Гази-барадж тарихы 14 страница

Субятай ожидал самого худшего, ибо впереди его, за Иделью, стоял несокрушимый кан, а сзади маячили арбугинцы, едва сдерживаемые сыном Елаура - марданским тарханом Юнусом. Тем не менее Чельбир, опасаясь повредить Джучи, разрешил мэнхолскому бахадиру вывести остатки своего войска через Сарычинскую переправу и даже отдал ему пленных. Правда, при этом кан не отказал себе в удовольствии поиздеваться над поверженными татарами и велел взять за каждого пленного по барану, а за Уран-Кытая, как особо глупого - десять баранов. Тут же, на берегу, на глазах униженных татар, булгары устроили пир и съели всех баранов, отчего битва получила название “Бараньей”...

Под охраной Аблас-Хина татары были выведены из Державы за Джаик. Прощаясь, Субятай молча вручил ему свой меч и тут же хлестнул коня...

Узнав об уходе татар, Бачман вернулся в Саксин из гурджийской области Хонджак, причем с боем, ибо гурджийцы не хотели пропускать его вооруженным...

Джучи оправдался перед отцом, сославшись на свою занятость кыпчакскими делами. В 1225 году он нанес поражение хану ак-оймеков Карабашу. До этого хан всячески заискивал перед Джучи и даже разгромил посольство эмира Хорезмского, посланного к кану за помощью. Бывший в посольском караване Гали попал в плен и несколько лет скитался с кыпчаками по степям. Оймеки, узнав, что он - сказитель, не дали Карабашу выдать его татарам. Ведь кыпчаки считали непозволительным делать зло чиченам, которые, как они полагали, могли говорить с небом и поэтому были святыми. Гали сочинил для оймеков несколько песен, которые я сам слышал от них. А сам себя сеид - со времени заключения в Алабуге, стал называть Кул Гали - в знак своего сочувствия угнетенному народу и своего положения...

Глава 21. Последний поход Чельбйра и правление Мир-Гази

Разбитый Карабаш бежал к Джаику и попросил разрешения укрыться в пределах Державы. Получив отказ, он самовольно перешел реку и был атакован каном, желавшим уничтожить хана во имя дружбы с Джучи. Газан, Бачман, сын Масгута Иштяк и марданские баджанаки без труда добыли победу кану и прижали кыпчаков к реке. Положение оймеков, потерявших в бою своего хана, было жалким, но внезапно скончался Чельбир, и все переменилось. Беки тут же на поле подняли на царствование Мир-Гази, к которому... явился Гали и попросил пощадить бедных кыпчаков. Кан не мог отказать другу и, велев поселить оймеков в Башкорте, ускакал с ним в Буляр. Кылыч был с позором изгнан из столицы, и Гали стал сеидом. Он скоро уговорил Мир-Гази отменить повышение налогов со всех субашей, ак-чирмышей, купцов и мастеров малых домов, но большего не успел. Джурги, узнав о смерти Чельбира, осмелел и начал войну с Державой, и кап отвлекся на борьбу с урусами...

Булярцы отказались похоронить Габдуллу в своем городе, и только болгарцы согласились упокоить его тело в своей земле. Это

объяснялось тем, что Чельбир особо любил Болгар и даже разрешил ему чеканить собственную монету, на которой печаталось имя халифа Насыр-Литдина. Делалось это, однако, потому, что Габдулла, как и Алмыш, считал себя наместником халифа и, значит, имеющим право назначать сеидов...

После смерти кана таить меня стало ненужно, и я был выпущен из скверного узилища в обмен на вынужденное согласие поступить на службу Балыну. Джурги немедленно привез меня к Джун-Кале и разгласил, что с ним булгарский эмир Гази-Барадж. Мишарские булгары были смущены и отступили от устья Саин-Идели, где на месте булгарского балика Джурги вновь построил урусскую крепость. Ему помогали внуки Урмана, озлобленные на Державу.

