Театр времен Нерона и Сенеки 2 страница

АНАСТАСИЯ Из темноты голос МАРАТОВА (читает). Из "Записки Якова Юровского орасстреле Романовых": "... Тут и обнаружилось, что на трех дочерях былинадеты какие-то особые корсеты. В корсете, местами разорванном пулями, вотверстиях были видны бриллианты... На шее у каждой из девиц оказалсяпортрет Распутина.... Мы хотели сжечь Алексея и Александру Федоровну, но поошибке вместо последней сожгли служанку... Тем временем вырыли братскуюмогилу для остальных. Часам к семи утра яма глубиной аршина два с половинойбыла готова"... Та же палата в Кремлевской больнице. ЮРОВСКИЙ. Что ты от меня хочешь? МАРАТОВ. Опять сбил меня. Трудно держать мысль. Они говорят...говорят... Старая парочка. ЮРОВСКИЙ. Сумасшедший. МАРАТОВ. Убивал, а не видишь. А я вижу... В его усах, бороде уже седыеволосы. И голова - уже с ровной проседью... Лицо погрубело от июльскогосолнца. И под глазами - мешки. Желто-табачная бородка... Глаза... толькопотом я понял загадку его взгляда. ЮРОВСКИЙ. Что ты хочешь? МАРАТОВ. Я хочу, чтоб перед смертью ты все узнал. И я тоже - все узналот тебя перед твоей смертью. ЮРОВСКИЙ. Мне больно. МАРАТОВ. Я начну сначала. Первая попытка убить их. Ты помнишь? ЮРОВСКИЙ. Когда должны были везти... МАРАТОВ. Ага. Будто в Москву... ЮРОВСКИЙ. И по дороге ликвидировать. МАРАТОВ. А я отменил убийство. И придумал писать письма от"заговорщиков". (Шепчет.) На самом деле я затеял все ради одного: отменитьрасстрел. Хотел выиграть время. ЮРОВСКИЙ. Я чувствовал... всегда! Предатель! Маратов дает ему таблетку. Юровский швыряет ее на пол. МАРАТОВ. И каждый раз, читая его дневник, я оставлял его на другомместе - чтобы он заметил... И письма я писал чудовищным французским языком.Делал все, чтобы он понял. ЮРОВСКИЙ. Но простодушный коронованный дурачок не понял предательства.И записал в дневник то, что мы хотели. МАРАТОВ. Да, он дал повод его расстрелять... Но я опять пытался... Ужев день казни уговорил Белобородова - и мы послали телеграмму Ленину. Просилиподтвердить решение о расстреле. В те дни Революция казалась конченой. И янадеялся... ЮРОВСКИЙ. Поэтому не приходил грузовик! МАРАТОВ. Вожди Урала ждали ответ Москвы. И, как ты помнишь, его долгоне было. ЮРОВСКИЙ. Но пришел! Пришел! МАРАТОВ. Да, Ленин сказал: "Нельзя оставлять живого знамени им - нашимврагам". ЮРОВСКИЙ. Мы были непреклонны - и победили. МАРАТОВ. И где сейчас победители? С красавицей Риммой за колючейпроволокой? Или уже получили "пинок под зад"? ЮРОВСКИЙ. Предателю не понять Революции... Уходя в тюрьму, моя дочьРимма сказала мне: "Два великих революционера Нечаев и Ткачев еще в XIX векедумали: сколько людей придется уничтожить после победы революции? И Нечаевсказал: "Надо думать о том, сколько оставить". Сталин велик потому, что онпошел дальше. Он понял: никого нельзя оставлять - весь старый мир долженпогибнуть. И мы, старые революционеры, - тоже, потому что мы - его часть. Мыболее не нужны партии. Мы выполнили свою задачу - мы создали ПервоеГосударство Нового мира. И теперь с нашими привычками к дискуссиям, спорам,к свободе. И с нашей жалостью... МАРАТОВ. С жалостью? ЮРОВСКИЙ. С остатками буржуазной жалости - мы непригодны для новыхзадач. Мы должны уйти. И бывшие партийные вожди это поняли. И потому онисогласились объявить себя шпионами и врагами. Ибо начинается новый этап:завоевание остального мира. Великая мечта пролетариата: Всемирная Революция!