Прогулка по кругу

За виртуозами былого – красот, длиннот, словесной вязи – крадись, в надежде вызнать слово, по проходным дворам фантазий. Ныряй в проулки-анаконды, как в сумрак текстов зоркий цензор, броди и вчитывайся в Лондон – том Диккенса с закладкой Темзы.

Шагая шрифтами брусчатки, дивись роскошествам изданий, лови грешки и опечатки на лицах жителей и зданий. Беги темнот, где только мнится подтекст, чей смысл, как люк, задраен, листай внимательно страницы потёртых по углам окраин.

В их складках перхоть героина, разводы нефти, крови – чем не сюжет для новых домби с сыном, живущих в золотом сеченье? Там в Опере гремит «Набукко», там сливки взбитые бомонда: когда в заглавье влез хоть буквой, уже тебя читает Лондон.

Дойди до пристани, где яхты стоят собраньем сочинений. Следят дневальные на вахте за курсом доллара к иене. Пусть цены звонкие и сами названья яхт полны созвучий, они развёрнуты носами к фарватеру на всякий случай.

Но не к воде ведут, а в Сити успеха водяные знаки, тропой невидимых событий, зигзагами ходов двояких, где целый мир стоит на страже величья цифры, а не слова. Туда и путь держи – опять же за виртуозами былого.

330

ГЛАВА № 68

Если стихи не могут ввести в заблуждение самого поэта, зна­чит, скорей всего, они написаны зря.

* * *

Месопотамия бежала на восток

теряя дыхание

как теряют обозы преторианцы и бессмертные боги

на самом деле притворяющиеся таковыми

иные цвета уже заставляют любить по-другому

висячие сады

пески

и молитвы выпутывающиеся из твоих волос

словно пленники из пут

мы добежали до белой реки

такой трепещущей и детской

и книга ног

и книга рук

солёных и резких

была надорвана на этих первых страницах

и сны приходят

и уходят

только дыхание остаётся

* * *

я начинаю свой рассказ

и Озирис и все леса вокруг моих ладоней

заполненные солнцем и ломкими раковинами оставшимися

после тебя

на три локтя вглубь

на три взгляда в сон

и сан

и сын

правильно ли идёт отсчёт времени или всё завершается в

небесах

как завершается суета

и Птаха и серые будни в офисах

и сети

в которых барахтается жизнь человека

я опять требую равноправия у себя

того кто внутреннего моря копирует сон

и своим рукам и твоим волосам

и моим плечам и твоему языку

тёплому

сладкому

и непонятному

331

о боги

о страхах говорящие

и ночи

и круглосуточные магазины вдоль дорог

словно точки точки точки

в этом бесконечном упоминании себя рядом с тобой

* * *

много или мало

молоко разлитое в порту таможенниками великого Озириса

словно персидские драхмы уже ничто

и ничто уже Персия

и Фивы ничто

и катилось солнце за море

и ночь приближалась

как приближается царство единого царя

и царицы его

мы стоили у врат твоих

и брат

и брат брата

и Афина бесстыдна

словно сто тысяч веток винограда

и око Икара

и стомегабитный интернет

всё на службе царя Македонии

и Эстония

и Спарта

маленькая девочка

брошенная в пустыне караваном

религиозным

как сто тысяч лет истории великого Цептера

* * *

александрийский синдром словно автодром

выходишь на прямую и втапливаешь тапок в пол

и мал золотник

и дорог

и дороги ведут всё как-то мимо храма

в пустыню где одни монахи и греческие туристы

словно у Дона Хуана закончились спички

и он идёт за ними к ближайшему супермаркету

Сфинкс и компания

и сто тысяч гребцов на галерах

и Фрейд и Гомер

и его наложницы

332 глава шестьдесят восьмая

и его стражники

беспробудно пьющие и поющие хвалу фараону Аменхотепу

я засыпаю в твоих объятиях

собираясь как родинки на плече

выслушивая всё что ты думаешь

по поводу взятых в заложники пассажиров Боинга 747 рейса

Карфаген – Рим

и всех его стихов

запечатлённых на камне

в камне

и под ним

* * *
греческое вино

или просто вина гражданина и рабовладельца

не царское это дело

всё ведёт в царство живых и мёртвых

и царей

и цариц

и нас с тобой

как ведёт нить внутрь одежды

славная теплотой и темнотой

Будда спящий с Афиной

целующий плечи и колени

и одиночество бога

как и одиночество человека

не более чем текст

и текст жизнь наша

и жизнь текста наша жизнь

изнываем в постели от непонимания

словно до пяти утра

ждёшь пока крикнет стражник на стенах Иерусалима

* * *

мы любим войну

когда войска с левого берега Нила переходят на правый

и обратно

и манёвры

и пена у самого края воинского строя

ни больше ни меньше

фараон спит и спит его библиотека

запечатанная воском и мёдом

и солнце капает на копья

и блестящие тела рабов дополняют всё это великолепие войны

мы любим состояние

которое только напоминает нам о мире

глава шестьдесят восьмая 333

только напоминает

воспоминание это минное поле настоящего

осторожно всматриваясь в горизонт с уже запущенными

облаками стрел и криков

говоришь «Фивы наши»

