Человек и власть 11 страница

С этой целью 8 января 1937 г. Сталин принял известного гер­манского писателя Лиона Фейхтвангера. Беседа получилась дли­тельной и затронула многие стороны жизни в СССР, особенно начавшиеся массовые репрессии.

Из записи беседы видно, что в начале речь шла о функциях пи­сателя в обществе. Л.Фейхтвангер задал вопрос: «Если я Вас пра­вильно понял — Вы также считаете, что писатель-художник более апеллирует к инстинкту читателя, а не к его разуму. Но тогда пи­сатель-художник должен быть более реакционным, чем писатель научный, так как инстинкт более реакционен, чем разум. Как из­вестно, Платон хотел удалить писателей из своего идеального го­сударства.

И. Сталин. Нельзя играть на слове инстинкт. Я говорил не толь­ко об инстинкте, но и о настроениях, о неосознанных настроени­ях масс. Это не то же, что инстинкт, это нечто большее. Кроме того, я не считаю инстинкты неизменными, неподвижными. Они меняются.

Фейхтвангер. В каких пределах возможна в советской литера­туре критика? Как мне кажется, раньше было больше литератур­ных произведений, критикующих те или иные стороны советской жизни.

Сталин. Надо различать критику деловую и критику, имеющую целью вести пропаганду против советского строя... До 1933 г. мало кто из писателей верил в то, что крестьянский вопрос может быть разрешен на основе колхозов. Тогда критики было больше.

Факты убеждают. Победила установка советской власти на кол­лективизацию, которая сомкнула крестьянство с рабочим клас­сом.

Проблема взаимоотношений рабочего класса и крестьянства была важнейшей и доставляла наибольшую заботу революционе­рам во всех странах.

Она казалась неразрешимой: крестьянство реакционно, связа­но с частной собственностью, тащит назад; рабочий класс — идет вперед. Это противоречие не раз приводило к революции. Так по­гибла революция во Франции в 1871 г., так погибла революция в Германии. Не было контакта между рабочим классом и крестьянс­твом.

Мы эту проблему успешно решили: естественно, что после та­ких побед меньше почвы для критики.

Фейхтвангер. Не можете ли Вы прекратить своим словом эти формы проявления восторга, которые смущают ваших друзей за границей?

Сталин. Огромная победа! Помещики и капиталисты изгнаны, рабочие и крестьяне — хозяева жизни. Приходят в телячий вос­торг.

Фейхтвангер. Я боюсь, что употребление вами слова «демокра­тия» — я вполне понимаю смысл вашей новой конституции и ее приветствую — не совсем удачно. На Западе 150 лет слово демок­ратия понимается как формальная демократия.

Не получается ли недоразумение из-за употребления вами сло­ва демократия, которому за границей привыкли придавать опре­деленный смысл?

Все сводится к слову «демократия». Нельзя ли придумать дру­гое слово?

Сталин. У нас не просто демократия, перенесенная из буржуаз­ных стран. У нас демократия необычная, у нас есть добавка — сло­во социалистическая демократия. Это другое. Без этой добавки путаница будет. С этой добавкой понять можно.

Фейхтвангер. О процессе Зиновьева и др. был издан протокол. Этот отчет был построен главным образом на признаниях подсу­димых. Несомненно, есть еще другие материалы по этому процес­су. Нельзя ли их также издать?

Сталин. Какие материалы?

Фейхтвангер. Результаты предварительного следствия. Все, что доказывает их вину помимо признаний.

Сталин. Непонятно, почему некоторые люди или литераторы за границей не удовлетворяются признанием подсудимых. Киров убит— это факт. Зиновьева, Каменева, Троцкого там не было. Но на них указали люди, совершившие это преступление, как на вдохновителей его. Все они — опытные конспираторы — Троцкий, Зиновьев, Каменев и др. Они в таких делах документов не оставля­ют. Их уличили на очных ставках их же люди, тогда им пришлось признать свою вину.

