Том VIII 12 страница. Не советовал бы я Вам входить в подробное и тонкое разби­рательство грехов и греховных качеств Ваших

Не советовал бы я Вам входить в подробное и тонкое разби­рательство грехов и греховных качеств Ваших. Соберите их все в один сосуд покаяния и ввергните в бездну милосердия Божия. Тонкое разбирательство грехов своих нейдет человеку, ведуще­му светскую жизнь: оно будет только ввергать его в уныние, не­доумение, смущение. Бог знает наши грехи и если мы будем по­стоянно прибегать к Нему в покаянии, то Он постепенно исце­лит самую греховность нашу, то есть, греховные навыки, качества сердца. Грехи, соделанные словом, делом, сложением помышле­ний, должно сказать на исповеди отцу духовному; а в тонкое раз­бирательство греховных качеств, повторяю, не должно светско­му человеку пускаться: это ловушка, ставимая ловителем душ наших. Познается же она по производимому в нас смущению и унынию, хотя по наружности и облечена в благовидность добра. Нужно это черное покрывало для иноков, чтоб закрывать ими лучи благодати, сияющие из ума их и сердца; нужно это черное покрывало для иноков уже преуспевших, которых зрение гре­ховности своей не может привести в безнадежие, приводит толь­ко в смирение. Так некогда носил покрывало на сияющем лице своем Боговидец Моисей.

Надо признавать, — и это признание будет вполне справед­ливым, — надо признавать, что все мы, человеки, находимся боль­ше или меньше в самообольщении, все обмануты, все носим об­ман в себе. Это — следствие нашего падения, совершившегося чрез принятие лжи за истину; так всегда падаем и ныне. Оттого в нас такая переменчивость! Утром я таков, к полудню иной, после полудня еще иной, и так далее. Оба мира действуют на меня, я подчинен обоим им, в плену у обоих их. Мир духов дей­ствует чрез помышления и сердечные ощущения; мир веществен­ный — чрез чувства телесные. Оба манят ко вкушению плода запрещенного. Телесным чувствам, зрению, слуху, осязанию представляется этот плод прекрасным; помысл, — слово неви­димого существа, внушает, твердит: «вкуси, узнай!» Манит лю­бопытством, подстрекает тщеславием. Раздается в душе нашей голос обольстителя, голос, который услышали во первых наши прародители в раю; раздается голос: будете яко бози. Раздается и соблазняет; соблазняет и убивает. Потому-то дана человекам новая добродетель: «смирение», дано новое внутреннее делание: «покаяние». И делание и добродетель — подлинно странные! Они радикально противоположны тому, чрез что мы пали. Покаяни­ем умерщвляется пагубное влияние чувств телесных; а смире­нием уничтожается высокоумие, тщеславие, гордость житейс­кая, словом все, что человека, попросту сказать, с ума сводит.

Как же быть! — Не должно смущаться бывающими переме­нами, как чем необыкновенным; не должно пускаться в тонкое разбирательство грехов, но проводить жизнь в постоянном по­каянии, признавая себя грешным во всех отношениях и веруя, что милосердый Господь всякого, лишь признавшего греховность свою, приемлет в объятия Своего милосердия, в недро спасе­ния. Это разумеется не о грехах смертных, покаяние в которых принимается Богом только тогда, когда человек оставит смерт­ный грех. Занятия по дому и хозяйству очень полезны: удаляют от праздности и облегчают уму невидимую его борьбу. Борьба при праздности возводит в сильный подвиг, позволительный только тому, кто к нему вынужден обстоятельствами или при­веден Богом. Благоразумие требует не выходить на борьбу, пре­вышающую силы, напротив того — по возможности облегчать ее для себя. Веруйте Всемогущему Богу, надейтесь на Него, жи­вите терпеливо и постоянно, живите в простоте, в покаянии и смирении, предавайтесь Воле Божией, когда случится сбиться с правого пути — снова на него направляйтесь — и спасетесь.