Еще при Габдулле его кисанские братья-близнецы Халиб и Алтынбек начали войну с Кисаном, но затем притворно согласились на переговоры с сыновьями Урмана. Те явились во всеоружии к лагерю братьев и расположились станом рядом. Будучи уверенными в своей безопасности, кисанцы перепились и после угроз в адрес близнецов заснули мертвым сном. Под утро заранее вызванный братьями Юнус внезапно напал на кисанский лагерь и перерезал всех кисанцев до единого - всего с 8 тысяч человек с 5 беками. Спасся только один кисанец, в пьяном виде заблудившийся еще вечером в лесу... В другой раз, в 1224 году, и бедный Хаким должен был помочь братьям, но при переправе у Бурата утонул в Кара-Идели. Не дождавшись его, близнецы и марданцы отступили. Эмир Халиб, которого называли также и Гали-бием, занял пост улугбека Казани... Эмир Алтынбек, удаленный в 1218 году из Учеля, осел в Бандже, женился на дочери царя Хорезма Мохаммеда и время от времени беспокоил кисанцев своими вторжениями. Позднее, после гибели сына Мохаммеда эмира Джелалетдина, он взял его имя, надел его пояс и поклялся вести джихад против татар и всех неверных. В одном из походов на Кисан вспыхнула ссора Мергена с Алтынбеком из-за добычи. Пришедший в полное неистовство тархан выхватил меч и бросился на эмира. Юнус попытался предотвратить это убийство, но сам попал под удар Мергена и скончался на месте. Пока опешившие марданцы приходили в себя, тархан вскочил на коня и стремительно умчался в Тубджак. Алтынбек женился на вдове Юнуса, младшей сестре своей первой жены - дочери Иштяка Фатимы, и, став улугбеком Беллака, поклялся жестоко отомстить убийце. Чельбир, однако, воспретил месть. После смерти кана тархан, из-за боязни Джелалетдина, вообще отделился от Державы и был выбит из Тубджака Алтынбеком. Мерген отъехал к Джучи и, сумел завоевать его доверие тем, что подарил ему пленную кисанскую боярыню и обещал помочь татарам завоевать Державу. Через захваченного им купца, которого он поджаривал на костре, выпытывая сведения, Мерген узнал о тайных связях Джучи с Чельбиром и поспешил выложить их Чингизу. Великий хан пришел в ярость и велел ему убить сына. Выехав как-то на охоту с доверявшим ему Джучи, Мерген убил его сзади чиркесом...

Между тем Джурги, не довольствуясь разбоями на границе, вторгся в Джун-Мишарский округ бия Маркаса и сильно пожег его. Но когда опьяненные победой урусы вздумали осадить Дэбэр, Газан с тыла напал на них и погнал прочь. Сам Джурги сумел спастись бегством, но был при этом ранен в зад, отчего с тех пор не мог ездить на лошади. Его же войско, состоявшее из балынцев и ополчений кисанских и капских беков, загнали в глубокий снег и перестреляли из луков... Было убито 9 кисанских и канских беков и 450 их бояров, с которых сняли кольчуги, а простых воинов - 12 тысяч.

После этого Мир-Гази сам пожелал участвовать в войне и подступил с Газаном к Джун-Кале, воеводой которой тогда был я. А сардар пошел к городу прямо от Дэбэра и не смог взять с собой шереджиры. Он рассчитывал взять город внезапным налетом, по своему обыкновению, но Маркас самовольно напал на окрестности и в слепой ярости стал жечь их, чем всполошил всех и предупредил нас о нападении. Когда подошел Газан, все были готовы сражаться насмерть, ибо от курсыбаевцев ждать пощады не приходилось. За провинность сардар послал Маркаса на захват каких-нибудь ворот, а сам стал с капом поодаль и наблюдал. Мои ополченцы, однако, отбили бия, но увлеклись погоней и внезапно для себя столкнулись с курсыбаем. Тут же они бросились назад, но успели добежать лишь до монастыря близ крепости и спрятались за его забором. Газан велел Маркасу завалить забор деревом и поджечь. От забора занялся весь монастырь. Люди в ужасе стали выбегать вон, но курсыбаевцы никого не пощадили. Всего там сгорело и было убито две тысячи джунцев.
164
165

Спасся только один монах Ас-Азим, который находился в тюремном погребе за распространение какой-то ереси. Мы в полном бессилии наблюдали гибель всего нашего войска, и многие из моих людей уже читали заупокойную молитву. Но нападения все не было. Всю ночь мы провели на стенах, а ранним утром ко мне прибежал Ас-Азим с потрясающим известием о том, что ночью кап внезапно ушел в Державу. Мы не поверили, и я полагал, что это - очередная хитрость Газана, но несколько смельчаков, выехавших из крепости, подтвердили правдивость вести. Позднее я узнал, что причиной этого ухода было известие о нападении Мергена на Башкорт.

