Программа защиты любовниц 11 страница

– Нет, это странная такая маска была, тонкая резиновая пленка, скрывающая черты лица. Знаете, как если бы на лице был капроновый чулок с прорезями для глаз и ноздрей, но тонкая, резиновая, улыбающаяся.

– То есть?!

Девица что, морочила ему голову?! Издевалась над ним или говорила правду?!

Он сердито сопел и думал, нервно дергая ногами, поставленными на крестовину кресла.

Нет, похоже, она не врет, наверное, упырь тот и правда был в маске. Оставил бы он ее тогда в живых, как же, если бы она видела его рожу!

– Рот у маски был растянут в улыбку. Получалось добродушно так. Поэтому я и подумала, что это розыгрыш.

– А когда вы поняли всю серьезность ситуации, дорогая?

– Когда Иван не вышел из комнаты. А вышел этот… урод, простите, он был весь в крови! И пел…

– Пел?!

– Да, что‑то пел такое бравурное. Метнулся потом в Зоину подсобку, взял там у нее ведра, швабру, всякие средства моющие и принялся мыть. Сначала в той комнате что‑то мыл, ведрами гремел, потом свой костюм отмыл.

– Костюм?!

– Ну да, у него был такой костюм… Шуршащий. Темно‑синий. Как спецодежда. Он его отмыл, снял, упаковал и начал меня фотографировать.

– Фотографировать?! Зачем?!

– Не знаю. Заставил выйти из‑под лестницы. Сфотографировал, потом… Потом завел меня в комнату, а там… А там Ваня…

Оля зажмурилась, горло перехватило, и снова, как в тот день, стало невозможно дышать. Все всплыло в памяти остро, ярко, как будто это случилось час назад, весь этот ужас, который просто не принимало сознание.

– И что же было дальше?

– Он подвел меня к нему, заставил вымазать руки в крови и вытереть их о себя. Снова сфотографировал. И протер все следы шваброй. Вывел меня на улицу через заднюю дверь, заставил переодеться в чистую одежду, он взял ее из шкафа у Володи. Мы же какое‑то время уже жили вместе, мои вещи у него были. Ведра и швабру он покидал в большой мешок для мусора и повел меня к машине. Там посадил на сиденье пассажира и еще раз сфотографировал, стоя перед машиной. И… – Оля закрыла лицо руками, замотала головой. – Все! Не могу больше, простите, не могу!!!

Подполковник с тихим бешенством наблюдал, как вздрагивают худенькие плечи под тонким льном. Видел выпирающий шейный позвонок на нежной хрупкой шее. Конечно, девушка не могла бы воткнуть в шею спортсмену, хотя и бывшему, кусок кафельной плитки, сила нужна недюжинная. У этой пигалицы ее не было, силы этой, но…

Но все мутно как‑то! Нереально мутно! За каким хреном она следовала за ним? Молча вышла из дома, молча переоделась, влезла в машину. Дура, что ли?!

– Нет, не дура, – опротестовала она, когда он поделился с ней своими язвительными соображениями. – Он просто все время, пока не пел, говорил. Монотонно так, как будто молитву читал, и говорил обо мне.

– Что именно?

– Как я буду сидеть в камере за убийство водителя своего жениха, что и как со мной станут делать. В общем… Мне кажется, у этого монстра есть способность к гипнозу.

– Ух, ты! – воскликнул недоверчиво подполковник.

Угловатые формы его лица вернулись на место, он больше не удивлялся, он теперь пребывал в бешенстве, Оля это понимала. И любой другой на его месте вел бы себя так же, поверить в ее рассказ было невероятно сложно! Ее поведение было необъяснимо нелепым! Поэтому она и отправилась сегодня утром в аэропорт вместо того, чтобы бежать напрямую в полицию.