№6

Святая истина извещается сердцу тишиною, спокойствием, ясностию, миром, расположением к покаянию, к углублению в себя, к без над еж и ю на себя, к утешительной надежде на Бога. Ложь, хотя бы и облеклась в личину добра, познается по произ­водимому ею смущению, мраку, неопределительности, перемен­чивости, развлечению, мечтательности; или же она только обольщает сердце — льстиво приносит ему довольство, упитательство собою, какое-то неясное, мутное наслаждение. И это наслаждение обольщенного сердца похоже на притворную ти­шину, которою прикрыта поверхность глубокого, темного ому­та, — жилища чудовищ. Между прочими обманчивыми тлетвор­ными зефирами, навевающими на сердце эту страшную тиши­ну, это бедственное, гибельное наслаждение, навевает их на него и чтение известной книжки Фомы Кемпийского, западного мо­наха, находившегося в бесовской прелести, книжки -«Подража­ние». Обольстительное наслаждение питается самомнением, которое рождается от тонко действующего тщеславия, ослепля­ющего ум и сердце; оно любит высказать себя, оно позволяет себе отклоняться от точного повиновения Святой Церкви, — умнее ее, оно, как и все прелести, козни диавола, как сам диавол и его чадо — грех, не терпят благоухания для них смертоносно­го, убийственного благоухания, которое издают из себя покая­ние и его плод — смирение. Спаситель мира сказал: «Блаженни нищий духом, блаженни алчущий ныне, блаженни плачущие ныне, и — горе вам — насыщеннии ныне».

Ум человеческий не в состоянии отличить добра от зла; за­маскированное зло легко, почти всегда, обманывает его. И это очень естественно: ум человеческий юн, а борющие его злыми помыслами имеют более, чем семитысячелетнюю опытность в борьбе, в лукавстве, в ловитве душ человеческих. Различать доб­ро от зла принадлежит сердцу, — его дело. Но опять нужно вре­мя, нужно укоснение в заповедях евангельских, чтоб сердце стя­жало тонкость вкуса к отличию вина цельного от вина поддель­ного. Что дело сердца отличать добро от зла и что сердце не вдруг стяжавает способность совершать принадлежащее ему дело, — то и другое засвидетельствовал Апостол: Совершенных есть твердая пища, — сказал он, — имущих чувствия обучена долгим учением в рассуждении добра же и зла (Евр. 5. 14). Потому-то, доколе сердце не стяжет навыка отличать добро от зла, очень по­лезен опытный совет ближнего — воспитанника Восточной Цер­кви, единой святой, единой истинной, — ищущего и нашедшего в повиновении ей блаженную свободу. От послушания, — сказал святой Иоанн Лествичник, — рождается истинное смирение; от смирения — истинное духовное рассуждение, или разум. Итак, вне неуклонного послушания Церкви нет ни истинного смире­ния, ни истинного духовного разума; там обширная область, тем­ное царство лжи и производимого ею самообольщения. Отлича­ется добро от зла очень многими признаками, которые познаются по мере духовного преуспеяния. В начале письма моего я назвал те признаки, которые ближе к душевному состоянию Вашему. И они очень достаточные признаки! Приучайтесь мало-помалу по ним различать добро от замаскированного зла. Христос с вами!

№7

Будь храбр, сражайся мужественно, стойко, упорно. От лено­сти не предавай победы врагу. После поражения — не унывай; снова за меч и — на сраженье! Язвы, полученные в бою, цели покаянием. Вот регул для невидимой душевной брани.

Кому Господь захочет даровать духовное преуспеяние — по­путает брани. Душевное искушение выминает, усмиряет чело­века, как коня гонка на корде. Победителю дозволяется вход на вечерю благодати. И входит он, и вкушает, и наслаждается за вечерею Господа своего, как воин на пиру у царя, воин, доказав­ший преданность свою царю постоянством, мужеством, самыми язвами, победою.

Христос с тобою. Он да укрепит тебя.

