей и вы­соких представлений. Их не могут заменить суррогаты типа воз­вышенно-идейных «моралите» или чувственно-базовых «натю-рэль». Здесь нужен текст смысловыявляющий, соответствующий гуманистической парадигме мышления. И это совершенно осо­бый тип сообщения.

Начнем с того, что гуманистическая парадигма мышления, определяя принципиально новые формы коллективной проработ­ки информации, задает и принципиально новую интегральную единицу общения. Все познается в сравнении. Коммуникативная мощь мифемы определяется категоричностью импульсов табу, на­гнетаемых строгими обрядами. Идеологема черпает свою убежда­ющую силу в непререкаемом авторитете Учения, исходные поло­жения которого считаются истинными априорно. Влияние конст­рукта держится на доверии эксперту и поддержке общественного мнения. Привлекательность инстигата — в компенсации влече­ний индивидуального бессознательного, подкрепляемой массо-видными психотехниками шоу-бизнеса. В той или иной степени

gcejyro элементы направленного коммуникативного воздействия, прбуждающёгодёйствовать извне заданным образом. Все они так или иначе" задействуют бессознательные механизмы психики в жизненно важный момент принятия решения. И все опираются _на те или иные системы социального регулирования массового поведения. Ибо все они складывались для того, чтобы люди мог­ли сообща делать то, чего не смог бы одиночка, но без чего не выжила бы община и закоснело бы общество. А для этого кол­лективное стремилось превалировать в психике индивида. Отсю­да как продолжение имманентных коммуникативных достоинств потенциальная манипулятивность и мифем, и идеологем, и кон­структов, и йнстйгатбв.

А в гуманистической парадигме мышления личность предста­ет как~йечто- самодостаточное; способное к преодолению любых пр^блём~нТ основе собственных сил и возможностей. Помешать можеТТольКо информационное давление или манипуляция. Вот почему общение должно стать индирективным, без какого-либо внушения, убеждения или соблазна. Никакого нажима извне. То­лько пролистывание ракурсов объекта. Только варьирование то­чек зрения. И только для выявления смысла событий, который по-своему будет понимать каждый реципиент. Кредо гуманисти­ческой коммуникации прозвучало бы примерно так: «Нам более всего важны сами люди, и мы готовы предоставить всю инфор­мацию, чтобы они могли сделать выбор исходя из своих экзи­стенциальных потребностей».

Импульс самотрансценденции возникает в психике спонтанно, но не случайно, а как реакция на вызов действительности или на такой журналистский текст, в котором реальные события подве­дены к грани окончательного выбора, когда остается только воз­можность сделать переход «за пределы» или отказаться от перехо­да. В этом и состоит выявление смысла в гуманистической ком­муникации. Квинтэссенция смысловыявляющего текста — мо­мент, в котором в одну фокусирующую точку сходится все, что неЬбходапйо йГ достаточно для восприятия факта или мнения в с1ётТГ¥ыш[йх ценностей бытия и принятия свободного, но уже бёс7то^ротного1^Щ№ия. Интегральная единица гуманистическо­го общения может быть оббзначенав связисэтим'как трансцен- зус~(пёрёШс за пределы опыта, в иные сферы бытия), то есть своего^jgoflaтрамплин, с которого мысль может взлететь, а может рухнуть (от лат, transcensus: 1. подъем, восхождение... 2. переход, измЖёТяиеДаё meliora — к лучшему])⁹.

⁹ См., напр.: Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. 3-е изд. М., 1986. С. 780.