Никто бы ей не поверил, никто, разве что Мельников. Но он с ней говорить не пожелал, очевидно. Как еще объяснить то, что она сидит сейчас перед этим неприятным человеком? Отвечает на его вопросы, и чем больше она на них отвечает, тем больше презирает себя. За слабость, безволие, тупоумие какое‑то странное, сковавшее ее по рукам и ногам в те страшные для нее дни.

– Понимаете… – Оля подняла на него диковатый взгляд. – Это сложно понять, конечно, но… Но я не знаю, почему не побежала тогда, почему не орала, не звала на помощь. Я не знаю! Может, мне было страшно! Может… Да, конечно, мне было очень страшно! Сначала думала, что это глупый розыгрыш, а потом…

– Ладно, проехали. Что было дальше? Вы покорно… – тут подполковника снова скривило. – Вы покорно сели в его машину. Тихо сидели, пока он вас фотографировал. Потом‑то? Потом почему ни разу не привлекли внимание любого постового?! Вы же не лесом ехали, по городу! Почему не сделали ни единой попытки заорать?! И… И как же он ехал по городу в маске, черт побери?! Вы что, врете мне?! Внаглую врете?!

– Он уколол меня чем‑то вот сюда. Как только сделал фото, открыл мою дверь и сразу уколол. Вот сюда. – Оля ткнула пальцем в левое предплечье. – И я отключилась. Все! Я ничего не помню. Как мы ехали, куда ехали. Очнулась в каком‑то подвале связанной, с залепленным ртом. – Оля нервно передернулась. Снова крепко зажмурилась. – Он… Он истязал какую‑то женщину и заставлял меня смотреть!!!

На последних словах голос ее задрожал, и она расплакалась. На какое‑то мгновение, очень крохотное, едва уловимое, такое, что оно даже не успело пустить корешков в его циничной душе, ему сделалось ее жалко.

В самом деле натерпелась! Сначала на ее глазах совершается жестокое убийство. Потом ее принуждают к бегству, бросают связанной в подвале и на ее глазах, заставляя ее сделаться свидетелем, истязают очередную жертву.

Ужас!!!

Но это если верить ей. А если нет? В противном случае она не жертва, а соучастница. Хитрая, изворотливая, ловкая.

– Как вам удалось убежать? – прервал он жестким голосом ее плач.

Сделал одолжение, налил воды из графина и протянул ей стакан. Оля благодарно кивнула, выпила почти все до капли. Вытерла мокрые губы трясущейся ладошкой.

– Как вам удалось убежать?! – повторил он.

– Он повез меня хоронить, это было ночью. Я не знаю микрорайона, я лежала в багажнике, руки за спиной и ноги замотаны скотчем, рот тоже залеплен. Он ехал, ехал, сначала было тихо на дороге, потом все более шумно. Я поняла, что мы в городе. Потом он остановился, вылез из машины и стоял какое‑то время, а потом… эта девушка. Она вышла к машине и попросила его отвезти ее к матери.

– Она называла свое имя?

– Нет, просто сказала, что поругалась с мужем, кажется. Мне не очень хорошо было слышно. Но он…

– Что?

– Он просил девушку позвонить предварительно матери, чтобы предупредить ее о приезде. Я еще подумала тогда, что, может, ему надоело убивать?!

Она подняла на него глаза, в которых плескалось такое вселенское горе и такой дикий страх, что его снова проняло, на этот раз серьезнее. Он вдруг решил для себя, что дело с убийством водителя Черных не так банально, как кажется на первый взгляд, и что девица и впрямь могла ни сном ни духом не знать о преступных замыслах урода в маске.

Что же все‑таки им двигало?! Что за мотив был у этого чудовища?! Зачем ему было нужно влезать в дом Черных, убивать его водителя, похищать его девушку и везти ее к себе?! В ком конкретно дело: в водителе, в Черных, в этой глазастой девчонке, ставшей свидетелем таких ужасов?!

– Это вряд ли, – ответил он рассеянно на ее вопрос. – Думаю, ему нужно было удостовериться, что девушка в дороге не позвонит никому и не позовет на помощь. Он страховался… А теперь, Ольга, у меня к вам самый главный вопрос.

