Гази-барадж тарихы 13 страница

В ответ Азан в 1207 году, по просьбе Сыб-Булата, подавил мятеж джирских аров возле Ар-Аслапа...

В 1208 году галиджийцы выявили часть людей Садыка, занимавшихся продовольственным снабжением садумских судов на островах в Чулманском море. Все они были казнены, а озлобленные бояры произвели набег на Колын. Садык, однако, был предупрежден своими людьми в Галидже, успел вызвать флот Ширдана и спрятаться в городе. Ширданские салчии напали на бояров с тыла, а Мер-Чура - из города, и разбойники были наголову разбиты. Было убито две тысячи галиджийцев и захвачены все 24 бояра. Послам Галиджа, привезшим богатые дары и выдававшим разбойников за заблудившихся и по ошибке попавших в Державу билемчеев, кан заявил, что будет отпускать за выкуп по три бояра в год в случае соблюдения галиджийцами мира и казнить такое же количество вожаков в год в случае вражеских набегов. После того, как пленных не стало, кан разрешил балынцам возвести в урусской части Шуда город Джукетун при слиянии рек Джук и Тун для удержания разбойников от вторжений в Державу. Что же касается торговли по Чулманскому морю, то Садык нанял новых галиджийцев для тайной помощи ей.

На следующий год кан, возмущенный насильственным взиманием кисанцами пошлины с булгарских купцов на Хорысданском пути, послал Якуба Елаура на Кисан. Дети Отяка от Биш-Ульби тут же присоединились к нему. Урман, по своему обыкновению, бежал из города, а жители, перепуганные бряцанием булгарского оружия, повязали виновника разбоя бояра Кушпу и сбросили его со стены марданцам. Арбугинцы расстреляли негодяя стрелами и, взяв с Кисана выкуп, удалились...
151

После смерти верного Державе Сыб-Булата на балынский престол сел его добрый и тихий сын Куштандин. Его брат, злобный и властолюбивый Джурги, тут же поднял мятеж с целью захвата власти. Кан не мог потерпеть этого, и Гуза отправился вместе с отцом усмирять наглеца. Разбойники Джурги были растоптаны, хотя оказали вначале жестокое сопротивление и ранили эмира. За это Гуза велел своим не брать пленных, и наши безжалостно положили 10 тысяч мятежников. Но сразу после смерти Куштандина, который, говорят, был отравлен, убийца Джурги захватил трон и первым делом перебил^ в Джукетуне булгарских купцов. Несчастные возвращались!из Артана, и лишь один из них - Байрам, сын Умара, смог бежать и принести печальную весть в столицу.

Кан решил жестоко наказать негодяев и сам вступил в поход вместе со мной, курсыбаем, тухчийцами и тысячью шумбутцев, 50 соплеменников которых охраняли караван и мученически погибли, защищая его, вместе со всеми...

Улугбеком Учеля уже два года был мой старший брат Хаким, ибо в 1217 году отец покинул бренный мир. Несмотря на предложение кана стать улугбеком Болгара, я ш казался, опасаясь козней Ялдау. Чтобы боль моя от этого вынужденного отказа стала менее сильной, добрый Дайр выстроил в Учеле, под Богылтау, каменную баню. Ее стали называть его именем. Выступили мы из Учеля в суровый мороз, и легко одетые артанцы ободрали арских женщин и закутались в их платки и шубы...

Джукетунский бояр Илия, убийца мирных 'купцов, принял их за женщин и, когда мои мастера под моим руководством выбили стену Джукетуна, возопил своим: “Молодцы! Булгары, как видно, совсем оробели и привели к нам своих распутниц. А ну~ка, поиихаем этих баб!” Тысяча балынцев легкомысленно выбежала из крепости на вылазку. Тут уже шумбутцы закричали: “Смотрите! Хорошие шубы сами бегут к нам! Возьмем же их!” Они скинули с себя женские одеяния и в одно мгновение изрубили онемевших от испуга урусов. Наши вошли в город и оставили от него только головешки.
152