Следует подчеркнуть, что мистики в «трансцензусе» не боль­ше, чем в «конструкте». Это категория психотехническая, в том смысле, что представляет собой технологически фиксируемый в тексте реальный знак (стимул), значение которого провоцирует активность (реакции) базальных психических механизмов лично­сти, ее сознания и поведения. Зачастую журналист делает это осознанно и даже преднамеренно подчеркивает литературный прием. Так, Игорь Клямкин, публицист первых лет перестройки, рассказывал, как сначала задумал красивый образный заголовок «Над пропастью во лжи», рассчитывая, что ассоциации с попу­лярным романом Д. Селинджера затронут глубинные струны лю­дей, придав политическому тексту лирический оттенок, но потом решил не затемнять смысл метафорой и свою самую знаменитую статью назвал «Почему трудно говорить правду?»¹⁰ Выбор много­значительный. В зависимости от типологической структуры тек­ста словосочетание «над пропастью во лжи» может выстроиться как мифема или как идеологема. Но и в том и в другом случае оно останется обобщением на уровне социума в целом, характе­ризующим состояние всего общества, когда требуются государст­венные преобразования и массовые действия, то есть апелляцией к идеологии и коллективному бессознательному. Автор же, как видно, стремился перевести разговор в личностный план, пока­зать смысл подвижничества и пагубность слабости применитель­но к судьбе отдельного человека и к жизни в философическом значении слова. Рече-мыслительной единицей смысловыявляю-щего текста становится не символ и не лозунг, а обозначение са­мой сути того, о чем идет речь и чему читатель вправе найти соб­ственное применение. Это не команда и не призыв. Это — свиде­тельство трансцензуса. Так в нотной грамоте значок «диез», ничего не добавляя к мелодии, на полтона повышает звучание ноты...

Текстообразующая роль трансцензус-выражения «Почему трудно говорить правду?» в том, что оно, возмущая лучшие чувст­ва, связанные со святостью права и чести «говорить правду», вы­зывает желание досконально разобраться в аргументах автора и оскорбительных для человеческого достоинства фактах в предчув­ствии момента экзистенциального выбора. И данный пример весьма характерен. Психологическая основа понятия «трансцен­зус» вообще определяется способностью человеческого сознания в пограничной ситуации стремительно, в сущности одномомент­но, переосмыслять внешние события и внутренние приоритеты, соответственно, как бы в аварийном режиме, меняя формы пове-

¹⁰ См.: Клямкин И. Трудный спуск с зияющих высот. М, 1990.

дения. В старину это называлось «проникшись решимостью и I опоясавшись мужеством». Не следует напрямую связывать при­зывы пропагандистов и подвиги героев. Но стоит учитывать, что смысловыявляющий текст раскрывает анализируемую ситуацию icaK пограничную, чтобы, высвобождая аварийный потенциал психики, разблокировать глубинные механизмы самотрансцен-денции личности. Или, в ином порядке, разблокируя глубинные механизмы самотрансценденции личности, высвободить аварий­ный потенциал психики. Но и в том и в другом варианте комму­никативная функция трансцензуса реализуется как интеллектуа­льное проникновение в суть вещей и событий («Ага-пережива-ние» в сфере мысли), за которым — миг самоактуализации или пренебрежения ею.

Трансцензус — ключевой момент произведения. Он должен; быть подготовлен всем строем текста, поддержан всеми его выра-J зительными средствами, соотнесен с высшими ценностями циви-S лизации. Но, строго говоря, трансцензус может возникнуть в тек- { сте любого типа как спонтанный аспект отображения реальной пограничной ситуации или как побочный эффект вдохновения * автора. И, возникнув, трансцензус любой текст превращает в Смысловыявляющий. Принципиальное отличие в том, что для гу-' манистической парадигмы мышления трансцензус является ин-. тегральнои единицей общения, сознательным требованием стиля ' и творческим приемом, задающим тип текста. (Смысловыявляющий потенциал текста определяется не по

формально-содержательным параметрам — они могут быть сколь угодно разнообразны, — а по коммуникативным принципам I структурирования произведения и духовным интенциям, запечат-f ленным в его словесно-образной ткани. В этом случае удается | описать вполне выполнимые для профессионала условия воссоз-I далия трансцензуса в журналистском тексте. I p—Btr-ттервъгх, Следует отказываться от всякого информационно-I го давления, от любых манипулятивных приемов, от авторитет-I ных оценок, морализаторства и «менторского тона». | Во-вторых, нужно искренне принимать свою аудиторию, no-

il «имать и уважать ее интересы, потребности и стремления людей, у не навязывая им ни своих целей, ни своих комплексов. | В-третьих, требуется освещать ситуацию в разных ракурсах с

f перебором всех имеющихся точек зрения, считая основной зада-| чей уточнение перспектив и расширение поля собственного вы- ':.' бора личности.