– Да?

Она подалась вперед, глядя с надеждой в холодные узкие глаза: он поверил ей, или это ей только кажется?

– Вы сможете составить фоторобот?

– Фоторобот?! Но… – Она замотала головой, сначала тихо, потом все отчаяннее. – Но он все время был в маске! Когда я видела его, когда мои глаза не были заклеены, он все время был в маске! Понимаете вы или нет???

– Чушь собачья! – вдруг заорал подполковник, запуская в нее авторучку. – Не верю! Не верю, что ты не сможешь опознать его! Он на морду маску надел, но на жопу‑то маски не одевал!

– Это вы к чему?! – Оля оскорбленно выпрямилась.

– Это я к тому, что ты слышала его голос. Слышала?

– Но он все время почти говорил шепотом!

– Видела, как он ходит, как наклоняется, как сопли сморкает, черт тебя дери!!! – снова зашелся криком подполковник. – Ты не могла этого не видеть, не сможешь этого не узнать!

– Смогу и узнаю. Фигуру, голос, хотя он часто говорил шепотом. Но как составить подобный фоторобот?!

– Как надо, так и составим, рост, примерный вес, телосложение, размер ботинка! И главное, дорогая моя, машина! Машина, которая тебя везла от дома твоего жениха! Ее‑то ты запомнила?

– Да. И даже номера запомнила. – Оля продиктовала, он быстро записал.

– Надо же! – понизил чуть голос подполковник, шлепнув ладонью по записям. – Извини, что на «ты» перешел, но сил моих больше нет! Ты единственная выжившая свидетельница, а сообщать ничего не желаешь! И даже сбежать собиралась! Это как?!

– Это безнравственно, я согласна, – прошептала Оля, и глаза ее снова наполнились слезами. – Но мне просто очень страшно, и я очень боялась, что мне никто не поверит, вы вот…

– Что я? – Подполковник сделал грудь колесом.

– Вы же не верите.

Он тут же согнулся, будто воздух из него выпустили, не знал, что ответить, да и отвечать не хотел. Обязан, что ли?

– Мое дело не доверять, а проверять, – насупил он тонкие брови. И тут же снова сделался до невозможного официальным и пафосным. – И ваши показания будут подвергнуты тщательной проверке, конечно, нам придется допросить тех людей, которые, по вашим словам, подобрали вас на дороге. А пока… Пока я имею полное право задержать вас на семьдесят два часа. Вас снова допросят уже под протокол, все тщательно запишут и проверят каждое сказанное вами слово. Все…

Он вызвал дежурного, велел доставить Ольгу в следственный изолятор и тут же отдал распоряжение на созыв экстренного совещания.

В его руках находился материал, который, возможно, станет для него таким трамплином, что на кресло начальника отдела зариться не придется. Он может скакнуть выше! Много выше! Ведь у него в руках номер и марка автомобиля, на котором приехал убийца в дом Черных.

Является ли ее владелец тем самым серийным убийцей, что держит в страхе весь город, еще не ясно. Это еще предстоит проверить. Эта испуганная девушка Оля могла быть просто испуганной и все. У страха, как известно, глаза велики. Могла напутать, могла не понять. Но то, что этот гражданин ответственен за убийство Голубева Ивана, кажется бесспорным теперь даже ему…

Глава 15

– И где она?!

Мельников настырно не поднимал на друга глаза от своего рабочего стола, заваленного бумагами. Он сосредоточился на старой огрубевшей мозоли у основания безымянного пальца на правой руке. Колупал его канцелярским ножом, наверное, было больно, он не чувствовал.

