Социальное объяснение насилия

Известно выражение К. Маркса о том, что насилие всегда явля­лось повивальной бабкой истории. Понятно, что это не призыв, а констатация факта (в «Интернационале» есть слова: «Весь мир наси­лья мы разрушим...»). Насилие связано с жестокостью в отношениях между людьми (группами, народами), а она есть функция нужды, т. е. ощущения недостатка в удовлетворении потребностей, в первую очередь витальных. Жизненная борьба за существование ужесточает отношения людей, и перед этим фактором все остальные факторы агрессивности человека отступают на задний план. Взаимная борьба людей за обладание благами, за социальную позицию, обеспечива­ющую влиятельный статус и престиж, за преимущества в образо­вании и в собственности является социальной формой проявления феномена доминирования человека над человеком, его стремления к преимуществу в какой-либо области, вызывающего сопротивление других. Яснее всего такая борьба выражена в классовой борьбе между богатыми и бедными, борьбе угнетенных против угнетателей и т. д, Этой борьбе несть числа: еще древние утверждали, что идет «война всех против всех» (belluin omnium contra omncs) и что «силу следует' отражать силой» (vim vi repellere licet — Сенека).

Такой борьбой любовь оттесняется в семью, сводится либо к сек­суальной, или же к любви по отношению лишь к близким, или же человек ищет поддержки, понимания и утверждения своей личности в религии. Социальная же жизнь нагнетает лишь неврозы при таком расщеплении человека на борца, не останавливающегося ни перед чем в стремлении доминировать, и любящего, растворяющегося в другом. Я человека при этом расколото, и чувства, его самоощущение амбивалентны. Экспектации от такого человека весьма противоречи­вы, и очень трудно ему доверять при взаимодействии с ним. Отноше­ния непрозрачны, личность расщеплена.

Современная социальная жизнь навязывает индивиду тот модус действия, который организует социальную практику и выступает для индивида как хабитус — система предрасположенностей (диспози­ций), объективно приспособленных для достижения определенных результатов, т. е. социальных целей. Для отдельного человека хаби­тус — это круг жизненных необходимостей, в которых активно при­сутствует прошлый опыт в виде схем восприятия, мыслей и действий, что и гарантирует «правильность» практик, их легитимность в глазах людей. Хабитус зависит, однако, больше от различий в обществах, воспитании, престиже, обычаях и модах, нежели от субъективности индивидов¹. И если социальная жизнь диктует индивидам способ действий, который наиболее эффективно приводит к цели в данных условиях, то люди обычно выбирают линию своего поведения, исхо­дя из этого диктата. Общество, построенное на принципах доминиро­вания, господства одних над другими, открывает дорогу к насилию. «В решении спорных вопросов все чаще отдается предпочтение насильственным способам решения конфликтов... существенно рас­ширяется зона действия использования насилия»². Криминальная ситуация в России сейчас отличается исключительной напряженнос­тью, преступления часто принимают характер, угрожающий основам общества. Опасным феноменом является насильственное овладение боевым оружием *. Вспышки насилия за последние годы, их оценка и анализ подводят к мысли о том, что главным фактором социального насилия являются не инстинкты агрессивности человека — ведь за эти годы генотипы не изменились, — а социальные условия жизни. Следовательно, речь вообще должна идти не о полной ликвидации насилия в обществе, а о его минимизации, о максимально возмож­ном уменьшении роли насилия в предлагаемых обществом способах действия, ведущих к успеху индивида в сферах экономики, политики и экзистенциальности.

Общества, исповедующие равенство общественного положения людей (различные варианты «социализма»), стремятся миними­зировать социальное насилие, вводя демократические «правила игры» для удовлетворения стремления людей к доминированию и соперничеству (выборы, повышение властной роли общественного мнения о тех или иных действиях властей или партий, соблюдение соответствия меры труда и меры потребления и т. д.). Возникает про­тиворечие между стремлением людей к свободе и навязываемыми обществом «правилами игры».

