За пределами теории половых ролей 1 страница

Как мы убедились в предыдущей главе, социальные психологи определили, что процесс

приобретения тендерной идентичности обусловлен моделью индивидуального развития в

семье и семейными взаимоотношениями в раннем детстве индивида. Теории половых ролей, в

частности, выстроены на исследованиях того, как гендерно формируются индивиды, и того,

как они переосмысливают навязываемые им формы в поисках внутренней последовательности

и связности, которые отсутствуют в противоречивых ролевых предписаниях. Однако главный

акцент все же делается на процессе «гендеризации» индивида и лишь иногда — на

культурных моделях, которым эти индивиды должны соответствовать. Социологическое

понимание тендера исторически началось с критики теории половых ролей, поскольку

социологи утверждали, что такая теория является неадекватной для полного понимания слож-

ного характера тендера как социального института. Социологи указали несколько

существенных проблемных мест полороле-вой теории — проблемы, требующие своего

переосмысления. Во-первых, использование идеи роли имеет любопытное воздействие,

реально преуменьшая важность тендера. Теория роли использует в качестве метафоры драму

— мы изучаем наши роли через социализацию и затем исполняем их для других. Но говорить

так о тендерной роли было бы уж слишком театрально, потому что тогда она легко бы

менялась. Тендер, как пишут Хелена Лопата и Барри Торн, «это не роль в том же самом

смысле, что роль преподавателя, сестры или друга. Ген-дер, подобно расе или возрасту, более

глубок, менее изменчив и формирует строго обозначенные роли; таким образом, пре-

подавательница отличается от преподавателя по важным социологическим критериям

(например, ее зарплата, скорее всего, будет меньше, как нее статус и доверие к ней как к

профессионалу)». Превращение гендера в роль, подобную любой другой роли, урезает

понимание его власти в структурировании наших жизней2.

Во-вторых, теория половых ролей устанавливает унифицированные нормативные

определения мужественности и женственности. Если значения мужественности и

женственности изменяются от культуры к культуре и в течение времени, у людей в рамках

одной и той же культуры и в течение жизни человека, то мы не можем говорить о

мужественности или женственности как неизменной и универсальной сущности.

Лично я, когда читал то, что социальные психологи писали про «мужскую половую роль»,

всегда задавался вопросом, о ком они писали: «И это обо мне?» Существует ли действительно

только одна мужская половая роль и только одна женская половая роль?

Одним из ключевых в тендерной идентичности является вопрос о том, как расовые, классовые

различия, этническая принадлежность, сексуальность, возраст, место проживания формируют

и изменяют наши определения гендера. Говорить об одной мужской или одной женской

половой роли означает сводить огромное разнообразие идеалов нашей культуры в один, и мы

рискуем проигнорировать другие факторы, формирующие наши идентичности. Фактически в

ранних исследованиях половых ролей социальные психологи предполагали, что, например,

черный мужчина или черная женщина, гей или лесбиянка являются доказательствами

«слишком большой» или «слишком малой» приверженности соответствующей половой роли.

Гомосексуалы или цветные превратились в некое олицетворение проблем половой роли. Так

как их роли отличаются от нормативных, они сами и представляли собой проблему. (Хотя, и я

об этом здесь уже писал, самые искушенные теоретики половых ролей понимают, что такие

нормативные определения являются внутренне противоречивыми, но они все еще путают

понятия «нормативный» и «нормальный».)

На основе такого ложного универсализма теория половых ролей определяет, какие

потребности необходимо объяснить, какие нормативные определения следует установить и

далее воспроизводить, — поставляет за пределами своего внимания различия мужчин и

женщин между собой. Эта теория не может вполне справиться с существованием таких

различий. Более глубокие исследования должны принять во внимание существование разных

определений мужественности и женственности, которые конструируются и выражаются

различными группами мужчин и женщин. В этом смысле мы и говорим о маскулинностях и

фемининностях во кножественном числе. Более того, социологи считают, что различия в

типах мужественностей или женственностей выражают отношения, как раз противоположные

тем, о которых писали теоретики половых ролей. Последние, даже если они могут принять

идею этих различий вообще, видят эти различия как отклонения, как неудачу человека в

попытках соответствовать нормальной половой роли. Социологи, с другой стороны, полагают,

что различия в определениях мужественности или женственности

являются самостоятельным результатом разнообразных взаимодействий групп людей со своей

