Административных нововведений в сфере культуры России 6 страница

Скажу также пару ласковых слов по поводу упомянутого «видения церкви». В этой церкви оно было сформулировано в виде трёх пунктов:

– Личные отношения с Богом

– Служение друг другу в церкви

– Служение людям в мире

Ну как, есть ли в этой декларации что-нибудь исключительное и трудное для понимания? Думается, всё просто и очевидно: перечислены основные сферы христианской жизни и деятельности в порядке их важности. А теперь вопрос: зачем же тогда спрашивать кандидатов в члены церкви, согласны ли они с этим видением? Разве может хотя бы один нормальный верующий заявить, что он не согласен с каким-либо из этих пунктов? Наверняка ещё никому из соискателей не приходило в голову отрицать или оспаривать эти сами собой разумеющиеся положения. Пожалуй, то же самое можно сказать и о любом другом «видении», например: «Приводить далёких от Бога людей к полному посвящению Господу». Поэтому требование от новообращённых согласия с видением церкви является чистейшей воды формальностью. Это всё равно что спрашивать у человека, согласен ли он дышать воздухом и питаться продуктами. И такой вот формализм на полном серьёзе официально прописывается в церковных правилах и читается с кафедры. Стоит ли потом удивляться, что эти правила сами служители и не пытаются соблюдать, а выдумывают другие, более удобные для себя?

Через несколько дней после духовного совета, придя на молодёжное общение, я вдруг узнал от братьев из группы порядка, что пастор приказал им не пускать меня на эти служения. Почему же он не установил этот запрет в разговорах со мной, а лишь «просил» и «рекомендовал»? На мой взгляд, это тоже скрытное лицемерие. Если бы он сказал прямо, что запрещает мне, то хоть не был бы виновен в криводушии. Конечно, я тогда сразу же попытался бы оспорить этот запрет как лицеприятный, но для пастора это всё равно было бы лучше, хотя и хлопотнее. А так он лишил меня возможности отстоять мои права. Впрочем, в тот день я всё же прошёл на молодёжное служение, поскольку оно было заранее объявлено пастором как особенное и открытое для людей любого возраста.

Кстати, на духовном совете я записал на диктофон обсуждение моего вопроса, а на неделе выложил на свою сетевую страницу эту запись вместе со сделанной мной стенограммой, к которой я добавил свои комментарии. За это некоторые прихожане порицали меня – мол, я не имел права рассказывать об этом. Однако в разборе моего дела не затрагивалось никаких церковных тайн, поэтому мой поступок не нарушал норм закона и морали. Гораздо более странно выглядит желание служителей скрывать от церкви то, как они обращаются со мной и что мне говорят. А потом прихожане задают мне абсурдные вопросы типа «Почему ты не хочешь стать членом нашей церкви?» или «А почему ты не поговоришь с пастором?» Вот я и пишу на своей странице правду, чтобы её могли знать все.

Интереснее же всего то, что в следующее воскресенье на доске объявлений было вывешено запрещение на аудиозапись, фотографирование и видеосъёмку в церкви без согласования с администрацией. Эта мера наверняка была вызвана моим поступком и имела одну-единственную цель – ограничить мою свободу. Невозможно поверить, будто служители всерьёз собирались давать личное разрешение всем, кто пожелал бы сфотографировать какое-либо событие в церкви – например, пение группы прославления, молодёжную конференцию, праздник, помолвку или тем более свадьбу. И впоследствии я ни разу не видел, чтобы члены группы порядка сделали хоть кому-нибудь из прихожан замечание по поводу запрещённой съёмки, а также не слышал, чтобы хоть кто-то просил у служителей такого разрешения. На любых собраниях все кому не лень снимали всё что хотели, так что этот пугающий запрет был однозначно лицеприятным и адресованным исключительно мне. Более того, он является незаконным, так как согласно закону о религиозных объединениях деятельность церкви должна соответствовать официальному документу – её уставу. Я уверен, что в уставе церкви не было пункта о запрете съёмки, а самовольно внести в него изменения служители не имеют права – для этого они должны представить эти поправки в орган надзора, заплатив госпошлину, и получить его разрешение. Конечно, они не успели бы за три дня сделать это, да и разрешения им наверняка не дали бы, поскольку данный запрет противоречит закону об информации. Так что им было бы лучше убрать со стенда эту филькину грамоту, пока их не наказали.

