Лингвистическая теория текста и коммуникация в свете общенаучной методологии функционализма 20 страница

Кроме того, Т. ван Дейк погружает эту базу в коммуникатив­ный контекст, отмечая необходимость учета при понимании эпизодических моделей моделей контекстов как неких зна­ний о текстеме, речевом жанре, которые в свою очередь ак­тивизируют в сознании реципиента определенные эпизоди­ческие модели, типичные для данных контекстов [1989: 92]. Не менее важным ученый считает зависимость эпизодичес­ких моделей от целей и интересов коммуникантов, однако обращает на себя внимание согласованность всех эпизоди­ческих моделей, целей и интересов некой управляющей ин­станцией - системой.

Именно контекстуальная модель осуществляет глобальное управление всем дискурсом: «Эта управляющая система от­вечает также за стратегическое комбинирование нескольких ситуационных моделей: она использует информацию мик­роуровня из кратковременной памяти или базы текста, на­ходящейся в эпизодической памяти, и согласовывает ее с общим контекстом и целевой информацией, а также с общи­ми сценариями, а затем выдвигает эффективную гипотезу относительно того, какого рода фрагменты моделей следу­ет извлечь из памяти или активизировать и как их следует сочетать» [ван Дейк 1989: 94]. Управляющая контекстуаль­ная модель, бесспорно, сложнее и, в отличие от эпизодичес­кой, обычно репрезентируемой как пропозиция, или преди­катно-аргументная структура, описательна в терминах не актантов и предикатов, а определений, устанавливающих систему жанра дискурса, его стратегий, ролевых черт ком­муникантов и т.д. Именно контекстуальная модель, погру­жающая текст в диалогические отношения между компонен-242

тами дискурса, является когнитивным фильтром в процес­сах порождения и восприятия.

Когнитивное пространство текста обычно моделируется на основе коннекций пропозициональных структур семантическо­го синтаксиса. Альтернативной данному подходу является пси­хологическая концепция ментальных моделей Ф. Джонсона-Лэйрда. Ученый считает, что ментальные модели значительно легче вызвать в памяти, тогда как для того чтобы вспомнить пропозицию, нужно установить вербальную форму высказыва­ния [Johnson-Laird 1983; 1988]. В данном случае ментальные модели близки эпизодическим Т. ван Дейка, ибо и те, и другие нагружены сферой личностного знания. Однако процессы мо­делирования в конечном итоге предполагают перевод глубин­ных мыслительных структур в поверхностную знаковую фор­му естественного языка или lingua mentalis. Поэтому установив­шаяся в языкознании пропозициональная модель в значитель­ной мере способна репрезентировать внутритекстовую действи­тельность; причем, по мнению А. Пейвио, даже образная фор­ма знаний может интерпретироваться в пропозициональных терминах [Paivio 1986: 31]. Экспериментально подтвержде­но, что пропозициональные структуры отражают не толь­ко лингвистические значения, но и визуальную информацию в силу того, что обработка информации зрением, языком и др. проявляет сходство общих принципов организации [Kosslyn 1980; Badecker 1991: 373].

Ученые отмечают, что пропозициональные модели находят­ся в центре научной парадигмы когнитивной науки и призна­ются исследователями, стоящими на противоположных позици­ях в рамках самых разных когнитивных теорий [Pylyshyn 1984;

1988; Fillmore 1984; Апресян, Богуславский 1989; Апресян 1995а; Кубрякова, Демьянков, Панкрац, Лузина 1996:136 и др.]. Основным свойством пропозиции считается ее истинность, объективность, релевантность интериоризованной в сознании действительности, хотя существуют и иные трактовки пропо­зиции [ср. Johnson-Laird 1983]. Однако текстовый мир выска­зываний нередко противоречит представлениям о реальных от­ношениях предметов и явлений, что отражено в метонимии, 243