и ваши и твои и Соломона кольцо на пальце безымянном

словно победа

тела над телом

и души

над пятым томом

большого орфографического словаря

* * *

одни будут слишком семейные

другие будут слишком авторитарные

третьи некрасивые

карфагинянки и их маленькие рабыни из Мексики

можно сто лет доказывать фараону о целесообразности

строительства

сети мобильной связи на краю пустыни

а можно до утра запереть в себе страхи и налогооблагаемые

минимумы

и пальцами довести до оргазма

дочь Лесбоса

пьяную

словно флотилия старых баркасов и галер

архангел Гавриил

и все остальные мужчины поймут меня

трудно быть верным

как и трудно быть любимым

* * *

так говорил Сон

и его сетевой администратор

загробной жизнью интересуются те

кто не знает что делать с этой

мудрецы

фараоны

танцовщицы

мужчины двухэтажные автобусы

плавающие по Трафальгарской площади

и стены

и стены

утыканные пиками и пакетами с гуманитарной помощью

я люблю тебя так

как любят водяные мельницы воду падающую с высоты

одного локтя

334 глава шестьдесят восьмая

и НЛП

и практики буддизма

и сын наш

я каждое утро уговариваю солнце светить дальше

независимо от того

что утро ждёт от нас

и что мы ждём от него

* * *

да будет так

сбываются только хорошие сны

Эхнатон и Нефертити

серые глаза и пуговица в маленьких пальчиках

крутится словно колесо солнца

Ра и родинки на спине

меня замучила идиосинкразия

дочка бога пустыни

постмодернизм и неустроенность в быту

вот и всё

что держит поэтов в этих гулких храмах

слова сказанные спросонья

несут весть о новом потопе

о новой тарифной системе

и гулкие улочки Иерусалима встречают с радостью наш

маленький караван

идущий из ниоткуда

словно ниоткуда маленький городок на границе владений

человеческих

что-то типа Вифлиема

или Тира

вот поэтому и есть в этом всем смысл

как у поэзии есть музыка

а у снов велосипед

водка

и богоспасательная идея

фараона Хемингуэя

* * *

если переплыть море можно оказаться позади своей тени

царь Соломон и его тысяча наложниц

верных как швейцарские часы

его военно-воздушные войска

и сны

собирающиеся словно складки одежды вокруг усталых пальцев

завоевать Египет легко

завоевать себя сложнее

глава шестьдесят восьмая 335

так и хочется что-нибудь поручить своему сетевому

администратору

новые стихи

новую любовь

или новую жизнь

во всем этом безобразии научно-технической революции

и пропасти между тем

что мы называем жизнью

и ощущаем жизнью

336

ГЛАВА № 69

Человек, который очень быстро бегает, ещё при жизни спосо­бен вернуться в исходную точку своего путешествия, обнару­жив именно там все чудеса мира.

* * *

Но всё имеет форму и число, И форма не случайна, но свободна: Тычинки, угол отраженья света, И стрекозы витражное крыло, И беспощадный социум подводный, И время появления планеты, И телескопа круглое стекло.

* * *

Всё было наполнено смыслом, Словно летним дождём: Розетки листьев манжетки, Дом из ивовых прутьев. И смысл проникал повсюду, Меж лепестков пиона, Смысл заполнял зазоры Меж рукавом и рукой. Семы падали с неба, Ноты клавишам-листьям, Делали всё тяжёлым, Тревожным и неуютным, Словно удар пиона, Когда одного вы роста, Словно бы гирьки яблок В холодных мокрых руках.

* * *

Ду-душа

В стебле, полой трубке. Воздух-дух Делается слышим. Полушар

Из цветочков хрупких. Выдох-слух. Дылда прочих выше. В дудки дут. Будних пчёл услада. «Как зовут?» – «Дягиль». – «Очень рада».

337

* * *

Камни поют – перекаты, Кажется, льются ноты. Ноги обув волною, Бурной и мелкой пеной, Ходишь по ним, похожий На старика с клюкою – Сгорбленный, но богатый Переливаний звоном.

* * *

Вечер гаснет.

Небо глубже темнеет.

Веер газа –

Синеватый огонь.

Ветер, гавань

Издалека виднее.

Вечность, галка,

Гнездо под крышей, ладонь.

Вера – Вега –

Небесное постоянство.

Сверху тяга,

Куда бы не забрели,

Цвета снега,

Связующего пространство,

Света нега

Падает до земли.

* * *

Дневная темнота леса Не опасна. Как пёс Не бросится понапрасну. Он сильнее, но умный, Положит лапы на плечи, Оближет лицо, Попросит погладить.