– Ее подпол допрашивает, но не под протокол. Станет он себя напрягать, как же! Он потом это на кого‑нибудь спихнет, не пристало руки марать, – затараторил Володин, не зная, куда себя девать. – Сам его знаешь! Сейчас сливок наснимает, распоряжений надает и станет ждать повышения по службе…

После того как Валерка узнал про Олю, из него будто душу вытащили. Вот только что стоял рядом с ним живой человек, беспокоился, переживал, спешил куда‑то. И сразу – хрясь, нет человека. Есть тело, голова, с оболочкой‑то все в порядке будто бы, а внутри все выжжено. Глаза пустые, сердце окаменело, и Володин так остро это чувствовал, так переживал за друга, что у него голову разрывало от дикой боли.

– Не тарахти, – хмыкнул с пониманием Валера. – И не переживай ты так, не сдохну, отряхнусь. Ты лучше таблетку выпей, морда свеклу напоминает, давление, небось, зашкаливает.

– Кажется, да, – выдохнул с облегчением Володин и полез в карман за таблетками.

Хотел встать за водой, но Мельников его остановил. Не поленился, встал и, налив полный стакан воды, подал другу. Дождался, пока тот проглотит таблетку, качнул головой, проговорил с жалостью:

– Так тебя, дружище, надолго не хватит, в отпуск тебе надо, в какой‑нибудь санаторий, отдышаться, отлежаться.

– Отлежишься тут с вами! – проговорил с одышкой Володин и болезненно сморщился. – То одно, то другое! Как же это, Валера?! Как же так?! Мы ее… Мы с тобой ночей не спим, ищем ее, переживаем…

– Переживаем! – фыркнул злобно Мельников, и в глазах его впервые хоть что‑то отразилось, кроме черной пустоты. – Мы не переживали с тобой, брат, мы не жили просто!!! А, и ладно! Что теперь‑то делать станем?

– Что станем делать? Надо эту, как ее… Лизу искать, где она может быть, откуда поясок у нее взялся, пусть расскажет.

– Где искать? Телефон, помнишь, у нее отключен?

– Помню, как же!

– У нас ведь с тобой еще есть автомобиль с фотографии, – напомнил Мельников.

– Есть. Но в свете последних событий актуально ли это? Как ни крути, а придется эти фотки обнародовать.

– Если она сама уже обо всем не рассказала! – скрипнул зубами Мельников и в бешенстве пнул стул, стоящий между их столами. – Черт! Я даже не знаю, в каком мне теперь направлении двигаться, Сашок! Я не знаю, я запутался! Есть человек, к которому попал поясок от халата жертвы, но нет человека. Телефон отключен, в штате этого урода Игнатенко она не числится. Нигде она не работает секретарем, бухгалтером, уборщицей…

– Стоп!!! – Володин поднял к стоящему перед его столом Мельникову потное красное лицо. – А что, если… А что, если она у него в доме работает?!

– В доме? В каком доме? – не сразу понял Мельников.

Все его мысли вольно или невольно возвращались к Ольге. И Володина он слушал немного рассеянно.

– В доме Игнатенко, дружище! – Володин поднял руку вверх и пощелкал пальцами на уровне его лица. – На кой черт ей устраиваться к нему в офис? Там общение ограничивается временем рабочего дня, минус выходные. А вот если она дома у него станет прислуживать, то станет видеть его день и ночь! Все видеть и слышать, дружище!

– Может быть, ты и прав. – Мельников встряхнулся. – Тогда более или менее объяснимо, как поясок от халата к ней попал. Но как нам на нее выйти, если ее телефон не отвечает? Мы же не можем завалиться к Игнатенко в дом и попросить о встрече с его работниками, вдруг среди них и наша Лиза отыщется? Глупо! Он нас с тобой пошлет за ордером, а то и куда подальше. И фотки, показывай мы ему их, нет, не произведут должного впечатления, скажет, что это фотомонтаж! И снова соскочит!

– У нас есть еще синие кроссовки, – еле ворочая языком, проговорил Володин. – Помнишь?

