Лингвистическая теория текста и коммуникация в свете общенаучной методологии функционализма 18 страница

[Брудный 1976; Воробьева 1993]. Для расподобления этих понятий, думается, следует устанавливать между информа­тивностью и текстовым концептом отношения включения второго в первое. Не случайно И.Р. Гальперин выделил, по­мимо содержательно-концептуальной, содержательно-под-текстовую и фактуальную информацию [1981: 44]. Факту- альность также является подкатегорией информативности как вербализованное сообщение о фактах, событиях, про­цессах, явлениях в текстовом мире, моделируемом сознани­ем автора и интерпретируемом сознанием адресатов. Фак-туальная информация оптимизирует информационный ба­ланс, ибо, как правило, она легче воспринимается и пони­мается читателем, слушателем, особенно в случае культур­ной и временной близости их с автором и текстовыми собы­тиями, не требуя привлечения значительных массивов вспо­могательной для декодирования информации.

Подтекст также можно считать подкатегорией информа­тивности, ибо он формирует значительную часть информа­ционного пространства дискурса, а его дешифровка требу­ет привлечения информационного массива других модулей дискурса. И.Р. Гальперин выделил два вида содержательно-подтекстовой информации в художественном тексте - ситу­ативную и ассоциативную: «Ситуативная СПИ возникает в связи с фактами, событиями, ранее описанными, ассоциатив­ная - не связана с фактами..., а возникает в силу свойственной нашему сознанию привычки связывать изложенное вербаль-но с накопленным личным или общественным опытом» [1981:

45]. В отличие от трактовки подтекста И.Р. Гальпериным как чисто лингвистического явления, выводимого из тексто­вой формы, подтекст как подкатегория информативности представляет более-общее содержание совокупности инфор­мации, актуализируемой в дискурсе имплицитно на основе текста и исходя из других модулей дискурса.

В качестве подкатегорий информативности следует рас­сматривать и параметры аксиологичности и эмотивности, сопровождающие протекание дискурса, порождение и воспри­ятие текста. Многие лингвисты рассматривают данные подка-212

тегории в ракурсе текстовой категории модальности - понятия чрезвычайно широкого, включающего 1) авторскую оценку высказывания с позиций реальности - ирреальности (гипоте­тичности и т.д.); 2) оценку отображаемой ситуации с позиций ее возможности, необходимости или желательности; 3) оцен­ку степени уверенности в достоверности сообщения; 4) целе­вую установку говорящего; 5) значение утверждения/отрица­ния, которые отображают наличие/отсутствие объективных связей между предметами, признаками, событиями; 6) эмо­циональную и качественную оценку содержания высказыва­ния [Теория функциональной грамматики 1990: 66-67]. Та­кая полисемия термина «модальность» исходит из разнооб­разия логических связей, выявляемых современной модаль­ной логикой: абсолютных (логически необходимо, возмож­но, невозможно); онтологических (физически необходимо, возможно), эпистсмических (доказуемо, сомнительно, убеж­ден, истинно, ложно); деонтических (обязательно, запреще­но, разрешено); аксиологических (хорошо, плохо, безразлич­но), временных (было, будет, есть). Большинство из этих мо­дальных связей соотносимо в дискурсе", тексте с категорией референтности, но в плане информативности наиболее зна­чимой является аксиологическая модальность и существу­ющая на ее фоне эмотивность.

Текстово-дискурсивная подкатегория аксиологичности существует в информационном пространстве дискурса как обусловленная характеристикой описываемых событий, персонажей, автора-функции и адресата-функции, концеп­туального плана автором, читателем, а внутри текста - дру­гими персонажами-антропоцентрами по абсолютной шка­ле «хорошо - безразлично (нейтрально) - плохо» и относи­тельной «лучше - равноценно - хуже». От аксиологичнос­ти зависит деонтическая модальность «обязательно - разре­шено - запрещено», определяемая через оценочные понятия.