* * *

Дерево-дева держит Весточку вверх на ветках. Горнее сердце гонит Соки из почвы в почки – Лишь бы лицами листьев Сонно смотреть на солнце, Только б цветов ушами Музыку мушью слушать.

338 глава шестьдесят девятая

* * *

Ты ничего не знаешь об этом мире.

Ты от него защищён лазоревой скорлупой,

Дощатым забором,

Полноцветной сиренью,

Крапивой-шипицей,

Мокрый беспёрый птенец.

Слизень-близень, ушко-улитка, Выгляни за калитку.

Белый росток,

Расколи деревянный орешек.

Время приспело,

Яблоки налились,

Путники за оградой состарились.

Мир катится в пропасть, колёса скрежещут, искры летят.

* * *

Соседка выполола молодую здоровую лебеду.

Я её принесла и посадила у нас на грядке.

Посмеялись, но разрешили. В саду,

Где живёт ребёнок, странности происходят в штатном порядке.

Летом она разрослась огромным кустом,

Серебрила руки, по вечерам показывала небылицы.

«А в войну её ели …» – «Кто? Зачем?» – «Узнаешь потом.

Всё равно узнаешь, куда тебе торопиться».

* * *

Лет с семи работала: поле, дрова

И младшие все на ней.

Мир раскалывается на острова.

Между ними – море теней

Умиравших, забранных в лагеря,

Выработанных на заводах….

Ходила в школу три февраля да три января.

Мир требует перевода.

С пятнадцати лес валила, зима,

Всё себе застудила.

…Тени близких любящих пап и мам –

Не было, хоть и были.

Или вот: цветы в гранёной воде,

Журнал в переплёте

И малыш. А мама-начальник где?

глава шестьдесят девятая 339

Горит на работе:

В синем кителе переправляет лес,

Пока вода не упала.

…Тени разбиваются о волнорез.

Детства как не бывало.

И на этом смысле, собранном по сердцам

Продналогом, комбайном,

Вырастает страна чужого отца,

Непонятная, дальняя.

А приходят домой – словно дюны песка,

Пустота и порядок.

Может где-то припрятано два колоска,

Стопка тонких тетрадок.

* * *

«Четвёртый этаж, двадцать седьмая палата.

До четырёх мама спит, подожди у входа».

У медсестры голос – орбит двойная мята;

Волосы – мёд, стоявший на случай четыре года.

Тогда я подумала, вот я и стала взрослой:

Тот, кто лежит в палате, он всё равно ребёнок.

Помню, как мне казалось, что все меня бросили

В чужой кровати среди холодных пелёнок.

Сестра ругалась, а потом вернула мне Барби.

Подала, как ножницы, – к себе тонкими ножками.

И я играла, что я злой пират с бакенбардами:

Повязка на глаз реальная, кинжал в руке понарошку.

….

А во что сейчас дети играют, ужас один!

Им никто не указ.

Да была бы Барби женщиной, она б не смогла родить,

Такой узкий таз.

А жвачки эти, химия, они вызывают рак.

А слова – разве это речь?

Насмотрелись кино, всех этих ненаших драк,

Как же их уберечь…

…

Приехали в Заборье – в пальто, на машине.

Мужик их увидел, и кулаком: «У! Менеджеры… чёртовы».

Они обрадовались: ну всё, перестройка победила,

Если в Заборье знают слово «менеджер»,

Мир изменился бесповоротно.

…

А там, среди всего этого барахла

Лежит – представь – самый настоящий кусочек смысла.

По ошибке, продавщица не разобрала,

340 глава шестьдесят девятая

Что действительно товар широкого потребления. А он лежит себе, начищенный добела, Переливается всеми цветами мысли, Подходит ко всем домашним приспособлениям.

* * *

Все идут по домам, а у тебя дополнительные заданья.

День – молоко с кислинкой – сворачивается в вечер.

До темноты ты не покинешь здание:

Гаммы и повторенья, врастание в стул и вгрызанье в вечность.

Где-то имеем в виду родник журчащего пенья,

Небо полёта и абсолютного знанья.

Лестница вверх бесконечна, и ты на второй ступени.

Здесь камни, камни и молоток твоего внимания.

* * *

Девочка шьёт бальные платья серой фланели,

Крутится колесо, стучит иголка.

Пули летят через город, идут недели.

Город обложен со всех сторон, да всё без толку.

Каждое утро от мутного небосвода Ждёт она ясности, ждёт победного марша. Ей невдомёк, что город ушёл под воду За неизвестные ей прегрешения старших.

И на окраинах воздух водой пронизан, Мимо строений ползут донные твари, Люди включают на полную телевизор, Чтобы не слышать стрельбы и не видеть зарев.

В центре, пока игла не выйдет из строя Мерно стучит машинка, но пульс её всё капризней. Девочка шьёт бальные платья сложного кроя, И убирает в шкаф – до наступления жизни.

* * *

У этого дерева необъятный обхват ствола:

Улитка шла четырнадцать суток и всё же не обошла.