Спустя две недели я написал пастору заявление с просьбой отменить запрет на посещение молодёжных служений. После собрания я ожидал возможности отдать это прошение и втянулся в разговор с секретаршей. Она обвинила меня в разделении церкви, а я ответил так: «Нет, это вы делаете разделение, когда не принимаете в церковь баптистов». Находившийся поблизости администратор церкви вдруг заявил: «Я больше не собираюсь это слушать!», а потом стал меня толкать по полу до выхода как лыжника и, выдворив меня на улицу, сказал, что отныне запрещает мне заходить на церковную территорию.

Конечно же, это был однозначно беззаконный поступок. В обязанности и полномочия администратора и дьякона не входит ни пресечение неугодных ему частных бесед, ни насильственные меры против людей, не угрожающих жизни, здоровью или имуществу окружающих. Даже если он считал, что мои слова нарушают порядок в церкви, то ему следовало сделать мне замечание, а в случае моего непослушания вызвать сотрудников правоохранительных органов. Сам же он не имел никакого права силой выставлять меня из дома, принадлежащего религиозной организации. С его стороны это была дискриминация, то есть нарушение моих законных прав и свобод из ненависти к моим убеждениям.

Также и запрет заходить в дом молитвы является незаконным, поскольку не имеет основания в уставе церкви, утверждённом государственной властью. Здание церкви не имеет статуса режимного объекта, в нём не введена система пропусков, фейс-контроль, дресс-код и т.п., а действуют обычные правила поведения в общественном месте, не ограничивающие конституционных свобод граждан. Поэтому прийти на церковное служение имеют полное право все люди за исключением некоторых оговорённых законом категорий (с запрещёнными предметами, заразные больные, в сильно загрязнённой одежде, испускающие зловонный запах и т.д.). Ну и, конечно, даже с чисто христианской точки зрения дом молитвы должен быть открытым «для всех народов» (Мар.11:17), т.е. для людей с любым образом мыслей, манерами поведения и жизненным укладом. В Иерусалимский храм могли войти даже мытари, ненавидимые всем обществом (Лук.18:10). А тут один вспыльчивый человек в порыве раздражения из чувства личной неприязни запретил своему брату во Христе приходить в церковь, тем самым нарушив евангельские, правовые и моральные нормы.

А хуже всего то, что пастор поддержал этот запрет, причём даже не поговорив со мной и не исследовав случившегося инцидента. Когда я дождался его на улице, он отказался беседовать со мной, отверг мои просьбы о рассмотрении этого дела и не дал мне возможности оправдаться (или извиниться, если бы я действительно был нарушителем порядка). Он лишь подтвердил, что меня не будут пускать на служения, и повторил свой совет искать себе другую церковь. Разумеется, это был лицеприятный поступок: если бы дело касалось кого-нибудь из членов церкви, приезжих христиан, новообращённых или неверующих, то он наверняка действовал бы по-другому.

На неделе я отправил пастору через Интернет письмо с объяснением моего конфликта с администратором и просьбой об отмене запрета на вход в церковь. Но в воскресенье мне не дали осуществить моё желание побыть на служении и побеседовать с пастором. И я три часа ожидал его на улице, время от времени исполняя христианские песни, – всё как и в первой моей церкви. Пастор же всё равно отказался говорить со мной и даже не ответил, за что меня не пускают на служения. Вот так он единолично назначил мне наказание без обвинения, суда и следствия – не иначе как по закону джунглей.