«Классический» социализм видел основную причину неравенст­ва и социального насилия лишь в сфере экономики, в характере собственности, в эксплуатации человека человеком. Практика такого социализма выявила, однако, и другую сторону, не менее важную, — насилие организации над человеком. Утверждение нового образа жизни (совокупности уклада, уровня, качества и стиля жизни, осно­ванной на общественной собственности на средства производства) могло быть проведено в жизнь лишь путем применения классового насилия посредством государственной власти (диктатуры проле­тариата). Сила государства в решении социальных задач ощутимо возросла. Это привело, да и не могло не привести, к резкому усиле­нию насилия со стороны политических организаций общества, т. е. к тоталитаризму. Общественные структуры стали диктовать схемы действия, ведущие к полному подчинению индивидов целям госу­дарства и политической партии.

В обществах, исповедующих социальное неравенство, наоборот, сила государства направляется на поддержание интересов уже сфор­мировавшихся, «классически» доминирующих в обществе групп и классов (а их интересы выдаются за интересы всех граждан), на обеспечение свободы личности во всех сферах жизни, прежде всего в экономической. Насилие в таком обществе имеет основные свои кор­ни в экономических отношениях: львиная доля преступлений — эко­номические. Теоретически сила денег должна обеспечивать прогресс в экономической сфере при условии свободы личности, а сила госу­дарства (организации любого уровня) — обеспечивать социальную справедливость, т. е. законность, легитимность всяких доминаций, преимущественность тех или иных групп и классов.

Оба типа общества призваны (вызов конца двадцатого века, предъявленный человечеству) минимизировать насилие в отноше­ниях людей и в отношениях «власть — гражданин». В основе такой практики лежит выработанный европейской культурой кодекс прав и свобод человека.

Реальная конвергенция обоих типов общества является теорети­ческой мечтой, направленной на гуманизацию общественной жизни.

Политика; идеология и практика. Фанатизм и его формы

Стремление к доминированию одних людей и групп над другими характерно прежде всего для политической и экономической сфер жизни. В политике это борьба за власть, в экономике — за собствен­ность. В обоих случаях речь идет о ресурсах для жизнедеятельности. Доминирование обеспечивается в конечном счете владением воз­можностью распределять ресурсы. Достижение доминирующего по­ложения приносит конкретным людям (группам) рычаги влияния на других людей, а через них — на процессы жизнедеятельности обще­ства. (Метафора «рычаги влияния» расшифровывается посредством научных категорий «статус», «престиж», «имидж», «собственность», «авторизация ресурсов» и «размещение ресурсов».)

Чтобы понять экзистенциальные истоки насилия в политической и экономической сферах жизни людей, необходимо всмотреться в природу этих видов деятельности. Ни политическая, ни экономичес­кая (нетрудовая) деятельности не имеют сами в себе пределов своего проявления, обозначенных моралью, — в них для достижения цели допустимо использование любых средств («право силы», «деньги не пахнут»). Цинизм власти, как экономической, так и политической, общеизвестен. Речь идет поэтому не об «уговаривании» этих носи­телей власти, а о том, чтобы обуздать их извне введением «правил игры» как на государственном уровне, так и на уровне учреждений (организаций: партий, движений, фирм, корпораций и т. д.).

«Правила игры» устанавливаются законами, принципами и нор­мами, на основании требований права и морали которых обеспе­чивается их легитимность. Главным «правилом игры» являются выборы демократического характера, когда избиратели так или иначе убеждаются, что тот или иной кандидат на представительный, исполнительный или судебный пост действительно олицетворяет собой необходимые знания и опыт, правовые и моральные нормы и способен их соблюдать. Однако слабостью системы демократии рос­сийского общества является почти полное отсутствие практики даже минимальной отчетности избранных деятелей перед избирателями (видимо, эта слабость — хроническая, связанная с историческим со­стоянием менталитета народа).

Власть, как политическая, так и экономическая, нуждается в идео­логическом обеспечении ее функционирования. Идеология — духов­ное средство борьбы за интересы, она не может быть универсальной, ведь в обществе нет групп с едиными интересами (кроме защиты Отечества). Она имеет критическую, мобилизующую, защититель­ную и разъяснительную функции. Пропаганда связана с разъясне­нием основ принятой доктрины (идеологии достижения цели), с критикой других доктрин и тем самым — с защитой своих позиций. Агитация призвана мобилизовать людей «своей» социальной базы,

электората, интересы которых защищаются, на конкретные полити­ческие и другие действия.