метафоричности, образности, символьное!!! план<л выраже­ния. Не учитывать этого при когнитивном моделировании невозможно, а переводить подобные поверхностные струк­туры в тривиальные глубинные путем lingua mentalis означа­ет игнорировать процессы творчества, образное мировоспри­ятие, что обусловливает потерю большей части содержания. Дабы избежать этого, пропозициональные модели могут рассматриваться как ядро более широкой фреймовой кон-некционной модели пропозиционально-ассоциативного типа, коррелирующей с аксиологической сферой модуса; прагма­тическим компонентом; образами, гештальтами на основе ощущений, а также с различными функциями, человеческого сознания (чувствованиями, интуицией, трансценденцией), кол­лективным бессознательным. Дж. Лакофф не случайно выде­лял четыре структуры, опосредующие познание объекта: про­позициональные, схематические (по форме), метафорические и метонимические [Новое в зарубежной лингвистике 1988: 35].

Модель такой разноплановой корреляции служит репрезен­тантом психо ментального континуума сознания, вербализуемо­го в текстовом семиотическом пространстве [Селиванова 2000]. Данный континуум позволяет представить различные спосо­бы хранения информации как в виде логических структур па­мяти, так и в виде структур нетривиального мировосприятия, зрительных образов, гештальтов и проч. [см. Панкрац 1992:17] на основе языка и невербально, ибо в тексте, дискурсе задей­ствованной оказывается имплицитная информация, которая «не зависит от специфики естественного языка и позволяет аналогичным образом представлять и использовать во всех ментальных процессах информацию, полученную как через язык, так и через перцепцию, независимо от первоначального источника информации» [Залевская 1985: 156].

Двувекторность рассмотрения всей системы информации на входе и на выходе из текста выдвигает требование модели­рования всего информационного пространства дискурса. В 1991 году Дж. Динсмор подчеркивал необходимость синтеза различных подходов к установлению ментальных репрезен­таций, представления глобальной картины их функциони-

244

рования в системе их корреляций, подчиненной целям по­рождения и восприятия речевых продуктов [Dinsmore 1991]. Применительно к дискурсу такой синтез может быть представлен в виде его когнитивной карты. Данный термин был употреблен в контент-анализе политических текстов как модель в виде графов интересов, типичных реакций, предпочтений, представлений политического лидера, позво­ляющую прогнозировать его поведение [Почепцов 1996: 53-54]. Мы понимаем под когнитивной картой дискурса - ин­формационную модель, обусловливающую его осуществле­ние в плане диалогического взаимодействия модулей ком­муникативной ситуации.

6.2. Составляющие когнитивной карты дискурса

Когнитивная карта дискурса моделируется исходя из диало­гического соотношения лингвопсихоментальных процессов, протекающих в сознаниях адресанта и адресата, вербальным продуктом которых является текст. На основе принципа рече­вой системности вычленяется главный когнитивный компонент карты - жанровая (текстемная) модель, которая представ­ляет собой управляющую систему, корректирующую проте­кание дискурса. Жанровое моделирование осуществляется на основе прототипического подхода двумя путями: исхо­дя из наиболее общих свойств дискурсивного жанра (наибо­лее общей схемы жанра) и путем сличения с наилучшим образцом данного типа дискурса, реализующим жанровые свойства в наиболее чистом виде и наиболее полно, без при­меси иных свойств [Givon 1986: 195].

В жанровую модель дискурса включены его прагматичес­кий и тематический тип, закономерности его формирова­ния, стиль, возможные отклонения от типа и стиля, обуслов­ливающие гибридность жанровой модели, ролевые позиции коммуникантов. Для моделей речевых актов учитываются эксплицитность - имплицитность, иллокутивная сила, тип иллокутивного акта, перлокутивный эффект или реакция. К примеру, определенный речевой акт авторитарного делового дискурса обусловливает роли коммуникантов - начальника и 245

подчиненного, иллокутивную силу - приказ, прямой иллоку­тивный акт - приказ, косвенный - запугивание, перлокутив-ный эффект - выполнение приказа, испуг; реакцию - уволь­нение по собственному желанию.