Тогда я решил временно подчиниться этому запрету и попытаться всё же добиться его отмены мирным путём. Я сделал плакат с надписью «Братья мои, за что меня не пускают в церковь?» и стоял с ним за церковными воротами во время каждого воскресного служения, назначив предельным сроком этой акции 40 дней (6 недель) – по примеру проповеди пророка Ионы. Но за всё это время пастор так и не ответил на мой вопрос ни мне, ни церкви. Хотя мне и говорили, будто церкви он всё объяснил, однако почему тогда ко мне до последнего дня подходили с расспросами многие верующие, ничего не знавшие ни об этом запрете, ни тем более о его причинах? И лишь однажды я услышал, как пастор ответил маленькой девочке, что меня не пускают за ересь и бесчинство. Тут уж я подошёл к ним и сказал, чтобы он не говорил детям неправду. Ведь предыдущие семь лет я свободно ходил на собрания, несмотря на разногласия с церковью, и никакого нового учения к моменту изгнания не придумал, а также не нарушал благочинность служения. Поэтому попытка объявить причиной этого запрета моё бесчинное поведение или распространение еретического учения являлась лицемерием с целью оправдать беззаконные действия администратора.

По прошествии отмеренного срока всё оставалось по-прежнему. Служители никак не отреагировали на мои демонстрации и посланные им обличительные письма и не предприняли никаких шагов для рассмотрения и разрешения этой проблемы. И тогда в следующее воскресенье я просто прошёл в молитвенный дом, как будто запрета на вход в него для меня нет. К моему удивлению и радости, меня никто не попытался остановить и не сказал ни слова против. Служители молча проигнорировали факт нарушения мной церковной границы и лишь не дали мне принять причастие. И на все последующие служения меня также пускали безо всяких препятствий. Но самое интересное было через три месяца, когда пастор обвинил меня в «стремлении к публичности» и, припомнив мою акцию протеста, заявил: «Тебе никто не запрещал входить в церковь, но ты стоял с плакатом». Вот это финт ушами! Я даже не мог всерьёз отвечать на это обличение по причине его очевидной и беспримерной вздорности. Это было лицемерие похлеще чем в аналогичном случае в предыдущей церкви. И я никак не мог понять, что же такое случилось с пастором: то ли у него неимоверные провалы в памяти, то ли он тронулся рассудком, то ли чудовищно изолгался, что мне казалось невероятным по причине его честности в отношениях со всеми другими людьми. Ну разве можно было за такое короткое время забыть, как он самолично запрещал мне входить в церковь и объяснял прихожанам причины этого? А если запрета не было, то как могло получиться, что он за всё время моего пикетирования церкви не подошёл ко мне или не подослал кого-нибудь сказать, что мне можно пройти на служение? Вот до какой степени криводушия может докатиться верный Богу служитель из-за желания показаться правее человека, с которым он поступил неправедно.

Итак, запрет на вход в церковь благополучно с меня свалился и сменился недопуском к причастию. При этом никакого библейского обоснования пастор не привёл, а лишь сказал мне вслух собрания: «Я не хочу участвовать вместе с тобой». Ну, здесь уже и слепому видна лицеприятность этого беспардонного заявления. Любой здравомыслящий человек мог бы сказать в ответ: «Не хочешь – не участвуй». Согласно церковным правилам (которые пастор сам озвучивал), причастие могли принимать все христиане, крещённые в сознательном возрасте через полное погружение, в том числе и гости из других церквей (естественно, протестантского направления). И поскольку я относился к этой категории и не находился на церковном взыскании, то имел полное право участвовать в Вечере Господней. А теперь мне приходилось приносить на причастие свой кусочек батона и компот, чтобы всё же исполнять постановление Иисуса вместе со всеми членами церкви.

Через три месяца в нашу церковь приехал служитель из соседней области, и я хотел поговорить с ним о моей проблеме с причастием. После собрания я сидел в холле и ожидал, когда он освободится. Но тут ко мне подошёл администратор и сказал, чтобы я вышел на улицу и ждал там. Это ещё один яркий пример неприкрытого лицеприятия, граничащего с издевательством. Ведь в правилах церкви не было прописано требования ожидать аудиенции служителя за дверями молитвенного дома, да и ни в одной общественной организации таких порядков не бывает. И если бы на моём месте сидел президент России, то администратор ни за что не повелел бы ему подождать на улице, хотя правила порядка должны быть одинаковыми для всех людей (в данном случае посторонних). Поэтому очевидно, что служитель просто придрался ко мне под влиянием неприязни.