После этого мы прошли мимо Балукты, взяв с нее дань медвежьими и иными шкурами, и подступили к Ар-Аслапу. По пути мы потеряли Гузу, провалившегося под лед Мосхи... Этим городом владел джирский бек Васыл, сын Куштандина, и я, ради доброй памяти этого друга отца, не без труда уговорил кана повернуть к Раджилю. Мы обошли эту крепость, где сидел брат Джурги - трусливый Бат-Аслаи, и встретились с флотом Ширдана. Садык предложил Чельбиру разрешить его людям, участвовавшим с ним в походе, притвориться галиджийскими купцами и быстро овладеть воротами. Кан разрешил, и ночью корабли, на которых сидели садыковцы, а под шкурами прятались тухчийцы, проплыли мимо Раджиля. Утром они вновь сверху подплыли к городу, и Садык попросил у бека разрешения войти в крепость. Бат-Аслап, с тревогой ожидавший прихода булгар, обрадовался ложности слухов и радушно распахнул ворота. Садыковцы тут же захватили их, после чего, по его сигналу,

тухчийцы выскочили из кораблей и ворвались в город. За ними в город вошло все войско и взяло его. Бека захватил в его доме один из болгарских ополченцев, но отпустил после tojo, как Бат-Аслап выдал ему мешок со своими драгоценностями. Узнав об этом, кан велел разрубить изменника на части на месте. Раджиль был также сожжен, после чего мы благополучно вернулись в Учель на кораблях Ширдана. Добыча была настолько велика, что для ее перевозки нам пришлось дополнительно связать с 200 илотов...

Кан привык к тому, что после его походов урусские беки тут же присылали послов с извинениями и данью. Но Джурги среди всех этих беков отличался необычайным безрассудством, и его поэтому н считали безумным. Какая-то внутренняя злоба постоянно толкала его на кровавые дела, и я сам видел его улыбающимся только во время чинимых им зверств. При этом он был необычайно труслив при приближении опасности, если она осознавалась им. Чувство угрозы изменило ему только один раз - после похода Чельбира. Виновником этого был Бат-Аслап, принесший ему ложную весть о гибели кана в Раджиле для своего оправдания. Воодушевленный Джурги ранней весной внезапным приступом захватил балик Джун-Калу. Ульчийцам удалось рассечь в двух местах частокол острога, и воевода Джун-Мишарского округа Маркас, запалив балик, оставил его. На пепелище Джун-Калы Джурги тут же возвел деревянную крепость. После этого, пока кан отдыхал и отмахивался от вести об этом, как о невероятной. Бат-Аслап приплыл к Учелю с 15 тысячами воинов. Точно так же, как раджильские ары помогали нам громить Урусов, наши ары... радостно встретили бека в Бурате и примкнули к нему в количестве 20 тысяч. Они были озлоблены жестоким подавлением их бунта в 1212 году. Тогда восстание началось с того, что кашанские субаши потребовали уравнять их в правах с субашами Эчке Булгара. К ним тут же примкнули ары, потребовавшие перевести их в субаши после принятия ими ислама, по старому закону. Об этом законе рассказал бунтовщикам Гали, сообщивший об их просьбе кану и защищавший обращенных им в ислам-игенчеев в своем письме. Чельбир пришел в ярость. Рассказывают, что она была подогрета подаренной ему сеидом восстановленной книгой о Юсуфе, в которой кап узрел стих о переходе власти от старшего брата к младшему. Растоптав книгу, Габдулла велел вновь схватить сеида, как зачинщика смуты. Гали тогда в ответ заявил, что те, кто попытается ради этого переправиться через Агидель, утонут в реке. Многие, опасаясь иметь дело со святым из суеверного страха, отказались выполнить указ капа, и только Гуза пошел на Кашан. “Смотри, - сказал ему Елаур. - Как бы тебе не утонуть”. Сардар, не ведавший страха, только рассмеялся в ответ. Но, как уже писали, предсказание Гали сбылось...
153

Мир-Гази уговорил Гали покинуть страну, и тот сделал это только после того, как эмир пообещал ему облегчить участь бунтовщиков. Сеид бежал в Болгар и оттуда, при помощи ненавидящего отца Ялдау, ушел с караваном в Хорезм. Там он был радушно принят эмиром Джелалетдином и получил должность секретаря его архива...