– Не забыл. Но это так мизерно. – Мельников показал кончик мизинца. – Слова какого‑то пацана, что дядя отдал ему конверт с просьбой уложить его в твой почтовый ящик… Любой адвокатишка средней руки разнесет его слова в пух и прах. Запутает мальчишку так, что родители его нам с тобой кадыки перегрызут, и все его уверения, что на дяде были такие же кроссовки, как у его дружбана… Лажа это все, Сашок.

– Нет, дружище, это улики. Второстепенные, мелковатые, но все же улики, – почти шепотом проговорил Володин и вдруг начал заваливаться набок. – Что‑то мне нехорошо, дружище…

Господи, как же он перепугался!!! Так же точно, как за Ольгу он боялся все это время, наверное. Семенил следом за носилками, на которых уносили его друга в машину «Скорой помощи», не чувствуя ног. Володин лежал на носилках, как мертвый. Лицо бледно‑сизого цвета, серые губы, глаза зажмурены, дыхания не слышно. Мельников попытался сжать ему руку, но доктор остановил укоризненным покачиванием головы.

– Я поеду с ним! – поставил Валера ногу на ступеньку распахнутой машины.

– Вы ему там не очень‑то теперь нужны, – остановил его все тот же доктор и сунул ему картонный квадратик. – Это адрес больницы, телефоны, звоните.

– А навестить когда можно?!

– Как только все прояснится, – туманно ответил доктор, захлопнул перед его носом дверь машины, и они укатили.

У Валеры колотилось все внутри, и все болело от осознания нежданной беды. Почему этот гребаный эскулап так ему ответил?! Почему не внес ясность?! Неужели все так плохо??? Он не может потерять еще и друга, черт возьми!!! Сначала Оля, теперь Володин! Самый верный, самый надежный, самый проверенный, на все случаи жизни, его дружище!!! Что вот ему делать теперь?! Что?! Бросаться на поимку урода, в чьей машине сидела Ольга в утро убийства Ивана? Искать Лизу Сорину, возложившую на себя обязанности частного детектива? Или пойти на совещание к подполковнику? Только что его поймали у дежурки и передали: срочно всех на совещание. Пойти или проигнорировать?

Решил пойти, не потому, что испугался начальствующего гнева, а потому, что любопытно стало, как этот умник станет руководить в отсутствие руководителя – тот был в отпуске. И Володину надо будет что‑то рассказать. В больничке любым новостям всегда рады.

Он вернулся с улицы в кабинет, с суеверным страхом посматривая в сторону стола своего друга.

Господи! Хоть бы с ним все было хорошо! Хоть бы он выздоровел поскорее, и они закатились бы куда‑нибудь на рыбалку в деревенскую преглухую глушь. Уселись бы на вечерней зорьке с удочками на каком‑нибудь берегу. Слушали бы, как трещат дрова в костре, как пыхтит, закипая, чайник, выплескивая из‑под крышки воду в огонь.

Красота!!! Даже говорить в таком месте ни о чем не надо, да им с Володиным и говорить‑то нужды особой не было, они друг друга без слов понимают преотлично.

Лишь бы он выздоровел! Лишь бы с ним все было хорошо!

– Итак… – начал замначальника совещание, разложив по‑царски с вальяжным размахом руки на столе. – Вкратце изложу, что у нас имеется… Нами задержана гражданка, которая подозревается в убийстве гражданина Голубева, но она всячески свою причастность отрицает.

У Мельникова от напряжения вздулись вены на висках, а в глазах потемнело. Признать Олю подозреваемой в убийстве – все равно что признать убийцей самого себя.

Ладно, мать твою, что дальше!

– Она утверждает, что в дом ее жениха проник неизвестный в тонкой резиновой маске! Он выпустил ее из‑под замка, приказав спрятаться под лестницей. Пока она там пряталась, он убил, с ее слов, водителя ее жениха, потом втащил ее в комнату, перепачкал кровью жертвы и… – Тут лицо подполковника недоверчиво сморщилось. – И сфотографировал! Потом он тщательно вымыл место преступления, сложил в большой мешок для мусора все ведра, тряпки, швабру и перепачканную одежду подозреваемой, велев ей переодеться в чистое. Посадил в машину и снова сфотографировал.