окружающей средой. Таким образом, как утверждают социологи, нельзя понять различия в

мужественности или женственности, основанные на расе или национальности, без

рассмотрения сначала способов, с помощью которых институциональное и межличностное

расовое неравенство структурирует контексты формирования идентич-ностей членов этих

групп. Теоретики половых ролей могли бы сказать, например, что черные мужчины,

лесбиянки или пожилые латиноамериканские женщины испытывают дискриминацию, потому

что их определения мужественности и женственности «отличны» от нормы. Для социолога в

этом содержится лишь половина правды. Социолог добавит, что эти группы развивают разные

определения мужественности и женственности в своем активном взаимодействии с

социальной окружающей средой, в которой они дискриминируются. Таким образом, их

различия оказываются больше продуктом дискриминации, чем ее причиной.

Все это ведет нас к третьей сфере, в которой социологи бросают вызов теории половых ролей.

Тендер не только множественен, но и относителен. Теория половых ролей устанавливает две

отдельных сферы, словно дифференциация половых ролей является больше вопросом

сортировки стада крупного рогатого скота в два соответствующих загона, снабженных

табличками. Мальчики будут пастись в мужском загоне, а девочки — в женском. Но такая

статическая модель также предполагает, что эти два загона не имеют практически ничего

общего друг с другом. «Результатом использования ролевого подхода стало абстрактное

представление о различиях между полами и их ситуациями, не вытекающее из конкретных

взаимоотношений между полами»3. Но исследования показывают, что мужчины

конструируют свои идеи по поводу того, что означает быть мужчиной, в постоянном

соотношении с определениями женственности. Быть мужчиной означает быть непохожим на

женщину. Действительно, как подчеркивают социальные психологи, различные группы

мужчин могут расходиться по другим аспектам и в оценке их значимости для определения

тендера, но компонент «антиженственности» в их понимании мужественности остается,

возможно, единственной доминирующей и универсальной характеристикой.

В-четвертых, так как тендер множественен и относителен, он также ситуативен. Что значит

«быть мужчиной» или «быть

женщиной», меняется в различных контекстах. Эти различные институциональные контексты

востребуют и формируют различные формы мужественности и женственности. «Мальчики

могут быть мальчиками, — резонно комментирует феминистская исследовательница в

области законодательства Дебора Роуд, — но они выражают свою идентичность по-разному в

своих мужских компаниях и при проведении интервью о приеме на работу с женщиной-

менеджером»4. Тендер, таким образом, является не свойством индивидов, некоей «вещью»,

которой обладает каждый, но определенным набором типов поведения, продуцируемых в

определенных социальных ситуациях. Следовательно, тендер меняется по мере изменения

ситуации.

Теория половых ролей не может адекватно объяснить различия среди женщин и мужчин или

их разные определения мужественности и женственности в различных ситуациях без

объяснения этих различий отклонениями от норм. Не может она и осмыслить относительный

характер этих определений. Кроме того, полоролевая теория не может полностью объяснить

отношения власти между женщинами и мужчинами, между различными группами женщин и

различными группами мужчин. Таким образом, пятая и, возможно, самая существенная

проблема этой теории состоит в том, что она деполитизирует тендер, не считая его аспектом

социальной структуры, а превращая его в индивидуальный набор характеристик. «Понятие

„роли" сосредоточивает внимание больше на индивидах, чем на социальных структурах, и

подразумевает, что „женская роль" и „мужская роль" являются взаимодополняющими (то есть

отдельными или отличными, но равными), — пишут социологи Джудит Стейси и Барри Торн.

— Эти термчны его [гендер] деполитизируют; они лишают человеческий оъыт его истори-

ческого и политического контекста и пренебрегают вопросами власти и конфликта»5.

Но как можно говорить о тендере, не говоря о власти? Я уже указал во введении к этой книге,

что плюралистическая и релятивистская тендерная теория не может строиться на позиции,

будто все мужественности и женственности созданы равными. Все американские женщины и

все американские мужчины также должны бороться с односторонним пониманием и му-

жественности, и женственности, потому что эти определения создают нормативные модели,

относительно которых мы себя оцениваем. Социолог Р.В.Коннелл называет их «гегемонным»

определением мужественности и «подчеркнутой» версией

женственности. Они являются нормативными конструкциями, с которыми соизмеряются все

остальные, и почти неизменно их находят привлекательными. (Резкий критический анализ

теории половых ролей, предложенный Коннеллом, основан на его утверждении, что

психологи — сторонники половых ролей не осмысляют их критически, но фактически вос-

производят гегемонную версию как «нормальную».) В качестве гегемонных фигурируют

лишь некоторые виды маскулинности, относительно которых остальные — и среди них

молодые люди, похожие на женщин, равно как игомосексуа-лы, — являются подчиненными6.