Я отказался исполнить это требование администратора, сославшись на своё законное право находиться в общественном месте. И тогда он опять попытался силой выставить меня на улицу – схватил меня за куртку и потащил к дверям вместе со стулом, за который я держался. Потом он опрокинул меня на пол, так что я ударился головой о кафель, и затем стал выпихивать за двери. Я упирался и говорил: «У вас нет права применять ко мне насилие, вызовите милицию». Ему не удалось справиться со мной, а проходивший мимо пастор сказал что-то шутливое в ответ на моё предложение. Я вернулся на свой стул, но вскоре продолжавший настаивать на моём уходе администратор вновь вскипел от одного из моих возражений и начал второй раунд, в ходе которого разорвал мою куртку. На помощь ему пришёл другой служитель, и вдвоём они в конце концов вынесли меня на улицу за руки и за ноги (так подростки из первой церкви однажды бросили меня в реку). Итогом их усилий стали мои лёгкие телесные повреждения – несколько ушибов, кровь из пальца и большая шишка на лбу. Поэтому в соответствии с законом действия служителей квалифицируются как «нанесение побоев» и влекут за собой уголовную ответственность – штраф или арест, а при мотиве религиозной ненависти – до двух лет лишения свободы.

Это просто невообразимо: люди, призванные поддерживать в церкви порядок, совершили самое настоящее уголовное преступление, причём на глазах у многих свидетелей – женщин и детей. Как видите, и эта церковь стараниями отдельных верующих превратилась в вертеп разбойников. Судя по всему, беззаконие – это логически неизбежный результат лицеприятия, не остановленного на ранней стадии. Причём в ситуациях со мной совершённые против меня преступления были абсолютно бессмысленными и бесплодными: в первом случае с отнятыми фотографиями у меня остались их копии на компьютере, а во втором я всё равно зашёл в церковь сразу же вслед за администратором, сказав, что он ничего не может мне сделать, – и сел на тот же стул. И всё, больше никто не приставал ко мне и я дождался возможности поговорить с приезжим служителем.

Гость же прежде всего попросил у меня прощения от лица всего братства за действия моих обидчиков. Но что им пользы от высказанного мной прощения, если сами они так и не исповедали свою вину передо мной? Хотя администратор во время этой беседы сидел рядом со мной и слышал порицание в свой адрес, а много месяцев спустя даже повинился перед церковью на вечерней молитве, когда меня не было. Однако мне он не сказал впоследствии ни слова, так что его «раскаяние» было весьма сомнительным и явно не доведённым до конца. А пастор почему-то не предлагал ему и второму служителю примириться со мной и как ни в чём не бывало разрешал им разносить причастие, хотя их руки всё ещё были в моей крови. На мой взгляд, это просто дикость, разве не так?

Что же касается вопроса моего участия в Вечере Господней, то в конце концов я решил его самостоятельно – стал принимать причастие вопреки пасторскому запрету. Он же, видя это, начал добавлять к своей обычной предварительной речи персональную просьбу в мой адрес воздержаться от участия. Но я лишь отрицательно качал головой и всё равно брал хлеб и сок, и служители никак не препятствовали мне, разве что напоминали о словах пастора. Только однажды один из разносящих попытался помешать мне взять стаканчик, в результате чего несколько капель пролилось на пол. Ну, этого я вообще не понимаю, ради чего нужно было доводить дело до такого, тем более что перед этим я уже съел хлеб. Хорошо хоть больше подобных неблаговидных случаев не бывало.

Однако не стоит думать, будто ситуация с причастием пришла в норму – пасторский запрет всё же продолжал оказывать на меня давление. Я никогда не был уверен, что служители не обнесут меня, поэтому на Вечере старался занять место на краю ряда, чтобы за мной оказался хотя бы один из принимающих причастие членов церкви. Если же места рядом со мной занимали прихожане, которые ещё не присоединились к церкви или почему-то воздерживались от причастия, то опасение оказаться обойдённым вынуждало меня пристроиться к какому-либо другому ряду, порой даже на проходе. Ну а если мне вообще не доставалось крайнего места, то я испытывал беспокойство и напряжение до тех пор, пока кто-нибудь из вновь пришедших не садился дальше меня. Поэтому я всё равно очень хотел бы, чтобы пастор отменил свой несуразный запрет, иначе он вполне может услышать однажды Божье осуждение «за то, что вы ложью опечаливаете сердце праведника, которое Я не хотел опечаливать» (Иез.13:22).