По кабинету прошелся робкий гул недоверия, народ начал переглядываться и откровенно скалиться, все, кроме Мельникова.

– Вот и я о том же, коллеги! – подхватил подполковник. – Это походит на бред сивой кобылы! И хотя девушка красавица просто, на сивую кобылу не тянет, бред несет ого‑ого какой! Но это еще не все!.. – Он, поддерживаемый аудиторией, приосанился и продолжил: – Затем, с ее слов, убийца сделал ей какой‑то укол и вывез в неизвестном направлении, где держал связанной в каком‑то подвале, где заставлял смотреть на то, как самолично мучает и убивает женщин.

Робкий гул в кабинете окреп, разросся, начал давить на Мельникова, но он терпел и в общем ропоте не участвовал. Просто сидел на своем обычном месте в углу на стуле, сунув руки под мышки, и сверлил взглядом противоположный угол. На замначальника он не смотрел вовсе, хотя предполагал, что тот в ее левом виске дырку высверлил своими едкими мелкими глазенками.

– Это в самом деле мало похоже на правду, товарищ подполковник, – выступил начальник отдела дознания. – Разрешите?

– Говори!

– Я допрашивал гражданку Ильину под протокол, она все то же самое говорит. Говорит складно, грамотно, но… Но нереально все как‑то! По‑киношному! С ее слов получается, что тот самый маньяк, которого мы, сбившись с ног, все ищем, зачем‑то пришел за ней!!! Зачем???

– И я о том же! – обрадовался поддержке грамотного коллеги подполковник. – Что‑то не вяжется как‑то! Я поначалу даже поверил ей, а потом… Серийный убийца женщин вдруг убивает мужика?! Не вяжется!

– Мне кажется, она врет, – продолжил начальник дознания. – Или говорит не всю правду. Что‑то в этой истории не вяжется.

– Допросили людей, которые ее якобы подобрали на дороге?

– Нет, их еще не доставили, но их уже везут в отдел.

– Отлично!

– По машине информацию проверили?

– Так точно! Эта та самая машина, которая уже находилась у нас в разработке по делу о маньяке, она принадлежит гражданину Игнатенко.

– Вот‑вот, и я о том же! – мелко захихикал подполковник. – Сначала‑то я, а потом… Девица‑то не промах! Она точно все рассчитала!

Сказал и замолчал.

Все уставились на него с распахнутыми ртами, ожидая продолжения. Все, кроме Мельникова. У того просто душа разрывалась на части, он понимал, куда подпол клонит. Сейчас скажет, что Оля прочла об этом человеке несколько месяцев назад в газете. Тогда только ленивый не писал об этом, поэтому и приплела эту тачку. Стало быть, она что? Врет!

Этот узкоглазый умник не мог знать, что у Мельникова с Володиным имеются фотографии этой самой чертовой машины, где Оля в самом деле сидела в день убийства Голубева Ивана. Не приобщали они эти фотографии к делу по понятным причинам, а теперь что делать?! Теперь приобщать? А как объяснить, что столько времени молчали?

Нельзя, за это не только погон можно лишиться, но и работы. К тому же самим собой ради Ольги он бы рискнул, но не бедным Володиным, который лежит теперь на больничной койке весь утыканный иглами капельниц.

Он смолчал.

– Поэтому я думаю, что убила водителя своего жениха она. Утверждения экспертов, что для подобного убийства нужна ловкость и сила, могут быть ошибочными. Еще я думаю, что никак не могут быть связаны эти преступления: убийство Голубева и убийства невинных женщин! Не вяжется ни почерк, ни характер убийцы. У нас же с вами есть психологический портрет маньяка, орудующего в городе?