№8

Почему Вы говорите, что Вы недостойны моего расположе­ния, и даже снисхождения? Я — ничто иное, как непотребный грешник, имеющий крайнюю нужду в милосердии Божием, без которого верный мой удел — ад. Мой Бог говорит мне: в тоже меру мерите, возмерится вам и имже судом судите, судят вам. Нуждаясь в милости Бога моего, нуждаясь в ней в полной мере, имею для ближнего моего — одну милость. Внимая совести моей, когда она извешивает и ценит мое достоинство, желаю, чтоб она поставляла меня ниже всех преступников. Осуждаемый совес-тию моею, я не могу судить ближнего, тем более осуждать кого-либо. Хорошо быть у ног ближних своих образом своих мыслей: тогда делается доступным для человека Евангелие Христово!

Вот каковы мои чувства к Вам! Письмо Ваше тронуло меня, и это причина, по которой я ответом иду к Вам в чужие края, может быть, уже настигаю Вас. Вы в скорби от того, что в борьбе, в борь­бе от того, что закон Христов духовен, требует распятия. Вы най­дете утешение в том, что человечество никогда не приступало к распятию без борьбы. Доказательством — Сам Богочеловек. Он молился в саду Гефсиманском, да мимоидет от Него чаша и пот Его падал на землю, яко капли крове. Если вы видите, что немощь побеждает Вас, то знайте, что Господь силен дать крепость людям Своим, — как говорит святой Давид. Те люди Богу свои, тем сво­им людям Он дает крепость, которые сохраняют верность к Нему в произволении в то время, как немощь их производит наруше­ние верности в делах. Вспомните, что Христос пришел призвать грешников, а не праведников на покаяние. Встаньте в ряды греш­ников, припадите в смирении к стопам Христовым, предаваясь воле Его, поручая Его воле ваше настоящее и будущее. А Он про­льет мир и спокойствие в душу вашу, чем самым покажет, что Он близ Вас, что Промысл Его бдит над Вами. Некоторый святой Отец сказал: «Блажен человек, познавший сдою немощь: потому что праведник, не познавший своей немощи, находится на весьма опасном пути». Другой говорит: «Если Христос пришел не для праведников, то я отвергаю мою правду, как грех, отлучающий меня от Христа, и в том, что я грешен, нахожу мою правду, правду небесную, доставляющую мне средство приступить ко Христу и быть с Ним». Все это пишу Вам в утешение, чтоб Вы, видя, что Вы в долгу у Христа, приходили не в безнадежие и скорбь, но в сми­рение, благодушествовали по причине упования на Христа, кото­рое не посрамит. — Он всесилен.

№9

С сердечною приятностию вспоминаю, как вы 00 ноября про­шлого года посетили Сергиеву пустыню. Там, в храме Божием, при молитвах и песнопениях богослужения, вы встретили день вашего Ангела, благодарили Бога за прошедшее, молили Его о будущем, — благодарили Ангела хранителя вашего за прошедшее хранение, просили его сохранять Вас на будущее время земной жизни, и до конца этой жизни, и до самого входа в блаженство вечное — пред лице Бога. После Божественной литургии Вы по­жаловали в мои келлии; там мы утешились взаимною любовию о Господе, беседою о Господе. Утешение на земле! — видеть челове­ка, боящегося Бога, приносящего Ему в жертву полученные от Него жизнь и способности. К несчастию, бблыпая часть людей поступают иначе: дары Божий приносят в жертву сатане.

Благодарю милосердого Господа, приведшего меня отдохнуть в уединении от молв столичных. Уже не незнакомы мне чувства, посещающие человека в уединении. Потому-то так удобно и сма­нила меня пустыня уединенная из Сергиевой пустыни, шумной. Укрепляет душу уединение, вдыхает в нее какое-то мужество, какое-то презрение к миру, чего в прикосновении с миром ощу­тить невозможно. Когда душа попрет тление отречением от тле­ния, тогда все тленное, без исключения, делается тленным, а на весы сердца, которое не может довольствоваться ничем, нисхо­дит духовное созерцание. Оно делает жителя безмолвной келлии жителем, можно сказать, рая, — вводит его в новый мир, пред которым здешний мир очень тесен, ничтожен. В тишине безмол­вия душа плавает как бы в каком необъятном пространстве, смот­рит на минувшее, на настоящее, на землю, на небо, на время, на вечность. Так в ясную погоду гуляет орел в недосягаемой высо­те, в прозрачной лазуревой бездне.