Ты помнишь, бывший товарищ Маратов, как мы о ней мечтали тогда - в 1918-мгоду? Мы ждали, что весь мир тотчас последует за нами. Мы ошиблись. Тыпомнишь наш лозунг: "Железной рукой загоним человечество в счастье"? Но дляэтого нужны уже не мы, но новые люди - нерассуждающие, дисциплинированные -муравьи, послушные воле Вождя. Готовые безропотно терпеть невзгоды илишения. И главное - быть беспощадными. Маркс прав: насилие - повивальнаябабка истории. Но Маркс ошибся: революция на Западе не смогла бы статьвсемирной - западные люди не смогут стать муравьями. Мы сможем. Мы - Азия. Имы победим. МАРАТОВ. Забавно! Про Нечаева - ведь это мои слова! Это я рассказывалкогда-то красавице Римме. Правда, я не сказал ей: великий революционерНечаев был героем самого страшного романа. Он назывался "Бесы"... И вся нашагорькая революция - это спор с автором, Федором Достоевским... Он наспредвидел, мучительно думал о нас. И, ожидая нас, задал нам такой вопросик:"Если для возведения здания счастливого человечества необходимо замучитьвсего лишь ребеночка, согласишься ли ты на слезе его основать это здание? "И в той комнате - мы согласились. ЮРОВСКИЙ. Я не читал Достоевского. МАРАТОВ. Ты строил Новый мир, как памятник - ему: "Федору Достоевскомуот благодарных бесов". ЮРОВСКИЙ. Маленький человек! Мы жили для счастья человечества, ты - дляженщины. Всю свою жалкую жизнь ты любил женщину, с которой толком не сказални слова... МАРАТОВ. Да, это была всего лишь мечта, в поруганном, залитом намикровью мире... Когда я видел прелестное, радостное, чистое личико... Как онасмеялась... Сколько раз, стоя за дверью, я слушал ее смех. И когда, краснея,потупя глаза, она встречала меня в коридоре... я шептал ночью пушкинскиестихи в подушку... Прав: с нее все и началось. А потом уже случилось иное...Я расскажу. Это стоит узнать перед смертью. Однажды я пришел читать егодневник... ЮРОВСКИЙ (усмехнулся.) Проверять дневник. МАРАТОВ. Сверху лежало стихотворение... С надписью его рукой: "ДляАнастасии". И я прочел. И всю жизнь оно - со мной... Я прочту и тебе. Егоследует знать перед смертью: Молчание. Дай крепость нам, о Боже правый, Злодейство ближнего прощать И крест тяжелый и кровавый - С твоею кротостью встречать. И в час народного гоненья, Когда захватят нас враги, Терпеть позор и оскорбленья, Христос Спаситель, помоги. И у преддверия могилы Вдохни в уста твоих рабов Нечеловеческие силы Молиться кротко за врагов. И я вспомнил детство... икону над кроваткой... отца. И вдруг подумал:отца тоже звали Николай... Убить отца... На следующий день я опять пришелчитать дневник... и опять нашел поверх него... написанные его рукой словаЕвангелия: "И тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать ивозненавидят друг друга". И на следующий день меня опять ждали новые, такнужные мне тогда слова Евангелия: "И лжепророки восстанут и прельстятмногих. И по причине умножения беззакония во многих ослабеет любовь".Ослабеет любовь... И я понял: он оставлял их для меня. Так он беседовал сомною. ЮРОВСКИЙ. Ты что? Ты что?! МАРАТОВ. Да! Он все знал. ЮРОВСКИЙ. Нет! Он не мог! Тогда почему же он... записал? МАРАТОВ. Он понял: его смерть - благо... Человек XIX века, он былуверен: убив его, мы, конечно же, отпустим его семью на волю... И еще.Страна ненавидела Романовых. Обычная история: народ, кричавший вчера:"Осанна! ", так же дружно кричит: "Распни! " И оттого не было ни одногозаговора освободить его, кроме нашего, созданного в ЧК. В тот страшный годон осознал: живым он никому не нужен. Но мертвый? Жертва! Во искупление завсе, что совершилось в его правление! И в этом была истинная загадка еговзгляда - взгляда тельца на заклание. Мудрый Ленин боялся: царь сможет статьживым знаменем. Глупый царь понял: знаменем он сможет стать только мертвый.