Крах Флорентийской унии

Сразу после смерти митрополита Киприана Витовт отправил к патриарху Матвею I (1397-1410 гг.) полоцкого епископа Фе­одосия. Витовт просил императора и патриарха: «Поставьте Фе­одосия нам в митрополиты, чтобы сидел на столе киевский мит­рополии по старине, строил бы церковь божию по-прежнему, как наш, потому что по воле божией мы обладаем тем городом, Кие­вом».

Великий князь московский Василий I не имел достойного кан­дидата, да и не хотел идти на прямой конфликт с тестем, и обра­тился в Царьград с просьбой поставить митрополита «по старой пошлине» [обычаю]. Это следовало понимать в том смысле, что Москва готова принять митрополита, указанного патриархом. Первоиерарх-грек в данной ситуации представлялся предпочтитель­нее литовского ставленника. Сговорчивая позиция Москвы в Кон­стантинополе, естественно, больше пришлась по душе, чем просьба Витовта: в канун падения Империи Ромеев греки рады были укрепить свое влияние в крупнейшей и богатейшей митрополии Константинопольского Патриархата и держать ее под контролем.

В пользу московского предложения греки склонялись и по при­чине предполагавшегося нового династического союза: дочь Васи­лия Анна¹⁵¹ вступила в брак с сыном императора Мануила II — Иоанном Палеологом, также будущим императором. Таким обра­зом, в Царьграде было принято решение пренебречь просьбой Витовта и вновь поставить на митрополию всея Руси грека. 1 сен­тября 1408г., спустя два года после смерти Киприана, патриарх Матвей поставил митрополитом киевским и всея Руси грека Фотия. Это был уроженец Морей (Пелопоннеса), в юные годы ушедший в монастырь.

1 сентября 1409 г. Фотий прибыл в Киев, где и пробыл 7 меся­цев. То, что свое святительство на Руси он начал с Первопрес­тольного митрополичьего города, обещав Витовту не оставлять

своим попечением Литовскую Русь, сделало возможным прими­рение митрополита с великим князем литовским.

В 1410 г. Фотий прибыл в Москву. Деятельность свою он на­чал с устроения весьма запущенных дел Русской митрополии. Четыре года отсутствовал митрополит и нашествие Эдигея в 1408 г. привели в упадок хозяйство русской церкви. За это время почти вся собственность митрополичьего двора была разграбле­на и расхищена, а церковными землями завладели бояре. Мит­рополит весьма решительно занялся наведением порядка, смело обличая всех похитителей. В их числе оказался даже великий князь, присвоивший себе право пользования частью доходов мит­рополии. Фотий в короткий срок самыми энергичными мерами сумел восстановить митрополичье хозяйство, и, как результат, нажить себе немало врагов, которые всячески старались рассо­рить Фотия с великим князем, в чем нередко преуспевали.

Фотий хотел быть не московским митрополитом, а подлинным митрополитом всея Руси. Управлять митрополией только из Мос­квы или только из Киева означало стать на стороне Москвы или Литвы, поэтому Фотий стал «кочующим митрополитом». Пробыв несколько месяцев в Москве, в 1411 —1412 гг. он совершил дли­тельные поездки по южным епархиям, посетив Киев, Галич, Луцк и т.д.

Как уже говорилось, Витовт мечтал о создании сильного рус­ско-литовского королевства с единой и зависимой от него влас­ти церковью. Причем, повторяю, сами по себе внутренние про­блемы мало волновали великого князя. Понятно, что митрополит всея Руси, стоявший над московским и литовским великими кня­зьями, не устраивал Витовта. И тут вовремя подоспела кляуза ки­евских иерархов на Фотия, мол, «митрополит переносит из Киева в Москву все узорочье церковное и сосуды, пустошит Киев и весь юг тяжкими пошлинами и данями».

В 1414 г. Витовт лишил Фотия права управлять западнорус­скими епархиями. Он пожаловался в Царьград и просил патри­арха поставить митрополитом на Литву племянника Киприана Григория Цамвлака. Однако в Царьграде по-прежнему не люби­ли чужих избранников и при бедственном положении империи надеялись получить помощь скорее от своего Фотия, чем от кан­дидата Витовта — болгарина Григория, и просьба Витовта была отклонена. Но литовский князь решил, что константинопольский двор и патриарх поставят того митрополита, за которого дадут больше денег, и в 1414г. в Новогрудке созвал владык и архи­мандритов, где объявил им о необходимости поставить своего митрополита. «Жаль мне смотреть на все это, — говорил Ви­товт, — чужие люди станут толковать: «Вот государь не в той вере¹⁵², так и церковь оскудела; так чтоб этих толков не было, а дело явное, что все настроение и запущение церкви от митропо­лита, а не от меня». Епископы ответили: «Мы и сами не в пер­вый раз слышим и видим, что церковь скудеет, а император и патриарх строителя доброго к нашей церкви не дают».