У этого храма четыреста шрамов в неровной коре: Булавки, монеты, вросшие в кожу, будто жуки в янтаре.

Под этим сводом всегда начало июня и ветерок, Он любит стоять у дорог, звать путников на порог.

глава шестьдесят девятая 341

И каждого выслушать и пожалеть готов, На это ему восемьсот раскрытых листов.

Хоть каждый волен рубить его в угоду лодке или костру, А всё же дерево остаётся нетронутым поутру.

342

ГЛАВА № 70

Читателю важно помнить: «Умные люди, не найдя общего языка, заказывают другое блюдо...»

* * *

дефекты текста – это голова дефекты неба – это голова снаружи

как не сложившиеся слова или пустая гора

а крест – это человек таким он вырос таким стал но как ему больно

* * *

тени отбрасывают людей

люди избавляются от себя

а из этих себя высыпаются сущности

Святой Дух их подбирает немножко плачет складывает в свою копилочку

* * *
допили чай

перекладываю ложечкой пустоту из своей чашки в твою теперь у тебя две пустоты а у меня – ни одной

радуюсь

только виду не подаю очень уж хочется смотреть – как ты каждый день другая

лицо прячешь в тумане зову тебя – Млн Млн Млн

вот допили чай

перекладываю не подавал хотелось

ты потом встряхнула спрятала в ладонях приставила к себе

343

нельзя было смотреть

обязан ходить

я внутри земли

какая ты Млн

с обнажённым телом

лицо прятала в тумане

* * *

я просил

отпусти меня в пространство

я просил

отдай мою трёхмерную форму

и мои любимые трёхмерные мысли

я устал от других измерений

я устал от слов

они не оканчиваются и не начинаются

и от людей похожих на слова

я молчу

но не стану глотать своё молчание

пусть оно заполнило мой рот и занавесило глаза

буду молчать

это единственное что я умею делать

жизнь – совсем не то чем мы здесь занимаемся

* * *

кто – это личность

но если изменить целеполагание

он – КтоПьяница вдвоём с КтоЭлектричкой

и воздух уже не стоит на ногах

горизонт задирается вверх провода образуют пространство целеполагание – свойство пространства

ПоэтОбалдевший

слегка воспарил

он вызывает протуберанцы

он КтоВидит в капусте поэтический образ

344 глава семидесятая

ботинки его позади кепка снаружи но тело

в листья капустные КтоЗаворачивай голубцы он КтоТуши их с кетчупом начинай КтоЕсть в темноте

пока готовишь – исчезают глаза рельсы – побоку

хочешь примерить на себя эту фразу вырванную из контекста кашляющего окна

тогда всё равно ползёшь ли опоздал с рождением или воздух

сумей потерять себя несколько раз он

* * *

гулял по небу панбу

менял галсы

нос совсем чур-чура не давался

на пяти к исчезнеовениям смысла

испуг е-бук

овениям мысла

шёл по облакам и пугался

с детства взрослые не понимали

называли дурачком

в шляпе и в кармане и босиком

шёл панбу по облакам и пугался нос в закат утыкался

* * *
найти себя

и отказаться от себя

искать себя где собой

и не найти

всё равно отказаться

глава семидесятая 345

когда человек рождается

люди воздуха

ставят ему могильную плиту

потом испаряются

карандаш-беспорядок

воробьи прыгают

ты это я

всей душой

а они – меня залезть в подвал

следовать и ничего не понимать

всё равно – ура

вокруг нас-ты-я – линия и пятно

чтобы найти себя

вновь

грядка тюльпанов

и опять отказаться

любимые глупости

любимые грамматические ошибки

языческий Христос

* * *

отдай мне трёхмерный облак пусть летит он во мне надо мной и вобла с икрой

измерения – всадники но их четыре

и противоположность сну и не бодрствование и не жигулёвское

сквозь ушко лжи

подкопчённый воздушный пузырь

сквозь Петровский парк мертвецам запретили танцевать

летит во мне надо мной и его – четыре

* * *

про богов которые пригласили меня должен же сопровождать их кто-то из людей

346 глава семидесятая

но что они делают со мной

почему ведут под руки как слепца

зачем отнимают мою незамысловатую иронию

теперь они стали моими глазами

чтобы я не видел

а вспоминал

всякие ухмылки наклейки и вывески

город с вечно испорченным пищеварением

прохожих которые не верят своей жизни

переперенная картошка чужих чьих чудовищное недопонимание ничьё чьё

и почему я упираюсь

этими глазами

и бормочу – мы все слепы

слепы

ради надежды и ужаса

ради устремлений и отчаяния

ради сомнений и забытья

размеченная судьба дореволюционный совок подмена поэтических образов

* * *

в чужом пространстве сорок тысяч я ночь глупостей ночь сквозь глаза прозрачные одежды потрогать твой живот

смыслы нужны для вычитания действий

трафареты увиденного завтра

где на стене босые лапки смеха

за поворотом – перекрашенное небо

и гул гуляет по углам

сорок тысяч я уйти не могут

как замедлить эту музыку за окном

воровство букв и цифр

немая дверь

разжёвывает горькую надежду

между бёдер

глава семидесятая 347

мы это мы?