Кан знал, что Мерген никогда бы не отважился в одиночку напасть на Державу, и верно понял, что за ним шли татары.

Глава 22. Первое царствование Алтынбека

Возвращаясь, Мир-Гази простыл и вскоре умер. Газан, Бачман, Иштяк и Тэтэш подняли на трон Алтынбека, совершенно равнодушного к реформам Гали. Сеид через два года женился на вдове Мир-Гази Саулие, которую он любил всю жизнь. А она была выдана замуж пятилетней девочкой. Гали овдовел, будучи в изгнании, и его сын от дочери Дайра Мир-Гали вырос в доме суварбашы. А одна из кыпчакских рабынь, которыми приторговывал отец Дайра Аппак, была подарена эмиру Джураша. Тот подарил ее гянджийскому беку Низами, украсившему сад поэзии прекрасными цветами своих дастанов. Я читал эти поэмы, ибо знал фарси. А кроме хорасанского языка я, конечно же, знал арабский и наш булгарский тюрки. Отец еще в детстве научил меня наречию ульчийцев, а один садумский торговец, лечившийся у старшего брата Гали, знаменитого учельского табиба Исбель-хаджи, - альманскому. А языки давались мне легжо, и я испытывал даже необходимость в их изучении. В заключении я прочитал немало урусских книг, и одна из них рассказывала очень живо о набеге Сыб-Булата на Буляр. Ее написал Булымер, звавший себя Хин-Кубаром, но затем, когда его господином стал его дядя Угыр Батавыллы, переделал ее и заменил свое имя на имя Угыр. Об этом мне рассказал сын Хин-Кубара - тоже Хин-Кубар, который приезжал в Балын улаживать спор между Кисаном и Джурги... А Булымер, владевший до этого лишь аулом Хатын, получил было за это батышский город Казиле. Его основали еще булгары и анчийцы, отставшие от Алмыша во время его перехода в Булгар. Но после смерти Угыра Булымер лишился города, и его вновь получил только его сын Хин-Кубар после гибели почти всех караджирских беков в битве с Субятаем. Он женился на дочери Тэтэша, и она добилась того, чтобы наши купцы заезжали в него.
166

Благодаря этому Казиле вырос в большой город, и сын Буляка Касим, охотно строивший на Руси дворцы и даже церкви из камня, укрепил его. Потом он вернулся в Державу, но по пути едва не попал в руки Маркаса. Этот бий обратился к Алтынбеку с просьбой передать ему часть арской дани за разор, но, получив отказ, озлобился и перешел со своей округой под власть Балына. Многие урусские бояры тут же поселились со своими игенчеями на его землях за определенную плату, но скоро пожалели об этом. Мой сын от первой жены - внучки Чалмати - Хисам, бывший баликбашы Дэбэра, вызвал Газана и напал с ним на Маркаса. Бий ускользнул ко мне, но округ его был совершенно разорен.

Надо сказать, что его рассказ об этом вызвал во мне не горечь, а радость за сына, ставшего настоящим бахадиром. Несмотря на панику, охватившую Джун-Калу, я оставался спокоен, ибо знал, что Хисам не нападет на отца. Так оно и случилось. Овдовев незадолго до нападения Бат-Аслапа, я женился в Балыне на сестре Васыла Ульджан-би. Она родила мне сына Галимбека...

Маркасская война избавила Газана от участия в походе Алтынбека на Джаик против Субятая. Мэнхолский бахадир, зная уже мощь булгарских валов, не стал теперь ломиться через них, а решил выманить за них кана на наживку - Мергена. Простоватый до легкомысленности Алтынбек, услышав о разбойном нападении Мергена на Саксин, скоро двинулся на него с Гали и Ильхам-Иштяком. Когда ему заметили, что он берет слишком мало воинов, кан вспылил: “На, Мергена и трех тысяч много”. Возможной встречи с татарами он не допускал, ибо купцы из Кашана уверили его в отсутствии их на всем протяжении Бухар-юлы. Между тем торговцы были подкуплены Субятаем и сказали неправду...

