Жанры публицистической речи. 3 страница

У Сэма и тихой, молчаливо-грустной Элеоноры шесть детей. Один сын учится в Фэрбанксе, в университете. Дочь Сиза была недавно в Москве. Вон оно, доказательство — матрешка, значки и красный флажок. На полках у бревенчатых стен стоит еще много призовых кубков. Украдкой я попытался их сосчитать, но сбился — сорок восемь, а может, и больше. Такое богатство сделает честь спортивному клубу. Но Сэм может позволить себе такое богатст­во. Серебристые кубки продаются. И Сэм денег на них не жале­ет. Это очень красиво, когда вдоль деревянных стен дома стоит много почетных знаков. Да, в былые времена Сэм, несомненно, был бы вождем. Но он и сейчас уважаемый человек. И дом его — лучший в деревне. В нем есть туалет, холодильник, телевизор, видеоящик и много кассет — «зима долгая, коротаем время у этой штуки». Есть еще телефон. С кнопками. Отсюда (из Гуслей!) можно звонить куда хочешь. Можно мне домой позвонить в Москву, на Верхнюю Масловку. Представляю себе расстояние — юкон­ские леса и болота, Чукотка, Сибирь, Уральский хребет... «Здравствуйте. Звоню из дома оляскинского индейца…» Не поверят, скажут, разыгрываю.

Кто был у Сэма отец? Охотник. И дед – охотник. Всегда все тут были охотниками.

Атапаски - одно из многих племен индейцев, предки которых десять тысяч лет назад, двигаясь вслед за животными, перешли через Берингов мост с азиатского материка в Америку. Близкая родня атапасков, индейцы Навахо и Апачи, прошли до жаркого юга нынешних Штатов. А север - лесные места Аляски и Кана­ды — стал прибежищем атапасков. Выжить тут можно было, лишь хорошо приспособившись к долгим холодным зимам и научившись добывать пропитанье охотой.

На земле нет охотников искуснее атапасков. Это сейчас мож­но лося убить из винтовки, не рискуя себя обнаружить. Раньше надо было к лосю подобраться, чтобы метнуть копье. Надо было, как волку, идти десять, двадцать, сто миль за стадом оленей, поджидая, когда остановятся ослабшие. До прихода белых людей атапаски не знали железа. Орудием охоты были силки, копья, и стрелы с наконечниками из кости. Леса у Юкона богаты зверем. Но бывали тут зимы голодные, надо было кочевать, протаптывая тропу по глубокому снегу. Многие умирали. Но в хорошие годы род множился. До недавнего времени женщины атапаски рожали за жизнь двенадцать — пятнадцать детей. Выживали не все, но те, которые выживали, были выносливы и умелы. Они могли сутками идти при морозе в пятьдесят градусов без убежища и огня. Родо­вые войны были обычным делом в этих местах — шла борьба за территории, которые могли прокормить род. И эти территории не могли быть маленькими.

Север спас атапасков от участи, постигшей их родичей - апачей, навахо и многие другие индейские племена, сселенные в резервации. Атапаски остались жить на земле своих предков. И вести образ жизни, соответствующий их представлению о том, как человек должен жить на Земле, оставаясь частью природы.

Атапасков в Канаде и на Аляске сейчас около двадцати пяти тысяч. Это немного, если окинуть взглядом на карте огромную территорию. Но столько их было всегда. Жизнь их, конечно, пере­менилась. До встречи с белыми людьми они не знали даже ножей. Ножик в деревнях по Юкону называют «нужик» — искаженное русское слово, застрявшее тут от времен, когда на реке появились торговые пункты по скупке пушнины, главным образом шкурок боров.

- Знаете, сколько стоило тут ружье? - спрашивает Сэм Вилсон и сам отвечает: - Скупщик ставил ружье и предлагал складывать рядом шкурки бобров. Ружье получал тот, у кого кладка достигала конца ствола. Это было примерно сто пятьдесят шкурок...

Сейчас местный охотник знает, что почем в жизни. Шкурка бобра и волка - пятьдесят долларов. Лисицы - сорок, куницы - сто. Дороже всех - росомаха, из-за ценности меха и потому что встречается редко. Только случайно можно ее убить.

