Н. А. Красавский 40 страница

Эмоции страха могут подобно человеку или животному как постепенно «физически» присутствовать («Hinter seiner Stimme hatte die Angst gestanden «[O. Walter]), исчезать, уходить («Die Angst faellt ab...» [H. Fallada]), так и внезапно появляться (см. «Sie packt ploetzlich Angst» [H. Fallada]). Её гиперактивность («Ihre Angst vor Nadeln beherrschte sie damals schon voellig» [R.M. Rilke], «Eine Angst ueberkam sie» [R.M. Rilke]) нередко граничит с агрессивностью – «Wenn sie die Angst des Untergangs ergriffen hat...» [H. Boell], «Die Angst hatte ihn gefasst»[D. Noll], «Und der Schrecken reisst ihn nieder» [C. Brentano]).

Многочисленные продуктивные ставшие, по сути, клишированными высказывания типа aus/vor Angst, Schrecken etw. machen, tun в явном виде обнаруживают каузативную функцию эмоций. Эмоции в данном случае рассматриваются человеком как каузаторы его действий, поступков (напр., «aus Angst weinen» [R.M. Rilke] и мн. др.).

Приведённые здесь художественные иллюстрации жизни соответствующих ЭК в современном немецком языке позволяют заметить их очевидные антропозооморфные признаки. Помимо них страх обладает, согласно представлениям современных «наивных» немцев, также многими ярко выраженными натурморфными свойствами. Он может количественно изменяться, как правило, расти (sich steigern, wachsen и др.), воспламеняться (напр., aufflackern). Переживание эмоции Angst часто эксплицируется соматически, напр., «zahne klappern de Angst» [H. Fallada], (т.е. vor Angst mit Zaehnen klappern), «Der Alte zitterte vor Verdruss und Schreck» [L. Tieck], «Der Schreck und die Angst liessen sie erzittern» [B. Voelkner], «...in innerer Angst erbebt» [C. Brentano], «Und Entsetzen straeubt sein Haar» [C. Brentano], что подчёркивает её силу, интенсивность и, по нашему мнению, отрицательную психологическую направленность (ср. адъективные словосочетания «feige Angst» [H. Fallada] и «furchtbare Angst» [H. Boell]).

Номинации группы эмоций Angst активно употребляются с адъективами (иногда также с причастиями). Последние выступают в предложении в атрибутивной функции – toedliche, ueberstandene, tiefe, heftige, unsaegliche, suchende Angst, unaussprechliche Furcht, panisches Entsetzen и т.п. Рассматриваемые эмоции, судя по приведённым примерам, ассоциативно связаны со смертью, паникой, интенсивностью психических переживаний.

Пропозициональное оязыковление эмоций группы Angst может иногда основываться на зрительных образах, напр., «von blinder Angst ergriffen» [L. Tieck]. Семантика приведённого художественного экспрессивного выражения позволяет говорить о непонимании человеком, испытывающим данную эмоцию, причин её появления и о его неадекватной оценке реальной ситуации.

Номинации страха могут сопоставляться и в более открытой форме посредством использования слова wie – «Um so mehr auch blaehte sichin mir die Angst wie eine scheussliche Wehe» [H. Boell]); «Sie schleppen die Angst hinter sich wie einen schweren Schatten» [H. Boell], «...Schwand mir fast das Bewusstsein vor einer grauenvollen Angst, die aus dem wachsenden, immer mehr wachsenden Buendel in mich ueberging wie ein Gift» (H. Boell]). При этом следует указать на сопоставление Angst с отрицательно окрашенными фактами немецкой культуры scheussliche Wehe, schwerer Schatten, das Gift. Эмоция Angst может выступать, вместе с тем, и объектом сравнения (напр., «Die Ueberraschung war ebenso gross wie das Entsetzen» [H. Boell]).