Однако большинство иерархов не желали полного разрыва с Константинополем и предложили Витовту: «Пошлем еще раз в Царьград, к императору и патриарху». И в марте 1415 г. с Витовт отправил в Константинополь послов с угрозой, что если там не исполнят его желание, то в Киеве будет поставлен митрополит своими русскими епископами.

Когда все сроки прошли, Григорий Цамвлак был посвящен в митрополиты собором епископов литовской Руси — полоцкого, черниговского, луцкого, владимирского, перемышльского, смолен­ского, холмского, туровского. В соборной грамоте об избрании и посвящении Григория говорилось, что епископы, видя церковь ки­евскую в пренебрежении от митрополита, который, собирая с нее доходы, относит их в другое место, где живет, по совету великого князя, других князей, бояр, вельмож, архимандритов, игуменов, иноков и священников поставили в митрополиты Григория, ру­ководствуясь апостольским уставом, прежним примером русских епископов, которые при великом князе Изяславе сами постави­ли митрополита Клима, и примером единоплеменных болгар и сербов. «Этим поступком, — говорили епископы, — мы не отде­ляемся от церкви, продолжаем почитать патриархов восточных, митрополитов и епископов отцами и братиями, согласно с ними держим исповедание веры, хотим избежать только насилий и вме­шательства мирского человека, симонии и всех беспорядков, ко­торые происходили недавно, когда Киприан, Пимен и Дионисий спорили о митрополии».

Не менее любопытна и грамота Витовта о поставлении Гри­гория Цамвлака: «Кто хочет по старине держаться под властию митрополита киевского — хорошо, а кто не хочет, то как хочет, знайте одно: мы не вашей веры, и если б мы хотели, чтоб в на- ших владениях вера ваша истреблялась и церкви ваши стояли без устройства, то мы бы ни о ком и не хлопотали; но когда мит­рополита нет или епископ который умрет, то мы бы наместника своего держали, а доход церковный, митрополичий и епископс­кий себе бы брали. Но мы, желая, чтоб ваша вера не истреблялась, и церквам, вашим было бы строение, поставили собором митро­полита на киевскую митрополию, чтоб русская честь вся стояла на своей земле».

Здесь Витовт показывает, что хотя он лично и принадлежит к католикам, но интересы православной церкви ему дороги, и он будет ревностно их защищать.

Фотий, со своей стороны, издал окружное послание к право­славному южнорусскому населению. Не упоминая о Витовте, мит­рополит порицал поступок Григория Цамвлака и поставивших его епископов. Из послания видно, что Григорий ездил сперва в Константинополь на поставление, но был там лишен священни­ческого сана патриархом Евфимием и едва спасся бегством от казни. Этот случай Фотий привел в доказательство бескорыстия константинопольского двора, ибо как сам Григорий, так и преж­де его Феодосии полоцкий обещали много золота и серебра за свое постав ление, но не получили желаемого. Фотий потребовал от православных, чтобы они не общались с епископами, замыс­лившими разделение митрополии.

Несколько месяцев после избрания Цамвлак прожил в Виль­но. Летописец утверждает, что он даже предложил Витовту пе­рейти в православие, на что получил ответ, что если Григорий поедет в Рим и оспорит папу и его мудрецов, то он, Витовт, не­медленно перейдет в православие.

Но, шутки шутками, а великий князь всерьез подумывал, как объединить католиков и православных. Узнав про учение Яна Гуса, он решил использовать его как приемлемую для обеих сто­рон базу для соединения. Он уговорил Григория и нескольких епископов отправиться на знаменитый Констанцский Собор (1414—1418 гг.), провозгласивший превосходство Соборов над папами. Однако литовское посольство с митрополитом на Собор прибыло уже после свержения Гуса, и план Витовта оказался невыполнимым, тем более, что отцы Собора отвергли для мирян древний обычай причащения под обоими видами. То, что литовс­кие послы узрели на Западе: скандальные распри, порожденные двоепапством, недостойное поведение и распущенность духовен­ства и т.д., — убедили Витовта, что о соединении церквей нече­го было и мыслить.

