Итальянский и русский футуризм: вопрос преемственности

Касаясь вопроса преемственности русского футуризма от итальянского, в первую очередь, приведем строки из письма самих футуристов в редакцию газеты «Новь», опубликованного 15 февраля 1914 г., N 28: «…мы высказываем свое мнение о встрече Ф. Маринетти и наших к нему литературных отношениях. Отрицая всякую преемственность от итало-футуристов, укажем на литературный параллелизм: футуризм - общественное течение, рожденное большим городом, который сам уничтожает всякие национальные различия. Поэзия грядущего - космополитична. Вот и вся сказка об учителе и учениках» [17, Т. 1, с. 369].

Справедливым, на наш взгляд, является комментарий к данному письму Л. А. Селезнева, автора статьи «Неизвестный Маяковский»: «И хотя во время приезда в Россию в начале 1914 года «Главного футуриста» Маринетти Маяковский и его товарищи публично заявляли о независимости русского футуризма от итальянского, — чувство эстетической, художественной общности с итальянцами («отцами-основателями») у Маяковского, по-видимому, было. Схожесть была и в мощной идейно-политической энергетике итальянского и русского футуризма» [18].

Ю. А. Карабчиевский в своей скандальной книге «Воскресение Маяковского», призванной развенчать культ поэта и взгляд на него как на «забронзовевшего» кумира, писал: «Ни один манифест русских футуристов не смог провозгласить ничего такого, чего бы в принципе не было у Маринетти. И самоценность средств выражения, и конструктивность восприятия мира, и преклонение перед техникой, и преклонение перед силой, и даже оптимизм как основа мироощущения» [5].

Однако коллеги по цеху Маяковского отстаивали суверенность и независимость русского футуризма. Среди них был писатель Бенедикт Лившиц, отмечавший по поводу приезда Маринетти в Россию следующее: «мы не только не считали себя ответвлением западного футуризма, но и не без оснований полагали, что во многом опередили наших итальянских собратьев. В самом деле, ознакомившись с дюжиной манифестов, присланных Маринетти еще из Милана, мы не нашли ничего нового для себя, особенно в тех трех, которые касались непосредственно литературы. Большинство положений, выдвинутых итальянскими футуристами, были для нас либо уже пройденным этапом, либо половинчатым решением стоявших перед всеми нами задач» [11]. Объективность этого заявления Лившица сомнительна, она опровергается вышеуказанными строками из литературных исследований, касавшихся проблемы русского и итальянского футуризмов.

Еще одним ревнителем русского «будетлянства» был А. Е. Крученых, заявлявший: «Мы с итальянским футуризмом ничего общего, кроме клички, не имеем, ибо в живописи Италия является страной, где плачевность положения – вне меры и сравнения с высоким, напряженным пульсом русской художественной жизни последнего пятилетия. А в поэзии: наши пути, пути молодой русской литературы, продиктованы исторически обособленным строем русского языка, развивающегося вне какой-либо зависимости от галльских русл. О подражательности нашей итальянцам (или же наоборот) не может быть и речи» [8, С. 142]. Между строк данного высказывания читается обида футуриста за покушение на самобытность и уникальность течения, к которому он примыкал, отсюда и «кричащая» субъективность первой и последней строк, абсурдность которых мы докажем в данной курсовой работе.

Дата добавления: 2015-06-28