Ещё раз пастор «отличился» на молодёжном праздновании в честь 8 марта. К этому дню я сочинил песню для наших сестёр и с согласия молодёжного лидера хотел её спеть. Однако буквально за пару минут до моего выступления приехал пастор и запретил лидеру пускать меня на сцену. И это при том, что сам пастор признавал у меня большой творческий талант и не раз очень высоко оценивал мои песни, даже посвящал их своей жене. Ну и ради чего он лишил девушек удовольствия послушать хорошую песню? Похоже, что только ради своих амбиций он зарубил моё участие в программе, хотя это было разрешено даже неверующим ребятам. Вот вам очередное лицеприятие чистой воды.

А ещё через какое-то время я выложил на своей сетевой странице заметку с анализом двух ошибок из недавней проповеди пастора. И вскоре мне пришло сообщение от молодёжного лидера, где он заявил, что разрывает со мной все отношения и удаляется из списка моих друзей за то, что я «очерняю Божьего служителя». Он даже пригрозил, что будет советовать церковной молодёжи жаловаться на мою страницу, чтобы её заблокировали. В ответ я написал большой комментарий, в котором подверг анализу поступок лидера и обличил его в неправедном поведении, в том числе и в лицеприятии. Ведь если бы я не упомянул конкретно пастора как автора ошибок, то лидер наверняка не стал бы обвинять меня в каких-то там нападках на безымянного проповедника. А его выход из числа моих друзей являлся по сути чистой формальностью, так как если бы он действительно был моим другом, то попытался бы хоть что-нибудь сделать для того, чтобы меня не притесняли семь лет и приняли в члены церкви. Ну и в заключение я прямо обвинил служителей в многочисленных проявлениях лицемерия, написав следующий перечень их криводушия:

«Вы призываете прихожан выбрать себе домашнюю группу по душе, а меня туда не пускаете. Вы заявляете, что все верующие должны быть членами какой-либо поместной церкви, а меня не принимаете. Вы говорите, что каждый христианин должен иметь над собой служителя, а сами отказываетесь быть моими служителями. Вы объявляете, что гости из других церквей могут принимать с вами причастие, а мне тут же запрещаете это. Вы учите, что члены церкви должны во всём поступать в соответствии с Библией, а от меня требуете согласия с вашим извращённым вероучением. На словах вы поощряете тех, кто указывает вам на ваши ошибки, а сами потом называете это очернением, бесчинством и бунтарством. Кто же вы после всего этого, если не лицемеры?»

Ко всем этим видам скрытного лицемерия я хочу добавить ещё один, иногда встречавшийся мне в отдельных церквах. Дело касается так называемого «символа веры» – краткого изложения основных догматов христианства. В разные времена таких символов веры было составлено несколько, и их целью была защита Церкви от различных ересей: человека, не разделяющего все пункты символа веры не считали истинным христианином и не принимали в церковь. Наиболее полным и распространённым является Никео-Царьградский символ веры, на его основе был также составлен гимн «Верую», который поют и в евангельских церквах. И вот некоторые церкви говорят, что придерживаются этого символа веры, и нередко вывешивают его на церковных плакатах, однако при этом немножко извращают его текст в одном месте. В оригинале есть такое заявление: «Исповедуем единое крещение в отпущение грехов», а современные церкви вместо этого обычно пишут: «Веруем в единое крещение, в прощение грехов». Таким образом искажается смысл исходного текста: в нём крещение являлось условием для прощения грехов, а в изменённом варианте прощение уже как бы не связано с крещением. Но в таком случае не надо лицемерно заявлять, будто церковь исповедует Никео-Царьградский символ веры, и писать на плакатах такой заголовок. А вдобавок стоило бы задуматься, правильно ли церковное учение о крещении, если лишь оно одно не соответствует исконному символу веры и не позволило бы нынешним христианам присоединиться к ранней Церкви, успешно разоблачившей многие заблуждения.