В 1419 г. Цамвлак умер¹⁵³, и Витовт согласился признать власть митрополита Фотия над русской Литвой. Главной причиной это­го стала возможность сделать Василия II своим вассалом. Со своей стороны Фотий прекрасно понимал слабость нового великого князя московского и тоже искал союза с Витовтом.

Извещая о примирении с Витовтом, Фотий писал: «Христос, устрояющий всю вселенную, снова древним благолепием и миром свою церковь украсил и смирение мое в церковь свою ввел, сове-тованием благородного, славного Великого Князя Александра [Витовта]».

Вновь «кочующий митрополит» начал объезжать свои владе­ния. В 1420—1422 гг. Фотий посещает Львов, Владимир Волынс­кий и Вильно. Длительные поездки в Литву Фотий совершил в 1423, 1428 и 1430 годах.

Фотий ненадолго пережил Витовта и умер 1 июля 1431 г. Он был погребен рядом со святым Киприаном в Успенском соборе Московского Кремля. Впоследствии митрополита Фотия причис­лили к лику святых.

В Московском государстве вновь возникла усобица, и несколь­ко месяцев после смерти Фотия было не до митрополита. В свою очередь, литовский князь Свидригайло, хотя и вел войну за пре­стол в Вильно, нашел время отправить в Константинополь на по-ставление своего кандидата — смоленского епископа Герасима, ко­торый и стал новым митрополитом. Однако не вполне ясно, с каким титулом Герасим был поставлен на митрополию. Новгород­ские летописи называют его «Киевским и всея Руси» и даже «Московским и всея Руси». Но это могла быть и намеренная фальсификация, связанная с тем, что новгородцы использовали нового митрополита в своем противостоянии с Москвой: Гера­сим поставил для Новгорода архиепископа Евфимия И, которо­му в этом отказал Фотий.

В Москву Герасим ехать не захотел, мотивируя это продолжав­шейся там гражданской войны. Герасим правил из Вильно, а за­тем из Смоленска. Он вел какие-то переговоры с Римом о воссо­единении церквей. В ноябре 1434 г. папа послал грамоту «Досто­почтенному брату нашему Герасиму, архиепископу провинции русской». Видимо, Герасим вошел в сношение и с польскими во­еводами против Свидригайло.

В конце апреля 1435 г. митрополит был схвачен по обвинению в организации заговора против великого князя. У него обнару­жили «переветные грамоты». Герасим готовил передачу Смолен­ска врагу Свидригайло Сигизмунду, но в последний момент заго­вор был открыт смоленским наместником. 26 июля Герасима со­жгли в Смоленске (по другим сведениям, в Витебске), и митро­поличий престол стал опять вакантным.

В Москве же еще в 1432 г. «нарекли» в митрополиты рязан­ского епископа Иону, но ехать в Царьград при жизни Герасима Иона побоялся. И лишь зимой 1435/36 г. «нареченный» москов­ский митрополит двинулся в дальнюю дорогу. Но пока он ехал, в середине 1436 г. патриарх утвердил митрополитом грека Иси­дора.

Это решение патриарха формально могло оправдываться пос­ледовавшим по смерти Киприана от самих русских предложе­нии ставить митрополита «по старине», то есть по усмотрению самого патриарха Константинопольского. Прецедент с поставле-нием Фотия как бы подтверждал за Царьградом это право.

К моменту поставления Исидора греки уже вовсю готовились к Ферраро-Флорентийскому собору, который должен был рас­смотреть вопрос об унии Константинополя с Римом. Такой це­ной греки надеялись купить военную и финансовую помощь против наступавших турок. Уже было совершенно очевидно, что Константинополь не может один противостоять туркам. Империя угасала, ее история стремительно приближалась к своему траги­ческому финалу. Размеры Византии в первой половине XV века свелись к одному лишь Константинополю с его окрестностями да маленькому Морейскому деспотату на Пелопоннесском полу­острове. Тем не менее, в Царьграде еще продолжал существовать император, и первоиерархом православного мира по-прежнему считался константинопольский патриарх. Но в некогда блестящей столице Империи ромеев царила ужасающая нищета. Население Царьграда во много раз сократилось. Целые кварталы города лежали в руинах, в том числе и Большой императорский дворец. Практически отсутствовало войско. Денег катастрофически не хватало на самое необходимое. Даже император ел на деревян­ной посуде. Все это были явные признаки агонии империи и приближающегося конца. В то же время турецкая мощь была не­сопоставима с силами угасающей Византии.