Для дискретной во времени и пространстве текстовой ком­муникации жанровая модель обусловлена текстемой (научная статья, аннотация, законодательный акт, служебная записка, репортаж). Для художественного текста модель текстсмы уточ­няется методом, литературным жанром, стилем, функциональ­ной спецификой и т.д. К примеру, в постмодернизме «законом жанра» его текстом являются интерактивное напряжение при декодировании, пересечение текстовых миров, неопределен­ность референции, разорванность, нецелостность персонажа -человека новейшего времени и т.д. [см. Короткова 2001].

Жанровая модель обусловлена включенностью дискурса в определенную семиотическую сферу; отклонение от нее транс­формирует речевой жанр, текстему, создавая либо новую, либо гибридный жанр. Жанровая модель может быть соотнесена с «суперструктурами» Т. ван Дейка, задающими общую форму дискурсу [1989:41].

Жанровая модель коррелирует с интерактивной моделью дискурса, включающей замысел, интенции коммуникантов, интерактивные стратегии, связанные с планированием, про­ведением и окончанием дискурса; а также определяющие эф­фективность дискурса. Т. ван Дейк относит это к функциям контекстных моделей: они необходимы... для того, чтобы создать связную базу текста, определить жанр дискурса, пред­ставить цели и интересы участников дискурса, а также обес­печить должное внимание общепризнанным или ситуатив­но обусловленным характеристикам участников коммуни­кации, таким, например, как статус или социальная роль... Контекстные модели носят частный характер: они являют­ся моделями данной специфической коммуникативной си­туации [1989: 95].

Интерактивная модель фиксирует также психологические типы коммуникантов, их фоновые и энциклопедические зна­ния, дискурсивную компетенцию, правила речевой тактики. 246

Данная модель использует и культурные знания коммуни­кантов, организованные в виде «культурных» фреймов или скриптов, существующих, по мнению А. Вежбицкой, на уровне этносознания [1992]. Для художественной коммуникации ин­терактивная модель предполагает также знание адресатом биографии автора, его творчества, идиостиля, семиосферы текста, социокультурного контекста порождения, информа­ции о референции описываемых в тексте событий и т.д.

Когнитивная карта дискурса проецируется в когнитивную карту текста, при этом вторая является составляющей первой, связанной с ее жанровой и интерактивной моделями: в вер­бальный код текста встроены как текстсмная, так и прагмати­ческая когнитивные программы. Когнитивная карта текста интегрируется его концептом, служащим регулятором и фильтром иных концептов, фреймовых ситуационных или топикальных моделей и процессов, связывающих в единую глобальную мыслительную карту (базу) эти модели. Кон­цепт-идея представляет собой совокупность макропропози­ций, отражающих основную сущность смыслового массива текста. Являя собой своеобразную «точку взрыва», вызываю­щую текст к жизни, концепт как максимально и абсолютно свернутая структура текста служит, с одной стороны, отправ­ным моментом при порождении текста, с другой, - конечной целью при его восприятии [Красных 1998: 202].

Концептуальное пространство текста интегрирует зна­чимые в тексте понятия, служащие реализации авторских це­лей и замысла: культурные концепты (ДОБРО, ЗЛО, ИСТИ­НА, ЛЮБОВЬ, КРАСОТА и т.д.), идеологические концеп­ты (СПРАВЕДЛИВОСТЬ, ПАТРИОТИЗМ, ПОБЕДА и т.д.), антропоцентрические концепты, концепты-натурфак-ты (природные явления), концепты-артефакты (искусствен­но созданные объекты, фиксируемые как художественная де­таль, символ), концепты-архетипы (ЭГО, СВЕТ, ТЬМА, РЕ­ГЕНЕРАЦИЯ, ТРОИЦА и т.д.). Концептуальное простран­ство текста может в том или ином виде быть представлено в любом типе дискурса.