С крещением связан и новый пример из моей жизни – образец уже открытого лицемерия. Однажды пастор в своей проповеди на стихи Рим.6:3-4 сказал, что при крещении человек умирает для греха. Поскольку мне он всегда говорил совсем другое, я после служения при авторитетном свидетеле спросил его, когда же человек становится мёртвым для греха. И пастор ответил, что в момент… покаяния. Я в удивлении спросил, почему же он с кафедры заявил, что это происходит во время крещения. Он же ничего мне не ответил, лишь попросил его отпустить – и ушёл. Получилось как в старой песне: «Одни слова для кухонь, другие для улиц», то есть вслух всей церкви пастор говорил нечто ясно вытекающее из библейского текста, а мне сказал иную трактовку из вероучения деноминации. И в одном из этих случаев он, к сожалению, явно лицемерил.

Думаю, встретившихся мне примеров лицеприятия и лицемерия уже вполне достаточно. Я рассказал обо всём этом не для саморекламы и не с целью кого-либо принизить, а только из желания принести пользу Церкви Божией. Пусть мой личный опыт послужит читателям предостережением против религиозной нетерпимости, неправедного осуждения, всякого криводушия и пристрастного отношения к братьям во Христе и вообще ко всем приходящим в церковь людям. А те, кто отстаивает свои искренние убеждения и подвергается за это притеснениям и гонениям, пускай получат от истории моей жизни ободрение, вдохновение и поддержку. Вряд ли кто-либо из них столкнулся с проблемой, не имеющей в моём рассказе соответствующего примера или близкого аналога. Как я уже отмечал, проявления закваски фарисейской встречаются сегодня в самых различных церквах и носят практически одинаковый характер. В принципе это и не удивительно, так как мы живём в последний Лаодикийский период, когда церкви находятся в состоянии духовной слепоты, самодовольства и равнодушия. Но это не значит, что христиане должны мириться с таким положением дел. Мы призваны быть побеждающими (Отк.3:21) и споспешниками истине (3Иоан.8).

ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В поместную церковь пришёл инакомыслящий… Что это – головная боль для служителей или возможность для улучшения церкви? Атака дьявола или Божье благословение? Что делать прихожанам – отталкивать такого как лжебрата, сторониться как неполноценного христианина или всё же принять как равного? От решения этого вопроса зависит ни много ни мало судьба данной церкви – будет ли она творить Божью волю и содействовать исполнению Его планов или пойдёт путём человеческих представлений и станет помехой в распространении Божьего Царства.

В данной ситуации первым делом обнажается проблема заблуждений. Кто-то из двух сторон явно не прав – либо церковь, либо пришелец. Конечно, легче всего посчитать незваного гостя несведущим в истине и не предпринимать никаких серьёзных действий, кроме как предложить ему выбор: согласиться с учением церкви или уйти «в свободный поиск». Но это в любом случае никуда не годный вариант, ведь нельзя оставлять человека в плену заблуждений и не постараться помочь ему познать истину. А кроме того стоит помнить, что во Вселенской Церкви заблуждения существуют издавна и потому могут оказаться в учении любой нынешней церкви. Каким же образом Бог будет избавлять её от них? Разве Он сможет сделать это через тех людей, которые во всём согласны с вероучением церкви? Разумеется нет. Совершенно очевидно, что очищение церкви от заблуждений может прийти только через инакомыслящих – либо пришельцев со стороны, либо членов церкви, переменивших свои взгляды. Поэтому когда в церкви появляются такие люди, то остальные прихожане и в первую очередь служители должны серьёзно и вдумчиво отнестись к данной ситуации, не исключая вероятности того, что Бог желает освободить церковь от каких-то ложных доктрин.

В идеале возможны лишь два праведных варианта развития событий:

1) Служители беседуют с пришельцем, выясняют сущность его убеждений, доказывают по Библии их ошибочность, объясняют ему свою точку зрения, подкрепляя её ясными текстами Писания, в результате чего он осознаёт свои заблуждения, соглашается с учением церкви, и его принимают в её члены.

2) В ходе бесед служители оказываются не в состоянии опровергнуть взгляды пришельца и доказать своё учение, но наоборот, он убедительно обличает их в уклонении от Библии, разбивая все их доводы и ставя вопросы, на которые они не могут дать приемлемые обоснованные Писанием ответы. В итоге служители признают его правоту, вносят поправки в церковное вероучение и рассказывают прихожанам об этих изменениях, а пришелец, естественно, также становится членом церкви.