И он предложил нам свою смерть. Смертью смерть поправ. Тогда за дверью яуслышал: "В моем конце мое начало". (Шепчет.) Убитым он задумал вернуться вРоссию... Молчание. И знаешь, о чем просил он перед этим убийством? ЮРОВСКИЙ. Я не хочу знать о тиране. МАРАТОВ. Ну почему же? Это важно - чего просят перед смертью... дажетираны. Молчание За два дня до расстрела я нашел на его столе письмо. Он оставил мне ееписьмо... Младшенькой. Она писала подруге... Девичье письмо... Помню, быливложены засушенные цветы... нет, не горькие цветы нашей екатеринбургскойземли... но те, что привезли они с собой из Царского Села, где были таксчастливы. И первая строчка в письме была. "Отец просил передать, чтобы немстили за него... " Не мстили! Но он знал - мстить будут. Знал: со зломбудут бороться злом. И оттого далее там было предсказание: о зле, котороенепременно умножится в мире... и еще о Любви, которая одна сможет победитьзло. Как просты и возвышенны были все эти слова накануне страдания. И ихписала... маленькая, в общем, не видевшая жизни девочка... И потом, когдапришел грузовик... и ты держал свою речь - безумную речь перед безумными...я должен был выйти к вам... и сказать вам, сумасшедшим... то, что поняла этамаленькая девочка... Но я не вышел... Я не сказал. ЮРОВСКИЙ. Ты сбежал. МАРАТОВ. Ты первый раз прав. Я предпочел умыть руки. С тех пор я ощущаюсебя мертвым и зачем-то живым. Галлюцинации мучают. И я все жду... увидетьее... чтобы она повторила те прекрасные слова. Но она не приходит...Приходят только они... Старая парочка... И я все мучаюсь - думаю: почему онане приходит? И только ты мне можешь помочь. Я рассказал тебе все... Твояочередь... ЮРОВСКИЙ. Я понимаю - ты сумасшедший. И все-таки? Говори яснее. Что тыхочешь услышать? МАРАТОВ. Я начал понимать это уже в начале двадцатых... когда... вовсем мире заговорили... об этой странной женщине. Ты помнишь? ЮРОВСКИЙ. О какой женщине? МАРАТОВ. Не лукавь. Ты понимаешь... Именно тогда появилась в Берлинеэта... женщина, которая объявила себя... Молчание.... Анастасией. И потом я увидел ее лицо на газетных фотографиях... Этобыло лицо Младшенькой! Абсолютно ее лицо. Только радостная прелесть ушла...Будто мертвое. ЮРОВСКИЙ. Глупость! Мы всех их убили! МАРАТОВ. И тогда я разыскал в Коминтерне товарища Надя... Помнишь -венгра, которого я прислал... ЮРОВСКИЙ. Когда сбежал. МАРАТОВ. Он сказал, как и ты... ЮРОВСКИЙ. Мы всех убили. МАРАТОВ. Да. Но добавил: он не стрелял. Не стрелял он в нее. ЮРОВСКИЙ. Это ты уговорил его? МАРАТОВ. Если бы... Нет, я просто сбежал - как ты точно выразился. Онсам не смог - оказалось, трудно стрелять в безоружную маленькую девочку. Онпредпочел царя. ЮРОВСКИЙ. Ее другие убили... Хаос был - и непрерывная стрельба. Ивсех... Всех - убили! МАРАТОВ. Но ее лицо не давало покоя. В минуты тоски и ужаса... какая жеэто тоска и ужас... я думал: а вдруг? ЮРОВСКИЙ. Всех, всех... МАРАТОВ. Я знал, что ты составил секретный отчет о расстреле. Юровский (небрежно). Да, написал Записку в правительство. МАРАТОВ. Сначала я думал с тобой встретиться. Ты тогда работал вХранилище ценностей. Юровский (усмехнулся). Сторожил драгоценности, отнятые уэксплуататоров. Кстати, тогда в двадцатых мы помогали немецким товарищаморганизовать Революцию в Германии. И я отправил им некоторые ценности... Исреди прочего - бриллиантовую брошь... Эту брошь я лично снял с царицы послерасстрела... Видать, какая-то была особая... на груди у ней висела. Скрестом. И я придумал: передать брошь царицы-немки на организацию немецкойпролетарской Революции. МАРАТОВ. Да, я был прав, когда не стал с тобой встречаться, но ясумел... достал твою Записку - твой "совершенно секретный отчет". Юровский усмехнулся. Меня поразила дата: ты написал эту Записку тотчас после того, как вБерлине появилась она. ЮРОВСКИЙ. Мне надоело повторять: мы всех убили. МАРАТОВ. Да, именно. В этом и был смысл твоей Записки: всех убили! Да икак уцелеть: одиннадцать жертв, двенадцать расстрельщиков и узкаякомнатушка... ЮРОВСКИЙ. Никто не мог... МАРАТОВ. Но... оказалось, не ты один писал. Еще четверо