Исходя из разработанной нами диалогической дискур­сивной модели, значимой для реализации данной подкате­гории информативности является аксиологическая диало-гичность интериоризованного бытия, т.е. норм и оценок 213

социума, в который погружен автор, текст, читатель, и се-миосферы, к примеру, литературных, культурных предпоч­тений. Данная оценка опосредует нередко оценку читатель­ской интепретации (на которую довлеют предпочтения и эс­тетические взгляды среды). Так, на оценку романа Г. Уэллса «В дни кометы» даже самим автором повлияло общественное мнение о групповом браке. Г. Уэллсу пришлось сначала писать опровержение, а затем публично отказаться от сво­их убеждений, что вызвало, в свою очередь, негативную оценку Б. Рассела. Данный аспект подкатегории аксиологичности практически не нашел отражения в научной лингвистичес­кой литературе, между тем как оценочное воздействие мо­дулей дискурса ощутимо особенно при разделенности вре­менем и культурой процессов порождения и рецепции.

Подобным образом мы рассматриваем и подкатегорию эмотивности. Применительно к художественному тексту она определяется как «одно из его базовых свойств, которое со­относится с опредмеченными в нем эмоциогенными знани­ями и актуализируется с помощью эмотивно заряженных текстовых компонентов, воплощающих авторские эмоцио­нальные интенции и моделирующих вероятные эмоции адре­сата, связанные с восприятием и интерпретацией текстовой действительности» [Гладьо 2000: 7]. Эмотивность как катего­рия художественного текста описана Ф. Данешем, К.А. Доли­ниным, К. Кэффи, В.И. Шаховским, С.В. Гладьо и др.

Эмотивность как текстово-дискурсивная подкатегория характеризуется эмотивной направленностью авторских стратегий, отображающейся во встроенной эмоциогенной программе воздействия на читателя, слушателя; эмотивностью текста и его компонентов, а также эмотивной настроенностью интерпретатора. Эффективность эмоциогенной программы адресованности выражается в эмоциональной гармониза­ции сознания адресата. Эмотивность обычно является со­ставляющей информационного пространства любого дис­курса. Г.Г. Почепцов (мл.) отмечает наличие аксиологично­сти и эмотивности в дискурсе «паблик рилейшнз», реклам­ном, политическом и др. видах дискурса: «Рекламный дис-

курс должен быть направлен не на товар, а на продажу ти­повых психологических предпочтений людей» [1996: 89]. Аксиологичность и эмотивность возможны даже в таком виде дискурса, как научный (рецензия, критический обзор).

5.6. Категория связности

Связность всегда рассматривалась лингвистами как важ­нейшая текстовая категория, опосредующая развитие темы и обеспечивающая целостность, интеграцию текста. Одна­ко в лингвистической литературе термин «связность» мно­гозначен и в зависимости от целей исследования представ­лен различными аспектами. В. Дресслер, Р. Богранд, М. Хэл-лидей первоначально разграничивали когезию как структур­но-грамматическую связность и когерентность как содержа­тельную. Семантическая сторона связности нашла отраже­ние в терминах лексической солидарности (Э. Косериу), изо-топии (A. Туеу1м&с),рекуррентности (В. Скаличка). Ориен­тация на изучение средств связности обусловила прежде всего отнесение ее только к языковому уровню [Мурзин, Штерн 1991: 102] на фоне детального анализа формальных коннекторов текста: местоимений, повторов, кореферент-ных рядов, союзов и т.д. А. Хиллом выделены три яруса показателей связности а) сегментные: 1) лексические (по­втор, синонимы, антонимы, однокоренные слова, однотем­ные слова); 2) грамматические (союзы, союзные слова, ука­зательные местоимения, согласование времен и наклонений и их единство, коррелятивные слова, степени сравнения, вводные слова и предложения); 3) синтаксические (порядок слов, порядок сцепления частей, следование); 4) стилистичес­кие (синтаксический параллелизм, эллипсис, градация, вопро­сительные предложения и др.); б) супрасегментные (интонация, паузы, ударения); в) ситуативные (экстралингвистические) (ситуации, ассоциации) [Цит. по: Турмачева 1973: 7-8].