Еще факт — в прошлом году произошло крушение воинского по­езда на станции Шумиха в Сибири. Поезд шел на Дальний Восток. Как говорилось на суде, стрелочница перевела стрелку неверно и направила поезд на другой путь. При крушении были убиты десят­ки красноармейцев. Стрелочница — молодая девушка — не призна­ла свою вину, она говорила, что ей дали такое указание. Начальник станции, дежурный были арестованы, кое-кто признался в упуще­ниях. Их осудили. Недавно были арестованы несколько человек в этом районе — Богуславский, Дробнис, Князев. Часть арестован­ных по делу о крушении, но еще не приговоренных, показали, что крушение произведено по заданию троцкистской группы. Князев, который был троцкистом и оказался японским шпионом, показал, что стрелочница не виновата. У них, троцкистов, была договорен­ность с японскими агентами о том, чтобы устраивать катастрофы. Чтобы замаскировать преступление, использовали стрелочницу как щит и дали ей устный приказ неправильно перевести стрелку.

...Говорят, что показания дают потом)', что обещают подсуди­мым свободу. Это чепуха. Люди эти все опытные, они прекрасно понимают, что значит показать на себя... Скоро будет процесс Пятакова и др. Вы сможете много интересного узнать, если будете присутствовать на этом процессе.

Фейхтвангер....Критики за границей (не я) говорят, что они не понимают психологию подсудимых, почему они не отстаивают своих взглядов, а сознаются.

Сталин. 1-й вопрос — почему они так пали. Надо сказать, что все эти люди — Зиновьев, Каменев, Троцкий, Радек, Смирнов и др. — все они при жизни Ленина вели с ним борьбу. Теперь, после смерти Ленина, они себя именуют большевиками-ленинцами...

...Эти люди углубили борьбу, создали свою партию. В 1927 г. они устраивали демонстрации против Советской власти, ушли в эмиграцию, в подполье.

Осталось из них тысяч 8 или 10 человек. Они скатывались со ступеньки на ступеньку. Некоторые люди не верят, что Троцкий и Зиновьев сотрудничали с агентами гестапо. А их сторонников арестовывают вместе с агентами гестапо — это факт. Вы услышите, что Троцкий заключил союз с Гёссом, чтобы взрывать мосты и по­езда и т.д., когда Гитлер пойдет на нас войной. Ибо Троцкий не может вернуться без поражения СССР на войне.

Почему они признаются в своих преступлениях? Потому, что изверились в правоте своей позиции, видят успехи всюду и вез­де. Хотят хотя бы перед смертью или приговором сказать народу правду.

Эти люди свои старые убеждения бросили. У них есть новые убеждения. Они считают, что построить в нашей стране социа­лизм нельзя...

...Они вели переговоры с Гессом в Берлине и с японским пред­ставителем в Берлине. Пришли к выводу, что власть, которую они получат в результате поражения СССР в войне, должна сделать уступки капитализму: уступить территорию Германии — Украину или ее часть, Японии — Дальний Восток или его часть; открыть широкий доступ немецкому капиталу в Европейскую часть СССР, японскому — в азиатскую часть, предоставить концессии; распус­тить большую часть колхозов и дать выход «частной инициати­ве», как они выражаются, сократить сферу охвата государством промышленности. Часть ее отдать концессионерам.

.... Когда спрашиваешь, почему они сознаются, то общий от-
вет— хотим перед смертью помочь узнать правду, чтобы мы не
были окаянными иудами.

...Это не обычные преступники, не воры, у них осталось кое-что от совести. Ведь Иуда, совершив предательство, потом пове­сился.

Фейхтвангер. Об Иуде — это легенда.

Сталин. Это не простая легенда. В эту легенду еврейский народ вложил свою великую народную мудрость»¹.

В январе 1937 г. был суд над Г.Л.Пятаковым, К.Б.Радеком, Г.Я.Со­кольниковым, Л.П.Серебряковым и другими (всего 17 человек), большинство из которых были расстреляны. Репрессиям подверг­лись и другие видные государственные, дипломатические, военные и культурные работники как пособники «врагов народа».

Приглашенный Сталиным Фейхтвангер присутствовал на «процессе-спектакле» и поверил всему, что там происходило. Его поразило то, что обвиняемым даже предоставили защитников. Позднее он написал книгу, которая оправдывала процесс. Сталин добился того, чего он хотел от зарубежного писателя.

По заданию Сталина секретарь ЦК ВКП(б) Ежов контролиро­вал деятельность НКВД, осуществлял непосредственное наблю­дение за подготовкой судебных процессов. Он присутствовал на допросах и докладывал Сталину, что Зиновьев и Каменев под пыт­ками дали показания о террористических связях с «правыми» — Бухариным, Рыковым и Томским (последний покончил жизнь самоубийством). Таким образом, готовился новый судебный про­цесс над «правыми».

'РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1120. Л. 1-20.