расстрельщиковв подробностях описали казнь. И я достал их... И один из писавших,пулеметчик Стрекотин... ты его помнишь - рябой, бритый... пишет: "Когда мыначали выносить трупы, одна из великих княжон... закрыла лицо руками изаплакала". И добавляет: "И другие Романовы были живы! " ЮРОВСКИЙ. Послушай! Что ты хочешь от меня? МАРАТОВ. Только вспомнить. ЮРОВСКИЙ. Даже если ты сумасшедший - постарайся понять: она... все они- мертвы, чудес не бывает. МАРАТОВ. Конечно... Конечно... А я ничего не прошу... Только ответь мнепо порядку на вопросы... и все! И все. ЮРОВСКИЙ. Как ты жалок, бывший товарищ МАРАТОВ....Ну хорошо. Только найди таблетку - мне очень больно! МАРАТОВ надевает очки, нелепо ползает по полу - находит, отдаетЮРОВСКОМУ. Торопливо наливает воду в стакан. ЮРОВСКИЙ глотает таблетку,жадно пьет. МАРАТОВ. Итак, по порядку. Я услышал электрические звонки и вышел наулицу. Там стоял приехавший грузовик со включенным мотором. А звонки всезвенели... Звонки! Электрические звонки! Я сел в автомобиль и отправился навокзал. Ты? ЮРОВСКИЙ. Я пошел будить доктора. Он не спал - писал письмо... Так ононедописанным и осталось. МАРАТОВ. Пожалуйста, дальше. Юровский (начинает нехотя, но с каждымсловом все более воодушевляется. Видно, он рассказывал это много раз, норассказ и сейчас вдохновляет его). Я сказал Боткину: ночь будет опасная,город обстреливает артиллерия - надо спуститься в подвал... Он пошел ихбудить. Я по-прежнему не выключал электрические звонки. МАРАТОВ. Для атмосферы - для ужаса, да? Я и сейчас их слышу - звонки!Звонки! ЮРОВСКИЙ. Доктор, видимо, легко их поднял. Прошло не более получаса -они появились одетые. Я думаю, радостно одевались: белые освободители совсемрядом. Мы с заместителем моим Никулиным их повели... МАРАТОВ. В ту комнату. ЮРОВСКИЙ. В ту комнату. Длинная была процессия: семья, слуги, доктор.Николай нес отпрыска. Помню, оба были в гимнастерках и в военных фуражках.Ты помнишь - комната совершенно пустая была... Только стул мы поставили дляцарицы - у нее ноги больные. Царица села и для мальчика стул потребовала.Что ж, говорю, принесите - видно, умереть он хочет на стуле... Красивый былмальчик... Остальных я выстроил МАРАТОВ. Как... выстроил? ЮРОВСКИЙ (усмехнулся). В ряд. Спокойным голосом говорю: "Пожалуйста, выстаньте сюда, а вы сюда... вот так". Помню, служанка - высокого ростаженщина... с ней рядом встала Анастасия. (Усмехнулся.) У служанки была вруках подушка Маленькие подушечки были принесены дочерьми, одну положили насиденье стула Алексею... другую - на стул самой... Николай сначала встал засыном, но я перевел его в первый ряд рядом с мальчиком. Потом их подравнял -все так же спокойным голосом. МАРАТОВ. А почему... Зачем они согласились строиться? ЮРОВСКИЙ (задыхается от беззвучного смеха.) Моя выдумка! Помнишьпоследнюю обедницу... Я тогда все и придумал... И когда они вошли в подвал,сказал Николаю: "После бегства вашего брата из Перми"... как у негоглазки-то загорелись... не знал, что их императорское высочество, братецего, засыпанный ветками, с месяц как в яме пребывает... "слухи, говорю, вМоскве нехорошие, что сбежала вся ваша семья. Посему я хочу всехсфотографировать. И отослать снимки в Москву, чтоб успокоить" А накануне какбы невзначай, я сказал, что фотографом работал до революции. Так что ониповерили. МАРАТОВ. Ты действительно был очень хороший фотограф. Наверное, ифотоаппарат вынес для убедительности? ЮРОВСКИЙ. Вместо фотоаппарата... как только они построились - вошлакоманда. МАРАТОВ. И что же - фотоаппарат не выносил? ЮРОВСКИЙ. Да, откуда ему взяться? МАРАТОВ. Ну зачем - неправду... Ведь мы договорились! Ну не надо!