Пять криков Ворона

Вместо бегущей лошади маленький, прыгающий кролик Перепрыгивает огороженный забором, стеклянный столик В замедленном, пушистом прыжке видно кролика

волосатое брюхо Но его увидели только те, у кого в глазах оказалось сухо Остальные молча, сидя, ревели, смотря друг другу в глаза Рядом с ними скрипели качели, а на качелях сидела стрекоза Она смотрела вдаль на убегающего кролика Стрекот стрекозы монотонно звучал в унисон скрипу качели Ворон сел на край стеклянного столика, как вы мне все надоели Кррр-ра! Кррр-ра! Кррр-ра! Кррр-ра! Кррр-ра!

* * *

Держать голову высоко с поднятой вверх кошачьей лапой Мяукать из стороны в сторону, обзывать себя папой Па-па-па-па-па-па промяукал проходящий мимо кот Я ему протянул ладонь, говорю: «Посмотри вот Видишь, какая красивая у меня линия судьбы» Кот лизнул меня в ладонь и убежал во дворы После я долго смотрел убегающему коту вслед Кот исчезал во дворах, меня ослеплял ультрафиолет

* * *

Мальчик крестится на борщ тощею рукой несмотря на то что дождь льёт с небес косой по его лицу течёт божья благодать он молился целый год, чтобы увидать как исходит пар с борща тоненькой петлёй в небесах его плаща мальчик как святой падает дождём с небес сам себе в лицо борщ остынет и процесс скрутится в кольцо

246

ГЛАВА № 50

Читать стихи культурно и деликатно – всё равно что счи­щать снег, поедая его.

* * *

Киев – это когда забываешь,

какой из кустов покрывается блаженными

сиреневыми цветами,

и мысль – то, что объясняет себя, при этом

идёт с букетом, берёт старое из нового,

записывая в блокнот,

потому что замерли ноутбуки,

остались пашни, опирающиеся на свечи, что бы это ни значило. При этом всё время следую, а за мной идёт снеговик, хрустит ногой, формулируя гипотезы. Скоро всё кончится, –

так говорят рассказы, умирая,

а зелень грёз сообщает:

видео бесконечно, смотрим ещё, снова, ещё,

пока каждая буковка титров

не выйдет навстречу,

прозрачная и посвежевшая за тёмную ночь,

как родная мать.

* * *
Сегодня

соскучился по ёлкам. Их запах, цвет, внешний вид.

От липкой смолы чернеют руки. От иголок чешутся запястья. От коры занозы. Клещи.

Из шишек не вытащить семена. Ветки рвут куртку. В хвое вязнут ноги, она забивается

в ботинки, колет.

247

Я соскучился по ёлкам,

сегодня

я понял, что

люблю их,

как

вредных

жуков,

лицемерных друзей.

Боррелиозный лес колышется возле дома и создаёт шум. Пахнет соснами.

* * *

Символом стала вата.

Может, был прав, а может, ошибся

Лорка, когда назвал улитку девушкой.

Хотя почему же – она изящна, и у неё есть лёгкое, дом, мантия и, проверьте, мешок любовных стрел.

Сегодня пасмурный день, и я покупаю минеральную воду в автомате; дорогая, но всё равно покупаю.

Во-первых, потому что из автомата.

И вкус у неё точно такой же, как в детстве,

то есть никакой.

* * *

На полпути к магазину я вспомнил,

что забыл дома свой карманный фонарик.

Что делать,

я спустился в подвальчик

и стал продвигаться на ощупь,

дотрагиваясь кончиками пальцев

до тёплых холодильников с пивом (справа)

и до выпуклой витрины с сушёной рыбой (слева).

Я ступал медленно, чтобы не наткнуться

на охранника.

Зашипела спичка.

Затрепалось в пол-литровой банке

пламя свечи. Спокойным голосом

продавщица сказала мне:

здесь темно.

248 глава пятидесятая

* * *

Дом и сосновое яблоко. Открывается вход на галактическую бригантину. Свет слишком яркий, слишком яблочный сок.