Все дружно закивали, кроме Мельникова. Он не раз сталкивался с убийцами, которые оказывались прямой противоположностью тех психологических портретов, которые придумали криминалисты‑психологи.

– В общем, так… – Подполковник встал, опершись растопыренными ладонями в стол. – Дело с убийством считаю практически закрытым, ей можно предъявлять обвинение! Совещание закончено, все свободны.

Загремели отодвигаемые стулья, народ уважительно зашумел, потянувшись к выходу. Мельников шагнул следом.

– Валера, задержись, – вдруг приказал подполковник и уточнил для верности: – Мельников!

Он встал у двери, дождался, пока они останутся вдвоем, закрыл плотно дверь.

– Ты‑то что молчал все время? – с напускным сочувствием спросил его подполковник.

И панибратским жестом махнул ему на диванчик подле своего кресла. Мол, присаживайся, не стесняйся. Мельников остался стоять.

– Не имею ничего сказать, товарищ подполковник, – ответил он, сцепив зубы, чтобы не заорать, не дай бог.

– Как это?! – ощетинился тот сразу. – Искал ее, искал, теперь сказать тебе нечего?! Хотя понимаю! Ты ее искал, а она… Буквально ведь с трапа самолета сняли девицу! Н‑да… Как думаешь, врет она?

– Вам в самом деле важно знать мое мнение, товарищ подполковник? – Мельников нагнул голову, чтобы не смотреть в ненавистное лицо.

– А как же, Валера! Очень важно!

– Я считаю, что она говорит правду.

– А почему ты так считаешь? Нет ни единого доказательства, опять‑таки странные разговоры, что убийца в маске ее фотографировал. Чушь какая‑то!

Вот тут‑то бы и ввернуть ему про снимки, что положили в почтовый ящик Володина, и выложить их веером перед подполом, и про мужика в синих кроссовках рассказать, что пацана попросил доставить конверт адресату, и про синюю краску для обуви напомнить, обнаруженную в царапине оцинковки подоконника.

А нельзя! Сокрыл от следствия улики, молчи теперь уж до конца!

Хоть бы еще эксперты не проболтались, но вряд ли. Им заботы больше нету, только помни обо всех его просьбах. Надо бы им тортик поскорее купить, подумал он тут же, чтобы он должником у них не числился. Тогда точно обо всем забудут.

– Я не могу ничего сказать, пока не поговорю с ней, – произнес Мельников.

– С ней? Говорить? Зачем?! Протокол допроса подписан. Все и так ясно. Зачем тебе?! А‑ааа‑ааа, понятно! – Мерзкая физиономия расплылась в довольной ухмылке. – Не терпится ей сцену ревности устроить? Или как?

– Или как, товарищ подполковник. У меня есть кое‑какие догадки, хотелось бы найти подтверждение.

– Поделишься? – насторожился он.

Мельников промолчал, настырно рассматривая носы своих ботинок.

И подполковник сразу засомневался в правильности принятого решения.

Вдруг эта сволочь Мельников и впрямь что‑то знает такое, что девку эту очистит добела?! Он любит, сволота, в рукаве козыри держать, у них давно это с дружком его практикуется.

– Почему Володин не был на совещании? Игнорирует, умный очень?

– Володина отвезли на «Скорой». Он сознание потерял, – выдавил через силу Мельников, и душа снова заныла по другу.

– Что такое?!

Вот не хватало еще ему! Он на время отпуска исполняет обязанности, и тут такое. Вдруг крякнется Володин, что тогда? Спросят‑то с него, скажут, почему допустил до работы сотрудника в болезненном состоянии.

Да ни хрена ему не будет! Он не обязан у них давление перед работой мерить, а переаттестацию Володин не при нем проходил.

– Не знаю, товарищ подполковник. Врачи пока молчат. – Слова давались ему с трудом, вдруг даже завыть захотелось, так дрожало внутри от страха за Володина. – Так можно мне допросить подозреваемую, товарищ подполковник?