Помнишь, тетрадь, в которую караул записывал все происшествия во времядежурств? Тебе каждый вечер ее приносили. Ты надевал очки и с важностьючитал. Она сохранилась, и я ее прочел. Там есть запись. "20 июня. ПросьбаНиколая Романова, бывшего царя, дать ему работы - вычистить мусор из сада,пилить или колоть дрова... " ЮРОВСКИЙ. Удовлетворили. И при чем тут фотоаппарат? Маратов (будто не слыша). Действительно, забавная запись Он погибалвзаперти, он обожал прогулки... и еще - у него был вульгарный геморрой.Хорошо, что эту запись ты помнишь, потому что прямо под ней я прочел другую:"II июля... (всего за пять дней - до) Татьяна и Мария просилифотографический аппарат, в чем, конечно же, им было отказано комендантом". ЮРОВСКИЙ. Да... забыл. МАРАТОВ. Уж ты не забывай - очень прошу. В доме был фотоаппарат"Кодак". Тот самый, конфискованный у царицы, когда впервые она вошла вИпатьевский дом. При мне его конфисковали. А потом я видел его у тебя вкомендантской - в столе лежал у бывшего фотографа Якова Юровского. ЮРОВСКИЙ. Ну и что? МАРАТОВ. И вот я думаю: мог ли бывший фотограф в "величайший мигРеволюции" - так ты называл этот день - им не воспользоваться? ЮРОВСКИЙ. Грешным делом была мысль... "щелкнуть" их перед... Носитуация была нервная. МАРАТОВ. Нет, понимаю, почему ты не снял их - перед... Но после? ЮРОВСКИЙ. Я не снял и после. МАРАТОВ. Но почему? Ведь было важно снять расстрелянную семью... Наслучай самозванства хотя бы. Вот сейчас, когда появилась эта Анастасия... Юровский (кричит.) Послушай, идиот, погибли все! МАРАТОВ. А ты бы фотографию и предъявил вместо глупого крика. ЮРОВСКИЙ. Там света было мало, когда постреляли. И обстановка былаблизкой к сумасшествию... МАРАТОВ. Ну хорошо... ну ладно. ЮРОВСКИЙ. Когда они приготовились фотографироваться, я позвал команду.Команда толпилась в широких двустворчатых дверях. Мы с Никулиным стояли пообе стороны двери. Стало вдруг тихо... только во дворе шумела машина...работал мотор. Маратов. Да... да... ЮРОВСКИЙ. Я потерял Постановление о расстреле... вынул просто пустуюбумажку и прочел: "Ввиду того, что ваши родственники продолжают наступлениена Советскую Россию, мы постановили вас расстрелять". И вновь была тишина -но какая! Николай переспросил: "Что? Что? " МАРАТОВ. Пожалуйста, дальше. ЮРОВСКИЙ. Читаю вторично... Я хотел посмотреть, как он встретит смерть.И как эта гордая самодовольная немка... МАРАТОВ. Как же он встретил смерть? ЮРОВСКИЙ. Он больше ничего не произнес, молча повернулся к семье,другие произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилосьнесколько секунд. МАРАТОВ. Второй раз - неправда... А ведь - таблеточку съел. Ермаковрассказал... ЮРОВСКИЙ. И с ним ты поговорил! МАРАТОВ. Со всеми поговорил. Ты - последний. Царь тихо сказал: "Неведают, что творят... прости их, Господи". Не придумать Ермакову эту фразу -убийца он и безбожник. Дальше, пожалуйста, дальше, товарищ Яков. ЮРОВСКИЙ. Ну и сразу - я рывком свой кольт. Царица и Ольга попыталисьосенить себя крестным знамением, но не успели. Началась стрельба. МАРАТОВ. И как же вы не перестреляли друг друга в крошечной комнатке? ЮРОВСКИЙ. И это я придумал: команда толпилась в раскрытой двери, триряда стреляющих из револьверов. Причем второй и третий ряды стреляли черезплечи впереди стоящих. Руки, руки с палящими револьверами - вот и все, чтовидели Романовы... МАРАТОВ. И метались в этой клетке... ЮРОВСКИЙ. А команда все палила из двустворчатой двери, обжигая огнемвыстрелов стоящих впереди... Царя пристрелили сразу. МАРАТОВ. Еще бы! Стреляли в него все! ЮРОВСКИЙ. Но надеюсь, я был первый. Он с силой грохнулся навзничь - ифуражка в угол покатилась... Александру, лакея, повара, доктора тоже сразу -первым залпом. Но с дочерьми пришлось повозиться. Да ты ведь знаешь! МАРАТОВ (кричит). Прошу! Дальше! ЮРОВСКИЙ. Пули отскакивали от них. И как град прыгали по комнате. Мытогда не знали почему... Отскакивают - и все! Помню, две младшие, прижавшиськ стенке, сидят на корточках, закрыв головы руками. И пули отлетают отних... И - по комнате. А тут еще горничная мечется с визгом. И закрываетсяподушкой, и пуля за пулей мы всаживали в эту подушку... И Алексей получилодиннадцать пуль и все жил... И Никулин палил в него, палил... Онизрасходовал целую обойму патронов. МАРАТОВ. А почему... почему так? ЮРОВСКИЙ. Ты же знаешь! На девушках были корсеты с бриллиантами... Онавшила туда драгоценности, видимо, на случай побега. Это было как броня.