мои руки – идиоты

мы это ты?

глубина стареет медленно

потом костёр разложил и книжку долистал

всё дымал дымал

– что это – свечность – что это?

348

ГЛАВА № 71

Человек, собирающийся по-настоящему изменить жизнь, сна­чала должен попытаться изменить смерть.

* * *

Кто привык в себе вертеться, непрерывно говоря, у того сухое сердце и большая голова.

Этот гномик, в общем, комик, фигурально назовя. Иззырэнибоди гоинг? Или ловит соловья?

Что-то вроде клоунады: на арене, под свисток, соловьиные рулады ловит, бегая, в мешок…

Соловей поёт наотмашь, разевая клювный рот. Поздравляет весь народ наш без цензуры круглый год.

Неужели в клетке тесной сквозь искусственный сезон орошать сухое сердце соловьиною слезой?

Между рёбер в тёмный гробик он не ляжет ни за что. Иззырэнибоди гоинг? – Улетел. Ему смешно.

* * *

Вековые традиции русского кваса образуют основу народных картин. Основной представитель рабочего класса на Рогожской заставе заходит в трактир.

Соблюдая порядок народного пьянства, благовременно он выпивает и ест. Перед ним за столом представитель крестьянства развернул приключений помятый реестр:

349

он качался на сопках манчжурского вальса, он питался червями в японском плену, – вековые традиции русского кваса сохранять здравый смысл помогали ему.

* * *

Звонкий цокот насекомых. Ничего не говори. Это первый из симптомов назревающей зари.

Набухающий нарыв светит гневом, гноем, кровью. Облака полнеба кроют, светостворы затворив.

Будет ветер, буря, мгла, как по писаному должно. Ничего сказать не пробуй: все реченья ненадёжны, из известных тебе формул не пригодна ни одна.

Безответственных центонов продувной авторитет – замусоленный рецепт, бесполезный при симптомах проникающей зари, – всё забудь и цепь порви, ничего не говори. – Звонкий шёпот насекомых просочился изнутри.

* * *

Почему-то куб и шар превратились в шум и шквал. Умные, трещат по швам чертежи Малевича. Поменялись лох и сноб в зеркалах, как гоп и стоп, и стою я, словно поп, у престола дремлющий.

Ежедневно тут и там меня давят стыд и срам. И природа жухнет в хлам, и роятся бедствия.

350 глава семьдесят первая

То и дело стар и млад делают мне шах и мат. Этому я очень рад: меня любит Лесбия!

* * *

Слышишь свист? – Это вечерний звон. Это визг

тучи безумных звёзд. Будто проснувшихся пчёл рой или даже сонм сразу, где луг расцвёл, сухо воздух сечёт.

Тяжкий мёд здесь соберут они. – Их влечёт

множественный аромат мифов, мечтаний, снов, счастья, скорби, вины – наш коллективный вздох, пар, нисшедший во мрак.

Сладкий прах – тёмной материи снедь. Там экстракт

душ наших копится впрок. Там, смешав наши лица, некая умная нефть гравитационные линзы заполнит в толщах миров.

* * *

Шёпоты волн и пена, ветер и штиль в полнеба. С плеском в тёплое море упали круги: это больные луны сами собой нырнули и искупались обе в бледной крови.

Бледный фонарь на вахте медленно и некстати врозь раскачался с палубой и не в такт.

глава семьдесят первая 351

Мальчик бормочет клятвы, ищет в тумане пятна, тянется вместе с паузой длинный страх.

Смотрят в испуге души: дальше погода хуже. Только из пены вовремя – ноль в ноль – выздоровевшие луны всплыли по курсу шхуны и расплескались в море новой волной.

* * *

За окном, где берёза мёрзнет или рябина, посинели снега, замигали огни в деревне. Вот и ночь подплывает к пологому берегу мира, чёрным небом касается белого оледененья.

В чёрном небе толпятся электромагнитные волны – и ближайшие, и из самых дальних окраин – и колеблются в тусклой мгле деревенские окна, озаряемы бегом телевизионных экранов.

* * *

Поцелуи планетарных ланит расцветающий приветствуют крест. В эту ночь пересеченье орбит производит столкновенье и треск.

За оградой по колено хмельно. С колокольни – за ухабом ухаб. Разноцветное пасхальное «О» набухает, будто ноль на губах...

352

ГЛАВА № 72

Мудрецы могут соревноваться только в глупости... Ну право слово, не в мудрости же им соревноваться.