В такой ситуации утопающий хватается за соломинку. Визан­тийские власти и иерархи православной церкви готовы были согласиться на унию ради своего спасения от турок.

Увы, они выдавали желаемое за действительное. Запад не мог, да и не хотел спасать обломки Византийской империи. Исидор был верным соратником патриарха Иосифа и императора Иоан­на VIII Палеолога в деле созидания унии с латинянами. Патри­отически настроенный грек (хотя, вероятно, болгарского проис­хождения), он с огромным энтузиазмом отнесся к плану оборо­ны империи силами католического Запада. Современники отзы­вались об Исидоре как о человеке обширнейших познаний. Как и его соратник в деле заключения унии митрополит Никейский Виссарион, Исидор выглядит, скорее, интеллектуалом ренессанс -ного типа, чуждым православной духовности и, напротив, близ­ким идеалам западноевропейского гуманизма в духе «Возрожде­ния».

Приверженцем западной ориентации он зарекомендовал себя еще до того, как стал митрополитом всея Руси. В 1433 г. Исидор уже побывал на Базельском соборе католической церкви, где на­чал диалог об унии.

2 апреля 1437 г. новый митрополит прибыл в Москву. В его свите ехал незадачливый кандидат Иона, вернувшийся к прежней должности рязанского епископа. Правда, при прощании патри­арх утешил Иону, обещав поставить его на митрополию после смерти Исидора.

Как писал историк А.А. Зимин в монографии «Витязь на рас­путье»: «В Москве Исидор был принят с подобающим новому митрополиту почетом. Свидетельством вполне лояльных отноше­ний, установившихся между великим князем и митрополитом в первые месяцы после его прибытия в Москву, является докон-чание Василия II с великим князем тверским Борисом Алексан­дровичем, составленное «по благословению» митрополита Иси­дора.

При встрече с Василием II Исидор передел ему послания ви­зантийского императора и престарелого патриарха Иосифа II (1416 — 1439 гг.), в которых содержалась просьба послать его на собор «утвержения ради православныя веры». Василий II решил не только отпустить Исидора на собор, но и послать вместе с ним представительную делегацию, в которую входили суздальский епископ Авраамий и человек сто сопровождавших их лиц»¹⁵⁴.

Церковники утверждают, что Василий II напутствовал митро­полита: «Если уже ты непременно желаешь идти на Осьмый Собор, то принеси нам оттуда наше древнее Православие, кото­рое мы приняли от предка нашего Владимира, а нового и чужо­го не приноси нам, — мы того не примем»¹⁵⁵. Но, скорей всего, это позднейшая интерполяция.

Итак, 8 сентября 1437 г. Исидор отправился на собор и 14 сен­тября прибыл в Тверь, где его встретили великий князь Борис Александрович и епископ Илья. Тверской князь отправил вмес­те с Исидором на собор своего боярина Фому. 9 декабря митро­полит прибыл в Новгород, где ему также устроили пышную встре­чу. Только 6 декабря Исидор добрался до Пскова, где пробыл семь недель.

Позже Исидора обвинят в склонности к латинству еще в до­роге. Так, мол, в Юрьеве Ливонском (Дерите), когда русское насе­ление города вышло к нему навстречу со священниками и кре­стами, и в то же время вышли навстречу немцы со своими кре­стами, то митрополит сначала подошел к немцам.

(Мне же тут хочется обратить внимание на другое: в Юрьеве, основанным князем Ярославом Мудрым в XI веке, через 400 лет продолжали жить русские, и в немалом количестве, и их поче­му-то окрестные чухонцы не называли оккупантами.)