Бронированные девицы. МАРАТОВ. Я не про девушек - про мальчика. ЮРОВСКИЙ. Тоже странная живучесть. МАРАТОВ. И как ее объяснишь? ЮРОВСКИЙ. Слабое владение оружием моим помощником Никулиным. И,наверное, нервность... эта возня с дочерями. МАРАТОВ. Да, не сбился. Это твое объяснение я прочел в МузееРеволюции... куда ты передал свое историческое оружие. ЮРОВСКИЙ. И это читал? МАРАТОВ. Но мне так объяснять нельзя. Ведь Никулин у меня работал - вЧК. И отлично владел оружием. Впрочем, застрелить с трех метров сидящего настуле мальчика - для этого не надо умения... И нервность тут вряд липомешает. Так почему же? ЮРОВСКИЙ. Не знаю! Помню, я шагнул в дым и двумя выстрелами покончил сживучестью Алексея... Наконец все одиннадцать на полу лежали - еле видные впороховом дыму. Я велел прекратить стрельбу... Дым заслонял электрическийсвет. Раскрыли двери комнаты, чтобы дым рассеялся... Начали забирать трупы.Переворачивали, проверяли пульсы. Надо было побыстрее выносить. Пока надгородом ночь. Несли в грузовик на носилках, сделанных из простынь, натянутыхна оглобли... Их взяли, помню, от стоящих во дворе саней. (Замолчал.) МАРАТОВ. И все? Молчание. Я за тебя расскажу. Начали выносить. В широкой супружеской простынепервым выносили царя. Отца семейства выносили. Потом понесли дочерей. Когдаположили на носилки одну из них - она вдруг села. Закрыла лицо руками,зарыдала. Она была живой. Очнулся на стуле и Алексей... с которым тыпокончил! Оказался только ранен... И когда зашевелились остальные сестры,ужас охватил команду. Вам показалось: само небо против вас. ЮРОВСКИЙ. Ты прав - было страшно. Мы еще тогда не знали, что онибронированные. Но Ермаков не сплоховал: взял штык. Правда, когда он началколоть первую из девиц, штык долго не мог пробить корсаж. И тут даже ониспугался. Но победил страх. МАРАТОВ. Доколол! Ожидание счастья... Царское Село... девичьи мечты -все кончалось в нестерпимой боли под пьяное пыхтенье бывшего каторжникаПетьки Ермакова. ЮРОВСКИЙ. Всех, всех доколол. Потом наверх пошел в их комнату и кровьих наволочкой с рук вытер. МАРАТОВ. Итак, живы оказались? И Ермакову пришлось докалывать... А ведьты сказал: проверяли пульсы? ЮРОВСКИЙ. Да, тогда маленько ошиблись. МАРАТОВ. Конечно! И какая могла быть проверка в этом ужасе - в дыму,среди лужиц крови, после отскакивающих пуль... Вы только одного хотели:закончить и похоронить. ЮРОВСКИЙ. К чему клонишь? МАРАТОВ. Так что и Ермаков мог добить не всех в этом безумии. А если ктому же кто-то был без сознания? И вы его уложили в грузовик вместе смертвецами? Юровский молчит. Я давно мучаюсь и думаю: в грузовике могли быть недострелянные. ЮРОВСКИЙ. Ты сумасшедший. МАРАТОВ. Справедливо. Жаль только, что единственно нормальный - этосумасшедший я. Прошу тебя - дальше. ЮРОВСКИЙ. Потом мы привезли трупы к безымянной шахте... Когда-то тамискали золото... Это была наполненная водой яма посреди непроходимого леса.Здесь решили хоронить. МАРАТОВ. Много пропускаешь... но я согласен. Привезли. Солнышко вышло -Романовы у шахты лежат. Ты уже совсем успокоился, наверное, даже позавтракална пенечке яйцами, которые накануне для мальчика из монастыря привезли.