г В-четвертых, важно проникнуться верой в жизнестойкость '',. людей, в их способность самостоятельно решать свои проблемы,

ни при каких обстоятельствах не допуская сомнений типа: «Что можно сделать в этой стране, с этим народом?».

В-пятых, необходимо добавлять новую информацию к объек­тивно складывающейся картине, чтобы выявить еще не познан­ные или скрываемые кем-то пружины ситуации, проводя, если нужно, авторские исследования, в том числе психологические.

В-шестых, строго сохранять аутентичность собственной лич­ности, не признавая чуждых ценностей и не заискивая как перед «властью», так и перед «народом».

В-седьмых, сообщение вообще нужно выстраивать в стиле публичной, но вместе с тем глубоко личной проработки всех об­стоятельств журналистом, который выбирает путь как бы для себя, но на глазах у читателя.

В-восьмых, все, что будет сказано, изображено и описано, должно звучать, выглядеть и объясняться с предельной естествен­ностью.

Восьмое условие самое сложное, потому что, как подчерки­вал Альбер Камю, «естественность — это категория, трудная для понимания»¹¹. Тем более для воссоздания. Но это непременное условие, иначе возникает опасность подменить высокий смысл красивыми словами. Угроза самая реальная. Глубоко прав был Ромен Роллан, говоря: «Конечно, красивые слова побуждают по­ступать красиво. Но если нет силы поступать красиво, то краси­вые слова побуждают ко лжи» (1933). Ценность естественности не только в том, что удается без патетики размышлять о самом пате­тическом. Еще важнее, что удается выявить патетический смысл в самих естественных вещах, чувствах и событиях. Благодаря это­му смысловыявляющий текст обретает полную универсальность. Он может касаться любых, а не только возвышенных тем и пред­метов и вполне конструктивно решать любые, а не только пре­дельные проблемы. А гуманистическая парадигма мышления де­монстрирует свою «действительность и мощь» не только в погра­ничных ситуациях, но и в обыденной жизни. И все чаще при планировании редакционных кампаний журналисты выбирают как самый практичный именно смысловыявляющий подход.

В городе Магнитогорске начало перестройки ознаменовалось серьезным социально-экологическим кризисом. Построенный для обслуживания крупнейшего металлургического комбината го­род был настолько загазован выбросами чугунолитейных и стале­плавильных печей, что, почувствовав послабление прописного режима, жители стали разъезжаться в экологически благополуч­ные регионы, и для промышленного гиганта отток кадров стал