Но только добычей мехов прожить сейчас трудно. Главные перемены в жизни лесных индейцев произошли недавно, с началом добычи аляскинской нефти. Многое изменилось. Изменилась пища — кроме рыбы, лосиного мяса и ягод, атапаски едят теперь хлеб, сладости, привыкли к чаю и кофе, знают не ведомые им раньше фрукты и овощи. Одежда, оружие, снегоходы, телевизоры, фильмы в кассетах, спиртное - все это можно купить. Атапаски, не знавшие раньше денег, теперь понимают, что они значат. Охотой можно кормиться, но жизнь по-новому требует денег. Тот, кто имеет работу, как, скажем, Сэм Вилсон могут, помимо всего

прочего, купить много красивых кубков.

Но основой жизни, как и сто, как тысячу лет назад, остаются охота и рыбная ловля. Для атапаска - это не только добыча еды и шкур, это радость существования в этих лесах.

Календарь тут - время той или иной охоты. Август - сбор ягод и охота на уток. Сентябрь - охота на лося. В октябре после первого снега добывают в берлогах медведей. Ноябрь - декабрь - охота на лис, на бобров, ловля петлями зайцев и куропаток, добыча куниц. И всю почти зиму охотятся на оленей, уходя от деревни иногда на сто километров. А в мае полетят гуси. В июне - июле деревня пустеет, все уплывают в летние лагери, ловить и готовить на зиму лосося.

Главная пища в деревне – рыба и лосиное мясо. Чавычу на зиму коптят, кету вялят на вешалах. Поймать рыбу – дело мужчин. Разделывают рыбу исключительно женщины. Икру лосей тут никогда не ценили. Её бросали собакам. Но сейчас приезжают торговцы, скупают икру для продажи японцам. Немалые деньги кое-кого соблазняют идти на смертный грех для индейца – в погоне за икрой бросить рыбу.

Траперство - охота на пушных зверей - дает деньги. Искусный охотник озолотиться не может, но все же имеет устойчивый заработок. Раньше в леса к избушкам уезжали зимой на собаках, в деревне держали их примерно полтысячи. С 1966 года появились тут снегоходы. Их встретили недоверчиво, но вскоре оценили преимущество моторов перед собаками. «Мотор не устает», — сказал мне Франклин Саймон, известный в деревне добытчик волков. Но легкость, с которой можно теперь настигать зверя, позволяет больше и добывать. От этого зверя становится меньше, если ранее, говоря языком ученых людей, индеец вписывался в экосистему, где жертве оставалось достаточно шансов для выживания, то теперь равновесие резко нарушилось. Ружье и моторные сани дали охотнику преимущество. На охоту приходится ездить все дальше и дальше.

Охота — мужское дело. К ней приобщаются с детства. Мальчишки с лодок стрелами бьют ондатру, ставят петли на куропаток. В семь лет мальчишке уже доверяют ружье, а с двенадцати он уже на охоте вместе со взрослыми. Женщины тоже владеют оружием. Из-за медведей, отправляясь по ягоды, местная скво, кроме корзины из ивняка, берет с собой и винтовку. Ловить зайчиков петлями женщины ходят ради удовольствия побыть на реке в лесу.

В Гуслее я все хотел познакомиться с самым хорошим охотни­ком. Моей просьбы не понимали — «у нас все хорошие». Но есть же, кому удача сопутствует чаще? «О, это называется: Счастливый Охотник». И указали домик на самом краю деревни.

Счастливым Охотником оказался шестидесятипятилетний Стив Этла. Он не стал скромничать и ломаться: «Да, я Счастливый Охотник».

Два животных в бытие атапасков играют особую роль. Черный медведь и ворон. И счастье охотника состоит не в умении добыть лося или пушного зверя, а выследить, где залег на зиму черный медведь. Стив Этла не стал отрицать, что дело требует опыта, наблюдательности и чутья, но подчеркнул: должно быть много удачи. Медведей тут два. Бурый, которого атапаски не любят и побаиваются. И черный медведь барибал. Размером он менее бурого и славится вкусным и сытным мясом. «Один раз поел - на весь день». «Лучшему другу - кусок медвежьего мяса».

Черный медведь осторожен. Выслеживают его по берегам речек, когда на землю упадет снег. Еле заметные продухи выдают отошедшего

ко сну зверя. Ищут берлоги усердно, по многу дней четыре-пять человек. Ува­жение и почет тому, кто заметит берлогу и, подняв руку кверху, скажет: «Он здесь!».