Особую актуальность приобрело изучение текстовой связ­ности в прикладной лингвистике, машинном переводе начи­ная с конца 60-х годов. Прикладные исследования ориентиро­вались на анализ формальных способов связности: семанти-215

чески близких слов и фраз, формирующих текст (Е. Агрико-ла, И.П. Севбо, Е.В. Падучева, Ю.С. Мартемьянов, ВТ. До­рофеев, С.И. Гиндин, В.Е. Берзон, Г.В. Бондаренко и др.). В компьютерной лингвистике связность рассматривалась исходя из соотношения глубинных и поверхностных синтак­сических структур, а также семантических и когнитивных структур; межфразовые связи в тексте описывались на ос­нове трансформационных правил, обеспечивающих насы­щение фразовых валентностей, и употребления коннекто­ров, замещающих сильную позицию компонента структуры (указательные, личные, притяжательные местоимения, по­вторы, маркеры логических связей и т.п.). Для проектиро­вания синтаксических процессоров в системах автоматичес­кой обработки языка и для моделирования синтаксиса ис­пользовалась гипотеза глубины связности В. Ингве, под­твердившая универсальную психологическую концепцию Дж. Миллера об ограничении объема оперативной памяти человека магическим числом 7±2 единиц [см.: Штерн 1999:

67-68]. Прикладной аспект связности представляется значи­мым для автоматического реферирования, машинного пере­вода, компьютерного порождения и интерпретации текста (И.А. Мельчук, А.К. Жолковский, Ю.Д. Апресян, Н.Н. Ле-онтьева, Е.В. Падучева, Ю.С. Мартемьянов и др.).

Связность как текстово-дискурсивная категория рассмат­ривается несколько в ином ракурсе как свойство, обеспечи­вающее информационный обмен на основе взаимодействия всех модулей суперсистемы дискурса. В данном случае мы сталкиваемся с парадоксом: вербальная репрезентация ин­формации может не иметь явно выраженных коннекторов, но текст понимаем и является связным {Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...}. Это значит, что механизмы связности лежат не на поверхности, заложены не только в вербальном посред­нике коммуникативного процесса - тексте. Очевидно, связ­ность следует рассматривать прежде всего исходя из систем­ной упорядоченности модулей суперсистемы дискурса: кон-некционно-холистической структуры сознания (внутренней системности) коммуникантов, в том числе системности их 216

языковой и дискурсивной компетенции, гносеологической упорядоченности интериоризованного бытия (в коллектив­ном и индивидуальном сознании), иерархической связнос­ти семиотического универсума и самого текста в системно организованной коммуникативной ситуации. Связность су­ществует в информационном пространстве дискурса, обес­печивая информационный баланс. Тем самым, адресант и адресат понимают друг друга: адресат понимает текст не только в силу его внутренней связности (семантической, со­держательной, грамматической, структурной), но и по причи­не подключенности сознании коммуникантов - носителей одного языка и культуры, - и текста к общему семиотичес­кому универсуму, бытию. Общность определенного фонда знаний, опыта, памяти, языка обеспечивает связность дис­курса и возможность декодирования чужого текста, даже отдаленного во времени. Внутритекстовые связи порожда­ются определенной лингвокогнитивной упорядоченностью сознания автора и в силу определенной общности менталь­ных лексиконов, функций сознания декодируются адреса­том. Эксплицитная связность является наиболее яркой ма­нифестацией интерактивных стратегий текста, встроенной программы интерпретации, однако она не устраняет анта­гонизма между линейностью текста и его вертикальной смысловой сложностью. Антагонизм разрешается интерпре­тирующим сознанием адресата, высвечивающим необходи­мые для декодирования сферы личного опыта, знаний о мире, собеседнике, культуре, науке и проч.

В зависимости от типа актуализируемой сознанием ком­муникантов информации при порождении и восприятии текста различаются следующие типы связности. Информа­цию о грамматике языка, используемую в дискурсе, пред­ставляет эксплицитно выраженная формальными показате­лями грамматическая связность (согласование рода, числа, падежа, лица, времени, наклонения, вида, синтаксических позиций, местоимений и их антецедентов и т.д.).