В основе любой идеологии лежат идеи — в них кратко форму­лируются позиция и основная цель субъекта идеи: нации, класса, группы демографического или профессионального характера¹. Лю­бая идеология стремится к легитимизации (к признанию своих идей «законными», т. е. справедливыми, правильными, социально при­знанными). Однако в силу того, что нет единой идеологии, она обыч­но выдает свой социальный интерес за всеобщий интерес и потому может выступать формой «ложного сознания». Обратим внимание на то, как часто в речах политиков звучит слово «народ». На самом деле «народ» состоит из наций, классов и групп с весьма различными интересами, поэтому доминирующая группа обычно манипулирует сознанием людей, вводя «ложное сознание» в массовое сознание как дымовую завесу для сокрытия своих истинных целей и реального положения вещей в обществе, что позволяет бесконтрольно распре­делять блага (авторизировать и размещать ресурсы страны). Поэтому в обществе необходимо иметь оппозицию реальной власти, критику­ющую ее со своих позиций. Борьба идеологий в этом случае носит для общества в целом спасительный характер, рассеивая словесный флер любой политической пропаганды и агитации.

Изложенное позволяет нам выделить понятие «идеологическое насилие», под которым следует понимать внушение массам идей, являющихся опасными с точки зрения развития общества. Опасно то, что побуждает человека или группу к действиям вопреки его (ее) коренным, т. е. жизненным, интересам.

Как это может быть? Ведь каждый человек разумен и в силу свое­го здравого смысла способен отличить правду от лжи в пропаганде. Однако здесь есть два подводных камня, препятствующих человеку быть разумным в своих мыслях и поступках, относящихся к социаль­ному конструированию. Во-первых, индивидуальный разум часто не может самостоятельно охватить сложные общественные явления и разобраться в них, следовательно, владельцы средств массовых ком­муникаций (государство, частные владельцы) методами умолчания, ложной интерпретации фактов социальной жизни могут исказить ре­альную картину происходящих процессов и поступков тех или иных лиц. Во-вторых, идеологическое насилие связано с любовью, правда, весьма своеобразной.

В современных условиях эта проблема приобретает актуальность в связи с усилением политического насилия со стороны людей, об­ремененных радикалистским сознанием, ведущим к нетерпимости и насилию. Радикализм связан с терроризмом, а тот, в свою очередь, конкретно обусловлен идейным или религиозным фанатизмом.

Терроризм многолик. Политический терроризм связан с борьбой за власть, религиозный — со стремлением уничтожить иноверцев, корыстный — с извлечением материальных выгод, националистичес­кий — с желанием уничтожить, вытеснить другую нацию, захватить ее имущество, государственный — с потребностью в устрашении и подавлении части жителей страны, активно выступающих против деспотизма власти, военный — с устрашением противника, реального или потенциального¹.

Существует терроризм бескорыстный — «ради счастья народа». Идейный терроризм связан с фанатизмом, механизм формирования которого социальная психология объясняет как прочное самоотождествление личности с какой-либо «спасительной» идеей или с человеком, обладающим высоким статусом (верноподданность). Идея при этом действует всепоглощающе, что и приводит к психоло­гическому отчуждению личности фанатика от людей, жесткая при­вязанность к своим убеждениям лишает человека свободы выбора и обновления своих взглядов на жизнь. Фанатик глух и не приемлет рациональной аргументации, поэтому может стать и часто становит­ся жертвой чужих фантазий и утопий. Высокая конформность ведет к усилению слепой веры, безоговорочному принятию откровений лидера, вождя и т. д. Спасительный скепсис покидает человека, его жизнь превращается в «служение». Психоанализ указывает на то, что корни терроризма, когда люди утверждают себя истреблением других, часто невиновных, уходят в предысторию человечества: они связаны с архетипами Матери (родины, земли) и Отца (мага, вождя). Многие люди бессознательно переносят на свой род, племя, нацию, религию, землю и природу в целом свое отношение к матери как к кормилице и защитнице¹.