Когда в Москве в самом начале декабря 1936 г. Чрезвычайный VIII съезд Советов Союза ССР утверждал текст Конституции СССР, 4 и 7 декабря того же года состоялись заседания пленума ЦК ВКП(б). На них были заслушаны два вопроса, которые, как могло показаться, логически не были связаны между собой. Первый имел непосредственное отношение к съезду и был связан с исправлен­ным и уточненным окончательным проектом Конституции СССР. По второму вопросу был заслушан доклад наркома НКВД Ежова «Об антисоветских троцкистских организациях». Если первый вопрос был рассмотрен быстро, то второй вызвал бурную дискус­сию участников пленума и протесты Н.И.Бухарина и А.И.Рыкова, которые были возмущены надуманными ложными и оскорбитель­ными обвинениями в их адрес, прозвучавшими в выступлении Ежова. Прямо на пленуме оба потребовали очных ставок с аресто­ванными, которые во время следствия их оговаривали.

7 декабря 1936 г. в ЦК ВКП(б) были проведены очные став­ки Бухарина и Рыкова с привезенными из Лубянской тюрьмы Е.Ф.Куликовым, Л.С.Сосновским и Г.Л.Пятаковым. Из стенограм­мы видно, что очная ставка Бухарина с Куликовым и Сосновоким была превращена в допрос, на котором в качестве следователей выступали Ежов, Сталин, Ворошилов, Орджоникидзе, Каганович, Микоян, Молотов и др. Бухарина и Рыкова вместе с подследствен­ными обвиняли в организации подрывной работы против ЦК ВКП(б), подготовке террора с целью убийства Сталина^[7].

Цель травли опальных виднейших деятелей партии государс­тва состояла в том, чтобы заставить их признать обвинения, от­крыто и публично покаяться в несовершенных грехах и устроить очередное показательное судилище над выявленными врагами народа. Причины таких акций известны. Советский режим укреп­лялся тем, что регулярно истреблял несогласных с его деятельнос­тью, а других, нагоняя страх за свою жизнь, доводил до полного подчинения. Борьба с антисоветской крамолой превращалась в главный принцип жизни общества. Сломленные и запуганные до­просами, арестованные Куликов, Пятаков, Сосновский написан­ными ими же самими мифологическими показаниями помогали Сталину и Ежову политически компрометировать ненужных сви­детелей прежних «дел»: Бухарина, Рыкова, Томского и др.

Так фабриковались политические процессы 1930-х гг. Одних жертв сменяли другие, а между ними Ежов и его подручные всегда

обнаруживали порочащую «преступную» связь. Газетная шумиха в те годы помогала психологически доводить жертвы до безумия. После статьи в «Правде» Бухарин сообщал Сталину в письме от 15 декабря 1936 г.: «Я политически убит....Нет слов, чтобы вы­разить всю муку от ложных обвинений, оскорблений... Бывшие лидеры правой оппозиции (а следовательно... и я, Бухарин) обви­няются в том, что они шли рука об руку с троцкистами и диверсан­тами, гестапо и т.д.»^[8]

Обратимся к важнейшим приказам Ежова, связанным непос­редственно с необоснованными репрессиями 1937-1938 гг., ког­да борьба с «врагами народа» и «шпионами» достигла кровавого апогея. За менее чем 2-летний срок своего пребывания на посту наркома НКВД и руководителя Главного управления государс­твенной безопасности Ежов успел сделать многое из того, чего от него требовал Сталин при назначении. Он первым поставил на поток фальсификацию следственных дел, арестованных по подоз­рению, оговору или доносу руководителей партии, государства, народного хозяйства, армии, науки и искусства. При нем кон­вейер уничтожения советских граждан действовал с небывалой интенсивностью. Под личным руководством Ежова в СССР было реализовано более 15 чекистских операций по ликвидации «вра­гов» народа.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Н.Ежов начал свою деятельность с реорганизации и укрепления своего аппа­рата: подбора заместителей начальников управлений, создания новых структур и привлечения свежих сил для решения новых задач. Усиление репрессий вызвало поток жалоб в партийные и советские организации. Приказ № 0011 от 13 января 1937 г. за под­писью Ежова предусматривал передачу работы по рассмотрению заявлений, адресованных в центральные партийные и правитель­ственные органы, ему лично и в Особое совещание при НКВД — 8-й отдел Главного управления госбезопасности. Нововведение он мотивировал тем, что существовавший порядок прохождения и рассмотрения в четырех разных местах аппарата НКВД заявле­ний осужденных о пересмотре дел, сокращении сроков наказаний и проч. приводил к дублированию работы, к отсутствию единой ответственности, учета и контроля.