Семантическую информацию задействует семантическая связность, выражающаяся в семной итеративности сочетаю-217

щихся слов, вступающих во взаимодействие с семантической структурой высказывания [Гак 1971] и на основе межфразовой валентности - с глобальным содержанием текста. При этом учитывается положение о неаддитивности значений при соче­тании слов в более крупных единицах (Л.В. Щерба, Ш. Бал-ли, Ч. Осгуд, Б. Потье, А. Греймас и др.). Механизм семной итерации, или семантического согласования (Л. и А. Вунджей-меры), имбрикации (Ж. Вейнренк), заключается в повторе­нии одинаковых сем в группах сочетающихся слов, форми­рующем в конечном счете топик, или тематически объеди­ненную текстовую единицу членения, макропропозицию в когнитивном отношении [ванДейк 1989: 62]. И.В. Арнольд вслед за Т. ван Дейком вводит в качестве эквивалента топи­ка лексико-семантическую (тематическую) сетку текста [Текст как объект... 1984: 7]. Использование в тексте топи­ка психологически объясняется стремлением к стереотипи-зации (сохранению полученного опыта), необходимостью ослабления внимания при повторении однотипного раздра­жителя [Арнольд 1990: 132] и тем самым облегчения деко­дирования. Введение в тематическую сетку нерелевантных теме слов как результат стремления к обновлению устояв­шихся связей обычно приводит к увеличению информаци­онного потенциала сетки, к созданию стилистических эф­фектов и т.п. Вербальные границы топика могут фиксировать­ся абзацем. Между топиками существуют логико-смысловые или ассоциативно-смысловые отношения. Топик может иметь однократный, сквозной, глобальный характер [Москальская 1981:21]. В модели восприятия текстаА.А.Брудного [1976] чи­таемый текст как бы монтируется из последовательно сме­няющих друг друга отрезков, относительно законченных в смысловом отношении, каковыми могут служить топики.

Топик формируется и на основе ономасиологической связ­ности, рассматривающейся нами как повторение дериваци­онных компонентов слов, корней и общего номинативного механизма создания единиц [Селиванова 2000:190]. Д.У. Ашу-рова подчеркивает: «В словообразовании все шире осозна­ется необходимость показа не только деривационного ме-218

ханизма, но и мотивов, цели использования словарных средств, особенностей их функционирования и изучения их с точки зрения интенциональной заданности и эффективности восприятия» [1991: З].

Дублирование ономасиологического механизма как сред­ство создания авторского концепта характерно, к примеру, для романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Индивидуально-авторские адъективные композиты с оппозитивньгми по се­мантике ономасиологическими признаками отражают клю­чевой принцип контраста, положенный в основу авторской концепции романа. Контрасты жизни и смерти, войны и мира, личности и общества, внутреннего и внешнего состояния ге­роев есть частные более общей антиномии толстовской ин­дивидуально-авторской парадигмы: статики и динамики. Статика и динамика - два полюса толстовского видения мира; соединение этих двух ипостасей бытия пронизывает текстовую ткань романа, определяет развитие действия, эпического по своей масштабности и многоплановости.

Контрасты статики и динамики обеспечиваются контраст­ным построением и ассоциативным смыслом композитных номинатем: «Пьер поразил всех гостей своим сосредоточен­но-рассеянным видом...чувствовал в себе приближение при­падков гипохондрии и с отчаянным усилием старался бороть­ся против них»; «Злобно кричала Наташа сдержанно-раздра­женным и отчаянным голосом»; «Старая графиня сидела с сча­ стливо-грустной улыбкой и слезами на глазах»; «Десаль... был все тот же ограниченно-умный, образованный, добродетельный и педантичный воспитатель» [см. Селиванова 2000: ISO-195].

Семантическое согласование регулируется семной дина­микой слов в случае метонимии, метафоры. Эффект нару­шения согласования при метафорическом переносе описан еще в «Поэтике» Аристотеля. Семная динамика в подобных случаях контекстуализирована смысловой, в том числе ассо­циативной связностью, опосредованной когнитивными ме­ханизмами порождения и восприятия. Смысловая связность может, исходя из структуры сознания, базироваться на ис­тинной тривиальной информации (диктум пропозиции) -219

логическая связность. На ассоциативном уподоблении кон­цептов, их соположении и эвокативности (способности вы­зывать большое количество ассоциаций) основана разно­видность смысловой связности - ассоциативная, использу­емая при метафоре: Любовь выскочила перед нами, как из под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас обоих. Так поражает молния, так поражает финский нож (Булга­ков), в том числе при метафоре конструирования [Кубряко-ва, Демьянков, Панкрац, Лузина 1996], соотносящейся с кон­трапунктом, «для расшифровки которого получатель дол­жен удерживать в памяти два параллельно идущих потока информации - образной и логической» [Гальперин 1974: 26-27]". Тогда луна начинает неистовствовать, она обрушивает потоки света прямо на Ивана, она разбрызгивает свет во все стороны, в комнате начинается лунное наводнение, свет ка­чается, поднимается выше, затопляет постель (Булгаков). Смысловая связность ассоциативного типа опосредует ис­пользование стилистических приемов в тексте.