Страх часто ассоциативно соотносится с физиологическими ощущениями человека: kalter Schrecken, kalte Angst (ср. «Wir warteten, erfuellt von Angst und Hoffnung, frierend und doch warm von dem Schrecken, der uns in die Glieder fuhr» [H. Boell]) и др. Следовательно, он обладает, согласно представлениям «наивных» немцев, очевидными натурморфными признаками.

Мотивирующие образы, фиксирующие на вербальном уровне человеческие ассоциации, скрытые связи между фрагментами мира, манифестируют саму систему культурных предпочтений, свойственную тому/иному этносу. При этом признаки, лежащие в основе оязыковлённых понятий, употребляемые в одном контексте, оценочно коррелируют друг с другом. Поэтому психологически не случайно использование в нашем языке словосочетаний типа kalter Schrecken, холодный ужас, heisse Liebe, горячая любовь и т.п. Примечательно, что «температурные» признаки (см. подробно: Красавский 1998, с. 96-104) продуктивно используются при характеристике эмоций как в немецком, так и в русском языках.

Ранее мы выявили факт приписывания многим номинантам эмоций свойств цветообозначений (см. подробно: Красавский 1994, с. 53–60). Так, номинанты эмоций Hass (ненависть), Melancholie (меланхолия), Bitternis (горе), Neid (зависть), Eifersucht (ревность), Freude (радость), Glueck (счастье), Begeisterung (восхищение), Zorn (гнев) активно сочетаются как на уровне устойчивых речевых оборотов, так и на уровне свободных языковых выражений с многочисленными цветообозначениями (schwarz, weiss, gelb, hell, зелёный, светлый, чёрный, белый).

Заслуживает внимания, вероятно, прежде всего культуролога, то обстоятельство, что номинанты эмоций, формирующие номинативную группу эмоций страха, судя по результатам проведённой выборки, крайне редко оцениваются немецким этносом посредством цветообозначений. В понимании современных носителей немецкого языка страх, как следует из лингвистического материала, не столь часто ассоциируется с цветом в отличие от некоторых других эмоций. «Бесцветность» страха, по нашему мнению, следует объяснять с соматической точки зрения в духе интерпретации цветовой символики К. Бюлером и В. Вундтом. Уместно вспомнить выше приведённое мнение К. Бюлера о «физиогномических характеристиках» психических переживаний человека (см. Бюлер 1993, с. 319-321). С данным утверждением трудно спорить, поскольку каждому из нас из опыта хорошо известны реакции человеческого организма на переживание той/иной эмоции. Эти психические реакции активно оформляются языком (ср. vor Scham rot werden, schamrot sein, покраснеть от стыда и мн. др.). Переживание аффекта страха имеет безусловное соматическое выражение, которое крайне редко бывает лингвистически оформлено цветом. Можно вспомнить зафиксированные на уровне словаря устойчивые выражения типа blass werden, blass sein (ср. «Der Konsul war blass vor Schrecken» [Th. Mann], которые, однако, в отличие, например, от переживания чувства стыда не сопровождаются такой ярко выраженной физиологической реакцией, как временное изменение цвета кожи (её покраснение). Своего рода исключением можно считать обнаруженный нами пример на употребление эмоции Angst со словом weiss – «Der junge Mann verstand nicht die weisse Angst auf dem Gesicht der Frau» (H. Fallada). Здесь имя прилагательное weiss художником слова используется как риторический приём усиления экспликации интенсивно переживаемой конкретным персонажем эмоции. Право сделать такой вывод дают лексикографические источники, указывающие, в частности, при интерпретации словосочетания heller Zorn на фигуральное употребление слова hell (DW 1992, S. 626).

К вопросу употребления цветообозначений с именами эмоций в немецком и русском языках мы вернёмся позже при характеристике других номинаций эмоций, а здесь же ещё раз укажем, с позволения сказать, на «бесцветность» страха в целом в сопоставляемых культурах. Этот лингвистический факт подтверждается также и данными «Русского ассоциативного словаря» (АС 1994; АС 1996; АС 1998).