f Камю А. Миф о Сизифе. Сочинения. М., 1989. С. 398. 206

вопросом сокращения производства. Прежние административ­но-командные и вербовочно-призывные методы более не дейст­вовали. Местные средства массовой информации тоже обеспоко­ились, поскольку было понятно, что сокращение производства на металлургическом комбинате приведет к финансовой катастрофе города. Можно было сделать ставку на мифологические тексты (Ваши отцы и деды построили этот замечательный завод, здесь их могилы, здесь ваша малая родина и т.п.). Можно было сосредото­читься на убеждающих публикациях (Стоит только модернизиро­вать производство и экология улучшится, а при сокращении про­изводства не будет денег на модернизацию и т.д.). Можно было обратиться к прагматическим интересам (Комбинат обеспечит приток товаров, разовьет сеть услуг, зарплата будет повышена и т.п.). Можно было сосредоточиться на гедонистических ожида­ниях (Будут проведены праздники города и комбината, станут постоянно приглашать столичных артистов, расширят сферу до­суга и развлечений и т.п.). Но сразу же стало ясно, что на все эти ухищрения читатель вряд ли даже обратит внимание. И тогда было решено вводить рубрику: «Земля за чертой Магнитогорска». Направленность ее определяли публикации о тех, кто уехал в другие места и устроился там счастливо или неудачно. Цель — подчеркнуть возможность свободного выбора местопребывания в стране и продемонстрировать, что ответственность за это падает на самого выбирающего. Основное внимание уделялось фактоло­гической информации о положении дел в других регионах, вклю­чая цены на жилье и основные продукты, коэффициент зарпла­ты, уровень безработицы, состояние окружающей среды, полити­ческие прогнозы и перспективы. И все это в честном сопоставлении с условиями Магнитогорска. Рядом размещались сообщения о выпуске новой продукции в бывших оборонных це­хах, внедрении новых технологий, природоохранных программах, гастролях заезжих звезд и т.п. Не для того, чтобы кого-то отгово­рить или сагитировать, а для предоставления информации насто­лько полной, насколько это возможно, чтобы каждый делал вы­бор сам, но в ясном знании и под собственную ответственность. Внешне все продолжалось по-прежнему. Кто-то уезжал, кто-то оставался, кто-то возвращался. Но характер разговоров об этом переменился. Не стало ажиотажа, пресеклось модное поветрие.

«Вечерний Котлас», частная газета провинциального города в Архангельской области, перед выборами в Государственную Думу (1999) отказалась зарегистрироваться в качестве официального канала, предоставляющего свои страницы для агитационных вы­ступлений любых партий и кандидатов. «С какой стати, — объяс­няла читателям свою позицию редакция, — частная газета, со-

зданная издателем на свой страх и риск, на свои кровные, дол­жна публиковать измышления политиканов, которые, придя к власти, газету закроют. Мы не намерены публиковать агитацион­ные материалы на газетной площади, оплаченной читателями. Закон позволяет кандидатам выступать не только в периодиче­ских изданиях, но и в листовках. Их Вам и принесут наши рас­пространители газеты»¹². Позиция беспрецедентная. Газета по­шла на конфликт с местными администраторами и политиками, избирательной комиссией и особо активными читателями. Более того, она отказалась от возможности подзаработать на «заказных» публикациях и расширить тиражи, освещая межпартийные скан­далы (а это важные статьи дохода для всех редакций в пору все­общей борьбы за электорат). При этом газета вовсе не собиралась помалкивать. И в последний день избирательной кампании на ее страницах вышли материалы, которые не призывали голосовать ни за одного из кандидатов, ни за одну из партий, но давали не­лицеприятную информацию обо всех, начиная от старинных коммунистов: «КПРФ как она есть...» — до новоявленного «Мед­ведя»: «Министр в чрезвычайной ситуации...» В том же номере публиковался и обзор предвыборной телепублицистики с конк­ретными примерами предвзятой и навязчивой пропаганды, чтобы вызвать здоровое недоверие к профессиональной политической журналистике¹³.

Хотя в масштабах страны не существенно, как в итоге прого­лосовали жители Котласа, принципиально важно, что они имели независимый информационный канал, противостоявший «гряз­ным избирательным технологиям». До сих пор «беспартийность» журналистики считается теоретически невозможной и экономи­чески провальной. Притом все понимают, что без этого журнали­стика не сможет быть ни независимой, ни общественно полез­ной. Журналисты «Вечернего Котласа» создали убедительный прецедент, что эмансипация газеты от «грязных избирательных технологий» не только практически осуществима, но даже эконо­мически выгодна, потому что, пробудив дух солидарности в про­двинутой аудитории, привела к увеличению тиража издания и расширению притока рекламы.

Аудитория всегда по достоинству оценивает, если журнали­сты не только апеллируют к самотрансценденции читателя, но и сами ведут себя как самоактуализирующиеся личности. При этом с полным презрением относится к заказной патетике, которую, как шило в мешке, все равно не удается утаить. И тогда вся ко-

Дата добавления: 2015-05-26