— Эта минута очень волнует сердце, и я испытал это множе­ство раз.

Известие о находке берлоги приносят в деревню. И сразу начинаются сборы. Все мужское население, включая стариков и детей, идет на охоту.

— Вам бы интересно это было увидеть, — говорит Счастливый Охотник, — но кое-что я и сейчас могу показать.

На полке, как книги в библиотеке, стоят кассеты. Стив берет нужную.

— Прилетал тут японец, снимал охоту и вот прислал мне по­дарок...

На улице нудный августовский дождь. И старику приятно по­казать гостю, как это все бывает тут в октябре. Вся деревня, все мужское ее население, включая стариков и детей, движется к лесу, где обнаружен медведь. Женщины знают, куда собрались мужчины, но с ними ни единым словом об этом — таков ритуал.

«Он здесь!» — говорит теперь уже всем нашедший берлогу...

Убитому зверю сразу удаляют глаза, «чтобы не видел нелов­кого с ним обращенья». На большом костре варят мясо. На палочках поджаривают потроха. Чествуют нашедшего берлогу, вспоминают былые охоты, предания, пришедшие из «туманных времен».

Охота на медведя — больше, чем просто охота. Это - едине­ние мужчин-атапасков, приобщение к духу природы, посвящение молодежи втаинства лесной жизни...

Выключив телевизор, Счастливый Охотник размышляет о нынешней молодежи деревни, о важности уберечь для нее обычаи старины, понимание ценностей жизни и её смысла.

На кресте церкви, которую видно в окошко дома, сидит, нахохлившись, ворон. Я открываю дверь - сфотографировать птицу, и наш разговор со Счастливым Охотником от медведя переходит на ворона. Эта птица у всех на Севере почитается божеством. Атапаски тоже считают, что небо, земля и все живое кругом создано вороном. Ворон наблюдает за жизнью каждого человека. «Помолись ворону...» - говорят атапаски, благослов­ляя кого-нибудь на серьезное дело. Церковь... Она есть в Гуслее. И постоянно открыта. Лежит открытой в ней Библия. Атапаски, живущие в этой деревне, - католики. Но ко всему, что принесли сюда миссионеры, они относятся как к невредной формальности. Душа их отдана богу, именуемому Природой, а ворон - часть этой веры.

У молодежи при знакомстве в школе с наукой, с религиями белых людей лесная древняя вера подвергается испытаниям. На Аляске любят рассказывать случай в одной деревеньке. Мальчик-индеец сказал, вернувшись, домой из школы: «Отец, учитель гово­рит, что люди произошли не от ворона, а от обезьяны». Ответ был строгим: «Запомни, белые люди, может быть, произошли и от обезьяны, а мы — от ворона».

Прощание с Гуслеей помечено у меня в книжке восемнадца­тым днем августа. К аэродромчику нас проводить на японских «тележках» приехали знатные люди деревни, в том числе и Счас­тливый Охотник. Ворон небоязливо сидел на сухой ели. И вдруг все встрепенулись. Над рекой, курсом на юг, с криком летело пять журавлей.

— Долдула, долдула! - заговорили все вдруг, добавляя и еще что-то к этому слову.

Долдула на языке атапасков — журавль. Эта птица самой первой покидает Аляску. Ее отлет означает окончание лета. Сентябрь - уже осень, охота на лося. А следом — снег. Вороны будут следить за охотниками, зная, что около человека можно чем-нибудь поживиться. А долгими зимними вечерами все будут думать о приходе весны. Весну делает Высокое Солнце. На солн­це можно положиться, оно обязательно будет набирать высоту. И первыми об этом известят вороны. Они будут кружиться, кувыр­каться в голубом небе — утверждать нескончаемость жизни. И если ранней весной помолиться ворону, сбудется все, что задума­но...

Мы сели в свой самолет. Поднявшись, сделали круг, покачали крыльями провожавшим.

Долдула... А солнце они называют о с а у, лето — ц а б а я. И всем управляет ворон. В этой лесной глухомани среди блесток воды сохраняется детство, из которого выросло все человечество. Все тут просто, даже теперь, при самолетах, пятиза­рядных ружьях, резиновых мокасинах и лодках с моторами. По­молись ворону...

В.М. Песков

.

Дата добавления: 2017-02-01