Таким образом, мы узнаем о том, что означает в американской культуре быть мужчиной или

женщиной, противопоставляя эти определения «другим» — расовым или сексуальным

меньшинствам и т.д. Одна из самых плодотворных областей исследований в социологии

сегодня связана с определением того, как именно эти гегемон-ные версии утверждаются и как

различные группы устанавливают свои отношения с этими проблематизированными

определениями.

Теория половых ролей доказала свою неадекватность для исследований вариаций в

определениях тендера, поскольку это требует соответствующего теоретизирования по поводу

различий внутри категорий «мужчины» и «женщины». Такое теоретизирование позволяет

видеть отношения как между мужчинами и женщинами, так и мужчин и женщин между собой

как структурированные отношения. Тендерное напряжение ранее осмыслялось в теории

половых ролей как напряжение между индивидом и ожиданиями, установленными для него

или нее соответствующей половой ролью, т.е. между индивидом и абстрактным набором

ожиданий.

Все это ведет к шестой и заключительной проблеме теории половых ролей: ее неспособности

понять динамику изменений. Согласно этой теории, движения за социальные права, такие, как

феминизм или движение за права геев, борются за расширение определений половой роли и

изменение ролевых ожиданий. Получается, что целью социальных движений является

расширение вариантов роли для индивидуальных женщин и мужчин, жизнь которых

ограничена стереотипами. Но социальные и политические движения касаются не только

расширения возможностей для индивидов, не только обретения свободы от ограничений и

запретов, не позволяющих проявиться «истинной» самости индивидов. Эти движения имеют

прямое отношение к вопросу о перераспределении власти в обществе.

Они требуют перераспределения ресурсов и уничтожения тех форм неравенства, которые

встроены в социальные институты, также как и полоролевые. Только начав с анализа власти,

мы сможем адекватно понять такие социальные движения. Социально-конструкционистский

подход стремится быть более конкретным, определяя напряженность и конфликт не между

индивидами и ожиданиями, а между и внутри групп людей в рамках социальных институтов.

Таким образом, социальный конструкционизм неизбежно приводит нас к вопросу о власти.

Что неправильно в теории половых ролей, можно понять и по аналогии. Почему сегодня ни

один уважающий себя ученый не использует термины «расовая роль» или «классовая роль»

для описания видимых совокупных различий между членами различных рас или различных

классов? Являются ли «расовые роли» специфическими характеристиками поведения и

установок, согласно которым были социализированы все члены различных рас? Едва ли. Мало

того, что подобный термин сгладил бы все разделения и различия среди людей одной расы —

до такой степени, что их представители стали бы казаться прежде всего отличающимися от

людей другой расы, — но он также игнорировал бы способы формирования поведения людей

различных рас как реакции на расовое неравенство и угнетение, представляя их вместо этого

внешним выражением некой внутренней сущности.

Позиции женщин и чернокожих имеют много общего, как указала социолог Элен Хакер в

своей пионерской статье «Женщины как меньшинство», написанной почти полстолетия тому

назад. Хакер утверждала, что систематическое структурное неравенство формирует «культуру

са\ оненависти» среди членов целевой группы. И все же мы не говорим о «расовых ролях».

Такая идея была бы абсурдна, потому что 1) различия в пределах каждой расы намного

значительней, чем различия между расами; 2) что означает быть белым или черным — всегда

выстраивается в отношениях к другому; 3) эти определения не имеют смысла вне контекста

расово сформированной власти, в которой коллективная идентичность белых сохраняется за

счет поддерживания границы с коллективным другим, а именно цветными. Движение за

расовое равенство свидетельствует о чем-то большем, чем о расширяющихся вариантах ролей

для цветных.

Наконец, использование теории ролей для объяснения расы или тендера становится формой

обвинения самой жертвы.