Чем обширнее пространство, занимаемое ландшафтом, тем ве­ликолепнее зрелище. Хороши красоты, которые человек может выразить, описать словом, но несравненно выше те, которые пре­вышают слово, приводят сердце в восторг, а ум как бы лишают способности действовать. Говорят, в Швейцарии с одной необык­новенной, утесистой высоты представляется взорам живописней­ший, восхитительнейший ландшафт; некоторые путешественни­ки, взобравшись на эту ужасную высоту, так были поражены ве­ликолепием зрелища, что от изумления не устояли на ногах, низверглись с высоты, разбились. Точно так действует духовное созерцание! — Кто внезапно увидит его — от изумления ввергает­ся в эту бездну, умирает для мира! — Не ожили вышеупомянутые путешественники: черные, деревянные кресты над прахом этих сынов Британии стоят у подошвы швейцарского утеса; я сказал бы: умерщвленный видением духовным для мира не оживет уже для мира. Увы! я сказал бы несправедливо; а потому не могу ска­зать! Увы! Оживает человек и для смерти! Ожил Соломон для смерти! Ожил для нее Иуда! Ожили для нее многие!.. Увы! как мы слабы, как переменчивы!.. Гляжу на нашу немощь, гляжу со слезами!.. Взоры мои ищут отрады, утешения — и внезапно они обращаются к пустыне, к уединению!.. Там, там всего безопаснее!.. Туда стремись — душа моя!.. Беги!.. Если ноги недостаточны для быстрого течения, возьми крылья! Несись!., лети!.. Спасайся от челюстей зверя: мира! Будь подобна блаженной жене, побежав­шей, улетевшей в пустыню — той жене, которую видел зритель духовных тайн — Иоанн. Ноги — здравый о Господе разум; кры­лья — вера: машет ими, могучими крыльями, переносится чрез дебри, воды, степи, горы — тот, кому их дал Христос. У Него бу­дем просить веры; пример показали нам Апостолы; они говорили и молили: Господи, приложи нам веру [75]

Да дарует нам Господь на крыльях веры перелететь чрез жи­тейское море и влететь в блаженную пристань: Небо.

№ 10

Мне?.. Ничего не нужно! — Что нужно мне, что нужно для убогой жизни моей, того я просил: просил о увольнении меня в уединение.

И дам Вам маленький отчет о уединении. Это — тихая, мирная смерть прежде смерти, которая — непременный удел каждого че­ловека, которая для грешников, для рабов мира — люта. В уеди­нении сглаживаются постепенно с ума человеческого впечатле­ния, начертанные на нем предметами мира — и ум постепенно теряет свое общение с миром. Он глядит на мир как бы из страны загробной, как бы с того света. Чтоб пояснить себе это — поду­майте о Китае, — потом взгляните на себя, посмотрите — какие отношения ума и сердца Вашего к этой стране. Вы увидите в душе Вашей только понятия темные, от одного сказания, — понятия, чуждые жизни, которую им дает взор на предметы, общение с ними, близкое сочувствие ко всему. Вы увидите, что сердце Ваше к этой стране — также мертво, как бы к стране вовсе несуществу­ющей или существующей только в баснях. Таким кажется мир для отшельника, для жителя пустыни, дальней и глубокой. Все живущие в мире представляются ему не как постоянные жители, а только как путешественники. И точно! живем: путешествуем. Одни идут скромно пешком, другие скачут на конях, иные несут­ся на быстрых колесницах; конец — один для всех... Но уже мало житель уединения смотрит и этими взорами на мир, как мало житель Петербурга думает, заботится о Китае. Больше, существен­но, единственно занимает его тот мир, куда он переселился: этот мир — вечность. Отворились широко врата его пред изумленны­ми взорами души, и взоры души жадно устремились в эти беспре­дельные пространства, тонут в них, заглядываются на вновь от­крывшееся, доселе незнакомое, вполне неизвестное доселе — зре­лище; приковались к нему, не могут оторваться... Вечность!.. Туда утекли все предшествовавшие нам времена; в этой пропасти скры­лись все миллионы людей, сменявшиеся поочередно на лице зем­ли; пред нею, пред ее взорами родился мир, размножилось чело­вечество, образовались племена, народы, царства, пред ее взора­ми уже многие цветущие царства обратились в пустыни, многие великие грады сравнялись с землею, вросли в землю, покрылись ею; пред ее взорами пустыни безлюдные, леса дремучие, болота непроходимые соделались цветущими жилищами человеческого общества, многочисленного, образованного, шумного... На все это смотрела, смотрит равнодушно, с холодной суровостию — веч­ность. Ничто ее не насыщает и ничто не насытит. Все в ней долж­но исчезнуть: все — ее жертва; на все глядит она, как жаркое веш­нее солнце на хрупкий, слабый вешний снег... А на вечность смот­рит, засматривается в безмолвии, в тишине своего уединения, отшельник. Наставленный этим зрелищем он признает, называет все временное, как учит называть его Священное Писание, суе­тою; он убеждается, что назначение человека — не для земли, а для неба. И Небо открыло нам, в Евангелии, каковы должны быть небожители. С этим законом Бога Вышнего справляется ежечас­но Его истинный служитель; — справляется, не уклонились ли ум и сердце куда в сторону, не исполняют ли какую другую волю, юлю мрачную, волю злобную, волю тленную... При такой жизни небо нисходит на землю, а вместе с ним нисходит в эту юдоль тьмы, скорбей, плача — утешение, блаженство небесныя.

