Лосиные ладошки

Горе луковое

Колямба и Виталька проштрафились. Заигрались в карьере и опоздали на два часа к борщу и котлетам. А ещё вымазались в глине и промочили ноги. Что было! Что было! Всё как полагается: домашний Везувий извергнул свою басовитую лаву на их головы, а затем Колямба и Виталька были приговорены обрезать пожелтевшие перья с головок лука, который Надежда Петровна повыдергала с двух грядок.

Золотистые толстощёкие головки с недоверием вылупились на малолетних работничков, а те – с гневом – на них. Луковая куча была удручающих размеров – до коленок Колямбе.

- Бабушка, а ты нам и ножи дашь? – осторожно поинтересовался сосед.

- А чего ж и не дать? – сварливо отозвалась та. – Но если хоть палец порежете, руки повыдергаю!

И вручила каждому по небольшому столовому ножу. Мы с Юрой уселись на веранде чаи гонять. Мальчишки, взъерошенные и надутые, изо всех сил пытались откромсать перья от луковых головок туповатыми ножами. Мы им сочувствовали, но помощь не предлагали, опасаясь усугубить недовольство Надежды Петровны.

- Знаешь, Виталька, а ведь наказывать трудом непедагогично, - вскоре заявил Колямба. – Это мама своей подружке по телефону говорила. Если для ребёнка труд - наказание, он вырастет тунеядцем.

- Лентяем, что ли? – уточнил Виталька, не переставая расправляться с луком. – Конкретно что предлагаешь?

- Сделать доброе дело, - тряхнул Колямба кудрями. – У бабушки лука уродилась туча. И ей хватит, и мы в Москве его есть замучаемся.

- От отстрой пищи в желудке бывает язва, - подхватил Виталька.

- Воооот, - воодушевился Колямба. – А у Наумовны – смотри, не урожай, а пустяк.

Дом Наумовны располагался от нас через дощатый забор. Через него хорошо просматривались незавидные сельхоздостижения соседки. А уж лука выросло всего полгрядки. Она его тоже недавно повыдёргивала. Кучка бледноватых и мелких луковиц выглядела жалко.

- И что?

- Надо с Наумовной поделиться, - сказал Колямба. – Чтобы бабушка ничего не заметила, я головки буду обрезать, а необрезанные ты к Наумовне таскай.

- Тафай! – деловито прохрипел Виталька. Отряхнул щуплые коленки от налипших на них пожухлых перьев и отправился в первый рейс. Отодвинул в заборе досочку, болтающуюся на одном гвозде, и свалил охапку лука на кучку Наумовны. Потом ещё, ещё и ещё…

Когда через час «передовики» уписывали сырники с брусничным вареньем, та самая досочка в заборе отодвинулась и в нашем дворе возникла Наумовна. В классической позе разъярённой соседки – руки в боки. На её взмокший от гнева лоб был надвинут голубой берет – подарок внука-десантника, а фигуру облегал комуфляжный жилет, прикупленный уже ею самой для единства воинского стиля. Бабушка-боец, ага.

- Надежда! – крикнула она с претензией в голосе. – Это что творится на белом свете? Я лук повытаскала, а через пять минут смотрю – всё разворошено, будто хряк какой рылся. И убыло вполовину!

Должно быть, у Колямбы с Виталькой глаза на лоб забрались повыше, чем у нас с Юрой…

- И на кого ты, Наумовна, думаешь? – с нарочитым сочувствием отвечала Надежда Петровна из окна.

- Да на кого ж мне думать, если вы до сих пор досочку не прибьёте? – съехидничала Наумовна.

Почему померещилась ей диверсия на огороде, не станем вдаваться в рассуждения. Соседское недопонимание – дело житейское. Однако конфликт намечается!

- Аккуратнее надо было лук бросать! – прошептал Колямба онемевшему Витальке.

Заподозрить их в воровстве, да ещё лука, Надежда Петровна никак не могла. Но и отстаивать мальчишек, которые сейчас находились в опале, не желала. Тем более, смекнула она, что за всем этим могла скрываться проказа. Но какая? Любое предположение выглядело неочевидным.

Колямба и Виталька сопели над сырниками, не решаясь сознаться в своей «благотворительности», или назовите их действия по другому, как совесть подскажет.