Если наши гендерно сформированные типы поведения «происходят из фундаментальных

личностных различий, социализированных на раннем этапе жизни», как предполагает психо-

лог Дэвид Треземер, то ответственность должна лежать на нас самих. Р. Стивен Уорнер и его

коллеги называют это «теорией самопритеснения», когда «жертва усваивает неадекватный

набор ценностей репрессивной системы. Таким образом, поведение, которое кажется

некомпетентным, почтительным, самоуничижительным, воспринимается как отражение нару-

шенных индивидуальных способностей»7. При таком взгляде на мир социальные изменения

надо отложить на будущее, когда более эгалитарная форма детской социализации сможет

привести к появлению детей, более приспособленных к функционированию согласно

гегемонным стандартам. Социальное изменение возникает, когда угнетаемый лучше узнает

способы поведения своих угнетателей. Если же он отказывается от этого и прогресса не

происходит, то чья же в том вина?

Заметки о власти

Одна из центральных тем этой книги — тендер — раскрывает отношения не только различия,

но и неравенства, власти. На уровне тендерных отношений тендер является категорией

анализа власти мужчин как группы над женщинами как группой, а также власти некоторых

мужчин над другими мужчинами (или женщин над другими женщинами). Невозможно объ-

яснить тендер без соответствующего понимания власти, не потому что власть является

следствием тендерного различия, а потому что власть — именно то, что производит

тендерные различия.

Утверждение, что тендер является отношениями власти — мужчин над женщинами и

некоторых мужчин и женщин над другими мужчинами и женщинами, — является одним из

наиболее спорных аргументов социально-конструкционистского подхода. Фактически вопрос

о власти один из самых противоречивых элементов во всех объяснениях тендера. И все же это

центральный вопрос; все теории тендера должны объяснять и различие, и доминирование. В

то время как другие теории объясняют мужское доминирование как результат половых

различий, социальный конструкционизм видит в различиях результат доминирования.

При этом обсуждение власти неизменно заставляет мужчин нервничать и защищаться.

Сколько раз мы слышали ответ мужчины, столкнувшегося с женским гневом, вызванным тен-

дерным неравенством и дискриминацией: «Эй, не обвиняйте меня! Я никогда никого не

насиловал!» (Это напоминает защитную реакцию белых людей, отрицающих, что в их семье

были или по-прежнему есть рабовладельцы, когда они сталкиваются с современными

реалиями расового угнетения.) Когда бросается вызов идее тендерного порядка как власти

мужчин над женщинами, мужчины часто с удивлением отвечают: «Что вы подразумеваете

под тем, что мужчины имеют всю власть? О чем вы говорите? Я не имею никакой власти

вообще. Я полностью бессилен. Мной помыкают моя жена, мои дети, мой начальник. У меня

нет вообще никакой власти!» Большинство мужчин, кажется, совсем не чувствуют себя

обладающими властью.

Здесь мы видим в некотором смысле провал феминизма, оказавшегося не в состоянии

достучаться до многих мужчин. Большая часть феминистской теории тендерной власти исхо-

дила из симметрии между структурой тендерных отношений и женским индивидуальным

опытом. Женщины как группа не стоят у власти. И это очевидно для любого, кто наблюдал

правление корпорации, университетский совет попечителей или законодательный орган на

любом уровне повсюду в мире. Отдельные женщины также не чувствуют себя обладающими

властью. Фактически они чувствуют себя ограниченными тендерным неравенством в своих

стереотипных действиях, и это препятствует им сознавать себя защищенными, спокойными и

компетентными. Так что женщины не облагают властью и не чувствуют себя обладающими

ею.

Эта симметрия ломается применительно к мужчинам. Мужчины могут быть у власти

повсюду, но отдельные мужчины ощущают себя не «во власти» и не чувствуют себя

властными. Мужчины часто чувствуют себя точно также ограниченными системой

стереотипных конвенций, принуждающей их отказываться от той жизни, на которую, как им

кажется, они имеют полное право. Мужчины являются группой, стоящей у власти (по

сравнению с женщинами), но не чувствуют себя властными. Чувство бессилия — лишь одна

причина, по которой так много мужчин полагают, что они — жертвы обратной дискримина-

ции, и выступают против действий в поддержку прав женщин. Почему некоторые лидеры

движения мужчин «прочесывают»

мировые культуры в поисках мифов и ритуалов, которые позволили бы им потребовать

возвращения власти, к коей они стремятся, но не чувствуют, что обладают ею? Или почему

многие яппи 1980-х — начала 1990-х гг. взяли моду носить «бизнес-галстуки», жуя свои

«бизнес-ланчи», стараясь всячески подчеркнуть свою причастность к экономической власти,

— как будто власть эта была модным аксессуаром для тех, кто чувствовал себя бессильным?