На земле есть всё, даже больше, чем нужно блюдцу.

В доме окна чей-то кот,

он смотрит вверх и хочет классически

попить молока. Нет,

не на Млечный Путь,

нет, не на ковшики

смотрит, не на сосновые яблоки, не

на разбитое сердце.

* * *

Девочки танцуют

с красными точками

на поляне, задумчивый Виши Ананд,

и еле слышно слон трещит. Пустые крапивные щи.

Точки спадают, пересекаются, совпадают;

голоса у девочек успокаивающие, танец их красив.

Варёная крапива

плывёт от центра к периферии котла

божественно.

* * *

Лошади ниспадают друг на друга и целуются, подобно воде.

В этой зеленоватой картинке можно увидеть радость, и пристройку с оранжевой крышей, и серенький горбатый «запорожец».

глава пятидесятая 249

Девочка с двумя косичками на трехколёсном велосипеде.

С какой любовью прижимаются лошади. Они выжили благодаря тому, что остались вместе.

Салатовая картинка – смотри, самолёт! – и черепичная крыша.

* * *

Она не может поменять своё очертание

и остаётся на месте,

словно капля или оледеневшие деревья;

она встречает молодых

тюленей, указывая им чёрными крыльями

направление и силу ветра;

стучит прохладным клювом, становится красивой, как замёрзшая рябь декабрьской лужи.

* * *

Скажи, какого цвета

твой таракан. Чайка отдыхает

с жёлтым носом. Причём она сегодня

в своих любимых жёлтых носках.

В них она разгоняется,

отталкивается,

взлетает. Ставридки вздрагивают – чувствуют. Люди дрожат в близости друг друга. Всё схоже: компьютер выключается, когда не подходишь к нему слишком долго.

250

ГЛАВА № 51

И всё-таки Прогресс налицо: ни хлеба, ни зрелищ, а только жратва и балаган.

* * *

Сначала яблони, как мухи, Стоят обклеившись глазами, Почти готовые как будто, И с хоботками.

Затем пустоты и скелеты, Темнот глубины, Темнот глубины, трафареты И паутины.

* * *

В этом месте собрано всё: и дурдом, и паб,

Задний двор с запахами бензина и ацетона,

И синагога, чья менора, как краб,

И набережная, в которой больше бетона,

Чем непосредственно катящей воды реки.

Если долго стоять, ожидая кого-то, имея причину,

Появляется чувство, что, как и местные рыбаки,

Так же показываешь зевакам свою недвижную спину.

В таких местах, где собраны Асклепий, и Дионис

И даже своеобразная павшая Троя,

И столько других, что список стремится вниз, –

Местность легко обходится без героя,

Она почему-то сама собою сильна,

Архитектура – этакий синтез мифа, леса и пашни.

Если долго стоять, то видно, как немаленькая луна

Медленно отползает от наконечника телебашни.

* * *

такимяпонскимсплошнякомзаделаемстишок, чтоббылпочтинеразличимгайдзиноввзглядовдля. глядетьвокнонаэтотснег, набелыйафтершок гораздопроще, чемкогдатымёрзлаяземля, когдатыстелешьсявокругнамножествоконцов, когдасэнгокутеньлежитсовсемневtotalwar, ишахматы, нонетфигур, амножествопесцов стоятповсюдувместоних, абольшеничего.

ивот, поканеначалось, хотяиначалось, хотязакончилосьдавно, едвалистартовав,

251

тыгенки, генки, а длянихнесуществуетось

дивана и других осей. лишьвэтомтыиправ.

притомважнанеправота,

апростонекийбред,

чтомирспасетнекрасота,

чтосекс – подобиекрота,

чтопроникаетонтуда,

куданеможетсвет.

* * *

Благодаря Мизулиной, мать твою, Викторианские ощущения – солдатики, корабли, Мальчики делят бабки, баба творит херню, Так что содрогается часть Земли.

Разве что бремя русского человека совсем в другом, В том, что он как бы не русский и едва Человек, но пыль под собственным сапогом, Сам себе «Бигль» и Галапагосские острова.