В августе 1438 г., через год после выезда из Москвы, Исидор прибыл в Феррару, где еще в апреле 1438 г. начался собор, впос­ледствии перенесенный во Флоренцию. Здесь уже находилась вся греческая делегация, которая дала папе Евгению IV убедить себя ехать в Феррару, а не в Базель. Там заседал другой собор Запад­ной церкви, который находился в разрыве с папой, и с которым ранее греки поддерживали связь. Базельский собор, назвавший себя «Вселенским», постановил, что Собор стоит выше папы и имеет право низлагать последнего. Такая позиция могла бы дать больший шанс для подлинного богословского диалога с Западом о соединении церквей. Кроме того, Базельский собор был под­держан большинством европейских монархов, в том числе и им­ператором «Священной Римской империи Германской нации», что сулило более реальную помощь грекам.Евгений IV отлучил от церкви всех участников Базельского собора, а те, в свою очередь, угрожали аналогичной мерой всем собравшимся на собор в Ферраре. Ни один европейский монарх не приехал в Феррару. Никто из них, кроме герцога Бургундско­го, не прислал сюда даже своих послов. Поражает политическая недальновидность всегда столь изощренно хитрых греков: при конфликтной ситуации, которая на тот момент сложилась в отно­шениях между папством и государями европейских стран, было очевидно, что никакой реальной помощи Константинополю ожи­дать не приходится, каковы бы ни были итоги Феррарского со­бора.

С 26 февраля 1439 г. заседания собора были перенесены во Флоренцию. Присутствовавший на соборе император Иоанн Па-леолог к догматическим спорам был безразличен, его волновало лишь получение реальной помощи от Запада для борьбы с тур­ками. В итоге греки уступили по всем пунктам. Они приняли католический догмат об исхождении святого духа, признали папу главой церкви и т.д.

Я умышленно не привожу подробных сведений о различиях в обрядах восточной и западной церквей. На мой взгляд, все унии католиков с православии имели целью не сближение вероуче­ний, а подчинение православными римскому папе. Как уже в наши дни остроумно заметил один из иерархов православной церкви: «Мы не против объединения церквей, но при главенстве московс­кого патриарха».

5 июля 1439 г. уния была подписана всеми греческими деле­гатами, за исключением одного лишь епископа Марка Эфесского. Исидор поставил красноречивую подпись под актом о соедине­нии с Римом: «подписуюсь с любовью и одобрением». Роль рус­ского митрополита в деле заключения унии была столь велика, что папа выказал ему свое особенное расположение. Исидор пе­ред отъездом на Русь получил кардинальскую шапку и титул «1е§а1;из <1е 1а1еге» («легата от ребра апостольского»). Его юрис­дикции подчинялись не только Русь и Литва, но также Ливония и Польская Галиция¹⁵⁶.

Вскоре Исидор неспешно двинулся домой, на Русь, повсюду призывая православных причащаться вместе с католиками. Об этом же из Будапешта он в 1440 г. отправил окружное послание своей пастве. В Кракове митрополит был принят королем Польши и служил греческую литургию в римском костеле. Многократно служил он и с католиками. Но поддержки католических влас­тей Польши и Литвы, на которых Исидор возлагал большие на­дежды, он так и не встретил. Причиной этому было то, что ко­роль Польши Владислав III Ягеллончик не признавал в то вре­мя ни папу Евгения IV, ни базельского антипапу Феликса V, а потому не воспринял и Флорентийской унии. В Литве же кня­зем после смерти Сигизмунда стал брат Владислава Казимир Ягеллончик (будущий король Польши Казимир IV), который боялся конкуренции за престол со стороны сына Сигизмунда, а потому не хотел вносить смуту в умы своих православных под­данных поддержкой унии. Однако, многие православные удель­ные князья Литовской Руси, в том числе и Киевский князь Алек­сандр Владимирович, внук Ольгерда, приняли Исидора как сво­его законного митрополита.

Митрополит Исидор прибыл в Москву в Великий Пост 1441 г. Перед ним как перед папским легатом и кардиналом несли ла­тинский крест — «крыж ляхкий». Митрополит стал совершать богослужение в Успенском соборе Кремля. За ектениями он ве­лел на первом месте поминать имя папы Евгения, а не патриарха константинопольского. По окончании службы Исидор велел за­читать с амвона главного храма России акт об унии константи­нопольского патриархата с Римом. Затем митрополит передал великому князю послание от папы Евгения с призывом помогать Исидору в деле утверждения унии. Папе, а не патриарху, как рань­ше, пропели многолетие.

Через четыре дня после прибытия в Москву Исидор по при­казу Василия II был схвачен и заключен в Чудов монастырь в Кремле. Василий II назвал его «латинским ересным прелестни­ком» и «волком в овечьей шкуре».