Образная связность построена на ассоциациях, коррели­рующих с ощущениями: зрительными, слуховыми, тактиль­ными и т.д., полученными из опыта при посредстве психи­ческих переживаний. Образная связность задействует так­же различные сферы семиотического универсума, в том чис­ле нсвербальные, в которые погружен текст. К примеру, стихотворение «Ноктюрн» В. Маяковского при декодиро­вании актуализирует визуальные образы живописи футуриз­ма (иной семиосферы). В поэтических текстах такой тип связности опосредует формирование художественного обра­за: «Горит костер рябины красной, но никого не может он согреть» (Есенин). Художественный образ служит некото­рой моделью действительности, восстанавливающей полу­ченную из действительности информацию о новой сущнос­ти [Арнольд 1990: 74].

Семантико-смысловой по своей природе является конно-тативная связность (оценочная, эмоциональная, экспрес­сивная, стилистическая, опирающаяся на оценку и эмотив-ность информационных пространств автора, текста, чита-

теля и лишь частично отраженная в коннотате речевых средств). Н.Ф. Пелевина подчеркивает, что в контекстах, насыщенных эмоцией, происходит семантический процесс иррадиации экспрессивности (=коннотативности - Е.С.), г.е. переход коннотативного фона слова на определенный фрагмент текста или текст в целом [1983: 84]: И микрофону я непонутру. -Да, голос мой любому опостылит. Уверен, если где-то я совру, - он ложь мою безжалостно усилит. Бьют лучи от лампы мне под ребра. Светят фонари в лицо недобро. И слепят с боков прожектора. И - жара!... Жара!... Жара! (Высоцкий). Коннотативный диссонанс, как и семантичес­кое рассогласование задан либо авторской интенцией, либо соответствует смене топика: Итак, господин лауреат, мы открываем путь к атомной бомбе для наших дорогих прохво­стов (Гранин).

Смысловая связность опосредует структурную, или ком­позиционную. Композиционная связность в художественном тексте с 1863 г. рассматривалась в наиболее общем виде как пирамида Фрайтага, где вершиной служила кульминация, ей предшествовали: 1) экспозиция; 2) завязка; 3) развитие дей­ствия; - и следовали за ней: 5) спад действия; 6) развязка; 7) эпи­лог (см. схему 15).

Подобная композиция присуща в идеале произведениям с единством места, времени и действия (классицизм), в боль­шинстве художественных текстов звенья цепи факультатив­ны, пирамида может быть свернута и преобразована. Так, одно из произведений В. Катаева начинается словами: «Я умер в...», т.е. началом является эпилог.

Соотнесение смысла текста с бытием, информацией о мире формирует в дискурсе и тексте референциальную связ­ность, опирающуюся на возможные ситуации действитель-

ности (лето сменяется осенью, деревья зеленые, у Земли один спутник и т.д.), хотя М.И. Откупщикова вводит отношения референции в смысл текста [1982]. Частичное разрушение ре-ференциальной связности происходит в фантастических произведениях, сказках, мистериях, жанре фэнтэзи и т.п., а также при беллетристических лакунах - невозможном, не­соответствующем фактам, действительности или научным представлениям о мире изложении: Ласточка с весною в сени к нам летит. Дам тебе я зернышко, а ты песню спой (Лас­точки не едят зернышек); Где-то плачет иволга, схоронясь в дупло... (Иволга не живет в дупле). Иногда только референ-циальная связность может способствовать пониманию выс­казываний. Так, Сара Бернар, великая французская актри­са, отличалась чудовищной худобой. Только тот, кто знал об этом, мог декодировать ироническую присказку, быто­вавшую в Париже начала XX века: Подъехала пустая каре­та. и из нее вышла Сара Бернар.