Проанализированный лингвистический материал позволяет утверждать, что в современном немецком языке активно используются адъективные выражения, семантика которых содержит христианские представления немцев о мире эмоций: «heiliges Grauen» [C. Brentano], «hoellische Angst» (H. Fallada) и т.п. (Символичен в этой связи «субстантивный» пример на употребление номинанта эмоции ужас у романтика К. Брентано – «Der Antichrist erfuellet mich mit Schrecken).

Лингвопсихологически любопытны употребления в немецкой речи номинанта эмоции Angst с прилагательными, являющимися производными синонимичных ему понятий (schreckliche, furchtbare, grauenvolle Angst; ср. «Und in ihren Augen war eine furchtbare Angst» [H. Boell]). Здесь имеет место своеобразный лексический плеоназм, использование в речи которого определяется интенциями говорящего/пишущего максимально воздействовать на собеседника/читателя, либо избавиться от нахлынувших на него эмоций.

Не менее примечательно то обстоятельство, что иногда обозначения эмоций могут сочетаться со словами (как правило, прилагательными), семантика которых им знаково противоположна – «ein wunderbar Entsetzen» [C. Brentano], «freudiger Schreck» [H. Fallada]. Здесь мы имеем дело со специальным стилистическим приёмом – оксюмороном, применение которого (в особенности в художественной речи) обусловлено самой прагматикой коммуникации (ср. также с часто употребляемой, «неавторской» метафорой die Schrecken der Freude).

В группе эмоций Angst обнаружены также употребления субстантивной метафоры, напр., «eine neue Welle der Angst und Entsetzen» [R. Musil], «der Krampf des Schreckens» [H. Boell] и др., семантический анализ которых иллюстрирует корреспонденцию его составляющих, прежде всего, с такими архетипами, как «огонь» и «вода».

Считаем необходимым в заключении лингвокультурологического анализа группы номинаций эмоций Angst обратить наше внимание на их употребление в пословицах и поговорках. Заметим, что интерпретация пословично-поговорочного фонда языка очень важна, поскольку его активное формирование датируется, по мнению ряда немецких учёных (Beyer 1989; Graf 1958), главным образом рубежом позднего Средневековья и Нового времени (XV-XVII вв.). Пословицы и поговорки, подробный анализ которых был дан в разделе IV настоящей главы, как правило, отрицательно квалифицируют эмоции страха. Их переживание ведёт либо к необъективности оценки событий, фактов, ситуаций жизни, либо к совершению ошибок ввиду деструктивности данных эмоций. Страх не только приносит ощущение эмоционального дискомфорта, но и значительно мешает человеку в его деятельности, психологически блокирует или, по крайней мере, замедляет её результативность.

Теперь перейдём к лингвокультурологической характеристике эмоций страха, распредмеченной русским наивным сознанием. Вначале обратимся к словарному определению базисного номинанта указанной группы эмоций:«страх – состояние сильной тревоги, беспокойства, душевное волнение от грозящей или ожидаемой опасности; боязнь» (БАС 1963, т. 14, с. 1007-1008); «страх – состояние крайней тревогии беспокойства от испуга, от грозящей или ожидаемой опасности, боязнь, ужас» (ТС 1940, т. 4, с. 549). Значимыми следует признать семантические признаки «отнесённость к миру эмоций» (состояние тревоги, беспокойства, волнение), «интенсивность переживания эмоций», «причина появления эмоции» (грозящая или ожидаемая опасность). Заметим, что указанные составителями словарей семы будут обнаружены при анализе употреблений дефинируемых слов.