В Москве давно знали о ходе Флорентийского собора. Спут­ник Исидора суздальский епископ Авраам прибыл в Москву еще 19 сентября 1440г. Так что времени для принятия решения у Василия II и у его иерархов было более чем достаточно.

Современные церковные историки считают Василия II спаси­телем православия: «Исидору дают возможность максимально изобличить себя как отступника от Православия, и лишь затем инициативу берет на себя великий князь. Это, вероятно, тоже не случайно. После Флорентийского собора в мире нет уже ни православного Вселенского Патриарха, ни православного императора, есть лишь одна верная Православию Поместная Церковь — Русская. И отныне она тождественна Вселенской Церкви. Прежде за­нимавший заурядное место в имперской теократической системе великий князь Московский и всея Руси теперь осознал себя как подлинный преемник православного царского достоинства, насто­ящий «епископ внешних дел Церкви», каким мыслили себя, на­чиная с Константина Великого, все Императоры Ромеев. Даже само царственное имя Василия, наверное, было им осмыслено в это время как призвание быть возглавителем того православного остатка, с которым после унии еще можно было связывать поня­тие «православный мир». Здесь уже впервые мы можем увидеть истоки идеи «Третьего Рима» — Москвы. Отсюда и такая нео­жиданная активность Московского государя в делах Церкви, выказанная им при обличении Исидора.

Лишь после Василия высказывают свое суждение о митропо­лите русские архиереи. В Москву на Собор Русской Церкви для рассмотрения дела митрополита-отступника приехали епископы Ефрем Ростовский, Иона Рязанский, Варлаам Коломенский, Иов Сарайский, Герасим Пермский и Авраамий Суздальский, много­численные архимандриты, игумены важнейших монастырей, пред­ставители черного и белого духовенства. Собор рассмотрел фло­рентийское определение и признал его 4ересью, противной Бо­жественным правилам и Преданию». Кстати, это определение неплохо было бы помнить сегодня тем ревнителям экуменизма, которые утверждают, что Православной Церковью католицизм никогда соборно не квалифицировался как ересь — постановле­ния Московского Собора 1441 г. никто до сих пор не отменял!»¹⁵⁷ С таким утверждением можно во многом согласиться. Но не следует забывать, что Василий II был недалеким человеком и сла­бым правителем, которым всегда управляли: поначалу мать Со­фья Витовтовна и митрополит Фотий, потом московские бояре. И ни о каких проблемах вселенского масштаба Василий не ду­мал. Был бы жив дед, еще неизвестно, что бы он затеял. Но вели­кого Витовта не было в живых, и в Литве шла усобица, то есть, ни помощи, ни особой беды оттуда ждать не приходилось. До папы было слишком далеко, и проку от его пастырского благослове­ния, равно как и от проклятия, не было.

Так что мотивы отказа от унии были чисто внутренние. При­нятие унии могло дать серьезное оружие конкуренту Василия — его двоюродному брату Дмитрию Шемяке. А власть Василия II, как показали дальнейшие события, и так висела на волоске.

Спору нет, отказ от унии имел огромное значение для исто­рии Руси, да и для всемирной истории. Но при этом надо осте­регаться фальсификаторов, которые и так уже вдоль и поперек изгадили русскую историю.

Заключив под стражу митрополита Исидора, московские вла­сти сами себя поставили в сложное положение: а что с ним те­перь делать? Казнить или отправить в заключение страшно, ведь власть Василия висит на волоске. Обличать в ереси константино­польского патриарха и всю греческую церковь тоже не хочется.

Посему, видно, московские власти предложили Исидору уехать... Исидор не заставил просить себя дважды и осенью 1441 г. вместе со своим учеником архимандритом Григорием от­правился в Тверь. Однако тверской князь Борис Александрович, не разобравшись в ситуации, посадил беглецов в темницу. Лишь через полгода Борис все понял и отпустил Исидора с Григорием в Литву. Но там его ожидает полный провал: великий князь Ка­зимир признал законным не Ферраро-Флорентийский собор и папу Евгения IV, а Базельский с его антипапой Феликсом V. В ре­зультате унию не приняла даже Литва. Такого, вероятно, Исидор не мог предположить даже при самом худшем прогнозе собы­тий. Незадачливый кардинал уехал в дорогой его сердцу Рим с тем, чтобы уже больше никогда не появляться на Руси, в которой он так жестоко обманулся.