Любили их в монастыре, еду носили. Помню, как ты обрадовался этой еде итотчас позаботился с собой ее взять. И вот я думаю: мог ли фотограф Юровскийне позаботиться - и не взять с собой царицыну камеру? Молчание. Конечно, не мог. И потому, не скрою, долго искал эту фотографию. Онамне по ночам снилась! ЮРОВСКИЙ. Но не нашел. Ее нет. МАРАТОВ. Совершенная правда. И мне оставалось только понять: почему еенет. И вот тут помогла твоя Записка. Молчание. Ты пишешь: "Хотели сжечь Алексея и Александру Федоровну, но по ошибкевместо последней сожгли служанку... Тем временем вырыли братскую могилу дляостальных девяти... И здесь начинается главная непонятность. Ведь от тебятребовалось совсем другое: тело Николая должно было исчезнуть! Останки царямогли стать священной реликвией для наших врагов. Так почему же ты несжигаешь его? А вместо этого - Алексея и служанку? Ведь у тебя нет временидля экспериментов - и нет в достатке ни дров, ни бензина... Почему? ЮРОВСКИЙ. Не помню... Уже не помню. И мне больно. МАРАТОВ. Тоже ответ... И интересно: двое других свидетелей, твоихдрузей, описавших захоронение, пишут: один - "сожгли Анастасию и Алексея",другой - "доктора Боткина"... ЮРОВСКИЙ. Забыли они. МАРАТОВ. Странно, правда? Казалось, после этой ужасной процедуры досмертного часа все запомнишь. И страшный запах горящего мяса. Если только... ЮРОВСКИЙ. Ты что? МАРАТОВ (засмеялся). Оно на самом деле было - это сожжение! Молчание Ты пишешь. "Все дочери имели на шее ладанки с изображением Распутина иего молитвой". А Алексей - мог ли он не иметь? ЮРОВСКИЙ. Я просто забыл. МАРАТОВ. Опять - забыл. Хорошо. Но вот то чего ты забыть ну никак немог. Ты пишешь: "На трех дочерях были надеты особые корсеты с бриллиантами".А четвертая дочь - что ж не имела? Ведь царица каждой дала - на случайпобега. И, наконец, Алексей. Ты сам описал его странную живучесть...Неумение чекиста Никулина владеть оружием мы с тобой уже исключили. Значит?Да, конечно, - мальчик тоже был защищен бриллиантами! Где они? Тут забыть тыне мог. Ошибки могут быть по любому поводу - но не насчет драгоценностей,столь нужных мировой Революции! Итак, где бриллианты Алексея и одной изкняжон? ЮРОВСКИЙ. Жалкий предатель! Ты думаешь, я мог... МАРАТОВ. Никогда! Ты воистину предан Революции. Нашей горькойРеволюции. Ты скорее бы умер, чем взял. Нет, нет... твоя корысть тутисключается... Но тогда почему? Не можешь ответить. Нету ответа. Точнее,есть - только один. Ты попросту их не видел. Юровский Кого? Маратов. Двух тел. Они исчезли. Вместе с бриллиантами ЮРОВСКИЙ. Мне больно МАРАТОВ. Они исчезли из грузовика по дороге. Мальчик и девочка, да?Оттого ты не смог сфотографировать мертвых Романовых у шахты, да? Хотя взялс собой камеру. И оттого драгоценностей с двух тел не хватает. И оттого тыпридумал написать, два тела сожгли. Молчание Но самое интересное: как они исчезли по дороге... Я долго искал шоферагрузовика. ЮРОВСКИЙ. Он умер. МАРАТОВ. Он жив. Жив угреватый маленький Сергей Люханов. Только всюжизнь отчего-то меняет города. Старый член партии, он живет в нищете,почему-то без пенсии... Будто страшно боится чего-то. Нет, он мне ничего нерассказал - просто тотчас исчез из города. И вот тебе моя версия: ты услышалстоны из-под брезента. Так? Стоны двух недострелянных - мальчика идевочки... После луж крови... после долгого убийства девушек... ты был не всебе. Устал от зверства и ужаса. И пережиток старого мира - жалость - тебяподвела. У тебя не хватило революционной стойкости, да? Ты не смог ихдобить... во второй раз. Так? Я думаю, попросту сбросил их с грузовика...Потом уже у шахты, когда раздел трупы и увидел бриллианты, ты, конечно,вернулся... Но недострелянные исчезли. Прибрал кто-то. Может, даже люди измонастыря... Они, конечно же, следили за домом. И всю жизнь ты не можешьпростить себе этой жалости - этого преступления человека нового мира. Ты несумел стать до конца муравьем. Ну отвечай же, товарищ? Молчание Неужели я понял? И это не просто история об убийстве? Но о прощении...