№11

Успокойтесь! Земная жизнь христианина растворена утеше­ниями и искушениями. Так устроил Промысл Божий! Утеше­ния поддерживают на пути Божием, а искушения упремудряют.

Общество, беседа с людьми благочестивыми приносят суще­ственную пользу. Но для совета, для руководства недостаточно быть благочестивым; надо иметь духовную опытность, а более всего духовное помазание. Таково об этом предмете учение Пи­сания и отцов. Советник благочестивый, но неопытный, скорее может смутить, нежели принести пользу. Не только из среды мирян, — из среды монашествующих крайне трудно найти со­ветника, который бы, так сказать, измерил и вывесил душу, с ним советующуюся, и из нее, из ее достояния, преподал бы ей совет. Ныне советники и руководители больше преподают со­вет из себя и из книги. А первого рода совет, тот-то особенно полезен и действителен; он очень близок к душе, ищущей при­ютиться под сению совета, — своего ей; это она чувствует. Святый Исаак сказал: «ничего нет каждому полезнее, как совет свой». А совет чуждый, хотя, по-видимому состоящий из благих разум­ных слов, приносит душе лишь мучение, расстройство. Она чувствует его несообразность, чувствует, что он чужд ей. Суть, — говорит Писание, — иже глаголюще уязвляют, аки мечи: язьщы же премудрых исцеляют [76].

Прибегайте больше к чтению святых Отцов, пусть они руко­водствуют Вас, напоминают Вам о добродетели, наставляют на путь Божий. Этот образ жительства принадлежит нашим време­нам: он заповедан, предан нам святыми Отцами позднейших ве­ков. Жалуясь на крайний недостаток в богопросвещенных на­ставниках и советниках, они повелевают ревнителю благочес­тия руководствоваться в жизни своей Отеческими писаниями. Совет святых — разум (Притч. 9.10).

Старайтесь не увлекаться рассеянностию. Если же случится увлечься ею — по немощи, сродной всем нам, человекам, — не предавайтесь унынию. Неподательность не свойственна чело­веку на земли — ниже жителю глубочайшей пустыни и уедине­ния. Переменчивость и увлечение действуют непременно в каж­дом человеке — и в строжайшем отшельнике. Тем более живу­щему посреди мира, посреди всех соблазнов, невозможно не увлекаться. Не желайте от себя невозможного, не требуйте от души Вашей того, чего она не может дать. Врачуйте Ваши увле­чения покаянием, а недостаток делания Вашего восполняйте сокрушением духа.

Бог да благословит Вас!