Как показывают употребления в речи этого базисного номинанта эмоции и его «производных» (ужас, боязнь и др.), русское языковое сознание ассоциирует элементы данного ряда с антропо-, зоо- и натурморфизмом. Как и немцы русские видят сходство между переживанием страха (и ужаса) и человеческими физическими поступками. Наиболее ярко антропоморфизм эмоций эксплицирован в следующих примерах – а) «Страх берёт меня за руку и ведёт» [О. Мандельштам]; б) «Утёк страх» [Д. Гранин]; в) «Страх сковал его...» [Д. Гранин]; г) «*Умерли страхи» [А. Белый]; д) «Тут и пришёл тяжкий горячий страх...» [П. Проскурин]; е) «Петрок едва не заплакал от обиды, горя и страха, который вдруг охватил его» [В. Быков]; ж) «От ужаса, а не от страха, от срама, а не от стыда, насквозь взмокала вдруг рубаха, шло пятнами лицо тогда» [Б. Слуцкий]; з) «...И в ужасе несвязно шепчет...» [А. Блок]; и) «Я люблю, я уважаю страх» [О. Мандельштам]; к) «Самое трудное, наверное, – научиться подавлять свой страх» [П. Проскурин].

Как правило, употребляемое в метафорическом значении слово страх в речи выступает субъектом действия. Русскими как и немцами эта эмоция мыслится как 1) сковывание движений человека (ср. пример в) с ранее приведённой немецкой иллюстрацией «Die Freundin hatte vor Angst keine Sprache mehr» [L. Tieck]); 2) совершение реальных поступков в физическом пространстве (примеры а), д); 3) психологическое блокирование продуцирования разумной речи (пример з). Кроме того, страх может каузировать определённое соматическое состояние человека (примеры е), ж). Подобно людям он может умирать (пример г). Укажем, что персонификация страха на языковом уровне не обязательно оформлена предложной субъектностью (примеры и), к).

Помимо антропоморфных данной эмоции «наивными» современными носителями русского языка приписываются некоторые (правда, немногочисленные) натурморфные признаки (пример д). При этом, как следует из данного примера, страх ассоциируется с чем-то тяжёлым и с высокой (в данном контексте – неприятной) температурой.

В некоторых случаях в явной форме страх ассоциирован с архетипами воды (*«Отлив ужаса» [А. Белый]; *«Прилив безотчётного страха» [А. Белый]); воды-огня («Со смешанным чувством страха, восхищения и отвращения она уже не ощущала всего того, что кипело в ней» [П. Проскурин]; воздуха (*«Едким страхом будет отравлено всё моё существование» [Ю. Нагибин]).

Приведённые здесь и выше примеры на употребление интересующих нас номинаций иллюстрируют отрицательную заряженность последних (ср.: «С таким ужасом и смерти не ждут, как я ждала этого дня» [П. Проскурин]). Этот лингвистический факт подтверждается результатами интерпретативного анализа русского пословично-поговорочного фонда, фиксирующего силу страха, его действенность: а) Казённое добро страхом огорожено; б) У страха глаза велики; в) У страха глаза, что плошки, а не видят ни крошки; г) Со страху умер; д) Со страху дух захватило.

Согласно данным АС, слово-стимул страх имеет следующие наиболее высокочастотные ассоциации: Страх – ужас 7, Божий, смерти 5, животный, испуг 4, большой 3 (АС 1994, с. 171). (Примечание: здесь цифрами указано количество слов-реакций, названных респондентами). Реакцией же слово страх выступает к следующим словам-стимулам: испуг 35 (АС 1998, с. 68), бояться 30 (АС 1994а, с. 19), дрожать – от страха 21 (АС 1998, с. 54), смерть 16 (АС 1994а, с. 152), дрожать – страх 9 (АС 1998, с. 54); тревога 6 (АС 1998, с. 174), сильный 6 (АС 1998, с. 68), гнев 5 (АС 1994а, с. 303), голод 5 (АС 1994а, с. с. 306), бледнеть – от страха 5 (АС 1998, с. 24), умереть 4 (АС 1994а, с. 176), дрожь – страх 6 (АС 1998, с. 54); неожиданность 3 (АС 1998, с. 68), ужас 3 (АС 1998, с. 68); отчаяние 3 (АС 1998, с. 114); позор 2 (АС 1998, с. 124).