Так бы всё и происходило, если бы все христиане были мудрыми и честными. Реальность же, увы, весьма далека от этого идеала, поэтому афоризм «в споре рождается истина» редко исполняется на деле. Например, может получиться, что ни одна из сторон не смогла представить убедительных доводов в пользу своей точки зрения и все остались при своём мнении. Это ещё нормальный вариант, но нередко случается и другое: кто-то осознаёт слабость своей позиции, однако не соглашается с оппонентом из каких-либо недостойных побуждений – стремления оправдать свои поступки, желания не уронить свой авторитет, опасения навлечь на себя неприятности, боязни перемен и т.п. И более склонны впасть в такое искушение не пришельцы, а уважаемые церковью служители.

Как бы там ни было, споры с пришельцем и существование разногласий могут продолжаться неопределённо длительное время. И тогда на передний план выступает проблема разделений. Что делать служителям – держать пришельца в стороне от церкви до достижения единомыслия или же принять его в члены церкви невзирая на различия в убеждениях? Если следовать Писанию, то тут нечего и раздумывать – христиане должны принимать в свою среду всех, кого принял Господь: «принимайте друг друга, как и Христос принял вас в славу Божию» (Рим.15:7). Поэтому служителям достаточно убедиться, что пришелец верует в Евангелие и не пребывает в грехах, наказанием за которые является отлучение (1Кор.5:11). И если не обнаружится явных доказательств его неверия или нечестия, то служители и все члены церкви просто обязаны пред Богом принять его как полноправного брата во Христе.

На следующем этапе после официального приёма пришельца в члены церкви (а зачастую ещё до разрешения данного вопроса) возникает третья проблема – лицеприятия. Она связана с прерогативой служителей допускать прихожан к какому-либо церковному служению. Самым естественным основанием для этого являются дары и способности христиан, указывающие на их призвание от Бога. И долг служителей – помочь всем верующим состояться в их предназначении. Поэтому если пришелец наделён какими-нибудь талантами и может хорошо выполнять какое-то полезное для созидания церкви дело, то служители должны предоставить ему равную с другими прихожанами возможность заниматься этим служением. Имеет он певческий талант – разрешите ему петь, наделён даром благовестника – используйте его в евангелизациях, хорошо объясняет Писание – пустите его проповедовать. В последнем случае можно договориться с ним, чтобы он не излагал с кафедры того, что противоречит вероучению церкви. Однако нельзя запрещать ему высказывать свою точку зрения в личных беседах с любыми приходящими в церковь людьми – это не только его законное право человека, но и прямой долг христианина перед Богом, как написано: «будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчёта в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1Пет.3:15).

При всём этом не следует оставлять попыток достичь единомыслия в учении. Для этого пастор и служители должны использовать все доступные способы:

– исследовать Писание совместно с инакомыслящим;

– предоставить ему учительные книги, разъясняющие точку зрения церкви;

– составить критический анализ литературы, где изложены его взгляды;

– подключить к беседам других членов церкви, разбирающихся в Библии;

– призвать на помощь служителей из других церквей;

– сообщить о проблеме вышестоящим служителям деноминации;

– ходатайствовать о рассмотрении разногласий на общем братском съезде с обязательным участием инакомыслящего (и его идейных учителей).

А что могут делать простые прихожане? Ну, хотя бы по-братски общаться с инакомыслящим, ходатайствовать за него перед служителями, протестовать против притеснений в его адрес, не позволять его делу заглохнуть нерешённым, а также участвовать в перечисленных выше действиях. Лишь активная позиция христиан в стремлении к истине способна помочь очищению и предохранению церкви от этих трёх зол – заблуждений, разделений и закваски фарисейской (сокращённо ЗАРАЗА). Да будет Церковь Божия столпом и утверждением истины во всех вопросах христианского учения и практики. Аминь.

Вова катит тачку. Внучка надевает бабушкины очки. Мамочка топит печку. На веточке в мае почки. На бочке бабочка. Птичка –невеличка клюёт ячмень.

Дата добавления: 2017-01-14