№ 12

Быстро летящее время уже приблизилось к грани 1847 года. Скоро перелетит чрез эту грань, и год, который мы доживаем, по­ступит в число лет минувших, невозвратимых. Из бесчисленных событий его некоторые запишутся на скрижалях истории на па­мять долговременную человечеству, некоторые сохранятся в вос­поминании на столетие, на полустолетие, некоторые сохранятся еще на менее продолжительное время; — большая часть погру­зится в бездну забвения, — в ней потонут, погребутся, исчезнут.

Скоро промчался 47-й год; так же скоро промчится и 48-й; скоро протекут многие годы, пожирая друг друга, приходя на смену друг другу. И мы незаметно пролетим пространство жиз­ни на крыльях времени, незаметно прилетим к самым вратам в вечность!.. Стареюсь, — мне представляется, что время сделалось торопливее! Спешит, спешит!.. Остановись! Дай нам вгля­деться в себя и подробнее узнать Волю Божию, приготовить себя к вечности, как к вечности! — Не внимает неумолимое! Летит!.. Человек и! Вам заповедал Бог: 6дите\ Вам сказал Бог о времени: дние лукави суть.

Пред вступлением в поприще 48-го года приношу Вам искрен­нейшее, сердечное желание всех возможных благ, в особенности тех истинных и духовных благ, доставляемых верою Христовою, которых Бог внушил искать Вам. Приобретайте их, приобретай­те всеми делами благочестия! В основании же всех дел должна лежать истина; так в основание здания кладут твердый, крае­угольный камень! Хранится богодарованная, богооткрытая че­ловеческая святая истина в Священном и Святом Писании. Зда­ние добродетелей, когда зиждется не на этом основании, вполне непрочно, непотребно.

Очень рад, что Вам так нравится в Москве, особливо по при­чине Святынь, которыми богат этот древний христианский го­род. Но и в таком прекрасном месте должно наблюдать за своим сердцем, при свете, который издают из себя Священное Писа­ние и писания святых Отцов, а отнюдь не при нашем собствен­ном свете, поврежденном падением, зараженном прелестию, или при каком-нибудь другом ложном свете. Пишете: «Вы не може­те знать, что в душе моей происходит. Мне кажется, что человек сам, если желает освидетельствовать душу свою и вникнуть по совести в ее движения, может лучше всех себя узнать». На пер­вое я согласен: по греховности моей и слепоте ума, происходя­щей от греховности, я не вижу себя, — тем менее вижу других. Поэтому стараюсь вникать — и вникать в учение Священного Писания, принимая его в том смысле, в каком объясняют его святые Отцы, в каком принимает Святая Церковь, а не в том, какой ему дают бесы и последователи их. И бесы толкуют Писа­ние на погибель и прельщение внимающим им! Авось при свете, при истинном свете, который издают из себя Евангелие и Свя­тая Церковь, сколько-нибудь увижу себя, увижу тьму мою, уви­жу слепоту мою! Сердце мое заблуждает, и беззаконие погружа­ет мя, душа моя стоит в опросе, — говорит видевший себя свя­той Пророк (Ис. 21.4). Зрение себя является в нищете духа, а не в самодовольстве и самонадеянности.

Вторая половина вышеприведенных ваших слов испугала меня! В ней что-то опасное! Не останавливаюсь написать Вам слова пре­подобного Дорофея, пришедшие теперь мне на память: < Ненавидит враг глас утверждения: понеже всегда хощет погибель нашу. Виждь — чего ради любит составляющих себе: понеже помогают диаволу сами себе наветы творяще. Аз ино падение не вем иноку, но от еже веровати своему сердцу. Неции глаголют: сим падает че­ловек, или сим. Аз же, яко же рех, ино падение бываемо кому невем, разве от сего. Видел ли еси кого падша? увеждь, яко себе последова. Ничтоже сего тягчайше, ничтоже губительнейшее, и проч. Угодно узнать всю статью? Прочитайте ее в книге Аввы Дорофея, под заглавием: «О еже не составляти свой разум».

Господь да хранит Вас от всех невидимых сетей миродержителя, и да спасет Вас во славу Святого Имени Своего.