Данные концепты моделируются исходя из вербального кода 247

текста и глобальной контекстуализации: знаний о личнос­ти адресанта, его творчестве, деятельности, методе, стиле, эпохе, его отношении к описываемым событиям и явлени­ям и т.д. Концепт в данном случае рассматривается интег-ративно как «термин, служащий объяснению единиц мен­тальных и психологических ресурсов нашего сознания и той информационной структуры, которая отражает знание и опыт человека; оперативная содержательная единица памя­ти, ментального лексикона, концептуальной системы и язы­ка мира (lingua mentalis), всей картины мира, отраженной в человеческой психике» [Кубрякова, Демьянков, Панкрац, Лузина 1996: 90]. Мы приравниваем концепт к ментально-психонетическому комплексу [Селиванова 2000: 112-114] -определенным образом организованной, разносубстратной единице сознания, включающей вербальные и невербальные знания об объекте, его оценку, коррелирующие с образами, чувствованиями, ощущениями, интуицией, трансценденцией и коллективным бессознательным. Ядром ментально-психо-нетического комплекса служат вербальные пропозицио­нальные модели истинных знаний, формирующих устойчи­вые коннекции с ассоциативными компонентами. Модели­рование концептуального пространства текста основывает­ся на выявлении иерархических связей с концептом-идеей, жанровой и интерактивной моделями дискурса, а также с фреймами текстового содержания.

Последовательность фреймовых моделей препозитивно-ас­социативного типа также включена в когнитивную карту тек--ста. Они обеспечивают локальную связность, развертывание текстового континуума во времени и пространстве в преде­лах его топиков. По словам Т. ван Дейка, локальная связность определена в терминах отношений между пропозициями, вы­раженными соседствующими предложениями. Глобальная связность имеет более общую природу и характеризует дис­курс в целом или же его большие фрагменты [1989: 41]. Для анализа когнитивной проекции глобального содержания или смысла фрагментов текста ученый вводит понятие мак­ропропозиций, соответствующих на семиотическом уровне

макроструктурам. Макропропозиции, по мнению Т. ван Дей­ка, выводятся из ряда пропозиций, выраженных предложе­ниями дискурса. В терминах нашей концепции назовем их то-пикальными ментально-психонетическими комплексами, яд­ром которых и будут тематически интегрированные фреймы.

В когнитивной карте текста фреймы находятся между со­бой в пределах топикального ментально-психонетического комплекса в разнообразных отношениях, к примеру: генера­лизации, конкретизации, причины/следствия; условия/резуль­тата и проч. Различные межфреймовые и внутрифреймовые связи на семантическом уровне межфразовых связей отража­ются в многоплановости и многослойности валентностных отношений между высказываниями [Бухбиндер, Розанов 1975:

76], в партитурности строения текста, в кодовых перехода в плане содержания (Н.М. Амосова). Однако следует учиты­вать, что речь идет о когнитивных структурах, а не о вербаль­ных высказываниях. В текстовом знаковом континууме мно­гие фреймы вербально не представлены, имплицитны и вос­станавливаются лишь в когнитивной карте текста, посколь­ку «говорящий может считать, что они известны слушающе­му или же могут быть выведены им» [ван Дейк 1989: 43]. Данные фреймы восстанавливаются в когнитивной карте при порождении и при восприятии в случае наличия их в базе знаний, тезаурусе коммуникантов; их отсутствие у ад­ресата свидетельствует о неверно избранной дискурсивной стратегии, ущербности интерактивной программы адресанта или о неподготовленности адресата к дискурсу. В художествен­ных текстах определенного метода и жанра отсутствие в когнитивной карте таких связующих, вербально не пред­ставленных фреймов может быть задано интенционально или запрограммировано жанровой моделью (постмодер­низм, футуризм).