* * *

ира пишет оле здравствуй оля на моей руке горят мозоли у меня в плече заело гвоздик оля приезжай мне не поможешь оле ире кратко написала так устала ирочка устала

оля пишет ире что собаки что подростки семена бадьяна что у мамы вырос лопушок ира кукольно моргает в коконе обиды ира тонет ира любит кошек и корицу а глаза у ирочки папины

ира пишет оле поздравленье

будь здорова оля и не думай

ты не думай оля что я как-то

ты не понимай что я забыла

ты вообще старайся быть заметней

потому что я уже плыву

я уже отчаливаю оля

надо мной сады уж оцветают

надо мной уже кружатся чайки

и собака олечка собака

так недобро олечка глядит

* * *

как из нефти жирная сладкая

мягкая маточная

нежная сука

рожала зёрнышки ныкала

руки её просили ноги просили

волосики пепельные жиденькие

эпоксидные слёзки сопельки

молча манит

ждёт тихо

все шагнули

хули противиться

всех приняла щедрая

все проросли на экскурсии в супермаркеты бегают

крестятся в бакалейном

353

* * *

господи господи шепчет валерик

ты такой красивый такой лёгкий

высоко сидеть мягко

маленький я сашку люблю и жидкости ну

и когда шелестит

сашка тоже красивый высокий

семьдесят гривен взяли прости господи

рублей то есть

я ошибся прости меня боже

не гривен рублей

* * *

небо занемело

значит можно

приступать

и только приступили

отошло

и сразу в небо боль

сбили сразу

видно поспешили

обмануло небо не немело

небо скользкое скользило сложно

мокрое плыло

мальчик мальчик почему ты мальчик

потому что небо не немело

мокрое плыло как утка

по рукам теперь плыву и я

небо почему ты обмануло

небо ускользает от ответа

небо просияло от вопроса

и в другую сторону плывёт

* * *

умирали между детсадом и школой

у самой проезжей части

вблизи таблички выгул собак запрещён

отвёрнутые друг от друга

с большими шишками вместо глаз

они ничего не чувствовали

таяли молча

* * *

дедушка сейчас пойдет купать уточку возьмём давай с собой дедушка почти не убивал а потом водичка утечёт где наша мочалочка смотри дедушка срубил двоих в упор

354 глава семьдесят вторая

одного верёвкой придушил

уточка плывает по тысыни

рученята маня подними

подними ручки вверх

вот так

оп

готово

* * *

ходили в цирк ходили по пятам ходили

посмотреть на куннилингус

ходили оторваться и вообще ходили

тропами по камням и воде ходили

отдохнуть ходили в загс ходили так

скорее на разведку ходили на пилатес и войну на малера

ходили а теперь лежат

ничком

они

лежат здесь точно по любви

молчание их тоже по любви

по горло были по любви они

по почкам тоже было по любви

в предсердие попала по любви

любовь она такая

навсегда

* * *

платья фальстарты в бетоне

расправят складочки

этих бетонных бабочек

отвезти бы на побережье

встроятся в правильный ритм

сердечный

раскраснеются

может до них докатится

новая эта волна

платья к бетону

липнут

тела не знают

сколько их торопливых

будем ещё топить

* * *

мила я не забывал

оля я не предавал

валя я к тебе спешил

люся я не педофил

просто было холодно и сыро

глава семьдесят вторая 355

просто аня вся была живая юля не умела парковаться соня как безумная смеялась вере тоже надо бы родить

* * *

перпендикуляры теней бесконечность натуральных чисел девочки семенят пупочками ловят солнце одуванчик вызрел ждёт

ветра плотность воздуха плотность воды

плоть семян горькая сперма

запах

запах

зрение в тупике

* * *

слизывал небо кислое

пил небо чистое

закусывал небом хрустящим

охлаждался небом морозным

отворачивался

смотрел под ноги

бегал носился

ходил осторожно

ступал еле-еле

сидел видел

проглотил небо умер

* * *

из пункта а в пункт б (библиотека)

к остановке через толин дом к школе

небо такое как и сейчас

точно такое

недосягаемое немое

снега значительно больше

мы заячьи дети

слежка была не была не знаю

папе свезло не забрали умер в своей кровати

мы потом с толиком зачинали витю и катю

марину уже на другой

* * *

лесостепная зона свинцового февраля отчуждения

нашей ответственности пограничного твоего

комфорта акустическая совокупность

граней молчания

отдыха в кристаллической решётке

356 глава семьдесят вторая

любви безопасной моей

парковой

войлочной

мягкой

* * *

папа ещё не кости

связь пропадает

голос мутирует в шум перебои время

как тополя как лимонное зёрнышко

чая нет

связь пропадает дом и катя

я сама позвоню

с праздником с праздником

дали воду как смыть катя зависла между школой и жизнью

вышивает не слышно говорю же живём я сама позвоню с праздником

* * *

все побежали а я не мог шевельнуться

всё думаю тут и накроет

тут и прибудут за мной ангелята

и тихо так достал из кармана взлётную нашу конфету

а она прилипла к обёртке не развернулась

буквально через пару минут они прибежали

взрослые

один я не вырос

не сомневайтесь

моё пенсионное удостоверение

* * *
исплачешь глаза

нечем будет на небко глядеть

измажешь руки

не станешь ягодку есть

туфельки поистреплешь

будешь дома сидеть

в тёмном голодном доме

с низким хрущёвским потолком

ГЛАВА № 73

357

Смерть – это всего лишь мнение о том, что мы не достойны вечности или, наоборот, что мы заслужили её отсутствие.