1847 г. декабря 27 дня Бабешки

№ 13

Святая Церковь в благодатных, боговдохновенных песнопени­ях своих называет Духа Святаго — Утешителем, называет Уте­шителем Сына Божия; — Утешитель — и Отец, непостижимо рождающий Сына и непостижимо испущающий Святаго Духа. Утешитель — Дух; Утешитель — Сын; Утешитель — Отец. Если лучи — свет и огнь, то и солнце, из которого они текут, свет и огнь.

Троице Святая — Бог, — слава Тебе! Слава Тебе, Боже, даро­вавшему нам бытие, даровавшему нам спасение, дарующему нам, во тьме и сени смертной сидящим, познание истины и утешение, истекающее от веяния на нас Духа Святого Твоего, содействую­щего Святой Истине Твоей, которая — Твое Слово. Познавшие и приявшие Святую Истину вступили под влияние, водительство Святаго Духа, суть часть Господня, жребий его. Во главе прочих знаний и впечатлений, не оглавленных Истиною, — сатана. И по­следуют сатане ангели его: они часть сего; жребий их с ним. Зем­лю да снедят вся дни живота своего и на персях своих да ходят. Такое определение низошло на них от Судии всех — Бога. Удел их — плотский разум; облачение — ветхость Адамова.

Святая Истина, Слово Божие говорит: многими скорбми по­добает нам внити в Царствие Божие. Скорби — особливо удел нашего времени, которому в удел не даны ни подвиг мучениче­ства, ни подвиг монашества. Участок наш, христиан времени последнего, участок скорбей, по-видимому, мелочных, ничтож­ных. Весы у Бога! Пред Ним, на Его весах всякая скорбь нич­тожна, всякая скорбь маловажна, как бы велика она ни была: потому что осенение Его силы и благодати может обратить величайшую скорбь в величайшее наслаждение. Так и маленькая скорбь имеет пред Ним всю ценность, никак не менее великой скорби. Все зависит от Его благодати, — а Он милостиво от че­ловека приемлет всякую скорбь, принимаемую с благодарени­ем, с покорностию, с славословием.

Постигшую Вас болезнь невольно соделайте, посредством бла­годарения, произвольною жертвою, и да примет ее Бог, как кадило, исполненное благовоннейшего духовного фимиама. Фимиам — благодарение.

№14

Святая православная Церковь признает, что нет греха челове­ческого, которого бы не могла омыть кровь Господа Бога Спаси­теля нашего Иисуса Христа. Сколько бы раз ни повторился грех человеческий, — кровь Богочеловека может омыть его. Грехи все­го мира ничего не значат пред всесвятою кровию вочеловечившегося Господа, пролитою за нас. Той язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, наказание мира нашего на Нем: язвою Его мы, человеки, исцелехом [77]. Пребывает не исцеленным только тот, кто сам отвергает дарованное ему и всем человекам исцеление и спасение. Так обильно излилась на нас милость Божия, что самый тягчайший грех, повторенный человеком тысячу раз, может быть изглажен покаянием человека[78]. Покаяние — вера, покаяние — признание искупления и Искупителя! покаяние — усвоение себе заслуг Искупителя верою в Искупителя! покая­ние — самоотвержение! покаяние — признание падения и поги­бели, объявших весь род человеческий! покаяние — отречение от всякой добродетели человеческой! Всю надежду возлагает по­каяние на Искупителя! одни заслуги Искупителя имеют всю цену, необъятную цену! без цены, без малейшей цены добродете­ли человеческие! Они заимствуют цену от веры в Искупителя, когда они — выражение этой веры — исполнение воли Искупите­ля! Покаяние восполняет собою недостаток добродетелей чело­веческих, присваивает человеку добродетели Искупителя! Бог дал нам покаяние в помощь нашей немощи. Ах, как многообразна и велика немощь наша! Иной человек ненавидит грех свой, но так привык ко греху, так бессилен для борьбы против него, что не престает впадать в ненавидимый, мерзостный грех, увлекаясь на­силием преобладающего навыка. Несчастному рабу греха приста­нище — покаяние! Сколько бы раз ни случилось ему подвергнуть­ся нравственному бедствию — он может войти в это пристанище, починить в нем сокрушенную ладью душевную. Церковная ис­тория сохранила следующую беседу между некоторым страдав­шим от греха иноком и одним из величайших угодников Божиих, обиловавшим духовными дарованиями, по причине этого обилия получившего наименование Великого: брат спросил Сисоя Великого: «Отец! что мне делать? я пал». Старец отвечал: «восстань». Брат сказал ему: «я восстал, и опять пал». — Старец отвечал: «опять восстань». — Брат сказал: «доколе же мне будет восставать и падать?» — Великий отвечал: «доколе не будешь взят из этой жизни». — Эту повесть вы найдете в книге «Досто­памятные сказания о подвижничестве святых и блаженных От­цов»; также она помещена в Четьих Минеях, в житии преподоб­ного Сисоя Великого, 6 июля. Должно предполагать, что угод­ник Божий дал такой ответ человеку, имевшему несчастный навык ко греху, навык как бы непреодолимый. Встречаются люди, подвергшиеся этому бедствию. Слово «пал» изображает, что грех брата был тяжкий, смертельный.