- У меня яблок нынче много, Наумовна! – похвасталась Надежда Петровна. – Я тебе ведро антоновки как раз приготовила. Сочные яблочки. До марта долежат!

Сие означало: вина точно не наша, но мы к тебе, Наумовна, со всем почтением и уважением, разделяем твоё горе и готовы в нём поддержать.

- Гхм! – отозвалась на это Наумовна, как затвор передёрнула. Привычным движением руки отсковородила голубой десантский берет к правому уху, и, гордая и непреклонная, полезла назад, толкнув досочку в заборе.

Когда мальчишки водрузили на её крыльцо ведро с жёлто-зелёными ядрёными яблочками, она только нос кверху задрала, аки крайний солдат в шеренге на параде.

Потом друзья завернули к нам пожаловаться на несправедливость судьбы.

- Ну, молодые люди, вы должны сделать для себя серьёзный вывод, - поучительным голосом начал Юра. – Надо воспитывать в себе подозрительность. Особенно к соседям. Ещё лучше – к соседям хозяйственным. Незлобивым и щедрым.

- И тогда у вас всего будет вдосталь, - поддержала я со смехом. – И лука золотистого, и яблочек наливных.

…Но всё же мы с Юрой допустили какой-то просчёт в своих рассуждениях. На следующее утро у дверей Надежды Петровны и нашей стояли корзины с белыми грибами. Крепкими и пахучими. Грибок к грибку.

- Наумовна места знает, - улыбаясь, басила Надежда Петровна. – На пару с Матросом по лесу рыскают. Найдёт коза гриб, так мекать не перестанет, пока хозяйка его не срежет. Хоть мухомор, а подружку уважь!

Тут Колямба подумал-подумал да и рассказал бабушке, как они с Виталькой от луковых «излишек» избавлялись. А она его даже за ухо не дёрнула – руки-то заняты: надо подарок до ума доводить. Ножиком вжик червячка из гриба – и хохочет.

Солнце на сковороде ласково ворковало, брызгало тонкими масляными лучами, исходило запахом молока и лука. Надежда Петровна позвала нас с Юрой на яичницу из домашних яиц с яркими желтками. Мы слюнки все проглотили, солнце уже начало остывать, а завтрак всё не начинался. Колямба и Виталька не могли от ноутбука оторваться, в стрелялки резались.

- Ну что ты будешь делать? – не выдержала Надежда Петровна. – Бух да бух! У меня голова уже раскололась, как у Терминатора под дубинкой Коннора! – Подумала немного и говорит: - Надо мальцов к лесу прибивать. А не то маньяками сделаются. И кто виноват будет? Бабушка!

- А ты нас к лесу гвоздями прибивать будешь?– Из дверей высунулась любопытная мордашка Колямбы и тут же исчезла. И вовремя. Потому что в её сторону тут же полетела увесистая мокрая тряпка, которой Надежда Петровна протирала стол. - Какие проблемы? Завтра в лес и поедем! – предложил Юра.

Мальчишки явились на утреннее построение с опущенными носами.

- Что там в этом лесу делать? – бурчал невыспавшийся Колямба. – Ни грибов уже, ни ягод.

- Вот если б с ружьём, - мечтательно подтягивал ему Виталька.

- Там чудеса, там леший бродит! – с деланным восторгом пообещал Колямба. – Русалка на ветвях…

И с укором на бабушку посмотрел.

Но Надежда Петровна невозмутимо накручивала шарфы на шатающихся под её натиском мальчишек и нахлобучивала им до бровей тёплые шапки. Холодно, начало ноября.

- Чудеса там, чудеса, - приговаривала баском. – Добрым людям – чудеса, а недобрым – сучком в глаз!

Загрузились в машину. Юра за рулём, рядом торжественно взгромоздилась Надежда Петровна, а мы с Колямбой и Виталькой на заднем сиденье сгруппировались. Едем. В багажнике валенки, бока греют пуховые рукавицы, засунутые в карманы про запас.

Вот и лес потянулся вдоль дороги.

Прилично отъехали. И вдруг…

- Страус! Смотрите, страус! – запрыгал Колямба.

- Страус! Страус эму! – завопил и Виталька, лупя себя по коленкам.