Смысловая связность, сопрягаясь с семантической и ре-ференциальной формирует топикальную связность, т.е. связ­ность различных содержательных, тематических линий в тексте, определяющуюся авторским замыслом. Дискурс не может осуществляться и развиваться без прагматической связности - настройки адресанта, текста, адресата на опре­деленный коммуникативный регистр, опосредующий коопе­ративный результат коммуникации, гармонизацию созна­нии коммуникантов, понимание и желаемое воздействие. Все рассмотренные типы связности и существующие на их фоне факультативные текстовые категории подчинены еди­ной глобальной связности текста, осуществляющей перевод интегрированной семантизированной системы на высший кодовый уровень [Жинкин 1974; Леонтьев 1999] - макрозна-ковый. Данный тип связности встраивает текст в глобаль­ную связность коммуникативной ситуации.

5.7. Категория континуума

Континуум дискурса рассматривается нами, в отличие от текстового континуума, как пространственно-временное

222

взаимодействие режимов порождения и восприятия. В спон­танном, устном общении континуум характеризуется сопря­женностью в общем времени и пространстве данных режи­мов, хотя они и обладают определенной дискретностью. Континуум дискурса проецируется в текстовую линейную не­прерывность продвижения информации, расчленяемую во вре­мени и пространстве в соответствии с замыслом адресанта.

И.Р. Гальперин применительно к художественным тек­стам характеризует континуум как грамматическую тексто­вую категорию, определяя ее как нерасчлененный поток движения во времени и пространстве, определенную после­довательность фактов, событий, развертывающихся во вре­мени и пространстве текста [1981: 87]. Текстовый контину­ум рассматривается как проявление топикальной связности, центростремительная сила текста. И.Р. Гальперин подчер­кивает особую интегрирующую природу континуальности:

«По существу континуум как грамматическая категория тек­ста-это синтез когезии и прерывности» [1981: 92]. Прерыв­ность, по И.Р. Гальперину, осуществляется с помощью ком­позиционно-структурной формы когезии - той, что наруша­ет последовательность и логическую организацию сообще­ния всякого рода отступлениями, вставками, временными и пространственными описаниями явлений, событий, дей­ствий [1981: 82].

В линейной последовательности художественного текста топикальные связи, т.е. связи между контактными темами, как уже отмечалось, могут развиваться логически, соответ­ственно движению событий во времени и пространстве (фа­бульный континуум). 3-Я. Тураева называет это явление про­грессией - беспрерывным движением вперед, противопостав­ляя ей стагнацию - замедление развертывания событий в тек­сте путем обращения к предыдущим фактам или отступления от темы, детализации чего-либо как ввода отдельной темы.

Наличие текстовой стагнации служит показателем сю­жетного континуума художественного текста. Средствами стагнации являются ввод топика ретроспекции (темы про­шлого. биографии героя); ввод концептуально-значимого 223

топика (лирического отступления - птица-тройка у Н. Гого­ля в «Мертвых душах»); ввод топика детализации (пейзажа, портрета; описания интерьера, артефакта); ввод топика ад-ресованности (обращения автора к читателю); ввод топика автора-функции (рассуждений автора о себе) и т.д. Исследования отклонений от темы в любом тексте, темати­ческих связей в соотношении с дискурсивными компонента­ми, на наш взгляд, являются весьма перспективными. Стаг­нация является и подкатегорией континуальности дискур­са. Психокогнитивно она проявляется в рекурсивных опера­циях порождающего и воспринимающего сознания, в оста­новленном движении адресата для устранения им неяснос­ти, неоднозначности, и адресанта - для уточнения целей, корректировки своих дискурсивных стратегий.

Подкатегориями континуума в дискурсе служат про­странство и время, определяющиеся в трех режимах для тек­стов, отдаляющих во времени и пространстве автора от читателя, их обоих от описываемых событий. Не случайно, исследователи разграничивают для таких текстов обсужда­емый и событийный миры (X. Вайнрих), план речи и план истории (Э. Бенвенист), интерпретационное, речевое и нар­ративное время текста (Е.В. Падучева).