Ежов хотел контролировать всю переписку с осужденными и особенно — заявления об амнистиях, поступавших из Президиума ЦИК. С этой целью 8-му отделу Управления госбезопасности было

поручено разрешать наиболее важные вопросы путем доклада са­мому наркому или постановкой на рассмотрение Особого совеща­ния. Переписка по заявлениям осужденных периферийных орга­нов НКВД должна была проводиться только через тот же 8-й отдел ГУГБ НКВД СССР, запросы которого исполнялись в 5-дневный срок. Приказ Ежова обязывал Управление госбезопасности выде­лить специальное помещение для приема посетителей, лично об­ращавшихся на Лубянку по всем вопросам, связанным с заявлени­ями. На начальника 8-го отдела ГУТБ Цесарского было возложено представительство на заседаниях комиссий ЦИК СССР по приме­нению амнистий^[9]. Как секретарь ЦК ВКП(б), Н.Ежов непремен­но должен был согласовывать содержание приказа в Политбюро и получить одобрение на его реализацию. Приказ способствовал возвышению роли органов государственной безопасности в поли­тической сфере.

Параллельно Ежов активно занимался делом Бухарина, Ры­кова и вредительством в аппарате НКВД, готовя компромети­рующие материалы на своего предшественника Генриха Ягоду. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г., ког­да Сталин дал конкретные установки на массовые репрессии, Ежов, выступил с двумя докладами и подробно отчитался о том, что успел сделать. Он буквально следовал в русле основного докладчика, фактами подтверждая его тезис о необходимос­ти до конца искоренить остатки недобитых враждебных клас­сов. В своем заключительном слове на пленуме Сталин сказал: «...О вредителях, диверсантах и о всех других агентах троц­кистского и нетроцкистского типа, иностранных государств. Я думаю, что все товарищи поняли и осознали, что эта порода людей, каким бы флагом она ни маскировалась, троцкистским или бухаринским, нам все равно, эта порода людей не имеет ни­чего общего с каким бы то ни было политическим течением в рабочем движении. Это оголтелая банда наемных убийц, дивер­сантов, шпионов, вредителей...»^[10].

Далее Сталин перечислил имена и должности присутствовав­ших на пленуме партийных функционеров, которых не сегодня-завтра ждал арест и суд. Некоторые из них (Разумов, Стецкий, Хатаевич, Ягода и др.) робко пытались оправдаться, но их грубо

останавливали, не давали слова. На пленуме Сталин заявил, что 18 тыс. троцкистов и зиновьевцев уже арестовано. «Вы не утешай­те себя тем, — сказал он далее, — что каких-нибудь 12 тыс. из ста­рых кадров остается и что троцкисты последние кадры пускают в ход для того, чтобы пакостить, которых мы скоро перестреляем, не утешайте себя»¹. На пленуме Ежов получил конкретное указа­ние к началу массовых расстрелов. Он также понял, что необходи­мо это делать как можно быстрее и с особой секретностью.

В конце марта 1937 г. Ежову было присвоено звание Генераль­ного комиссара государственной безопасности, что было сопоста­вимо со званием маршала. Он старался оправдать доверие и редко покидал свое ведомство. 3 апреля того же года Ежов направил за своей подписью так называемую ориентировку № 27, подготов­ленную 3-м отделом Управления госбезопасности НКВД, о вскры­тых антисоветских организациях троцкистов и правых в военно-химической промышленности. В ней он сообщал, что проведен­ные расследования показали создание троцкистами и правыми относительно разветвленной организации на военно-химических заводах с целью вывода их из строя. Поскольку в то время воен­но-химическое производство отставало от общего уровня разви­тия оборонных отраслей хозяйства, то вывод из строя завода или цеха явился бы серьезным ударом по обороне страны.

По исправлениям в тексте видно, что Ежов стремился сделать приказ более конкретным. Он подчеркивал, что работа местных органов госбезопасности по выявлению всех участников орга­низации и ее деятельности, за исключением управления НКВД Горьковской, Ленинградской, Московской и Западно-Сибирской областей, не отвечала требованиям партии и государства. Новый нарком обращал внимание чекистов на основной недостаток ве­дения следствия, состоявший в том, что не вскрыта деятельность иностранных разведок, несмотря на безусловную их заинтересо­ванность в получении секретных материалов и в выводе из строя военно-химических заводов.