Время копаться в меловых отложениях, динозав­Ров кости находить и отпечатки следов. Самое интересное, что Дарвин опять неправ, Собственно, был неправ, да и был таков.

Эволюции нету. Бледненький старичок И те, кто с ним, и застегнутая манда Как-то умудрились скатить мой высокий слог До следующей пошлой сентенции, господа:

Ничто не меняется под этим небом даже слегка – Вечная переправа с обширным списком коней, Давайте соберемся и скинем режим Каа, Новый питон хотя бы моложе и веселей.

* * *

Если бы этим льдом говорить,

А снегом молчать.

Это движение,

Способное источать

Не только мелькание, точащее чёрный воздух,

Но и печать.

Игра с зимой не может наскучить и надоесть

За полное перекапывание доселе знакомых мест,

За деревья, которые на миллион умноженный чёрный крест,

За фонари, излучающие сварочный треск.

252 глава пятьдесят первая

Пути исчезают, их снова мостят, Ощущение, будто Евклиду мстят За свежий запах бинтов, медицинских ват, В котором он не виноват.

На все живое и мёртвое кинута сеть, Требуется усилие, чтобы не ожить и не умереть, Вороне нужно каркнуть перед тем, как взлететь.

* * *

С этой некрасотой отошедшего ото сна, С этими дырками в воздухе, будто в сыре, Лес напоминает магнитофон «Весна» Портативный Эм-двести-двенацать-эс-четыре.

Лежбища шашлыков, торфяник уже горит, Пенсионеры палки для шведской ходьбы достали, Всё находится в пионерском кипении – в ручьях гепатит, Комары – везде, в травах – Ixodidae.

Ощущение от происходящего, что слиты в одно Безумия Франкенштейна и Вилли Вонки, Предметы вокруг сломаны и заброшены, но Зацеплены через ременные передачи и шестерёнки.

И вроде знаешь: плёнка склеена, лес обманул, Не можешь отыскать зацикливание трека, Как на краю восприятия словом становится гул, Так на краю зрения дерево становится человеком.

* * *

Поэзия, говорят, такой невеселый цирк, Или как если бы Тарковский снимал ситком, Допустим, Чендлер вспоминает родителей, и, кувырк, В эпизод вставляют «Зеркало» целиком.

Довольно уныло, но взгляда не отведёшь, Вроде как чёрная и медленная вода, Лежащий кот, либо лежащий ёж, Либо другая животная красота.

Либо ребёнок смотрит в телеэкран, Откинувшись на диване, пульт под рукой, По экрану скачут свинья, пингвин и баран, Но комната полна скукою и тоской.

глава пятьдесят первая 253

Ребёнка зовут, и он уходит во мрак, Оставляя всё на своих местах, Стихи на читателе отпечатываются, как Диванная ткань на детской заднице и локтях.

* * *

Воду покинув, наверно, больной, Как кашалот,

Выбросится на берег очередной Семнадцатый год.

Дело не в том, что верхи не хотят И т.д. Просто налей. Проигнорировать трудно, ребят, Свой юбилей.

Будет веселье – салют, и батут,

И иго-го,

И алеуты опять набегут

За мясом его.

Ну а покуда скачи как блоха, Веселый пиит.

Книга горит не затем, что плоха – Затем что горит.

* * *

Человек впадает в религиозный полуэкстаз, Это связано с тем, что он уходит в запой Тоже какой-то неполный, поскольку раз В день что-то там курится над трубой.

Пахнет разогреваемым тушняком,

Громко играет музыка по ТВ,

Какая-то отечественная, с которой как ни знаком,

А всё равно она не останется в голове.

Осенью завершая этот духовный трип, Человек удивляется, что почему-то цел, Ощущение, что попал на дагерротип, Всё это время сидел, в объектив смотрел.

Осы летают толстые, как шмели, Картошка выкопана, человек оброс бородой, Половину лета небо дотягивалось до земли Долгой водой.