Мир-Гази убедил Гузу не трогать субашей, обещая, что за это они восстановят крепость Корым-Чаллы и построят новую. Корым был построен после набега на Чаллы-Калу, но затем пришел в полный упадок. Опомнившиеся субаши действительно сделали обещанное, и кап, более всего любивший военные дела, помиловал бунтовщиков. Гуза сорвал все зло опять на арах, которые толпами окружили Кашан и Учель и приняли ислам. Курсыбаевцы без всякой жалости рубили их на всем пути от Катана до Бурата и, говорят, перебили с 30 тысяч кара-чирмышей и примкнувших к ним курмышей. Когда Гуза проходил с нами от Учел я к Джукетуну, ары-мужчины, все еще в ужасе перед ним, убегали в леса, и артанцам приходилось раздевать их женщин.

Однако и озлобленность их не прошла, и, как я уже сказал, они примкнули к Бат-Аслапу. Ары сожгли Биш-Балту, а затем стали поджигать и Акбикюль. Я, подумав, что против города действуют кара-чирйыши, спокойно выехал из крепости в посад с двумя сотнями джур для наведения порядка и вдруг столкнулся с прорывавшимися за частокол урусами. Три тысячи из них были в доспехах, полученных Джурги из Галиджа в ответ на его обещание не нападать на этот город. Доспехи были неважные, хуже курсыбаевских, но это все же затруднило действие джур, привыкших сражаться с не имевшими и таковых балынскими воинами. Поэтому джуры, выведя всех жителей на Богылтау, предпочли поджечь Акбикюль. Выйти из посада, однако, нам не удалось, так как балынцы прорвались в посад и отрезали нас от горы. Пришлось выходить через Канские ворота, еще не охваченные огнем. Хаким со своими джурами благополучно пробился сквозь вражеские ряды. Меня же и двенадцать джур внезапно отрезало языком пламени и, чтобы не сгореть, я должен был отступить навстречу урусам. Мы побились некоторое время, пока, наконец, не были сбиты с лошадей на землю и взяты в плен. Нас тут же переправили в лагерь Бат-Аслапа, причем никто не видел меня. С нас грубо содрали доспехи, связали веревками и рассадили по кораблям.

Пожар был таким сильным, что загорелся частокол Калгана, и его защитники поспешили поджечь и эту часть города и перейти за Саинов ров и в Югары Керман. Там было еще 100 джур и с 300 ополченцев, державшихся между рвом и этой цитаделью Учеля.

Урусы, многие из которых сгорели в огне, тоже выскочили из посада и стали дожидаться конца пожара, чтобы вместе с арами попытаться взять Югары Керман.

Между тем кан все же послал курсыбай сына Гузы Газана в Учель проверить слухи о вторжении балынцев. Сардар встретился у города с моими джурами, узнал в чем дело и утром напал на врагов. К счастью балынцев, перед их лагерем, находившимся у реки, был лагерь аров, иначе, без сомнения, они все были бы перебиты. Курсыбаевцы растоптали аров и положили несколько тысяч урусов, но все же с 3 тысячи их успело сесть на корабли и поспешно отплыть к острогу Куман возле устья Дэбэр-су. Увы! Балик также был осажден арами, и куманцы ничем нам помочь не могли.

Как выяснилось, Бат-Аслап у устья Кама-Булака должен был соединиться с другим отрядом урусов, двигавшимся в Державу от Ар-Аслапа через Тунай. Эти ульчийцы осадили Колын, захватили стоявшие здесь корабли и лодки и на них, а также на связанных плотах поплыли вниз по Нукрат-су. В устье реки стоял сын Ширда-на Нукрат, сумевший разгромить араслапцев. Только три ульчийских корабля из 50 судов и 170 лодок и плотов уцелели и стремительно поплыли к устью Кама-Булака. Нукрат отрядил для их погони несколько кораблей, но они не смогли догнать беглецов. Сам Нукрат поплыл к Колыну и освободил город от их осады. А беглецы соединились с Бат-Аслапом, и тот тут же отплыл в Балын.