Русским наивным сознанием страху приписываются такие качества, как наказание Всевышним, интенсивность, смерть, внезапность; им чётко выражено соматическое проявление переживания данного аффекта (дрожать, бледнеть). Легко заметить ассоциативные корреспонденции этой эмоции с их определённым речевым (художественным) употреблением. При этом следует отметить, что для ассоциативного ряда страха не характерны в отличие от его оязыковлённого художественного употребления натурморфные признаки. Страх, согласно данным АС, мыслится русским сознанием преимущественно как импульсивная эмоций, как каузатор сильной, ярко выраженной физиологической реакции.

Его «производные» (на языковом уровне синонимичные слова) имеют значительно более низкий ассоциативный коэффициент. Так, слову ужас респондентами даны следующие реакции: страх 12, какой, фильм 7, дикий 6, в глазах 4, кошмар, ночь 3 (АС 1996, с. 184). Оно выступает в качестве слова-реакции к следующим стимулам: позор 17 (АС 1998, с. 124), смерть 12 (АС 1994, с. 152), кошмар 8 (АС 1996, с. 79), сон 7 (АС 1996, с. 79), страх 7 (АС 1996, с. 171), жуть 6 (АС 1996а, с. 289), гнев 4 (АС 1994, с. 35), ярость 3 (АС 1994, с. 189), жуткий, мрак, приведение 3 (АС 1996а, с. 289), испуг 3 (АС 1998, с. 68), бешенство 2 (АС 1994, с. 17), страдание 2 (АС 1994, с. 164), бояться 2 (АС 1996, с. 25), ад 2 (АС 1998, с. 16), умереть 1(АС 1994, с. 176), божий 1 (АС 1996а, с. 17).

Слово боязнь является реакцией на слово тревога: тревога – боязнь 3 (АС 1998, с. 174). Слова же опасение, трепет, согласно АС, ассоциатами не выступают.

Таким образом, можно заключить, что эмоция ужаса ассоциативно мыслится аналогично страху. При этом обращает на себя внимание, с одной стороны, большое количество интенсивных ассоциатов у слова ужас, что объясняется импульсивностью этой эмоции (напр., по сравнению со страхом), а с другой – его чётко эксплицированная негативная характеристика – позор, кошмар, ад, сон, приведение и т.п.

Далее в лингвокультурологическом плане рассмотрим группу эмоций Freude. Базисный номинант Freude имеет следующее словарное определение: «Freude – hochgestimmter Gemuetszustand; das Froh- und Begluecktsein» (DWB 1989, S. 538); «Freude – Beglueckung, (innere) Befriedigung; Gefuehl des Frohseins, Froeh­lichkeit» (DW 1992, S. 501). Приведённая филологическая (значит, «наивная») дефиниция иллюстрирует такие немногочисленные представления немцев о радости, как позитивность и внутренность её переживания. В отличие от Angst анализируемый концепт на уровне его словарного определения имеет, как можно заметить, редуцированную (неудовлетворительную, по нашему мнению) модель толкования, что уже отмечалось ранее (более подробно см.: раздел II, глава III). Указанные в ней содержательные признаки коррелируют с контекстами употребления номинации данного концепта и его «вариантов» (Wonne, Spass и др.).

Формально, с точки зрения синтаксической валентности, Freude как и Angst могут быть в предложении как объектом (erleben, empfinden, bekommen, haben, bereiten, machen, stoeren, verderben, nehmen, rauben и т.п.), так и субъектом действия (stroehmen, durchstroemen и т.п.), что нами уже отмечалось. Во втором случае слово Freude и его «дериваты» употребляются как активная метафора.

Что же касается лексико-семантических валентностей слов Freude и Angst (VF 1986; WV 1977), то здесь есть различия, которые мы объясняем, прежде всего, разнополюсностью их природы. Употребление слова Freude и синонимичных ему номинаций с глаголами stoeren, verderben, rauben (DW 1989, S. 538; DW 1992, S. 501) свидетельствует о позитивности их семантики. Вряд ли можно себе представить сочетания типа * Angst stoeren, verderben, rauben или же * Freude leiden, unterdruecken, bekaempfen, einjagen, ueberwinden. С радостью в отличие от страха не борются и т.п.