Человек, вступая в информационное общество, обнаружил и свою уязвимость и даже беззащитность перед потоком идей, индуцирую­щих массовые психозы. Исследования феномена психической зарази­тельности показывают: содержание «заразной» идеи, ее ничтожность или, наоборот, величие, ее ложность или справедливость решающего значения для поведения не имеют. Раскачивание перед телевизором, из которого вещают многочисленные «целители» и экстрасенсы, гре­мучая смесь идей воскрешения и переселения душ, существования потусторонних сил и т. д. не только дестабилизируют психику насе­ления, но часто приводят и к кровавым, жестоким преступлениям². Доверчивость человека ныне становится опасной для жизни и здоро­вья. Спасительное сомнение по отношению к иррациональным идеям и лозунгам, внушениям и заражениям есть функция образования, гуманистического воспитания и самовоспитания личности.

Для самоуправления процессами своей идентификации (в своей основе они естественны и здоровы) полезно знать этапы возникнове­ния у человека идентичности, самоотождествления с кем-либо или с какой-либо идеей. Исследователи выделяют по крайней мере четыре стадии возникновения и укрепления идентичности.

1. Возникновение эмпатии (активизация способности к сочувст­венному уподоблению кому-либо или чему-либо): рождение симпа­тии к герою, в том числе к персонажу фильма, сказки, легенды, к ли­деру, справедливой идее, сакрализованному событию или предмету, актеру, исполняющему роль выдающегося героя, и т. д.

2. Становление ситуационной идентичности на основе эмпатии (возникновение чувства «своего», устойчивого доверия, чувства вос­хищения красотой или героизмом поступка и на этой основе появле­ние ощущения «слитности» с героем и т. д.).

3. Осознание ситуационной идентичности и формирование над- ситуационного самоотождествления (возникновение связи со смыс­ловым ядром личности, с ее убеждениями и даже глубинными уста­новками).

4. Принятие осознанной устойчивой идентичности в качестве личностной идентичности (возможно, на всю жизнь).

Узловым пунктом является осознанный переход от ситуационной к устойчивой надситуационной идентичности. Именно здесь вступает в действие сознание, разум с его сомнениями. Спасает от попадания в психическую зависимость от объекта идентификации проявление скепсиса, поиск контрмотивации. Лишь после серьезной аналитичес­кой работы разума, сопоставления предложенной идеи с собствен­ными интересами и ценностными ориентациями можно сказать, что идея принята или не принята. Воля при этом играет серьезную роль.

Фанатики односторонни, они скучны как личности и однообраз­ны, и именно это часто делает их орудием в руках других. Жизнь тог­да часто приносится в жертву чужим и чуждым личности фанатика («фана») фантазиям и иллюзорным целям.

Прочная самоидентификация личности с идеей или движением лишь тогда имеет жизненный смысл и оправдание, когда происходит в борьбе за свободу и независимость, как индивидуальную, так и социальную. Освобождение от всякого угнетения само не приходит, свобода завоевывается, а для этого требуется самоотверженность. Поэтому вопрос о социальном насилии сложен и конкретен — выбор позиции здесь зависит от социальной зрелости личности.

В завершение темы совершим небольшой экскурс в область тео­ретических представлений о роли человека в современной войне. По­ставим вопрос: что изменилось в вопросе «человек и война» к началу XXI века?

Создание атомного оружия («оружия возмездия»), появление вы­соких военных технологий и деятельность ООН (Совета безопаснос­ти) во второй половине XX века заставили государства Земли перей­ти в вопросах силовой регуляции соотношения сил в мире от мировых войн к локальным. Политические стремления к достижению дина­мического равновесия в соотношении сил на мировой арене начали обретать формы мирного сосуществования государств. Однако даже поражение в холодной войне социалистического Содружества не привело к уменьшению угрозы войны для любого государства. Волна насилия нарастает, но уже в форме локальных войн и вооруженных стычек, международного терроризма. Исследования показывают, что число погибших от бомб и пуль за последние сорок лет превышает число солдат, убитых во Второй мировой. К 1992 г. количество войн, в которых участвовали регулярные войска, достигло двухсот. Если в пятидесятые годы в среднем за год велось девять войн, то к семидеся­тым ежегодный показатель возрос до четырнадцати¹.