Газан, наведя в Учеле порядок и выловив разбежавшихся по лесам урусов, бросился в погоню. Он при помощи подоспевших салчиев Нукрата - переправился у Бурата и сумел настигнуть у Кумана несколько задержавшихся у города балынских судов. Курсыбаевцы, разогнав аров, засыпали замешкавшихся тучей стрел и переранили или убили почти всех. Салчии прицепили эти корабли к своим и отплыли с ними к Болгару, куда прибыл сам кан. Среди пленных обнаружили балынского попа Абархама, которого Чельбир тут же освободил. Но он пожил еще несколько лет в Державе и послужил священником христиан Болгара. Я встречался с ним на Руси, и он показывал мне свою “Повесть о походе Бат-Аслапа на Учель”. Она была написана правдиво и живым языком, но не понравилась Бат-Аслапу и Джурги, почему он прятал ее...
154
155

Джурги был поражен гибелью своего лучшего войска, но полагал, что нанес большой урон и булгарам, не понимая, что большой по балынским меркам Учель был второстепенным городом Державы. Поэтому он не поспешил повиниться перед каном и даже послал последних своих воинов в Джун-Калу для завоевания Мишара.

Чельбир же справедливо зачислил Купеческую войну в разряд лучших своих войн. Взятие Джукетуна и Раджиля стоило нам 53 убитых воинов, а разгром Бат-Аслапа - 60 джур и 112 курсыбаевцев, в то время как только Бат-Аслап потерял около б тысяч убитыми и столько же - пленными. Джирцы же потеряли убитыми всего 500 воинов, зато пленными - 3500. Дело в том, что Колын они осаждали безо всякой охоты, а когда встретились с Нукратом, то тут же высадились на берег и сдались доброму старому тухчийскому баликбашы Ахтяму. Недаром Джурги заподозрил измену и жег джирских воевод каленым железом, выпытывая у них сведения о тайной связи Васыла с Державой. Однако воеводы предпочли не развязывать языки, и Безумный отступился от них.

В память о победе Габдулла дал Колыну имя Нукрата, Тухчи - Джукетуна, а Учелю - Газана. Наши же, по своему обыкновению, переиначили Джукетун в Джукетау, а Газан - в Казан...

Только неявка послов Джурги отравляла радость кана. Дождавшись зимы, он направил на Балын курсыбай, а перед этим - послание балынскому беку. В нем были такие слова: “Ты, собака, думал что война - это махание веслами на И дел и? Я покажу тебе, что такое настоящая война. Я выжгу все то, что сейчас называется Балыном так, что люди забудут даже это название. И ты будешь считать величайшей милостью небес, если я тебя, вшивого, с обритой головой и подбородком поставлю старостой самого последнего курмышского аула”. Газан не поленился взять с собой мастеров с шереджирами, и они быстро запалили Джун-Калу. Балынцы в ужасе выбежали из объятой пламенем крепости и были беспощадно изрублены все до единого, в количестве 5 тысяч человек. Среди них были и те, кто избежал гибели у Учеля. Когда об этом узнали жители других пограничных городов, то они в страхе сожгли свои крепости и бежали в Булымер. Увидев толпы беженцев, Джурги затрепетал и умчался через леса в Амат - городок неподалеку от рубежей Галиджа. Газан двинулся от головешек Джун-Калы вглубь Балына, но повсюду находил лишь пепелища. Он был в трех днях пути от столицы Балына, когда примчался гонец от кана с предписанием немедленно повернуть назад. Сардар не поверил, но Чельбир, зная Газана, послал вслед первому и второго, и третьего гонца. Наконец, получив третье послание - уже в дне пути от Булымера - Газан убедился в подлинности приказа и с горьким сожалением повернул назад.

Причиной его было сообщение о том, что вождь мэнхолов, или по-чински “татар” - Чингиз - вторгся в Хорезм. Еще ранее от купцов и оймеков кан получал сведения об усилении этого племени, сокрушившего ак-оймеков, кызыл-кашанцев и великое государство Востока Мэнхин или, по-татарски, Мэнхол. Сопоставив эти известия, Чельбир пришел к выводу, что имеет дело с великим, воинственным и хорошо вооруженным народом и решил быть готовым всей мощью встретить его возможные поползновения на Державу. Поэтому он и отозвал Газана, курсыбай которого был военной опорой его трона. Все это хранилось в тайне, так что урусы ничего не узнали.