Поп-психолог Уоррен Фаррелл назвал мужскую власть «мифом», так как мужчины и

женщины имеют взаимодополняющие роли и одинаково дискредитирующие стереотипы

«сексуального объекта» и «успешного объекта». В качестве иллюстрации Фаррелл часто

использует аналогию с шофером. Шофер находится на месте водителя. Он знает, куда едет.

Он носит униформу. Вы подумаете, что власть в его руках. Но с его точки зрения, кто-то

другой отдает распоряжения, а у него нет власти вообще. Эта аналогия на самом деле имеет

ограниченное значение: отдельный мужчина властью не обладает, в отличие от даже

маленькой горстки отдельных мужчин. Но что, если мы спросим нашего шофера несколько

иначе. Что, если мы спросим: «Каков тендер человека, который отдает тебе распоряжения?»

Львиная доля людей, имеющих лимузины с шоферами, придется на белых мужчин высшего

сословия. Когда мы сдвигаем фокус своего анализа с индивидуального опыта в другой

контекст, отношения между мужчинами также раскрываются как властные отношения —

власть в этом случае основана на классовых, расовых, этнических, сексуальных, возрастных и

тому подобных различиях. «В рамках патриархатных половых отношений угнетенной

оказывается определенная группа мужчин, а не все мужчины в целом, и эта ситуация

сложным образом соотносится с общей логикой подчинения женщин мужчинам»8.

Как и тендер, власть не принадлежит непосредственно индивидам, точнее, индивид может

обладать ей, а может и не обладать, но она является принадлежностью жизни группы,

социальной жизни. Власть существует. Ее нельзя ни уничтожить мановением руки, ни

игнорировать. Вот как философ Ханна Арендт пишет об этом:

«Власть соответствует человеческой способности не только действовать, но и действовать

сообща. Власть никогда не является принадлежностью индивида; власть принадлежит группе

и существует, только пока группа держится вместе. Когда мы говорим о человеке, что он „во

власти", мы фактически

утверждаем, что он уполномочен некоторым числом людей действовать от их имени. Как

только группа, делегирующая эту власть, исчезает, он теряет и свою власть»*.

Для социолога власть не является ни отношением, ни владением; это не «вещь» вообще.

Власть не может быть «отвергнута», подобно идеологии, она перерастает в другие формы.

Власть и создает, и уничтожает. Она составляет «ткань» наших жизней, деформируя наши

взаимоотношения и структуру наших институтов. Она настолько пронизывает наши социаль-

ные отношения, что является наиболее невидимой для тех, кто больше всех ею обладает.

Тендер как институт

Мое утверждение, что власть является принадлежностью группы, а не индивида, связано с

аргументом о том, что ген-дер является принадлежностью институтов в той же мере, как и

частью индивидуальной идентичности. Одна из наиболее существенных социологических

точек отсчета в теории половых ролей касается институционального уровня анализа. Как мы

видели, эта теория считает тендер принадлежностью индивида — гендеризованные люди

приобретают свою гендерную идентичность и идут с ней во внешний мир, в общество, чтобы

заполнить собой гендерно нейтральные социальные институты. Для социолога, однако, эти

институты и сами гендеризованы. Они формируют гендеризованные нормативные стандарты,

выражают гендеризованную институциональную логику и являются главными факторами в

воспроизводстве тендерного неравенства. Тендерная идентичность индивидов формирует эти

гендеризованные институты, а они, в свою очередь, выражают и воспроизводят неравенства,

составляющие эту гендерную идентичность.

В качестве иллюстрации позвольте предпринять короткий мысленный эксперимент. Начнем с

предположения, что 1) мужчины более склонны к насилию, чем женщины (будь то биоло-

гически или в результате социализации; явным показателем этого служит уровень

криминального насилия); 2) мужчины занимают фактически все позиции политической власти

в мире (это, опять-таки, очевидно, если посмотреть на все политические институты); 3) в

любой момент присутствует существенный риск агрессии и войны.