и даже о твоей жалости? Я прав? Она жива! И потому она не является в моембреду? Отвечай! Ну хочешь - на колени встану! Ну отвечай же! МАРАТОВ вдруг замолкает, прислушивается. Потом бросается в темнотупалаты и прячется за шторой огромного окна. Входит МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК счемоданчиком. МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Доброе утро. (Вынимает шприц из чемоданчика.) ЮРОВСКИЙ. Нет, нет, не надо! Нельзя сейчас! Но молодой человек молча схватил его руку. ЮРОВСКИЙ. Нет! Нет! Немедленно - к начальству! Здесь предатель! Пинокему под зад! Но молодой человек все так же молча всаживает шприц. Юровский тотчасзатихает. Входит СЕСТРА. СЕСТРА. Готово! (Кокетливо прижалась к молодому человеку.) МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК. Уймись. У меня еще два укола. Уходят Тишина. ЮРОВСКИЙ недвижно лежит в постели. Из-за оконной шторыпоявляется МАРАТОВ. Постоял у кровати. МАРАТОВ (Юровскому.) Прощай, товарищ. (Целует его.) Гасит свет - остается только ночник. Тихо смеется, глядя в темноту. Все по-прежнему, Ваши Величества. Она осталась мечтой... И я не знаю,живет ли она теперь в Берлине. Или - как раньше: в воздухе, в траве илистьях... (Останавливается.) Да... да, слышу звонки (лихорадочно) и помню."И тогда соблазнятся многие и друг друга будут предавать и возненавидят другдруга. И многие лжепророки восстанут и прельстят многих... И по причинеумножения беззакония во многих охладеет любовь. Претерпевший же до концаспасется". Я все думаю, что это значит: "Претерпевший же до конца спасется"? Звонки, бесконечные электрические звонки. Затемнение.Яков Михайлович Юровский умер в Кремлевской больнице в 20-ю годовщинурасстрела царской семьи. Федор Николаевич Лукоянов умер накануне 30-й годовщины расстрелацарской семьи. Все руководители Урала, подписавшие решение о расстреле, былирасстреляны в сталинских лагерях. Все исполнители умерли в своих постелях, как и просил о том Господапоследний царь. При вскрытии могилы царской семьи тело Анастасии былонайдено. Но останки Марии и Алексея отсутствовали. И никаких следов сожжениятрупов, несмотря на долгие поиски, так найти и не удалось...

Ночь. Рим. Бесконечные ступени амфитеатра цирка, уходящие во тьму. В дрожащем свете факелов на фоне ступеней - высокий крест и рядом - огромная бочка.

В бочке сидит С т а р и к, и беспокойно появляются и исчезают седые длинные волосы, высокий лоб и глаза.

Привалясь к бочке, прямо на земле, привольно раскинулось совсем юное прекрасное существо: грива спутанных волос, огромны глаза и тщедушное тело мальчика. Этакий странный А м у р. Чуть поодаль стоит другой юноша - он постарше - в белоснежной тоге, с золотым венком на прекрасной голове. И с бичом в руках. Совершеннейший Аполлон. Только Аполлон с бичом. Со скрежетом поднимается решета - и из подземелья появляется прекрасная девушка. Под изодранной легкой тканью - тело Венеры.

Она выходит, чуть покачиваясь,- как та богиня из пены вод, и вслед ей из подземелья грубо и страшно несутся вопли, женский визг, хохот и крики невидимой толпы.

Эта появившаяся В е н е р а, будто обессиленная своим рождением растягивается на земле головой к Амуру - и они вдвоем образуют молчаливую грациозную группу.

Тишина. Молчание. Наконец Аполлон поикал кого-то глазами во тьме амфитеатра. Удар его бича - и тотчас на этот звук выступает старик в тоге римского сенатора. Аполлон вновь поднимает бич - и тогда старик С е н а т о р торопливо издает некие странные звуки, напоминающие ржание.

Дата добавления: 2015-06-30