Джурги сразу же после ухода сардара послал к кану послов, но их не пустили дальше Казани и сообщили им о том, что Чельбир приказал урусским бекам отныне сноситься с ним через улугбеков Казани. Джурги покорно выпил напиток этого великого унижения и, чувствуя радость избавления от погибели, немедля согласился с тяжкими для него условиями мира. Урусам было запрещено иметь, строить или восстанавливать крепости на границе с Державой и на пути к Булымеру и предписано выплачивать дань в размере двух джирских даней. Кроме этого кан потребовал вернуть пленных учельцев.

Один из аров опознал меня и выдал Джурги. Тот не захотел возвращать меня и велел упрятать в темницу и сообщить о моей гибели в огне. Но, опасаясь, что пленные могут рассказать правду, велел своим арам убить джур при их выдаче. Трех же джур, о пленении которых никто не знал, он велел бросить в костер. Освобожденных джур посадили на корабль и повезли к Джун-Кале. При этом трубачи громко трубили в трубы и роги, как это было принято при размене для оповещения.

К сожалению, мой брат, казанский улугбек Хаким, посчитал излишним присутствовать при этом и поручил все дело мишарскому юзбашы Елбаю. Елбай вышел навстречу из Джун-Калы, но внезапно ары на его глазах атаковали корабль и перебили всех находившихся в нем. Пока Елбай поднял свою сотню, охранявшую восстановленный балик, ары скрылись. Захватили только одного - без языка, нарочно оставленного арами. Его опознали как беглого кара-чирмыша. Джурги же, как только ары вернулись к нему, казнил их на месте и их трупы выдал Хакиму. В них также опознали беглых. Улугбек был введен всем этим в заблуждение и сообщил кану о гибели джур от рук беглых разбойников. Этим все дело и кончилось, если не считать того, что Чельбир, расстроенный моей мнимой гибелью, велел выдать взятого джукетунского бояра Илию в руки Байрама. Тот хотел отдать его урусам за выкуп, но шумбутцы, узнав об этом, явились к нему и выкупили бояра. Приехав к себе, они привязали ненавистного им врага к дереву Худ-Имэн и прикончили его, устроив состязание по метанию'топора в Илию...
156
157

Послом от Джурги был Васыл, которого тот ненавидел, но не мог устранить из-за отсутствия сил и боязни смут. Перед набегом Бат-Аслапа Джурги направил Васыла с его джирцами и частью балынцев на Колын для отвлечения флота Нукрата. Действительно, при появлении Васыла Мер-Чура тут же вызвал флот, и балынцы смогли беспрепятственно высадиться у Учеля. Бек, однако, заявил своим джурам: “Джурги послал нас на убой. Свяжемся с Садыком - он нам поможет спастись”. До этого Васыл сообщил мне о предстоящем своем, набеге, и я тайно попросил Садыка позаботиться о спасении сына Куштандина. Садык связался с Нукратом, и тот пропустил корабль Васыла, отмеченный особым знаменем. Топил салчибашы только корабли балынцев, дав возможность джирцам, плывшим в хвосте - во главе с двумя верными джурами Васыла, - выйти на берег и сдаться. Об этом нашем уговоре с Васылом, конечно, никто не знал. Пленные джирцы приняли ислам, и кан дал им права кара-муслимов и расселил в Кашане от Нукрат-су до Миши. А джур Васыла звали Метка и Бетка, и две кашанские речки получили их имя. А кара-муслимы имели права ак-чирмышей, и джирцы говорили, что в Державе они нашли ту добрую страну, о которой рассказывалось в их сказках о счастливой жизни. Они переняли у наших все лучшее и в своем религиозном рвении даже превосходили некоторых кашанцев. Без всякого указания кара-муслимы сами "проложили хорошую дорогу от Бет-су на Агидели до Мет-су у Миши, где они возвели город с земляным валом Мет-Кала или Эчке-Кашан. На этой дороге, по которой вывозились лес, меха, мед, воск и другие товары, было устроено немало превосходных кабаков с лавками и банями. А Чельбир был так доволен кара-муслимами, что как-то сказал: “Я бы охотно обменял всех своих аров на вдесятеро меньшее число джирских ульчийцев”.