Топикальные ментально-психонетические комплексы тек­ста иерархически подчинены концепту-идее, концептуально­му пространству текста и связаны между собой макрокон­некторами, глобализирующими связность тем в когнитив­ной карте, формирующими «смысловые поля», что являет-249

ся предпосылкой восприятия, осмысления, а также творчес­кой интерпретации осмысленного (в ряде случаев его крити­ческой переработки, проникновения в подтекст и т.д.) [Бухбин-дер, Розанов 1975: 78]. Макроконнекторы, как правило, зада­ны авторским замыслом, целями. Так, в романе М. Булгако­ва «Мастер и Маргарита» такими макроконнекторами явля­ются уподобление текстовых миров (мира Мастера и Иешуа, Понтия Пилата и Воланда), двойной контраст (силы зла тво­рят добро, а добропорядочный литературный мир Москвы -воплощение зла) и т.д. В менее сложных по содержанию тек­стах макроконнекторы топикальных фреймов могут быть сходны с локальными межфреймовыми (межпропозициональ­ными) связями. В.В. Богданов называет межпропозициональ­ные коннекторы операторами с коннекторной функцией [1985:

4]. Их в какой-то мере можно транспонировать на топикаль-ные макроконнекторы, если устанавливать между топикаль-ными ментально-психонетическими комплексами тема-рема-тические и логические связи: конъюнкции, дизъюнкции, причины и следствия и т.п. [Откупщикова 1982]. У. Манн и С. Томпсон рассматривают такие связи как риторические отношения, отмечая, что они могут связывать минимальные и максимальные единицы дискурса. Ученые предлагают ра­бочий список 24-х разновидностей таких отношений. Дан­ные отношения подразделяются на напоминающие синтак­сическое противоположение сочинения и подчинения сим­метричные (ядерно-ядерные) и асимметричные (ядерно-сател-литные), соотносящиеся с обстоятельственными придаточны­ми [Mann, Thompson 1992: 52]. На основе этих отношений мо­делируются графы риторических структур текста [см. Кибрик, Плунгян 1997: 310]. Исследование и типологизация внутри-топикальных и межтематических (глобальных) отношений представляются нам весьма необходимыми и перспективны­ми для дальнейших разработок лингвистической теории тек­ста и коммуникации.

Схематически когнитивная карта дискурса может быть представлена в виде (см. схему 16).

250

Схема 16

Несмотря на раздсленность компонентов когнитивной карты дискурса, данная схема подразумевает их глобальную спаянность и иерархичность, ибо, как показали исследова­ния психологов (П.К. Анохин, Н.А. Бернштейн), каждой психологической программе более высокого уровня соот­ветствует несколько низших подпрограмм. Челночные опе­рации между ними координируют глобализацию дискурса. Данная схема встроена в диалогическую дискурсивную мо­дель: жанровая модель в большей мере коррелирует с моду­лем с семиотического универсума, интерактивная - с моду­лями интериоризованного бытия, адресанта и адресата;

когнитивная карта текста является результатом взаимодей­ствия всех модулей дискурса и манифестируется в модуле тек-

ста. Важным для описания когнитивной карты дискурса представляется анализ как вербального кода текста, так и имплицитных факторов ее формирования (см. 6.3; 7.2).

6.3. Имплицитные факторы формирования когнитивной карты дискурса

Имплицитность обычно рассматривается в соотношении с текстовым вербальным кодом как альтернативный ему способ выражения и передачи информации. Однако вне дискурса имплицитность утрачивает свой сене: данное яв­ление существует только в дискурсе, «базируясь на интегра­ции вербальных средств, встроенных в речевой акт» [Почеп-цов 1987], и обеспечивается диалогическим взаимодействием всех модулей коммуникативной ситуации. В частности, ком­муниканты служат своеобразным «прагматическим мостом» текста и имплицитного смысла [Голод, Шахнарович 1985: 34].