Мерген попытался взять Саксин с ходу, но был наголову разбит и отброшен Бачманом и вновь осмелел только после вмешательства в дело Субятая. Татары осадили город, но тархан уже вывел его население на безопасный путь в Банджу и остался задерживать врага с тысячью отчаянных смельчаков. Когда татары вломились в Саксин, Бачман отступил в караван-сарай города Сувар-Сарай и, побив до двух тысяч оймеков и татар, прорвался с 200 своих к Идели и был таков. Тюркмены хана Куш-Бирде, посланные Субятаем за ним, наткнулись на подоспевших джур Аблас-Хина и занялись ими. Бадри отстаивал Хин до последней возможности, а потом поджег город и ушел в Буртас. Тогда Субятай сам бросился за Бачманом вверх, по реке, но скоро встретился с марданскими баджанакцами и погнался уже за ними. Увлекшись, татары наткнулись на Самарские валы и стали остервенело штурмовать их к удовольствию марданцев. Враги бы все пропали в лабиринте этих валов, если бы Субятай не раскусил игру баджанакцев и не отвел своих к Джаику. Тут перед карга-туем, в буран, разъезд Мергена наткнулся на кана и бросился прочь. Алтынбек погнался за ним и угодил в объятия железных крыльев Субятая. Преимущественно легковооруженные оймеки кана, несмотря на отчаянную храбрость, не выдержали удара татар и рассеялись. Гали пал в бою вместе со всеми своими джурами, казанскими и кашанскими казанчиями и ак-чирмышами, но своей стойкостью отвлек татар. Отчаянный удар башкортов на некоторое время пробил брешь во вражеском окружении, сковал неприятеля и позволил кану и Иштяку спастись. Потом кан велел назвать место битвы, принадлежавшее ранее Беллаку, “Каргалы” и передать его Башкорту на вечные времена...
167

Глава 23. Правление Гази-Бараджа

Между тем эмир Ильяс Ялдау, недовольный тем, что на трон после смерти отца был поднят не он, решил осуществить свою заветную мечту о власти. Едва Алтынбек отъехал на Джаик, Ильяс собрал в Урнаше 4 тысячи казанчиев и двинулся с ними к Буляру. Однако булярцы не впустили ненавистных им уланов в столицу, и суварбашцы, оправдывая это, вспомнили о своей присяге моему отцу и объявили о своем желании поднять на трон меня. Видя непреклонность булярцев, Ялдау рассудил, что лучше Гази-Барадж, чем дядя, и согласился. Алтынбек, не доскакав до столицы, узнал о происшедшем и отправился в Банджу, к сыну-тархану Боян-Мохаммеду. Туда же прибыл и Бачман...

Булярцы, не теряя времени даром, отправили к Джурги утвердившегося в Казани Хисама с подарками. Джурги, любивший лесть, был подкуплен таким вниманием, но отпустил меня вовсе не из-за них, а в надежде распространить свое влияние на Державу. Был доволен и я - встречей с сыном и представившейся мне возможностью уйти с балынской службы. На нее я пошел после уговоров дяди - сына Арбата Батыра. Батыр был первым балынским бояром, пользовавшимся уважением остальных и даже Джурги, а его сын Нанкай - воеводой Мосхи...