После заключения договора с Балыном в Казани кан всецело обратился на Восток. Ему удалось через купцов установить связь с сыном Чингиза Джучи, которому отдали кыпчакскую часть Татарии. Джучи был недоволен этим и претендовал на Хорезм, Персию и все Сакланские горы. Чельбир обещал поддержать его в этом и помочь усилить его власть в Кыпчаке, но взамен заручился его согласием воздерживаться от прямой поддержки поползновений Татарии против Державы. После того, как Чингиз повелел называть всю свою империю Мэнхол, Джучи сохранил за своими кыпчаками чинское название “татары”. Кроме них у него насчитывалось 10 тысяч мэнхолов, и они были самыми отважными из татар, закаленных в войнах с кыпчаками, тюркменами, белыми и черными кыргызами O Ему понравилось то, что булгары называли бывшие сабанские земли в Кыпчаке Кук Йорты, - так и он стал называть эту коренную (/ часть Кыпчака. Но у татар так называлась только великоханская часть, и Чингиз заподозрил сына в стремлении стать выше него Другой сын великого хана Угятай, добивавшийся признания его наследником, быстро раскусил планы Джучи и, не говоря об этом никому, принялся склонять отца к нападению на Горный Саклан и Державу с целью срыва этих планов. Чингиз согласился послать на Запад своего лучшего полководца Субятая с тремя туменами, то есть с 30 тысячами воинов по-хонски. А по-хонски и “тима” значило “10 тысяч”.

Одна половина татар была вооружена, как наши казанчии, другая - как курсыбаевцы. А в Державе было 6 тысяч казанчиев и 5 тысяч курсыбаевцев, да 14 тысяч суварчиевских ополченцев, имевших равное с курсыбаевцами боевое оснащение. Все остальные - с 25 тысяч ак-чирмышей - имели еще худшие доспехи.

Но кроме доспехов татары имели отважные сердца, совершенно не знавшие жалости, и среди них никогда не было недисциплинированных или усталых. Каждый из них знал, что если он не ожесточится, не подчинится или устанет - то будет убит на месте. Они делились на десятки, сотни, тысячи и тумены. За трусость в бою одного убивался десяток, за трусость десяти - сотня и так далее. А казни у них были такими жестокими, что я, видевший всякое, не мог досмотреть до конца ни одной, ибо по сравнению с ними самая тяжкая гибель в бою была наслаждением. Татарам же было запрещено при этом отводить глаза или как-то выражать свои чувства, поэтому казни, виденные мною, татары наблюдали в полной тишине и с бесстрастными лицами. А придерживались они такого зверства с той поры, как Чингиз изрек: “Жестокость - единственное, что поддерживает порядок - основу процветания державы. Значит, чем больше жестокости - тем больше порядка, а значит - блага”. И еще он говорил: “Сам Тангра повелел подняться нашей державе, а его волю нельзя понять разумом. Жестокость должна выходить за пределы разума, ибо только это поможет осуществлению высшей воли”...

А татары ненавидели ислам потому, что считали мусульман, с радостью расстающихся с жизнью во время джихада, опасными для себя. И наоборот, они любили христианство и веру хинцев, призывающих к покорности и жалости, ибо считали их последователей слабыми и готовыми для подчинения им...
158
159

За убийство знатного человека они убивали всех подчиненных, а за убийство вождя - весь народ. Однажды мэнхолским племенем татар, по имени которого чинцы называли всех мэнхолов в память об их былом первенстве над ними, был убит отец Чингиза; за это все татары были перебиты, включая женщин и детей. И с тех пор они называли татарами всех тех немэнхолов, которые им служили и которых они посылали в бой на смерть впереди себя. И эти служилые татары кричали в бою “Татар! Татар!”, что означало: “Те, кто не подчинится Мэнхолу, будут истреблены, как татары”... Мы называли мэнхолов по-чински “татарами”, а они нас - по-кумански “бесермёнами”.