Он приказывал: «Троцкистов и правых, работающих на поро­ховых и военно-химических заводах, подозреваемых в антисовет­ской деятельности, арестовывать (подчеркнуто Ежовым. — Авт.) с соблюдением установленного порядка производства ареста. Следствие по их делам вести с задачей полного вскрытия всех учас­тников антисоветской организации... в главных управлениях нар­коматов... тяжелой промышленности и обороны. В следственной

работе поставить важнейшую задачу — выявление агентуры инос­транных разведок, зарезервированной диверсантами на время войны...»¹. Об исполнении так называемой «ориентировки» тре­бовалось донести наркому к 15 мая 1937 г. через 3-й отдел управ­ления госбезопасности НКВД. В этом небольшом документе была определена конкретная задача: в кратчайший срок на территории СССР найти и обезвредить антисоветские группы, занимавшиеся шпионажем в пользу иностранных государств.

К уже упомянутой ориентировке № 27 прилагался обзор на­чальника 3-го отдела ГУГБ НКВД СССР Миронова о деятельнос­ти антисоветских организаций троцкистов и правых на военно-химических заводах. В нем говорилось, что за последние месяцы была вскрыта вредительская диверсионная организация, состо­явшая из работников военно-химического завода № 12 и научно-исследовательского противогазового института № 26 в Ногинске. Арестованный участник организации, бывший заместитель ди­ректора научно-исследовательского противогазового института З.Я.Левин показал, что, работая в Военно-химическом тресте, он якобы был вовлечен в диверсионную организацию бывшим управ­ляющим треста, а в то время директором завода № 12 — известным лидером право-левацкого блока С.И.Сырцовым. В конце 1933 г. при направлении Левина для работы на снаряжательном заводе № 80 Сырцов будто бы дал ему конкретные указания по срыву про­изводства активированного угля, идущего для изготовления филь­тров противогазов, а также срыву производства тротила, необхо­димого для снаряжения снарядов и бомб.

На допросах Левин назвал ряд участников вымышленной «ор­ганизации Сырцова», которые так же как, и он сам, якобы выпол­няли диверсионную и вредительскую работу на указанных выше военных заводах. Почти все арестованные признавали свою не­посредственную антисоветскую связь с Сырцовым, а через него с троцкистами или с правыми. В деле фигурируют фамилии извес­тных политиков того времени, которых по указке сверху следо­ватели государственной безопасности сводили в «объединенный центр» врагов социализма.

В конце обзора обращалось особое внимание чекистов на их упущения в работе, так как в деле о вредительско-диверсионной деятельности троцкистов и правых на военно-химических заво­дах не были вскрыты происки иностранных разведок, особенно немецкой, которая насадила на заводах свою агентуру, использо­

вав пребывание в СССР представителей фирм по договорам о тех­нической помощи^[11].

Новые исторические исследования, основанные на докумен­тах из лубянских архивов, раскрывают причину вымышленных признаний арестованных в несовершенных преступлениях. Следователи госбезопасности убеждали обвиняемых в важности для партии их ложных признательных показаний^[12]. Анализ по­литических биографий расстрелянных в 1937-1938 гг. показал, что большинство из них являлись убежденными коммунистами и преданными партии функционерами, поэтому они, как правило, соглашались ради высших партийно-политических интересов на «игру», якобы проводившуюся по инициативе ЦК ВКП(б) Лубян­скими «Маратами». Кроме того, протоколы допросов фальсифи­цировались. К тем подследственным, которые не соглашались на «договор» с сотрудниками госбезопасности, применялись методы запугивания, угроз и пыток.

Разоблачение НКВД «врагов народа» и шпионов проводилось одновременно по нескольким направлениям. 29 апреля 1937 г. Ежов направил всем начальникам управлений НКВД краев, облас­тей и республик циркулярное письмо о том, что меньшевистским подпольем в СССР была развернута активная нелегальная работа по воссозданию меньшевистской партии для борьбы с большевист­ским правлением. Оно целиком было построено на показаниях лю­дей, арестованных по ложным доносам. В нем сообщалось, что за последнее время в 4-й отдел ГУГБ поступил ряд агентурных и следс­твенных данных, якобы подтверждавших, что в СССР существовал Всесоюзный меньшевистский центр, основанный в 1933-1934 гг. освобожденными из политических изоляторов и ссылки по оконча­нии сроков бывшими членами ЦК меньшевиков Либером, Ежовым-Цедербаумом и другими. В 1935 г. работа центра была вскрыта, а его члены арестованы и вновь направлены в ссылку, где, по мнению НКВД, восстановили организацию меньшевиков.