Однако ж надо знать, что Бог дал покаяние единственно в помощь немощи нашей, — отнюдь не для потачки греху. Дар Божий не должно употреблять во зло, должно обходиться с ним очень благоговейно, благоразумно, осторожно. «Кто, в надежде на покаяние, повторяет "свои грехопадения", — сказал святой Исаак Сирский, — тот ведет себя лукаво по отношению к Богу, такового постигает нечаянная смерть» (Слово 90). Должно со всею тщательностию храниться от впадения вообще во все гре­хи, великие и малые, как от выражения вражды на Бога.

Самый тяжкий грех — отчаяние. Этот грех унижает всесвятую кровь Господа нашего Иисуса Христа, отвергает Его всемо­гущество, отвергает спасение, Им дарованное, — показывает, что в этой душе прежде господствовали самонадеянность и гордость, что вера и смирение были чужды ей. Более, нежели от всех дру­гих грехов, надо храниться, как от смертоносного яда, как от ди­кого зверя, от отчаяния. Повторяю: отчаяние — злейший грех между всеми грехами. Созревшее отчаяние обыкновенно выра­жается самоубийством или действиями, тождественными само­убийству. Самоубийство — тягчайший грех! Совершивший его лишил себя покаяния и всякой надежды спасения. Святая Цер­ковь не совершает о нем никакого поминовения, не удостаивает отпевания и лишает погребения на христианском кладбище.

За самоубийством следуют по тяжести своей грехи смертные, каковы: убийство, прелюбодеяние, ересь и другие, подобные им.

Эти грехи, хотя и менее пагубны, нежели самоубийство и веду­щее к самоубийству отчаяние, хотя совершившему их остается возможность покаяния и спасения, но называются смертными. Пребывающий в них признается умершим душою, пребываю­щий в них не допускается правилами Святой Церкви к приоб­щению святых Христовых Тайн, к участию в богослужении. Если смерть постигнет его не покаявшимся в этих фехах, то вечная гибель его несомненна. Покаяние человека, пребывающего в смертном фехе, тогда только может быть признано истинным, когда он оставит смертный фех свой. Тогда он только может быть допущен к соединению со Христом чрез приобщение Свя­тых Тайн! И потому после главного феха — отчаяния и само­убийства, надо с особенною тщательностию охраняться от смер­тных фехов, с твердым и решительным намерением в душе — не впадать в них. Если ж случится несчастие впасть в какой смерт­ный фех, то надо оставить его немедленно, исцелиться покая­нием и всячески храниться, чтоб снова не впасть в него. Если же, по какому-нибудь несчастному стечению обстоятельств, слу­чится снова впасть в смертный фех, не должно предаваться от­чаянию — должно снова прибегать к Богом дарованному врачевству душевному, покаянию, сохраняющему всю силу и дей­ствительность свою до самого конца жизни нашей.

Дата добавления: 2015-06-04