254 глава пятьдесят первая

* * *

На тварь сию глядят из последних сил, Не знаю, кто ты, но если бы кто-нибудь смог Подсчитать, сколько на это ушло чернил, То наверняка бы сделал вывод, что осьминог.

Ну осьминог, так осьминог, какая к херам Разница, кто ты собственно, важен процесс, Как правило, данный процесс – харам, Цахес, цейтнот, Федор Михалыч, порез,

Месть, потому что, когда начинаешь писать, Прошлое невольно думает: как же так, Я его вскормило, смогло его воспитать, А вырос мудак.

Многие видят: движется колесо Болезни, схожей с желудочной и морской, Это состояние, красное, как словцо Идёт, будто поезд, без жалости, но с тоской.

* * *

То, что не возбуждает нас, делает нас сильнее: Физика, химия, хотя точно не химия, другая фигня, Вроде рекламы IKEA, жёлтой аллеи, Движущейся, как эскалатор в течение дня,

Я тоже не возбуждаю, и нужно быть дураками, В жизни, помимо этой, полно и других забот. Например, сидеть на подоконнике и зачем-то двумя руками В пальцах удерживать яблока круглый плод,

Не однотонный, а с таким тигровым окрасом, Кто-то из нас об этом подумал, но не сказал. На обратной стороне белеет кратер с яблочным мясом, Ещё продолжающий пениться, как нарзан.

ГЛАВА № 52

255

Неизвестно, надо ли знать поэту, что вождь – это учитель, избавившийся от ответственности за своих учеников.

* * *
сыграть в

ручные карты событий

входов и

выходов в метро и из метро

этими картами можно

пользоваться, чтобы

не заблудиться в

себе

эти карты нарисованы

словами и раскрашены

чувствами

войти в себя с ними

легче и выйти из себя

с ними легче, и

с ними невозможно

остаться навечно

ни вовне, ни внутри

потому что нарисованное на этих картах изменяется каждое мгновение.

* * *

все те, кто тоже не был, –

их – большинство или меньш инство?

лениво зачинали жизнь плода
в цветке расплавленные

осы с холодными

жалами

* * *

бесконечная толпа ангелов
на кончике иглы

им не взлететь всем вместе, не расправить крылья всем вместе в толпе

взлетают только крайние, и то

256 глава пятьдесят вторая

только те, кто сделал шаг
в сторону

но толпа не редеет – потому что она бесконечна

* * *

«и мы…»

оставалось начать плач

но это было самое трудное –

начать что-либо,

когда ничего другого не осталось,

потому что это «что-либо» (плач)

не помещалось в том, что было,

пока «ничего» не «не осталось»,

и было больше,

ем то, что когда-то оставалось и было,
пока что-то оставалось и было

это «что-либо» (плач, в данном случае) было больше нас

мы когда-то оставались и были,
и, пока мы остаёмся и есть,

невозможно ничего

начать.

* * *
лишнее
личное

не в плане имущества
а в плане существа

и вещества

* * *
вещество тени,

терпкое, если растереть
в пальцах как мёд

чёрный снег чуть кисловатый

пряный

пыльный

глава пятьдесят вторая 257

драгоценная субстанция

алхимия

спекуляция неизвестным

* * *

летучие боги в тучах

снуют рассказывают

вспоминают

о том, как их создавали

они пахнут дымом и водой

талой случайность

* * *

придумаем медь, которая что-либо значит

абстрактную медь, абстрактные звуки труб не мелодию, нет

чтобы каждый услышал

то, что хотел услышать

именно он

и чтобы можно было не слышать ничего

* * *

создавая разрушение,

мы забыли,

с чего начинали создавать

и теперь не знаем точно, что мы создаём –

разрушение ли? –

и не знаем точно, мы ли создаём это. –

возможно, начала и не было возможно, и нас нет возможно, и разрушения нет

258 глава пятьдесят вторая

* * *

цвет памяти серый

свет памяти чёрный

поверх всего этого полупрозрачным белым

написано

«секс»

Дата добавления: 2017-01-13