Я въехал в Буляр и был поднят на трон Тэтэшем, Иштяком, Газаном и Аблас-Хином, которого я утвердил улугбеком Буртаса по просьбе мухшийских казанчиев и вопреки воле Бояна. Население было еще возбуждено бунтом фанатиков, руководимых Кылычем, которые после смерти Мир-Гази пытались не допустить воцарения Алтынбека и произвести погром христианского квартала столицы Саклан урамы. Суварчиевские чирмыши защитили урам, но один из почтеннейших купцов Абархам попался в руки взбудораженной черни и был замучен толпой. Фанатики кричали, что им не нужен “христианский кан” Алтынбек и что они желают видеть на троне правоверного кана. Мне не составило особого труда догадаться, что Кылыча направлял Ялдау, который старался показать себя истинно верующим правителем. Когда я после молитвы выехал к народу, фанатики вновь стали будоражить толпу криками о моем “тайном христианстве”. Чернь стала смыкаться вокруг меня, и Газан едва расчистил мне плетями путь в волнующемся море людей. В этот тяжкий для меня момент, когда я подумывал о бегстве, явился ко мне Гали и сказал: “Шаткость наших канов, все бедствия Державы нашей - от несоблюдения веры нашей, которая воспрещает рабство. Ослабь налоги с малых хозяев, субашей и ак-чирмышей до размеров времени Талиба, подтверди закон о переходе игенчеев в субаши и ак-чирмыши в случае принятия ислама, зачисли остающихся в язычестве курмышей в разряд кара-чирмышей, а уланов сделай бахадирами - и ты поступишь в соответствии с Кораном”. Я немедленно исполнил его волю, и на всех майданах Державы этот закон Мохаммед-Гали был оглашен. Курмыши - особенно ары и сербийцы Горной стороны и булгары-язычники Арской округи - массами стали принимать ислам и объявлять себя субашами или ак-чирмышами. Попытки казанчиев навести прежний порядок встретили сопротивление новообращенных и поддержавших их булгарских субашей. Уланы были вне себя, но довольный моей решимостью Газан удерживал их на почтительном расстоянии от столицы. Конечно же, фанатики стали бесноваться, да тут уж я, получив поддержку сеида, железной рукой унял их без всякого риска для себя...

Но, увы, Тиле Джурги вновь навредил мне, начав набеги на мишарских аров. Тут уж Алтынбек поднял голову и через год посл£ моего воцарения двинулся на меня с Бачманом, как на “тайного доброхота Балына и врага Исламской Державы”. Газан пришел ко мне и со вздохом сказал, что его курсыбаевцы не могут биться со своими братьями - арбугинцами. Я понял, что надо уносить ноги, и поспешно выехал в Казань, где был улугбеком мой Хисам. По пути я, известив Ялдау, отправил свою семью к нему в Нур-Сувар. Казанчии хотели растерзать ее, но эмир, вдруг проникнувшийся ко мне сочувствием из ненависти к Алтынбеку, лично проводил Ульджан и маленького Галима в цитадель Барынту. Через Казань, под защитой Газана я проехал в Балын с останками Абархама, которыми хотел задобрить влиятельную в Балыне церковь. Мой расчет оказался верным. Джурги был недоволен моим отказом передать ему Казань, но не решился сорвать на мне свой гнев из-за благожелательного отношения ко мне попоб за передачу мощей, которые тут же были крещены. Глава их поинтересовался, что я хотел бы просить у него. Я исйросил его прощения Ас-Азиму, неотлучно бывшему со мной. На старца сильно подействовал мой рассказ о том, как толпы булярской черни кричали мне: “Ты привез попа для крещения нас”, - и о том, как Ас-Азим мужественно выкопал ночью останки несчастного Абархама и охранял их на всем нашем пути от фанатиков. Когда я показал главному урусскому папазу раны попа, полученные им во время стычек с чернью, старец прослезился и облобызал Ас-Азима.

Получив опять назначение в Джун-Калу, я отправился туда со смутной мыслью о том, что более терпеть такую жизнь не смогу...
168
169