* * *

Золотистый день хороший, время – полдень без пяти, круг, крапивою заросший, формы правильной почти

кем-то к маю, предположим, здесь, на месте спорыша, водружён, чтобы прохожим было радостно дышать;

кем-то выложенный к маю, до потопа, в тёплый день, чтобы, ветки поднимая, возвеличилась сирень,

или, может быть, рябина, предположим, здесь росла, изгибалась сердцевина кривоватого ствола,

или ель движеньем сонным тень бросала в форме дуг. Всё прошло. Опустошённым оказался этот круг

кем-то выложенный к маю раздроблённым кирпичом. Я о чём сейчас? Не знаю. Полагаю, ни о чём.

* * *

Медлительно, как древняя пирога, боками дымноватыми алея, плывёт рассвет. Окраина. Дорога. Век двадцать первый. Эра Водолея.

Земля нетленна, густонаселённа, над ней столбы застыли часовые, внутри двора от тополя до клёна натянуты верёвки бельевые.

358 глава семьдесят третья

Поэзия закончилась. Ни песню

не сочинишь, ни горестную оду.

Лишь изморось над крышами, хоть тресни,

да санкции на зимнюю погоду.

Мой дом выходит окнами на небо – я на него смотреть предпочитаю, но Бог давненько в наших сферах не был, здесь Докинза архангелы читают.

Вот и смотрю, надiючись на краще (а що iще повинна вiдчувати?), на то, что оказалось настоящим: косяк двери, розетку, выключатель.

* * *

Мы брали снег и делали огонь, но нам сказали: ждите, будет осень, на пустыре, похожем на ладонь, сегодня, возле виселицы, в восемь.

Мы так решили: встанем и пойдём, посмотрим, для кого она желтела, среди травы, исколотой дождём, найдём её измученное тело

и воскресим. Пусть радость чистоты красивых женщин, что на распродаже себе купили новые зонты, но ими не воспользовались даже,

пусть эта радость капает с крыльца на острова засушенных газонов, на двери, на улыбку без лица, на улицы повешенных сезонов.

* * *

Ползёт, рубинов и неровен, туманов мантию влача, как лепесток, как выплеск крови из-под удара палача.

Многоэтажные детали, навстречу окна оголив, во всю длину горизонтали смиряют солнечный прилив

глава семьдесят третья 359

и бьются, словно волноломы, в проём заоблачный, косой, в травы изящные наклоны, овеществлённые росой.

Пион. Сочащаяся язва. Неон. Нечаянность. Не сон. Он кем-то был рассветом назван и поутру произнесён.

* * *

Смеркается. Встроенный в бок магазина зелёным горит банкомат. Над новым районом, над старой осиной навис чернобровый закат.

Шумливо, умышленно, слезоточаще, стирая балконную тишь, прощальные капли зимы уходящей срываются с жалобных крыш.

Я горечь весны с удовольствием выпью – теперь холода не страшны. Дома бесконечны. Светящейся сыпью их панцири поражены.

И хочется с тем, кто разумней и злее беседовать начистоту, и хочется долго по мокрой аллее идти и идти в темноту.

* * *

С холодным расчётом стратега, неспешны и полумертвы, садятся кузнечики снега на локти стеклянной травы.

Пейзаж чёрно-белой округи опутала дымная сеть, сугробов примятые дуги уже начинают темнеть.

Начерчен рукой геометра растрёпанной ивы овал – наверное, менеджер ветра деревьями повелевал:

360 глава семьдесят третья

размял молодые суставы, обшарил сады городов, на клумбах, как бонус, оставил соцветья кошачьих следов.

* * *

Морошка, брусника, багульник, аир, калужница и голубика – заполнены полки отдельных квартир чертами болотного лика.

Колышутся волосы голых осин, и женщина глухонемая выходит из дома, идёт в магазин, солёную сельдь покупает.

Машина, медлительней, чем кашалот, плывёт по земле мутноватой – наш мир появился на свет из болот, и станет болотом когда-то.

А прутья забора темны, как лоза, но все же окинули светом ту женщину, что не умеет сказать и слышать не хочет об этом.

* * *

В изюмине ила, желудке слона я дафний ловила, спустившись на дно, но утро явилось в проливе окна – я шторы открыла, и стало темно.

Звезда махаона, подобно луне, тепло трепетала в волнах берегов; зелёным неоном над кронами пней светилась коала – улыбка богов.

Я пачкалась ртутью, готовилась плыть,

глава семьдесят третья 361

себя равнобокой дугой очертя, озёрною мутью поила полынь, как будто бы грудью кормила дитя.