Имплицитность есть проявление одной из наиболее об­щих тенденций, свойственных всем видам человеческой де­ятельности - тенденции к экономии, служа мощным сред­ством сжатия текста [Каменская 1990: 74]. Так, в повседнев­ных актах речевой коммуникации говорящие учитывают общий для них опыт и совместное знание о мире, что позво­ляет им «свертывать» высказывание, выражаться намеками, порой до минимума сводя использование чисто вербальных средств [Васильев 1988: 98].

Импликация не является чем-то побочным, внешним, част­ным, проявляясь как закономерная внутренне присущая язы­ку форма функционирования [Багдасарян 1983:135]. Она пред­ставляет собой одно из доказательств отсутствия изоморфиз­ма между планом содержания и выражения в языке как след­ствие нарушения «закона знака» [Шендельс 1977: 113; Молча­нова 1988: 5]. Ф.С. Бацсвич выделяет две формы имплицитно-сти: 1) формальную, связанную исключительно с формой про­явления речи, ее внешним материалом, «техническим» выра­жением; 2) содержательную, связанную со способами, типами и характером передаваемой информации [1993: 5б].

Импликация в научной лингвистической литературе имеет 252

четыре различных толкования. Первое, принимаемое нами в данной работе, - коммуникативное - как совокупность не­вербального информационного массива, опосредующего осуществление дискурса и интегрирующегося с вербальным кодом текста, в том числе из него вытекающего.

Вторая дефиниция наиболее употребима в лингвистике текста. Импликацию в данном случае выводят из текста, оп­ределяя ее как смысловой блок содержания, возникающий на основе эксплицитной текстовой структуры и наслаиваю­щийся на него, исходя из операции декодирования читате­лем (адресатом) авторского концепта. При этом имплика­ция нередко отождествляется с подтекстом, создающимся в результате домысливания тех идей, которые заложены в тексте словесно, и составляющим предпосылки к сказанно­му, следствие и выводы из него [Попова 1982: б].

Третье толкование импликации (логическое) заимство­вано из формальной логики (от implicatio - сплетение), рас­сматривающей ее как логическую связку, соответствующую грамматической конструкции «если..., то...», с помощью которой из двух простых высказываний образуется сложное высказывание [Горский и др. 1991: 60], формализуемое как А > Б (А - антецедент, Б - консеквент). В классической ло­гике импликация связывалась с понятием истинности, в со­временной логике, наряду с классическим, введено понима­ние импликации как связи высказываний по содержанию. Отсюда введение типов логических импликаций (материаль­ной, строгой и релевантной). Последняя наиболее близка третьему лингвистическому толкованию, согласно которо­му под импликативными связями понимают «семантические зависимости между компонентами содержания текста, в основе которых лежит явное или скрытое умозаключение» [Мегентесов 1981; З]. Такая импликация ограничена рамка­ми микроконтекста, что на композиционном уровне обыч­но соответствует эпизоду [Арнольд 1993:103]. Импликатив-ные связи в тексте обеспечивают его непрерывное темати­ческое развитие служат операторами фреймовых моделей и макроконнекторами топикальных ментально-психонетичес-253

ких комплексов. 3-Я Тураева [1986] называет импликатив-ный план текста глубинной структурой, определяя ее приме­нительно к художественному тексту как идейно-тематичес­кое содержание, сложное переплетение отношений и харак­теров, в основе которого лежит художественный образ.

В прагматике третье толкование импликации трансформи­ровалось в еще более узкое (четвертое) - скрытой, невербаль­ной информации умозаключения, опосредующего переход от одного высказывания к другому при отсутствии их эксплицит­ной связности. Кроме того, в теории речевых актов Дж. Сер-ля импликация связывалась с косвенными речевыми актами. X. Грайс при описании максим успешности речи использо­вал понятие импликатур в четвертом значении, в частности, при реализации максимы релевантности, описывая ситуацию общения автомобилиста и постороннего. Первый стоит возле машины, не способной двигаться: - Уменя закончился бензин\ Ответ: - Тут за углом есть гараж. Внешне нерелевантная реак­ция благодаря импликации становится значимой и релевантной, ибо адресат знает, что слушатель может декодировать импли-катуру [Grice 1989: 228]. X. Грайс различал конвенциональные, связанные с содержанием словоформ, словосочетаний, и коммуникативные импликатуры, что получило разработку в современных прагматических исследованиях [Green 1989;