Как и Angst номинанту эмоции Freude немецким языковым сознанием приписываются определённые а) антропо-, б) зоо- и в) натурморфные свойства – (а) heben, sich mischen, brechen, erreichen, geniessen, fuehlen, widerstehen, geheim и др.; б) sich regen, erhoehen и др.; в) stroemen, durchstroemen, funkelnd, strahlend, maechtig, tief, suess, himmlisch и др.). Нередко, в особенности в случае с употреблением глагольной метафоры в художественных произведениях, эмоция Freude наделяется человекоподобными возможностями (ср. применение модального глагола lassen у Б. Брехта – «Erst liess Freude mich nicht schlafen...» [B. Brecht]).

Мотивирующими образами в современной «наивной» немецкой речи при использовании обозначений эмоций группы радости выступают преимущественно архетипы воды, влаги, жидкости («Und eine Woge von Freude hob ihr das Herz» [M. Bruns], «Eine maechtige Freude durchstroemte ihn» [B. Kellermann], «Welche Wonne stroemte durch alle meine Adern» [L. Tieck], «aufwallende Freude» [L. Tieck], «Er war trunken von Wonne» [L. Tieck] и воздуха («Welche himmlische Freude» [L. Tieck], «Alle Wonnen des Himmels» [H. Fallada], «Und in seinem Herzen reget sich ein Strahl geheimer Wonne» [C. Brentano], «In der Freude strahlen» [R. Musil], «vor Vernuegen strahlen» [R.M. Rilke], «funkelnd vor Freude» [A. Seghers].

Зафиксированные здесь в качестве иллюстративного материала употребления номинации эмоций радости согласуются с выше приведённым выводом В.А. Успенского, установившего ассоциации этого психического переживания с лёгкой светлой жидкостью в русском языке (Успенский 1997, с. 150–151).

Некоторые из номинантов эмоций анализируемой группы (Glueck, Freude) немецкое сознание ассоциирует с положительно коннотативными цветообозначениями (hell). Этот лингвистический факт равно как и обнаруженные немногочисленные примеры «вкусового» способа освоения мира эмоций (напр., «suesse Freude» [Th. Mann] свидетельствует о наличии позитивной компоненты в содержательной структуре и в ассоциативном потенциале обозначенных данными словами понятий.

Установленный факт низкочастотной метафоризации рассматриваемых эмоций на основе вкусовых образов лингвистически подтверждает умозаключение Т. Цигена о физиолого-психологической ограниченности вкуса как способа освоения мира (Циген 1998, с. 358).

Идея желательности переживания немцев рассматриваемых эмоций чётко выражена во многих их метафорических употреблениях: «Das Laecheln der Nachfreude» [F. Weisskopf], «der genossene Genuss» [F. Weisskopf], «suesse Freude» [Th. Mann], «sanfte Freude» [H. Boell], «wunderbare Wonne» [C. Brentano], «vor Freude singen» [R. Musil], «jauchzend vor Freude» [L. Tieck]. Совершенно очевидна позитивная оценка лексем (das Laecheln, genossene, suesse, wunderbare, jauchzend и др.), мтафоризующих номинации эмоции. Следует заметить, что художниками слова с целью экспрессивизации речи могут иногда использоваться такие риторические приёмы, как лексический плеоназм номинантов эмоций Freude («der genossene Genuss» [F. Weisskopf]) и оксюморон («Eine grimmige Freude erfuellt ihn» [H. Fallada]).

Положительная оценочность анализируемых эмоций ярко выражена в пословично-поговорочном фонде языка. В немецком этносе утверждается, что: 1.переживание радости, счастья, удовольствия психологически, нравственно и физиологически необходимы человеку; без них его жизнь теряет эмоциональную привлекательность; 2.наслаждаться жизнью, однако, необходимо в меру, 3.своими поступками (трудом, напр.,) следует заслужить право на получение радости; 4. радость, счастье, удовольствие часто соседствуют с отрицательными эмоциями.