В войнах они не щадили ни женщин, ни детей, поэтому женщин у них было мало и разврат считался делом обычным. Мужеложство и скотоложство они ни во что не ставили. Грабежи и насилия они делали только после получения разрешения, а захваченными детьми, женщинами и юношами пользовались по очереди всем подразделением. Татары никогда не мылись, как кыпчаки, ибо это воспрещали их законы. Привычка к подчинению сделала их сдержанными и тупыми, хотя некоторые их вожди сохраняли и гостеприимство, и рассудительность, и другие достоинства.

Эмир Субятай был главным авторитетом для них в военных вопросах, и высший воинский титул бахадира, дававшийся только природным мэнхолам, уравнивал его на военных советах с Чингизом и его потомками. Чингизиды считали себя господами всего мира и решали вопросы жизни и существования остальных только с точки зрения выгодности для них. Почти все они были крайне суеверны и ни в грош не ставили все чужое...

Получив приказ двинуться на Запад, Субятай прошел к Горному Саклану с потерей 2 тысяч человек, и только в Гурдже встретил попытку оказать сильное сопротивление. Тогда Субятай разделил свое войско на три части. Одной, под предводительством старшего своего сьи4а Чамбека, он велел напасть на гурджийцев и притворным бегством привести их ко второй части второго сына бека Уран-Кытая, стоявшей в просторной долине. Третьей части было предписано стать в засаде в ущелье между холмами и вступить в дело в нужный момент. Сам эмир с 5 тысячами воинов стал в отдалении, чтобы направлять битву. Чамбеку удалось подвести к части Уран-Кытая все 40-тысячное гурджийское войско. Уран-Кытай, пропустив за спину воинов брата, стал хладнокровно расстреливать передние ряды гурджийцев. Те, разгорячившись при преследовании, не остановились для приведения в порядок своих смешавшихся частей и нестройной толпой с ходу бросились на Уран-Кытая. Когда они добрались до стрелков, бек выдвинул вперед рубак с тяжелым вооружением, а из засады ударили в тыл гурджийцам засадные татары. Свежие и тяжеловооруженные воины без труда изрубили все оказавшееся в окружении гурджийское войско, а татары потеряли всего 3 тысячи бойцов. После этого Субятай вырвался в степь, где у речки Кумык встретился с асами, куманами и поддержавшим их саксинским тарханом, внуком Аса, сыном Торекула Бачманом.
160

Куманы, начавшие битву, были опрокинуты и обратились в бегство прямо через ряды сакланов. Те также поддались панике, и часть татар вышла в тыл Бачману. Тархан, чтобы уйти из-под удара и избежать окружения, принужден был уйти через Джураш в Гурджу. При этом попал в плен Бадри, задержавший татар.

Куманы бросились в Башту и уговорили урусских беков пойти с ними на татар, обещая им за это в будущем помочь захватить Хин у Державы. Субятай послал Чамбека в Башту, чтобы склонить урусов к совместному походу на Державу, но те, подстрекаемые куманами, убили его. В битве на речке Калга 60 тысяч куманов вновь побежали с захваченными у ульчийцев лошадьми, а бек каубуйцев Алиш, пытавшийся поправить положение, получил смертельную рану, и его люди рассеялись. После этого 50 тысяч урусов, напуганных отличными боевыми качествами татар, сели в укрепленном лагере. Субятай послал к ним Аблас-Хина с повторным предложением о выезде к нему беков для переговоров о совместном походе на Державу. При этом бахадир пообещал, что те, кто не приедет к нему, будут убиты. Все беки выехали и были тут же повязаны. Эмир подвел пленных к укреплению и спросил их, кого казнить за гибель сына - беков или их воинов? Беки ответили, что их воинов. После этого бахадир сказал урусам: “Вы слышали, что ваши беки предали / / вас. Выезжайте без страха, ибо я казню их самих за измену своим воинам, а вас отпущу”. Оставшиеся без полководцев урусы сдались. Тогда Субятай велел положить беков под щиты разобранного лагеря и предложил ульчийцам: “Ваши беки хотели, чтобы вы первыми оказались в земле: Так втопчите их за это в землю самих”. Урусы прошли по щитам и задавили всех беков. После этого Субятай заметил, что воины, убившие своих беков, также не должны жить, и велел своим изрубить всех пленных...