Меня воспевали три тысячи слуг – ворон безголосых полуденный хор, но ждал в сеновале бессмертный паук, посеявший зовы в пшеничный вихор.

* * *

Бересклет открывает глаза,

чтобы увидеть её,

молодую рябину

в чешуйках воды черноплодной.

На игольчатом небе

растут, как кристаллы, тельцы,

и тёмный пастух им играет

на флейте.

За окнами ветер.

Щетинистый город-кристалл

лучами районов

ночные поля освещает.

Он тоже телец,

пасут его тысячи трав,

и флейта-рябина

поёт им скрипучую песню.

Я рядом с полями, лежу за кирпичной стеной. Болезненный сгусток, плазмоид, мне некуда деться. Мой тёмный пастух непонятную песню поёт. Поёт и поёт,

не буди,

если поздно вернёшься.

362

ГЛАВА № 74

Правильно заданный вопрос – уже на 100% является отве­том, причём процентов на 70% ответом неправильным.

* * *

Его мама отрицала эти школьные ярлыки

описывая его как замедленного, своеобразного

замедленные дети из бедных чернокожих районов –

в 90-х им ставили диагноз задержка развития

неспособность к обучению, записывали в категории

но он может слышать то, что не слышат другие

а это приёмный близнец, семейное изобретение

замедленному мы подбираем брата или сестру

семейная работа, я сама приглядывала

за тётей (на два года старше), ходила с ней

на занятия, чтобы дети не очень дразнили

другая мама говорит: он становится мишенью

не может войти в компанию

и она организовала магазинчик в доме

где он может продавать конфеты

и газировку соседским детям

отсчитывать сдачу, работать с деньгами

и дети его узнают, он учится навыкам

всё безнадёжно, если быть невнимательным

если педалировать драматическое неравенство

комбинацию бедности и расизма

инвалидности и социальных структур

363 медицина – верхушка айсберга

мы можем быть слепыми перед мощными

и невидимыми практиками надежды

* * *

это было так мило

мы можем это исправить

ей очень понравился хирург

к которому ходила её дочь

он сказал: между прочим мы это исправим

супер-техник супер-механик

популярное восприятие тела

заменяют, ремонтируют

однако есть и ложные надежды

нереалистичные ожидания

коммуникация ломается

вырастают границы

пройдут годы, и она оценит

того, кто не стал обещать

просто не было в списке возможного

краткая история в космологическом нарративе

моральные пилигримы могут не вынести

своих мук

* * *

я сегодня приговорил к расстрелу студентку

без удовольствия, из чувства справедливости

364 глава семьдесят четвертая

она умирала без крика, но не без слёз

человек не культурный дурак, не автомат

он принимает решения, создаёт порядок

это произошло в 17:30 в аудитории Л1

рядом с которой установлена скульптура

Каллиопы смешная, китчевая

вопрос в том, что происходит в комнате присяжных

как они договариваются?

но если вы заглянете в Википедию

то увидите: в десятом сезоне американского

телесериала «Сверхъестественное»

Каллиопа является богиней

которая убивает авторов

когда те заканчивают свои произведения

* * *

Вот обычная статья «Уроки перестройки»

предлагается анализ в сослагательном наклонении

что было бы, если не Горбачёв, а Андропов

если бы не либерализация, а закручивание гаек

ситуация в стране к 85-му году

наращивание заимствований, дефицит

нефть пресловутая, вынужденная помощь союзникам

скрупулёзный анализ экономики и всего окружения

жёсткая рука не смогла бы повлиять на эти факторы

вывод делается такой, что банкротство Союза

было бы гораздо болезненней, конфликты

не были бы сведены к минимуму

маячила перспектива Северной Кореи 94-го

но, главное, конечно, комментарии

комментарий профессора топового университета

декана факультета государственного управления

доктора физико-математических наук

человека умудрённого, с профилем в Scopus’е

чего бы там доброхоты ни писали на тему «если б»

глава семьдесят четвертая 365

очевидно одно: Горбачёв – предатель и бездарь когда наши руководители смотрят в рот западным утыркам, в стране всё плохо и обидно когда мы посылаем англосаксов в задницу жизнь наша начинает налаживаться, до прихода к власти очередного предателя-западника или алкаша, поэтому пока у власти герой-освободитель и собиратель земель русских, необходимо срочно провести реиндустриализацию, деолигархизацию поставить систему образования на российские патриотические рельсы и с корнем выгрызть либерастизацию! Ему вторит профессор доктор философии: гробокопатель Горбачёв – жалкая пародия на Никиту Сергеевича, зло – в Хрущёве представьте, что халиф Абу-Бекр подверг бы критике пророка Мухаммеда за «массовые репрессии» язычников, жестоко осудив его «культ» где бы сегодня был ислам? аналогично с социализмом ветка под этим постом, где мои коллеги по кампусу активно высказывают свою позицию заканчивается чьей-то внезапной ремаркой комменты тут у вас – огонь. На курсовую тянут))

Дата добавления: 2017-01-13