Дискурсивное время и пространство есть время и про­странство коммуникации, могущие быть расчлененными, дискретными или нераздельными в спонтанном общении. В отличие от них, текстовое время и пространство составля­ет хронотоп текстового континуума. Ученые разграничива­ет реальный хронотоп дискурса и внутритекстовый хроно­топ [Колегаева 1991: 17]. Время и пространство в тексте ча­сто не формируют отдельных топиков, но являются неотъем­лемыми их составляющими. Последовательность тем в единстве времени и пространства можно назвать макрото-пиком. Маркерами хронотопа в тексте служат средства раз­ных языковых уровней, интегрирующихся в функциональ­но-семантические поля темпоральности и локативности. В.А. Кухаренко считает, что «хронотоп в художественном тексте неотделим от человека, их невозможно разделить.

Время присутствует в тексте постоянно, оно воспринимается и персонажами внутри своей художественной действитель­ности и читателями, внешними по отношению к ней» [1988:

74-75]. Примечательно, что линия текстового времени для персонажа текста и коммуникантов дискурса непрерывна и едина, однако в дискурсе соединяются два типа восприятия, нейролингвистического программирования времени: сквозь время - для персонажа, который всегда находится в насто­ящем моменте; и рядом со временем - для автора, читате­ля, когда линия времени идет слева направо, ведь ретроспек­ция (возвращение к прошлому) или проспекция (знание даль­нейшего хода событий, предвидение) занимают положенное им хронотопическое место на временной оси порождения/ восприятия коммуникантов. Данные два типа восприятия времени выделил американский исследователь в области нейролингвистического программирования Г. Джеймс, рас­сматривавший время как субъективное переживание в вооб­ражении человека [Цит по: Баронин 2000: 242-244].

Ретроспекция, по И.Р. Гальперину, дифференцируется на авторскую, заданную автором и вербализованную в тексте, и читательскую, сопряженную с рекурсивностью и обуслов­ленную удерживанием и актуализацией в памяти адресата фрагментов уже прочитанного [1981: 106]. Субъективность восприятия времени человеком в отличие от объективно-субъективного осознания пространства обусловливает раз­личную способность речи описывать динамику времени и ди­намику пространства. Различные пространства сосуществуют в единстве времени, поэтому описание временной динами­ки на основе пространственной возможно только в связи с человеком. А.А. Брудный в книге «Психологическая герме­невтика» [1998] приводит пример затруднений декодирова­ния текста, обусловленных временной динамикой и субъек­тивной фокусировкой на ее основе пространства. В отрыв­ке из «Гамлета» Полоний говорит Гамлету, что его зовет ко­ролева немедленно. Гамлет смотрит на него и спрашивает Полония: - Не правда ли туча похожа на верблюда? Поло­ний соглашается. Гамлет снова; - Не правда ли, что туча по-

хожа на хорька^. Полоний соглашается. Гамлет: - Не прав­да ли туча похожа на кита^ Многие исследователи воспри­нимали эту сцену то как игру в безумие Гамлета, то как иро­нию и нежелание идти к королеве. С. Эйзенштейн выдвинул гениальную догадку о том, что слова Гамлета - лишь кон­статация временного изменения пространства (Гамлет не спешит и проходит очень много времени, туча меняет свои очертания, пространственные параметры). Так нетривиаль­но В. Шекспир смог передать дискретность изменяющего­ся пространства во временной динамике.

5^8. Категория референциальности

Референциальность, т.е. соотнесение дискурса и смысла текста с действительностью: реальное или ирреальное - рас­сматривается обычно в составе широкой и многоаспектной категории модальности. Однако различие трактовок и мно­гозначность понятия «модальность» в ряде лингвистических дисциплин обусловили необходимость разграничения аксио-логически-эмотивного ее аспекта и аспекта референции (так называемой логической модальности). Тем более, принимая за основу концепцию Ш. Балли о двухчастной структуре предложения, пропозиции, включающей диктум и модус -«различные оттенки чувств и воли»,- мы отказываемся от термина «модальность» для обозначения данной категории. А поскольку в дискурсе осуществляется тройственная соот­несенность коммуникантов и текста с действительностью в плане реальности/ирреальности, мы отдаем предпочтение термину «референциальность». О.П. Воробьева определяет текстовую категорию референциальности как соотнесен­ность текста с некоторым сегментом реальности или квази­реальности, неким положением дел, с референтной ситуаци­ей или событием [1993: 42].

Дата добавления: 2017-01-14