Yule 1996; Caffi 1999 и др.]. Конвенциональные импликатуры выводятся из семантики и логических структур высказыва­ний и существуют на основе условности языковой и речевой систем. Неконвенциональные (коммуникативные) имплика­туры исчисляются с помощью контекста, фоновых знаний, правил общения и других факторов ситуации. В.3. Демьянков разграничивает последние на конверсационные импликату­ры (связанные с принципами кооперированности и с макси­мами разговора) и остальные (вычисляющиеся в контексте на основе конвенционального значения, значения контекста высказывания и фонового знания, зависящего от внеразго-ворных максим - эстетических, моральных, социальных и т.п.) [1995: ЗОО].

Для расподобления первого и четвертого толкования им-254

пликации в первом случае мы и^пиль^у^вд n-pwi*in ^imiuiri кация», во втором - «импликатура» как разновидность им-пликативных явлений в дискурсе, тексте. Наряду с импли-катурами, разновидностями дискурсивной импликации яв­ляются подтекст, фоновые знания, дифференцирующиеся на пресуппозиции, глубинные интерсемиотические скважины, ситуативные знания.

Импликатуры в когнитивной карте текста, как уже отмеча­лось, представлены невербализованными пропозициями, опосредующими смысловое скрепление контактных выска­зываний и пропозиций. Природа импликатуры пропозицио­нальная, а не фреймовая, ибо ее основанием является истин­ность передаваемого содержания, она включается в струк­туру релевантного для нее фрейма. К примеру, высказыва­ние: Сессия началась. Стипендии мне не получить - включе­ны во фрейм «вуз», наряду с импликатурой: Я плохо подго­товлен, много пропустил.

Импликатуры корректируют речевое поведение коммуникан­тов, указывая речевую тактику для определенного ролевого типа. К примеру, диалог Ноздрева и капитана-исправника, со­общившего, что Ноздрев находится под судом. Капитан: Вы были замешаны в историю, по случаю нанесения помещику Максимову личной обидырозгами в пьяном виде. Ноздрев: Вы врете! Я и в глаза не видел помещика Максимова! Капитан: - Милостивый государь! Позвольте вам доложить, что я офи­цер. Вы можете это сказать вашему слуге, а не мне (Гоголь).

Импликатуры в тексте служат мощным стимулом вовлечения адресата в дискурс, подобно подтексту, являющемуся также результатом коммуникативных стратегий автора, направленных на адресата. В отличие от логически организованных импли­катур, подтекст имеет лингвопсихологическую субъективную природу интерпретации, «которая сопряжена с речевым на­мерением коммуниканта и которая не следует из объектив­ного итогового смысла высказывания» [Богданов 1985: 8]. Подтекст в терминах теории речевых актов является импли­цитным (косвенным) актом, иллокутивная сила которого не совпадает с его иллокутивным типом. В аспекте теории ин-255

формации подтекст опирается на вербальные сигналы и является способом организации текста, приводящим к мо­дификации его семантики без увеличения знакового объе­ма. Подтекст представлен одним из двух параллельно теку­щих смысловых потоков (ср. линейную логическую связь импликатур). Подтекст в узком значении определяется как контекстуальная, особая семантика слова. В наиболее ши­роком смысле подтекст проецируется на неистинный дис­курс, квазиреальность, имитированную референцию худо­жественного текста, служа его сущностным свойством.