Лигвокультурологический анализ номинаций эмоций группы радости начнём со словарной дефиниции их доминанты: «Радость – весёлое чувство, ощущение большого душевного удовлетворения» (ТС 1995, с. 629); «радость – чувство большого удовольствия, удовлетворения» (БАС 1961, т. 12, с. 78); «радость – чувство удовольствия, внутреннего удовлетворения, весёлое настроение; внешнее проявление чувства» (ТС 1939, т. 3, с. 1110).

В филологическом определении слова радость названы семантические признаки «отнесённость к миру эмоций» (чувство, ощущение, душевный), «интенсивность переживания эмоции» (большое). В отличие от толкования слова страх в данном случае не указана сема «причинности». Как мы уже отмечали, содержание понятийного компонента концепта радость в русских лексикографических источниках представлено в редуцированном виде, что позволяет говорить о его неудовлетворительной лексикографической репрезентации.

Анализ метафорического употребления слова радость показывает, что обозначенный им концепт позитивно оценивается русским языковым сознанием: «В песнях матери оставленной золотая радость есть» [А. Блок]; «...Может быть, там хранятся наши запасы доброты, радости?» [Д. Гранин]. Достаточно отчётливо в русском языке выражено противопоставление радости негативным, нежелательным для переживания человеком эмоциям: «Он познал столько забот, страха и горя, а может, немного и радости» [В. Быков]. Здесь же укажем на понимание русских смешанности эмоций: «Радость совершенства смешана с тоской...» [К. Бальмонт]; «Есть сумерки души во цвете лет, меж радостью и горем полусвет» [М. Лермонтов].

Глубина переживания данной эмоции человеком роднит её с деструктивно действующими на его психическое самочувствие эмоциями: «Только бы радость перенесть!» [А. Блок]. Глагольная лексема перенести употребляется «в норме» применительно к отрицательным номинациям эмоций – «не в силах перенести горе» и т.п. С целью максимальной экспрессивизации текста поэтом может использоваться не совсем обычное употребление слов, т.е. слова сочетаются вопреки их лексическим валентностям.

Интенсивность переживания радости (опять же подобно отрицательным эмоциям), согласно представлениям русских, может лишить человека рассудка: «Юрий Андреевич обезумел от радости» [Б. Пастернак]. Слова радость и отрада в художественных текстах могут использоваться как оксюморон («И злобной радости волненье...» [М. Лермонтов], «И была роковая отрада в попираньи заветных святынь» [А. Блок]).

Признаки натурморфности рассматриваемой эмоции выражены в следующих художественных примерах: «Радость распирала грудь Хопрова...» [М. Шолохов]; *«..И загоралась она радостью...» [А. Блок].

Положительная знаковость обсуждаемых эмоций выражена во многих пословицах и поговорках русского языка: переживание радости тонизирует человека; её ощущение, однако, равно как и переживание всякой другой эмоции временно. Кроме того, «наивными» носителями хорошо понимается невозможность переживания радости в «чистом» виде; она часто смешана с другими эмоциями; радость приходит к человеку не так часто, как ему хотелось бы; нет смысла в жизни, если нет радости; если человек стар, он не радостен.

Обратимся теперь к данным «Русского ассоциативного словаря». Переживание этой эмоции связано со следующими ассоциациями (далее называются слова-реакции): большая 8, горе, счастье 5, встречи, моя, улыбка 3, горе 3 (АС 1996а, с. 56), грусть, жизни, нежданная 1 (АС 1996, с. 147), бурная 1 (АС 1996а, с. 21), восторг 1 (АС 1996а, с. 43). Легко заметить относительно невысокий ассоциативный коэффициент радости в русском языке. Значительно чаще, однако, радость выступает словом-реакцией: успех 21 (АС 1994а, с. 259), гость, удовольствие 20 (АС 1994а, с. 259), гнев 16 (АС 1994, с. 35), чувствовать 16 (АС 1994, с. 185), наслаждение 11 (АС 1994, с. 174), восторг 7 (АС 1996, с. 39), слёзы 6 (АС 1996, с. 162), восхищение 5 (АС 1998, с. 36), жалость 3 (АС 1994, с. 50), светлый 3 (АС 1994, с. 146), удивление 3 (АС 1996, с. 184), отчаяние 3 (АС 1998, с. 114), страдание 2 (АС 1994, с. 164), печаль 2 (АС 1996, с. 125), грусть 1 (АС 1996, с. 48).