В 1936 г. в Москве было создано «Союзное бюро» меньшеви­ков, которое наладило связь с «Заграничной делегацией» меньше­виков (в Париже), откуда получало директивы. По сводкам чекис­тов из Рязани, Томска, Тулы, меньшевики из «Союзного бюро» ор­ганизовали там областные и городские комитеты. Вскоре НКВД прекратил деятельность «Бюро», а следствием было установлено,

что оно ставило целью своей контрреволюционной деятельности вооруженное свержение Советской власти при поддержке анти­советской интервенции. Нарком Ежов обращал особое внимание своих сотрудников на тот факт, что «Союзное бюро» и его низо­вые организации в своей работе ориентировались на установле­ние блока с правыми, троцкистами, эсерами и стремились исполь­зовать легальные возможности, «предоставляемые» сталинской Конституцией.

В циркулярном письме также сообщалось, что чекисты Московской области вскрыли и ликвидировали «Московское бюро», созданное в 1934 г. известными меньшевиками Кузов-левым, Плесковым, Кейзманом и Горчаковым. В декабре 1935 г. Кейзман на заседании «Московского бюро» будто бы докладывал по вопросу о новых методах борьбы с Советской властью и заяв­лял, что в обстановке возможной войны фашистской Германии против Советского Союза насильственное устранение руководс­тва ВКП(б) способствовало бы выступлению всех антисоветских сил и свержению коммунистической диктатуры. Такой поворот событий внутри СССР мог привести к умиротворению Европы и обеспечению возможности парализовать все попытки орга­низовать новую мировую войну. В НКВД из этого сделали вы­вод, что меньшевики уже перешли на позиции террора против Советской власти и будто бы надеялись, что террор может стать величайшим актом мира, поскольку основным стимулом к войне служила борьба с коммунизмом. Если же данный вопрос был бы снят, то и возможность войны отпадала. «Во имя мира и спасе­ния миллионов рабочих, — заявлял Кейзман, — мы можем пойти на террор»^[13].

Во время допросов чекисты пытками получали от арестован­ных нужные им показания, дававшие основание «обнаруживать» и «обезвреживать» меньшевистские антисоветские организации не только в Москве и Ленинграде, но и в городах Урала, Сибири, Казахстана, где бывшие члены разгромленной в начале 1920-х гг. партии меньшевиков находились в тюрьмах и ссылке. Для физи­ческого уничтожения уцелевших меньшевиков готовился компро­метирующий материал: их связь с враждебными СССР загранич­ными организациями и группами, объединение с троцкистами и правыми внутри Советской республики для совместной борьбы против диктатуры сталинского Политбюро в стране.

В директиве Ежова сотрудникам госбезопасности СССР при­водились агентурные данные 4-го отдела ГУГБ о том, что лидеры меньшевистской «Заграничной делегации» в Париже Ф.И.Дан и А.А.Югов высказывали мнение, что наиболее передовые пред­ставители советской общественности попытаются воспользо­ваться в своей борьбе избирательной кампанией на основе новой Конституции СССР. Они якобы дали установки на необходимость заключения избирательных соглашений меньшевиков с другими антисоветскими организациями в момент выборов в Советы¹.

В конце циркуляра о меньшевиках Ежов делает организацион­ные выводы и дает указание центральному и областным управле­ниям госбезопасности перейти к активным действиям. После его приказа региональные структуры советских спецслужб немедлен­но приступили к быстрой и полной ликвидации «меньшевистско­го подполья». Мало кто из уцелевших бывших меньшевиков избе­жал ареста и расстрела. Нарком Ежов приказал пересмотреть все архивные агентурные дела и материалы по меньшевикам с «целью выявления и полного вскрытия в самом зародыше каждой попыт­ки... направленной к возобновлению антисоветской деятельнос­ти»².

2. Ликвидация «военно-фашистского заговора»

Тема предстоящей войны с Германией, Японией и Польшей про­ходила красной нитью через большинство расстрельных прика­зов наркома Ежова.