Разновидностями подтекста считаются референтный, осно­ванный на знании референциальных связей (в мире действи­тельности): Чем больше я вижу людей, тем больше я восхища­юсь собаками, - и коммуникативный, обеспечивающийся ситу­ацией общения [Долинин 1985: 37-47]. Думается, что комму­никативный подтекст должен квалифицироваться как рефе­рентно-коммуникативный, ибо всякая коммуникация осуще­ствляется во взаимосвязи с интериоризованной действитель­ностью. Пример такого подтекста приводит А.А. Брудный в книге «Психологическая герменевтика» [1998]: Маяковский, встретив у костра в Москве подошедшего греться Алексея Толстого, сказал ему следующее: «Я слабость к титулам пи­таю, и этот граф мне по нутру, но всех сиятельств уступаю его сиятельству - костру». А. Соболь, бывший вместе с Мая­ковским, очень испугался и увел поэта подальше от греха. Для расшифровки подтекста подобного сообщения необходимы рефсренциальные знания о Толстом, Маяковском, об инкви­зиторской сущности костра и условиях коммуникативной си­туации (времени, социально-политической обстановке).

Средствами создания подтекста в художественном про­изведении Е.М. Коломейцева [1987] считает 1) одновремен­ную актуализацию разных парадигматических потенций лексической единицы на линеарном и суперлинеарном уров­нях; 2) индуцирование окказиональных сем в результате иррадиации контекста; 3) аккумуляцию коннотаций; 4) сим­волизацию; 5) использование художественной детали, имп­лицирующей дополнительную информацию через показ несоответствия между внешним поведением героя и его внутренним миром; 6) соположение разных типов планов; 7) контраст и т.д.

Подтекст иногда отождествляется с пресуппозицией (пре­зумпцией), фоновыми знаниями [Долинин 1985]. Однако пре-суппозиция - это имплицитное ассерторическое, предваряю­щее текст знание, актуализируемое в процессе порождения и восприятия текста. В.3. Демьянков подчеркивает, что важ­ным фактором успешного общения служит общий фонд пре-суппозицийу адресанта и адресата [1984: 213]. Пресуппози-ция имеет основное свойство истинности, ассертивной не­противоречивости, что соответствует Грайсовским постула­там релевантности, истинности и ясности речи.

Данный термин транспонирован в лингвистику из логи­ческой теории Г. Фреге (1892 г.), рассматривающим смысл высказываний как двукомпонентный, включающий то, что утверждается (ассерциго) и то, что является его предпосыл­кой (пресуппозицию). В 1942 году к термину «пресуппозиция» обратилась теория речевых актов (П. Стросон). И.Б. Штерн отмечает: «С конца б0-х годов наблюдается настоящий пре-суппозициональный взрыв, который в середине 70-х годов сменяется довольно-таки сдержанным отношением к иссле­дованию явления пресуппозиции и попыткой свести это по­нятие к более ясным и традиционным» [1998: 256]. Пресуп­позиция обычно применяется к отдельным высказываниям как категория синтаксической семантики [Арутюнова 1973]. Ч. Филлмор отмечал значимость пресуппозиции для семан­тического (компонентного анализа) слов. Перенесение пре­суппозиции в теорию текста, дискурса расширяет сущность данного понятия, оно рассматривается и как предзнание текстовых единиц и как предзнание коммуникантов до вступления их в дискурс. Ю.Н. Караулов выделяет пресуп­позиции двух рангов: в рамках отдельного текста и дотек­стовую как «фондовые» знания, т.е. универсальные, внена­циональные, находящиеся на уровне само собой разумею­щихся представлений о вещах, свойствах и отношениях в мире, имплицитно присущие человеку как представителю вида и потому не включаемые в обычные филологические словари [1981: 288]. Думается, что первый ранг пресуппози-ции может существовать в рамках текста только в случае ее имплицитности в «предконтексте» высказывания, иначе пре-суппозиция утрачивает свой имплицитный статус и в ког­нитивной карте тексте становится вербализованной пропо­зицией, высвеченной рекурсивно для понимания высказы­вания или фрагмента.

Дата добавления: 2017-01-14