В новой компании

Обосновавшись

в стороне, ещё вчера казавшейся мне

неизбежной противоположностью всякой посюсторонней дали,

я обрёл себя среди своих соотчичей.

По крайней мере, по отношению к остальному миру

я имел уже тот же коэффициент реальности, что и они –

то и дело при встрече не упускавшие случая дать мне понять,

что они ничего не потеряли, взяв-де

и умерев.

Нельзя и подумать,

чтобы между нами

не могло возникнуть единогласия.

То есть –

того, что в искусстве вообще

называют стилем.

И, конечно,

оно было достигнуто, скажем так,

не путем нагромождения элементов

диалогического характера.

Но, напротив, – за счёт их изъятия,

благодаря чему система стала,

хотя и беднее численно,

зато более богатой логически

и, как ни странно, дифирамбически.

глава шестьдесят третья 309

Сначала –

в разных типах периодичности,

а потом и в виде шумов, не применяемых как бы в речи:

ассонанс на «у», вздох, кашель, прихлебывание, щёлканье

языком… В пределе – как тщетная попытка все это записать, или, точнее, – методически исписаться, на тщетность которой мне некогда открыло глаза чтение Барта о структурном анализе: для него тот, кто говорит, – это не тот, кто пишет, а тот, кто пишет, – это не тот, кто существует.

После небольшого

несколькодневного salto mortale

в здешние жизненные реалии

(в результате пике я растолок коленную чашечку

и исцарапал себе лицо лапками маленькой птицы)

я уже сам, кому ни придётся,

мог преподать язык чибиса.

Я старался, однако, не подавать причин

к неудовольствию новой компании –

сопричастников и друзей.

Многословие здесь не приветствовалось.

Затянувшаяся непогода

способствовала тому же

и, по сути дела, сыграла нам на руку,

когда от сырой однородной субстанции

цвета густеющего сумрака

стало темным-темно.

Та простиралась, как время,

недоступное для сколько-нибудь точнейшего исчисления,

и, как будущее в формулировке Гегеля, представляла собой

предмет не знания,

а надежд и страхов.

День походил на ночь,

как ночь – на окутанные темнотой стихи.

Темнота же их была такова,

что они могли быть приспособлены

к самым разным событиям.

310

ГЛАВА № 64

Читатель обязан почувствовать, что поэзия – наиболее со­вершенная форма выражения презрения к речи окружающих. Поэт – человек, который вводит это презрение в более или менее приличные рамки.

* * *

Мне кажется,

Сегодня тридцать первый.

Мне сорок три.

Я червь. Я возмужал.

И только что,

распластывая нервы,

я облаком над городом лежал.

Холмам его

и линиям внимая,

я видел ниточку вчерашнего пути –

она, как след от красного трамвая,

горит на воздухе,

отпугивая птиц.

(карандашом вычёркивая время, выходишь между делом за поля – случайной фразы щучее веленье ведёт туда, где круглая земля)

Я вымыл яблоко и положил на блюдо и далее (ручаюсь головой) увидел вас счастливыми отсюда и каждый кто светился как живой.

(я относился к этому же чуду – семнадцатый выходит из огня – конь искупленья буду­щих народов, пришедших океан искоренять)

Кто легче радужки и лёгкого острее толкает маятник недрогнувшим крылом – я видел сон: в стальной оранжерее пылает солнце брошенным стеклом, и видит бог – есть музыка в просвете правее пустяковых пирамид.

(срезая верхний слой земли заметишь, как сердце времени и бьётся, и горит, и движет небо в тесной синей коже)

311

Звезда звенит,

но высказать не может,

как нужен сын

цветам её и травам,

и солнце наливает молоком

грудь чёрной женщины,

что с самого утра вам

поёт о нежности

последним языком.

Я возвращён в свой лес многоочитый,

где соечки засели между глаз,

где ты, мой друг, мой ласковый учитель,

стучишь по дереву, выискивая нас.

Берёз звенящие

(прозрачные) ключицы

возносятся

в прохладной извести

и ничего здесь

с нами не случится -

на свет ни слова не произвести.

* * *

В. I. председатель лёгкого шага заместитель квадратной звезды через год веретемени влага смоет даже движенья следы и какая нужна нам отвага и какие здесь сделать ходы чтобы надписи универмага слыли слаще славянской слюды? похититель троянского флага предстоятель невинной воды говорят что земная оса Го не покроет подземной беды значит встань и беги из оврага - низко стелется жертвенный дым -всё на свете бумага бумага кроме разве что чёрной дыры

встанем в дом под часами часами безнадёжной апрельской стеной и распорем мешок с чудесами над огромной и страшной страной мы уйдём из подполья лесами кинем ножик в пожар за спиной это всё мы придумали сами

312 глава шестьдесят четвёртая

задремали всемирной весной и проснулись синайскими псами – пой сынок в тишине неземной – запряжёнными в синие сани глаз твоих и зрачок нарезной окна как мертвецы заплясали и такое случилось со мной словно смерти второе касанье на неделе тростинки страстной

председатели общего блага я распробовал ваши плоды – возвращаю вам тени от яблок и даю от свободы судьбы

(порезался яблоком что ж)

яблоко плоти / яблока плоть зеркальный разрез языка ласковый скальпель подносит господь к горлу и сердцу цветка

раздвоен язык и раскрыта рука – что это красное там – нет, это облако наверняка – к пятой платформе рустам

елена очнись ты по пояс в снегу

тебя ли по смерти искал мальчик бескровным движением губ

и змейка зелёных зеркал

белое яблоко около лба на дереве кухонный нож под рёбрами вырежи что ты не брал но завтра хозяйке вернёшь

* * *

представь весёлую игру:

я вру себе о том что вру

что скоро с зеркалом порву необязательную связь

что жизнь вошла по рукоять во тьму как яблоко змеясь

глава шестьдесят четвёртая 313

что свет проявится опять в разрезах праздничных ветвей и смерть пройдёт наискосок в случайной милости твоей

Дата добавления: 2017-01-13