В 1935-1936 гг. в СССР среди военных проводилась дискуссия о возможном начале новой мировой войны в Европе. Спорили о том, какой будет война и как к ней готовиться. Как диктатор, Сталин хотел иметь хорошо вооруженные и боеспособные армию и флот. Поклонник императора Петра Великого, он много време­ни уделял формированию высшего кадрового состава в войсках. Советский руководитель никогда не упускал возможности под­черкнуть опасность враждебного для СССР окружения и предуп­реждал о возможном нападении на первое в мире пролетарское государство. Исходя из своего стремления обезопасить границы СССР, Сталин поддерживал тех полководцев, некоторые утверж­дали, что следует готовить Красную Армию к войне с сильным

противником технически оснащенным, с танками, самолетами, подводными лодками и моторизованной пехотой.

Сталин разделял такое мнение и помогал военным специалис­там: М.Н.Тухачевском)', А.И.Егорову, В.В.Блюхеру. Вместе с его преданными соратниками К.Е.Ворошиловым и С.М.Буденным, в 1935 г. Тухачевский, Егоров и Блюхер стали первыми маршалами. Но в обстановке искусственно нагнетаемого страха перед загово­рами, противники военной модернизации в лице Ворошилова, Буденного, Кулика и др. стремились привлечь Сталина на свою сторону и преднамеренно возбуждали у него подозрение и недове­рие к молодым маршалам. Они обвиняли их в недооценке и даже отрицании роли крупных соединений кавалерии в предстоящей войне. Против сторонников насыщения войск техникой были вы­двинуты абсурдные обвинения в подражании европейским арми­ям и даже в их связях с военными разведками Германии, Японии и др. капиталистических государств. Важным доводом Ворошилова и Буденного был опыт участия СССР в Гражданской войне в Испании, где кавалерия якобы хорошо себя проявила.

В середине мая 1937 г. Тухачевский был арестован по фальши­вому доносу. За ним на Лубянку последовали видные советские во­еначальники: И.Э.Якир, И.П.Уборевич, А.И.Корк, Р.П.Эйдеман, Б.М.Фельдман, В.К.Путна и другие, а В.М.Примаков был аресто­ван на год раньше, и к нему уже были применены пытки, с целью получения лжесвидетельств на сослуживцев.

Решающую роль в дальнейшем разгроме советской военной элиты сыграло совещание Военного совета Наркомата обороны СССР с участием командиров и политработников Красной Армии 1-4 июня 1937 г.^[14] Стенограмма выступления Сталина и его беседы в ходе совещания с членами Военного совета и политработниками содержали обоснование широкомасштабных репрессий в армии и необходимости срочной замены арестованных и расстрелянных путем выдвижения новых командиров и политработников. Свою речь Сталин начал с того, что факты, «уйма показаний самих пре­ступников», наблюдения за ними «подтверждали раскрытие» во­енно-политического заговора против Советской власти, финанси­ровавшегося германским фашизмом. Он сказал, что многие высту­павшие характеризовали «заговорщиков» «мерзавцами, чудаками, помещиками». Такой подход, по его мнению, не правильный, так

как он не мог решить поднятой проблемы. «Для того, чтобы зло с корнем вырвать и положить ему конец, — сказал Сталин, — надо его изучить спокойно... изучить его корни, вскрыть и наметить средства, чтобы впредь никаких безобразий ни в нашей стране, ни вокруг нас не повторялось.

Я и хотел как раз по вопросам такого порядка несколько слов сказать...»^[15]

Сталин назвал тех, кто «стоял» во главе мифического загово­ра — политических руководителей: Л.Д.Троцкого, А.И.Рыкова, Н.И.Бухарина, Я.Э.Рудзутака, Карахана, А.С.Енукидзе; затем руководителей по военной линии: Г.Г.Ягоду, М.Н.Тухачевского, И.Э.Якира, И.П.Уборевича, А.И.Корка, Р.П.Эйдемана, Я.Б.Га­марника. Поскольку совсем недавно названные лица занимали высшие руководящие государственные посты и пользовались до­верием и авторитетом в партии, то Сталин всячески стремился оправдать прежнее свое к ним расположение и доказать их пос­тепенное «превращение» во «врагов народа» и даже в шпионов. Причину их предательства он видел в сущности характера быв­ших соратников по партии, а не в их происхождении, дворянс­ком или буржуазном. «Ленин был дворянского происхождения, —

Дата добавления: 2015-07-13