Во время осады Константинополя турками император Кон­стантин XII, находясь на краю гибели, снова стал умолять Рим о помощи. Папа послал к нему кардинала Исидора, дабы предвари­тельно добиться утверждения унии. Прибыв в столицу 12 ноября 1452г., Исидор был резко обличен монахом Пантократорского монастыря Геннадием Схоларием (ставшим вскоре патриархом Геннадием II). Все же ему удалось совершить в соборе святой Софии литургию с поминовением папы Николая V и бежавшего в Рим униатского патриарха Григория Мамма.

На следующий день после взятия турками Константинополя Исидор, переодевшись рабом, сумел выкупиться за несколько мо­нет и бежал в Рим. Папа Пий II (1458—1464 гг.) даровал ему титул патриарха константинопольского. Умер Исидор в Риме в 1463 г.

Падение Царьграда московский летописец оценил следующим образом: «Царство без грозы есть конь без узды. Константин и предки его давали вельможам утеснять народ, не было в судах правды, ни в сердцах мужества; судии богатели от слез и кро­ви невинных, а полки греческие величались только цветной одеж­дой. Гражданин не стыдился вероломства, а воин — бегства, и Господь казнил властителей недостойных, умудрив царя-Магомета, коего воины играют смертию в боях и судьи не дерзают изме­нять совести. Уже не осталось теперь ни единого царства право­славного, кроме русского. Так исполнилось предсказание св. Мефодия и Льва Мудрого, что измаилтяне (турки) овладеют Ви­зантией; исполнится, может быть, и другое, что россияне победят турок и на семи холмах ея воцарятся».

Из-за усобицы в Великом княжестве Московском избрание ря­занского епископа Ионы митрополитом состоялось лишь 15 де­кабря 1448 г. Теперь московские власти уже не считали нужным спрашивать об этом Царьград. После поставления Ионы великий князь отправил к императору Константину Палеологу грамоту, в которой писал: «Мы поступили так по великой нужде, а не по гордости или дерзости. До скончания века пребудем мы в пре­данном нам православии. Наша церковь всегда будет искать бла­гословения церкви цареградской и во всем по древнему благо­честию ей повиноваться. И отец наш, Иона митрополит, также просит благословения и соединения, кроме нынешних новых разногласий, и молим твое святое царство, будь благосклонен к отцу нашему Ионе митрополиту. Мы хотели обо всех этих де­лах церковных писать и к святейшему патриарху православно­му, требовать его благословения и молитвы; но не знаем, есть ли в вашем царствующем граде патриарх или нет? Если же, бог даст, будет у вас патриарх по древнему благочестию, то мы будем из­вещать его о всех наших положениях и просить благословения».

Тут внешняя покорность граничит с издевкой. Это не просьба, а вежливое уведомление об уже свершившемся факте.

Польский король и великий князь литовский Казимир под­чинил юго-западную церковь новому митрополиту, и в 1451 г. Иона отправился в инспекционную поездку по русской Литве.

Между тем, после взятия турками Константинополя в 1452 г. стало два константинопольских патриарха: один — в турецком Стамбуле, а другой — в Риме. В 1458 г. патриарх константинополь­ский Григорий Мамма, живший в Риме, поставил митрополитом всея Руси болгарина Григория.

Узнав об этом, Василий II попросил Казимира не принимать Григория, так как общий митрополит всея Руси был Иона, и «не нарушать старины». «Старина же наша, — писал великий князь московский, — которая ведется со времени прародителя нашего Владимира, крестившего Русскую Землю, состоит в том, что вы­бор митрополита принадлежит нам, а не великим князьям литов­ским. Кто будет нам люб, тот и будет у нас на всей Руси, а от Рима митрополиту у нас не бывать, такой мне не надобен. И ты, брат, ни под каким видом не принимай его. Если же примешь, то ты церковь божью разделишь, а не мы».

В ответной грамоте Казимир предложи Василию II признать Григория и в качестве основного аргумента привел дряхлость Ионы, который уже просто физические не мог посещать Литву. Василий, естественно, отказался, и Казимир поставил в Киеве митрополитом Григория.

Хворый Иона помер в 1461 г., назначив себе преемником рос­товского архиепископа Феодосия, который и был поставлен по новому обычаю в Москве собором северных русских владык.

Таким образом, Иона стал последним митрополитом всея Руси. В 1458 г. наступил раскол русской православной церкви на рус­скую и литовскую. Так будет более двух веков.

глава 16

Дата добавления: 2017-01-14