Наиболее часто радость ассоциируется с успехом и приёмом гостей. Её переживание связывается с целым рядом положительных эмоций (удовольствие, наслаждение, восторг, восхищение) и иногда с некоторыми отрицательными эмоциями (гнев, отчаяние). Некоторыми респондентами отмечается ассоциация радости с соматической экспликацией противоположного ей чувства – словом слёзы (ср. с известным выражением «слёзы радости»). В отличие от эмоции страха радость корреспондирует с цветом (светлая радость), что подчёркивает её ранее уже отмеченную позитивность.

Лингвокультурологическое рассмотрение группы эмоций Trauer начнём с его филологического определения: «Trauer – tiefer seelischer Schmerz ueber einen Verlust od. ein Unglueck» (DWB 1989, S. 1552); «Trauer – Schmerz um etwas Verlorenes, tiefe Betruebnis» (DW 1992, S. 1291). Согласно данным дефинициям, в структуру немецкого слова Trauer входят семантические признаки «душевная боль», «интенсивность переживания эмоции», «причина возникновения эмоции» (потеря, огорчение, несчастье). Филологическая дефиниция, таким образом, содержит в себе указание на отнесённость толкуемого понятия к конкретному фрагменту мира; называется, кроме того, причина возникновения и степень активности эмоции.

Анализ употреблений номинантов эмоций группы Trauer обнаруживает в ряде случаев чётко выраженный архетипический характер данных психических явлений. Последние немецким языковым сознанием ассоциируются с водой («ein Schatten Schwermut – hingetuepft von der Trauer um einen bereits genossenen Genuss» [F. Weiskopf]; «Und langsam ging sie, versunken in die erste Traurigkeit ihres Lebens» [R.M. Rilke.] и воздухом («Eine Stunde lag in dem Pfarrzimmer eine Wolke von Traurigkeit» [R. Musil]; «Die Schwermut hat hindurchgeweht...» [C. Brentano]).

Рассматриваемые эмоции уподобляются человеческому поведению: «Eine unbezaehmbare Schwermut erfasste ihn» [A. Seghers]; «Die grenzenlose Traurigkeit hat ihn von neuem erfasst» [H. Fallada]; «Ihre tiefe Traurigkeit konnte sich ueber seine Haende legen» [R.M. Rilke]; «Dann hielt Kummer nachts die Wacht» [B. Brecht]; «Wie die Hoffnung schwand und an ihre Stelle Trauer trat...» [Ch. Wolf]; «Es ist keine Melancholie, die ihn von der Gesellschaft absondert» [L. Tieck]; «Seine Erziehung erzeugt ihm die Truebsal» [L. Tieck]. При этом номинанты эмоций выступают в качестве психологического субъекта действия.

Эмоциям группы Trauer нередко приписываются натурморфные признаки: а) «Seine tiefe Trauer raget» [C. Brentano]; б) «Sie laechelte, ohne dass sich ein Anflug von Trauer aus ihrem Gesicht verlor» [A. Seghers]; в) «Dabei stieg ein Gefuehl tiefer Trauer in ihm auf, gestaltloser, alles durchdringender Trauer» [H. Fallada]; г) «die dichte Traurigkeit» [R.M. Rilke]; д) «Spuren eines tiefen Grams» [L. Tieck]; е) «Eine Spur Wehmut» [R.M. Rilke]; ж) «Sie hat ihren schweren Kummer» [H. Fallada]. Эмоции группы Trauer ассоциативно корреспондируют с такими свойствами предметного мира, как «тяжесть» (примеры г), ж); «глубина» (примеры а), в), д).

Дата добавления: 2015-07-02