Среди различных военно-теоретических обобщений последней трети XX века, выделим аспект, актуализирующийся в рамках тради­ционной темы «человек и война». Речь идет о теории якобы уменьша­ющейся роли человека в условиях современной войны, т. е. версии о «войне кнопок».

Известно, что эта теория возникла и стала популярной в конце 50-х гг. Понятно, что она была продуктом интеллектуальной реакции на возможность применения в вооруженной борьбе средств массово­го поражения, самонаводящихся средств их доставки к цели, высоко­точного оружия.

Эта концепция ныне представляется несостоятельной.

Время и события конца XX и начала XXI века еще раз показали, что человек был и остается центральной фигурой любой войны. Следовательно, мотивация, «подготовка душ и голов» людей, пред­назначенных вести или уже ведущих вооруженную борьбу, была и остается весьма актуальной и важной проблемой государств — как потенциальных агрессоров, так и миролюбивых.

Как противостоять современным воинственным угрозам?

Надо твердо знать, что противодействует соответствующее. Так, слово может опровергаться словом, мысль — мыслью, сила — силой, война — войной и т. д. В современных условиях по-прежнему доми­нирует римский девиз: «Хочешь мира — готовься к войне!»¹. К какой войне? Историей доказано, что дух воюющей армии поддерживается и возвышается при ведении справедливых, т. е. оборонительных, не­агрессивных войн, соответствующих естественной потребности насе­ления в защите, безопасности (по Маслоу, в пирамиде потребностей человека безопасность является первой потребностью, все остальные актуализируются после ее удовлетворения).

Традиционное деление войн на справедливые и несправедливые (захватнические, в том числе и превентивные) в силу этого остается оправданным и в современных условиях, хотя и теряет прежнюю значимость (сегодня свобода, демократия становятся инструментами агрессии — война в Ираке).

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Перечислите основания, с помощью которых можно выделить насилие как социальное, политическое, экономическое и психологи­ческое явления.

2. Каково, на Ваш взгляд, будущее социального насилия?

3. Почему политическая и экономическая деятельность должна регулироваться извне, со стороны интеллектуальной силы?

4. Почему фанатизм в социальной жизни неприемлем?

ЛИТЕРАТУРА

Безопасность Евразии. Журнал личной, национальной и коллек­тивной безопасности. 1(7). 2002. М. 2002.

Бородин Е. 7’. Еще раз о партиях, идеологии и насилии в развитии общества // Социально-гуманитарные знания. М., 2004. № 2.

Влияние информационных технологий на национальную безо­пасность. IV ежегодная конференция «Построение стратегического общества через образование и науку». Раздел V «Изучение влияния свободных и открытых средств массовой информации на военное планирование и операции, а также во время событий чрезвычайного характера». М., 25-27 июня 2001 г.

¹ Эта формула весьма противоречива — не зря римляне отличились тем, что больше всех народов вели войны, в большинстве захватнические.

Волков Ю. Г. Путь человечества: от «войны всех против всех» к культуре мира // Социально-гуманитарные знания. М., 2004. № 2.

Дмитриев А. В., Кудрявцев В. Н., Кудрявцев С. В. Введение в об­щую теорию конфликта. М., 1993.

Конфликты XX века. Иллюстрированная история. М., 1995.

Лоренц К. Агрессия (так называемое «зло»). М., 1994.

Козырев Г. И. Введение в конфликтологию. М., 1999.

Минюшев Ф. И. Экзистенциальные основания современного тер­роризма // «Современный терроризм, истоки, тенденции и проблемы преодоления» за «круглым столом» Международного университета в Москве 29 марта 2006 г. С. 244-254.

Назаретян А. П. Агрессия, мораль и кризисы в развитии мировой культуры. М., 1995.

ПезешкинН. Психотерапия повседневной жизни. М., 1995. Гл. 3.

Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. Но­восибирск, 1995.

Серебрянников В. В. Природа человека: источник войн или миро­любия? М., 2007.

Социальные конфликты. Вып. 8. Насилие: тенденции и альтерна­тивы. М., 1995.

Холличер В. Человек и агрессия. М., 1975.

Дата добавления: 2015-06-04