В седлах оставались еще 20 тысяч татар, и бахадир с легким сердцем двинулся на Державу. Он полагал, что Джучи в это время уже также вторгся в Булгар с востока, ибо таким был приказ Чингиза. Бахадир заставил Аблас-Хина вести его прямо к центру Державы, но бек сумел через своего джуру известить кана о том, что приведет татар к Кермеку. Чельбир, получив от Джучи заверение, что он не вторгнется в Державу, немедленно придвинулся к Кермеку с 5 тысячами курсыбаевцев, 3 тысячами болгарских ополченцев сына Дайра Тэтэша, 6 тысячами казанчиев и 10 тысячами башкортов.
161

В середине поля перед городом было несколько рощиц, в которых расположились суварчиевские стрелки с железными стрелами и большими луками. Стрелки стали и за возами, составленными в круг. Перед полем была довольно глубокая лощина, за которой и стала конница: сначала - башкорты, за ними перед стрелками - курсыбаевцы, а за рощицами - казанчии...

У Идели Субятай усомнился в правильности пути и попытался двинуться на север, но наткнулся на Симбирский вал и был отброшен. Тогда татары попробовали пойти к югу, но уперлись в Арбугинский вал и также были отбиты, потеряв при этом тысячу человек. Только после этого по-волчьи осторожный мэнхолский бахадир договорился с бывшими здесь русскими рыбаками о переправе и послал сына вперед на разведку. Уран-Кытай с 3 тысячами татар и 14 тысячами из 50 тысяч примкнувших к ним тюркмен и куманов переправился через Идель и преспокойно проследовал до окрестностей Кермека. Никого не обнаружив, он сообщил отцу, что путь чист. Субятай также переправился и двинулся за сыном. Но едва Уран-Кытай стал подниматься из лощины на поле, как конница стала обстреливать его. Он, нисколько не смущаясь, устремился вперед и прорвался сквозь ряды башкортов на поле. Здесь он встретил уже курсыбаевцев и был неприятно поражен тем, что они не уступали по вооружению большинству его татар. Уран-Кытай успел послать отцу гонца с просьбой о подкреплении. Мэнхолский бахадир, несколько удивленный, послал еще 2 тысячи татар с тяжелым вооружением и 23 тысячи тюркмен и куманов, как вдруг получил сообщение от урусских рыбаков о приближении флота Нукрата. Глухая тревога закралась в душу Субятая, но он все же дождался еще одного гонца от сына. Тот опять попросил подкреплений, и мэнхолский яубашы понял, что попал в*западню. Не послав более ни одного человека, он бросился назад и едва успел переправиться через Идель перед носом Нукрата.

Уран-Кытай, усиленный подкреплением, смог прорваться сквозь ряды курсыбаевцев и оказался под обстрелом из рощиц и из-за возов. Заметив, что суварчиевские стрелы пробивают и доспехи лучших его воинов, бек все же упрямо продвигался вперед, пока не столкнулся с казанчиями самого кана. Те отбросили его опять на поле, где вовсю работали стрелки. Хотя путь назад был открыт, ни один татарин не покинул поле боя, зная, что за возврат без полководца будет подвергнут немедленной и страшной казни. Наконец, башкорты и курсыбаевцы сомкнули кольцо окружения вокруг врага. В этот же момент одна стрела убила лошадь Уран-Кытая, и она, упав, придавила его. Бек, видя, что все кончено, хриплым криком велел воинам сдаваться. Кан, получив сообщение Нукрата о готовности Субятая вступить в переговоры, велел прекратить эту бойню... Из татар, бывших на поле, 4 тысячи были убиты, а тысяча с самим Уран-Кытаем попала в плен. Наши потеряли 3 тысячи башкортов и курсыбаевцев, 350 болгарских стрелков и 150 казанчиев. В суматохе этой битвы Аблас-Хин смог перебежать к своим, был подведен к кану и тут же получил от него титул эмира.
162

Дата добавления: 2015-06-04