Глава 24. Второе царствование Алтынбека

Когда пришла весть о нападении татар сына Джучи хана Бату на Державу и обрадованный Джурги велел мне возглавить 10-тысячное войско для овладения Казанью, я оказался на вершине отчаяния. Мы вышли зимой- 2 тысячи всадников и 8 тысяч пехотинцев, вооруженных один хуже другого. По пути к нам примкнули еще 10 тысяч канских и кисанских всадников, решивших поживиться в области моего сына. По самому мерзкому Кан-Марданскому пути мы почти дошли до балика Лачык-Уба, когда явился оттуда один перебежчик. Он, как я узнал позднее, был нарочно послан Хисамом. От него мы узнали, что Алтынбек с байтюбинцами и башкортами остановил, а затем и уничтожил 25 тысяч татар и кыпчаков Бату. Балик, возле которого произошла битва, назвали в память о геройстве бахадиров “Бугульма”. Хан едва ушел, получив рану в поясницу. С ним был только Мерген, ибо великий хан Угятай не дал ему Субятая. Поговаривали, что он, послав жалкого в военном деле Бату на Державу, хотел докончить уничтожение опасного для трона Мэнхола рода Джучи мечами булгар. Курсыбаевцы вернулись в Буляр с копьями, на которые были насажены по нескольку голов врагов. Перебежчик поведал также, что кан со всем победоносным войском идет от Дэбэра на Джун-Калу, нам навстречу. Внук Урмана Ар-Аслап тут же предложил свернуть с опасной дороги и пограбить ненавистный кисанцам и канцам Буртас, обещая легкую победу. Мои бояры поддержали его, и я, послав Джурги известие о бунте войска, пошел на Буртас. Дойдя до балика Саран, бывшего на границе Мишара и Мардана и сдавшегося мне без сопротивления, я заявил, что останусь здесь ожидать ответа Джурги на мое донесение. Но со мной осталось всего 1500 моих джунских пехотинцев, а все остальные устремились к Буртасу, ибо знали, что Аблас-Хину никто з Державе не Поможет. Каково же было мое изумление, когда я, во время объезда окрестностей, встретил самого Бадри. Оказывается, Алтынбек сразу после разгрома Бату двинул на него свое войско, и он едва выскочил из города перед приходом Газана и Бояна. Быстро сообразив, что мое войско ждет печальная участь и что Джурги не простит мне этого, я решил бежать. Бежать же мне можно было только в одну сторону - в Мэнхол. Велев своим 300 джур либо возвращаться, либо примкнуть к Бадри, я с эмиром отправился в Сарычин. Здесь Аблас-Хин, любимый местными жителями, остался, и я с сотней его отчаянных джур, двинулся на Восток.

Судьба моего воинства, как я потом узнал, была более чем печальна. Оно застало в городе арбугинцев Бояна, но с преступной легкомысленностью решило все же осаждать Буртас. Между тем Газан, рыскавший вокруг в поисках Бадри, узнал о приходе урусов и с ходу атаковал их лагеря прямо средь бела дня. Увидев канские знамена в тылу неприятеля, арбугинцы со страшным рычанием выехали из города и также набросились на испуганных врагов. Произошло жуткое побоище, ибо неуязвимые для большинства урусов курсыбаевцы и арбугинцы были опьянены недавней победой и сражались с удвоенной силой, не беря пленных. На этот раз кисанская и канская конница не смогла уйти из-за глубоких снегов и, завязнув в них во время панического бегства, была расстреляна охваченными охотничьим азартом курсыбаевцами и марданцами. О балынской пехоте и говорить нечего - она быстро выложила дорогу булгарской коннице. Боян потом рассказывал мне, что было убито 15 кисанских и канских беков и с 2 тысячи бояров, не считая остальных. Из всего моего войска живыми ушли с две сотни человек с Ар-Аслапом, а оставшихся в Саране балынцев пленил Хисам. Кисан и Кан остались без конницы - лучшей части своего войска...

Бату было не лучше, чем Ар-Аслапу, и он подумывал о самоубийстве, с радостью ожидаемому в ставке великого хана. Когда я приехал в его ставку и объявил, кто я, он не поверил, посадил в отдельную юрту и вызвал старика Мергена... Наконец явился Мерген и подтвердил мою личность. Бату обезумел от радости и велел освободить моих джур, которых пытали, стараясь уличить меня во лжи. Несколько джур при этом умерли от невыносимых мучений. Бату, пытаясь добиться моего прощения, предложил мне за это деньги, но я ответил: “Деньги джур не заменят”. Бату тогда спросил: “Что ты хочешь от меня?” Я же сказал: “Разве ты повелитель всех татар?” Хан смутился и, оглянувшись, сказал: “Нет, я всего лишь наместник великого хана Угятая в Кыпчаке”. На это я заметил: “Тогда я отвечу на твой вопрос Угятаю”. Мы вместе отправились к великому хану, который уже знал обо мне и о моих ответах Бату...
170
171