Теперь представьте, что с завтрашнего утра все позиции власти во всех политических

институтах — место каждого президента и премьер-министра, каждого мэра и губернатора,

каждого государственного, федерального или местного должностного лица, каждого члена

каждой палаты представителей каждого парламента во всем мире — займут женщины. Вы

думаете, что мир стал бы безопаснее с точки зрения вероятности насилия и войны? Вы

думаете, что на следующую ночь спали бы спокойней?

Приверженцы биологического детерминизма и психологии половых ролей, вероятно, должны

были бы ответить положительно. Из-за фундаментальных биологических различий в уровнях

тестостерона, химическом составе мозга или эволюционных императивах, с биологической

точки зрения, видимо, следовало бы заключить, что, поскольку женщины менее склонны к

насилию и агрессивны, чем мужчины, мир стал бы более безопасен. (Занятно, кстати, что те

же самые люди, которые верят в биологические различия, менее всего стремятся поддержать

женщин в качестве кандидатов на политический пост.) Те, кто считает, что различная

социализация формирует женщин так, что они стараются избегать иерархий и конкуренции, и

другая гендерно обусловленная система ценностей ведет их к поиску мирных решений

проблем, также испустили бы коллективный вздох облегчения.

Но я слышу и другие голоса: «А как же насчет женщин, которые уже были главами

государств? Как насчет Голды Меир, Индиры Ганди и Маргарет Тэтчер? Они уж точно не с

рекламы про мирную этику заботы, не так ли?»

Воистину нет. Частично причина их ^не подобающего леди поведения» на политическом

посту кроется в том, что сам этот пост требует определенного типа поведения, вне

зависимости от тендера человека, который его занимает. Часто кажется, что независимо от

того, кто занимает такие позиции, он — или она — немного может сделать, чтобы

преобразовать их.

С этого наблюдения начинается социологический подход, а именно признание того, что сами

институты выражают определенную логику и динамику, воспроизводящую тендерные

отношения между женщинами, мужчинами и установленным порядком тендерной иерархии и

власти. Мужчины и женщины должны демонстрировать определенные черты характера,

чтобы занять политический пост, и его или ее неудача в этом отношении сделает такого

человека в глазах других неспособным и некомпетентным. (Эти критерии относятся и к

мужчи-

нам: примером этого служит гендерно маркированная критика Джимми Картера за то, что он

испугался бегущего кролика*, или из-за отказа вторгнуться в Иран во время кризиса с залож-

никами в 1979-1980 гг.)

Утверждение, что институты носят тендерный характер, — это лишь одна половина истории.

Было бы упрощением говорить, что индивиды, занимающие определенные позиции, лишены

тендера или что занимаемые ими позиции гендерно нейтральны. Гендерно сформированные

индивиды занимают места в генде-ризованных институтах. И поэтому весьма вероятно, что,

если все позиции заняты индивидами одного тендера, которые будут добиваться мирных

переговоров, вместо индивидов другого тендера, приученных рисовать на песке расположение

войск, окажутся затронутыми и мандаты этих институтов, вплоть до их изменения и

некоторого преобразования. Короче говоря, если бы женщины заняли все властные позиции,

мы бы спали ночью спокойней или, по крайней мере, находились бы в более мирном мире.

Можно привести в качестве иллюстрации другой пример. В главе 2 я писал о работе Барбары

Мак-Клинток, цитогенети-ка, лауреата Нобелевской премии. Она сделала замечательное

открытие в области поведения молекул совершенно иным способом, чем ее коллеги-мужчины.

Все прежние модели исходили из принципа иерархически выстроенных отношений в поведе-

нии молекул. Мак-Клинток использовала то, что она назвала «женскими методами» и

доверием «своей интуиции». Она обнаружила, что каждая клетка управляется не «главной

молекулой», а сложным взаимодействием молекул. В этом случае тендер конкретного

человека столкнулся с гендеризованной логикой научного исследования, что и породило

ревсгюционное открытие, отмеченное Нобелевской премией10.

Утверждение, что тендер социально сформирован, требует понимания развития отдельной

идентичности в определенном историческом, социальном и одновременно гендеризо-ванном

месте и времени и помещения индивида в сложную матрицу наших жизней, тел и социально-

Дата добавления: 2015-05-06