– Валяй, – вдруг согласился тот, сам себе удивляясь. – Можешь допросить ее, но особенно не рассчитывай, что мое мнение на ее счет изменится…

Глава 16

Лиза снова, как завороженная, смотрела на медленно раскачивающийся маятник больших напольных часов. Надпись, взявшая в круг тусклую медь маятника, казалась ей написанной кровью. Что там написано? Есть ли ответы на ее вопросы? Их было очень много, этих вопросов, тревожных, суетливых, снующих туда‑сюда, как муравьи.

Откуда взялся окровавленный поясок в подвале недостроенного дома молодых хозяев? Как он туда попал? Мог ли попасть случайно? Если нет, то почему там остался? Раз избавлялись от тела девушки, почему оставили такую важную улику?

Главное, кто?

Она нашла исчерпывающую ее любопытство информацию о погибшей в Интернете, слава богу, ее мобильник это позволял. Она пользовалась теперь телефоном крайне редко, только лишь для того, чтобы выйти в Интернет. Все остальное время ее телефон был отключен.

Она боялась, что ее вызовут на допрос. Рано, еще не время, она еще ничего не доказала. У нее нет еще конкретного подозреваемого, она подозревает всех. Еще нельзя покидать стен этого дома, разгадка‑то близка…

В Интернете писали, что девушка поскандалила с мужем или подралась, точно не сказано. Он выгнал ее из дома в одном домашнем халатике, или она сама ушла. Муж видел с балкона, как она садится в чью‑то машину, но ни марку, ни номерных знаков не назвал. Его арестовали сразу же, как единственного подозреваемого в убийстве жены, но потом, снова вещал Интернет через пару дней, его выпустили, так как в деле появились новые факты. Теперь полиция разыскивает другого человека, возможно, связанного с покойной.

Это ее ищут, сразу сообразила она. Ее хороший знакомый, которому она отдала на экспертизу шелковый поясок от халатика, сдал ее властям. Правда, где точно искать, он не сказал, и никто не знает, а она не станет высовываться, еще не время.

– Вот ты где! – Ей на лопатки легли две горячие ладони, ухо обдало жарким дыханием. – А я тебя везде ищу, ищу!

Она стояла, боясь шевельнуться, не оттого, что боялась хозяйского гнева. Оттого, что ее тут же замутило при мысли о том, что эти самые руки могут оказаться преступными. Они могут быть обагрены кровью ее подруги и еще десятка безвинных жертв. Как, впрочем, и руки остальных обитателей дома, она уже не исключала ничего. И чем больше жила здесь, тем больше все здесь казалось ей странным, преступным, если можно так выразиться.

Хозяева и их любимый гость Казначеев то хохотали до упаду, устраивая вечеринки за полночь. То громко, не стесняясь никого, ссорились, то вдруг принимали молчаливую созерцательную позицию, напряженно наблюдая друг за другом поверх газет или дамских журналов.

Печалило, что в последнее время и старый хозяин – Виктор Иванович – к ним примкнул и, поддавшись всеобщему настроению, тоже то хохотал, то участвовал в скандалах, то наблюдал.

Лиза просто с ума сходила от затянувшегося ожидания, что кто‑то из них да проколется. Она нервничала, прислушивалась, наблюдала. Путалась в мыслях, вязла в них, тонула. Кажется, конца‑краю не будет ее миссии. А девушки продолжали гибнуть…

Горячие ладони сползли с ее лопаток ниже, облапали ее зад, задрали платье. Ее затрясло. Потом за спиной послышался шорох одежды, стук опустившихся на пол коленей.

– Стой так, детка. Стой так! – командовал молодой хозяин, придерживая одной рукой задранный подол ее платья сзади. – Стой так, милая, не шевелись!

На пару минут стало тихо, а потом послышался визг расстегиваемой молнии. Он снова снимал с себя штаны.

Дата добавления: 2015-05-08