Угятай встретил нас у ставки на лошади. Бату поспешил спешиться и подошел к великому хану, как провинившийся мальчишка. Тот что-то резко сказал ему, и Бату упал ниц к ногам его лошади. Я тоже спешился и приветственно поклонился... Великий хан, закончив свой короткий прием Бату, сделал мне знак, и я поехал вслед за ним. Мы подъехали к красивой беседке на живописном холме и вошли в нее, а джуры великого хана стали кольцом вокруг холма на почтительном расстоянии от нас. С нами был только переводчик, знавший кыпчакский и хорасанский языки, но, оказывается, Угятай неплохо говорил по-кашански, и мы часто обходились без посредника. Великий хан выразил мне свое восхищение моим ответом на предложение Бату взять деньги за погибших джур. “Ты великий кан, если сказал так! - заметил Угятай. - Не будь тебя - я немедленно покончил бы с Бату за гибель 15 тысяч наших воинов!” - “Я всего лишь эмир, - ответил я, отдавая себе отчет, перед кем сижу. - И я должен сказать, что похвала в устах настоящего великого хана становится еще более великой”. - “Ты хочешь сесть на трон своего отца?” - спросил Угятай, которому мой ответ опять понравился и окончательно расположил ко мне. - “Да - но только тогда, когда тебе будет угодно заключить союз со мной”, - ответил я.

Я не лгал. В Джун-Кале мне приснился сон, будто я один остался на пепелище разоренного города, и, проснувшись, я понял, что сам Творец указал мне спасти страну от разрушительного столкновения с Мэнхолом. Во время поездки, увидев мощь татар, я еще более укрепился в своем решении. “Откуда идет твой род?” - спросил Угятай. - “От канов хонов”, - ответил я. - “Мой род тоже идет от канов хонов, - заметил великий хан. - Поэтому будет несправедливо, если ты будешь подвергаться унижениям в нашей империи”. Его глаза заблестели, он становился все более воодушевленным... Наконец он встал и сказал: “Отныне ты будешь^ союзником Мэнхола. Я признаю тебя эмиром Булгара и, кроме этого, общим послом наших держав на Западе”.

Этим великий хан уравнял меня с остальными Чингизидами, ибо посол государя Мэнхола выше ханов и не подвластен им. Я был единственным нечингизидом, получившим титул посла и принятым, таким образом, в правящий дом Мэнхола. Правда, дружеское расположение я встретил только у Манкая и Субятая, остальные же не скрывали своей злобы ко мне или признавали меня только из страха перед великим ханом... А он, как мне говорили, очень напоминал Чингиза - особенно в моменты своих воодушевлений, когда он принимал наиболее удачные свои решения... Но такая обстановка не была тягостна мне, ибо напоминала мое- привычное для меня - положение в Державе... Я радовался решению Угятая не по причине выгодности его лично для меня, а потому, что оно ограждало Державу от бессмысленной гибели в столкновении с татарами...

Прибыв в ставку Мергена, который затрясся при встрече со мной, как перед великим ханом, я тут же разослал грамоты во все концы Державы. Мой дядя Иштяк, после некоторого колебания, признал меня эмиром Державы, и я перебрался из Кызыл Яра к нему в Уфу. Хисам и Ялдау также 'признали меня и обещали не помогать Алтынбеку. Кан же прислал ко мне дочь - Алтынчач, которая в ответ на мой вопрос о причине этого, насмешливо заявила: “Отец сказал, что ты - баба, ибо изменил Державе, и поэтому свой указ об объявлении тебя мятежником поручил передать тебе мне”. Иштяк усмехнулся, я же сдержался и сказал: “Передай отцу, что спасутся только те области, которые подчинятся мне, признанному татарами. Остальные же подвергнутся нашествию татар, и ничем помочь им я уже не смогу”...

Джелалетдин остался один с сыном и Бачманом и ничего не мог поделать, ибо Газан отказывался воевать со своими...

Чтобы предотвратить опустошение многолюдных областей, я велел татарам готовиться к походу на Буляр через Башкорт. Перед нападением ко мне приехал Юлай - посол верховного главы христиан Франгистана “Баба”. Оказывается, одна из грамот Беле-бея дошла до Аварии благодаря садумскому купцу Кендеру, и мо~ джарские папазы по приказу “Баба” отправились в Державу сразу же после набега Субятая для подтверждения слухов о христианстве татар. Бадри помог им добраться от Сакланских гор в Банджу, которая примирилась с ним по требованию Сувар Йорты. Оттуда их вывез в Буляр сеид Гали, ездивший по стране с целью добиться единства Державы. Алтынбек не хотел пропускать Юлая ко мне, но, благодаря Фатиме, он смог добраться до Уфы. Говорил я с Юлаем по-альмански и на языке моей матери - байгулской сэбэрячки, и он неплохо понимал меня, ибо был моджаром. А я ему сказал, что татары подчинят все, что расположено между Державой и границей Альмании, и что это - дело решенное. И я обещал ему, как посол, что если франги не будут противодействовать этому, то границы Альмании татары не перейдут... А у меня была печать великого хана, и я отправил с Юлаем грамоту беку Аварии с призывом мирно подчиниться Мэнхолу. И Ас-Азим также говорил с Юлаем и призывал его помогать мне, как доброму к христианам эмиру... А Иштяка настолько взволновал рассказ Юлая о жизни моджар, что он стал подумывать о переселении туда после завоевания враждебной Руси...
172
173

Наконец, потеряв терпение, Угятай решился подчинить мне Буляр силой. Когда я увидел, что 80 тысяч татар и 170 тысяч кыпчаков, тюркмен и кашанцев устремились к Чишме, то заплакал, ибо знал, чем закончится это нашествие. Ведь сын доброго Угятая Гуюк жестко сказал мне, что будет воевать по татарским законам, то есть обращать сопротивляющиеся города в ничто. После двухнедельных боев татары из трех направлений смогли пробиться только на одном - центральном, потеряв 15 тысяч бойцов. С ними ожесточенно дрались все - вплоть до субашей, и я лишь смог добиться неучастия в этом своих башкортских булгар. Сарманцы пали все до единого при защите Табыл-Катау, куда ушли с моим приездом в Уфу. Манкай, пораженный их мужеством, велел сжечь их тела, что считалось высшей воинской почестью. Газан, пользуясь стойкостью крепости Барадж в низовье Чишмы, отошел к Джукетау и стал там, ожидая своего часа...

После нашего прорыва ак-чирмыши покинули восемь валов и отошли в Буляр, так что Субятай смог, наконец, пройти и с этой стороны. Столица, в которой собралось не менее 200 тысяч человек, из которых 25 тысяч были вооружены, была окружена. Татары осаждали ее 45 дней. Когда пала Хинуба, Газан прорвал кольцо оймеков Мергена и нанес удар по тылам Гуюка, Байдара и Орду. Они были основательно разгромлены, и стоящий рядом Бату в ужасе отступил от города. Этим воспользовался эмир Бачман, бывший сардаром осажденных. Вместе с Алтынчач и 15 тысячами бойцов он прорвался по образовавшемуся проходу и ушел в Банджу, к Бояну. Здесь они не поладили, и Боян ушел в Буртас. Бадри же, изгнанный из Сарычина братом Манкая Бучеком, занял Рази-Субу...

Субятай едва смог восстановить порядок и отбить Газана. Тяжко раненный сардар отступил в Джукетау, но, видя полное изнеможение курсыбая, отступил в Кашан и там скончался. Обрадованный Мерген бросился в посад Тухчи и перерезал там немало купцов. Это возмутило всех, и ханы велели Бату разрубить тархана на части. Тот сделал это с крайней неохотой, ибо дорожил верным лично ему Мергеном. После этого татары стали заваливать землей и бревнами рвы и стены Мэн Буляра. Жители пытались помешать этому, обстреливая врага шереджирами и железными стрелами, но когда эти средства исчерпались, татары сделали несколько подходов к стенам. А я подъехал к городу и попытался уговорить жителей сдаться, но был ранен стрелой в плечо и отнесен в юрту...

Дата добавления: 2015-06-04