Где, где птица? Впереди на обочине вроде бы какая-то тёмная куча, а из неё змея голову тянет. Подъехали, а змея вдруг вздыбила коричневые крылья, распахнула как для объятий. Глянул из-под красной брови грозный глаз, блеснула тёмная изумрудная грудь - и птица полетела прочь. Нас из машины как ветром сдуло. Сверху что-то скрипнуло, будто кто крякнул, надсмехаясь.

- Го-го-го! – в тон ему, не по-человечьи расхохоталась Надежда Петровна. – Го-го-го! Ну этот городской, ладно, а ты-то, Виталя, не срами деревню! Глухаря за страуса принял!

- А чего он тут расселся? – смутился Виталька. А глаза сияют. Так и полетел бы за птицей.

- Эй, орнитологи, смотри под ноги, - указала Надежда Петровна на гравий, насыпанный по краю дороги. – Глухарь сюда прилетал камушки клевать. Они ему пищу в желудке как жерновами перетирать будут. Зимой она жёсткая: хвоя да почки берёзы.

- А от камушков у него аппендицита не будет, как у меня? – забеспокоился Колямба.

- Не будет. Глухарь – птица умная. Полезное только клюёт, не то что вы. На чипсы и не посмотрит!

- Эх, ружьё бы сейчас… - опять затянул Виталька, шапку хозяйственным, мужицким движением руки поправил. – И суп сварили бы. И чучело сделали бы.

- Ну маньяки, маньяки и есть! – горестно хлопнула себя по бокам Надежда Петровна. – Один такой уже попал в глаз глухарю, да тот ему потом сам глаз выклевал.

- Как так? Расскажи!

- Вот приедем, куда надо, и расскажу вам, нахальным маньякам, - буркнула она, залезая в машину.

Через несколько минут мы уже съезжали в лес. Оставили машину и дальше пешком двинулись. Впереди Надежда Петровна. Пар от неё, как от коровушки в холодном хлеву. Колямба с Виталькой зайцами меж ёлок петляют, шишками бросаются. Мы с Юрой стараемся не отставать.

В городе уже шел первый снег и растаял. В городе слякотно, грязно. А в лесу зима завивается. Значит, и мы – первые зимние люди. Хорошо оказаться в лесу, когда время года только сменилось: осень – зимой, зима – весной, весна – летом, лето – осенью. Смотришь кругом, и будто впервые всё видишь. Будто никто ещё и не знает, что время другое наступило, а ты узнал это волшебство и сам помогал в его сотворении. И чувство какое-то в душе от этого необыкновенное. Это как по снежному полю первым пробежаться. Вот они - следы! И сразу понятно: ты есть на этой земле.

Глотаем холодный, упругий воздух, как яблоки грызём. Ёлки в нежной белой опушке. Оглядываются друг на друга, у кого лучшеветки блестят. Придерживают нас за плечи, чтобы и мы полюбовались. Ёлочки стоят на белом полу. Снежный наст молоденький, тонкий. То травинки сухие, нежные его проколют, то высунутся чёрные поганки – словно это какое-нибудь чудище из-под земли корявые пальцы тянет, стараясь выбраться наверх, чтобы взглянуть на свежую зимнюю благодать.

Когда вышли на широкую поляну, Надежда Петровна остановилась возле дуба с дуплом. Тяжёлые резные листья едва шевелятся в тёмной гриве. Обошла дуб кругом, то ли любуясь, то ли с осуждением разглядывая.

- Здесь Монах спит, - сказала приглушённым баском.

- Какой монах? Почему спит?

- Лабрадор. Порода такая собачья. Чёрным он был – от носа и до хвоста. За это Монахом его назвала, - повздыхала. – Задумчивый был пёс, интеллигентный. Начнём с ним разговаривать – внимательно выслушает и прямо в нос лизнёт, как умоет. С ним мы на охоту ходили, с Монечкой. Дед Степан твой и я, дурочка.

- Бабушка, так ты охотница?

- Была. Ружьё – это третья рука. Железная, хваткая, жадная. Пристанет – попробуй от неё отделаться.

- А нас за стрелялки ругаешь, - напомнил Виталька.

Но Надежда Петровна предпочла его не услышать. Дальше рассказывает.

- Однажды приятели позвали Степана на кабана. Кабаны наглые, злые, как черти в преисподней. Не люблю их. Стёпа взял с собой Монаха. Ну, дело к вечеру, темнеет. Стёпа в засаде. На него зверя гонят. В любой момент может выскочить. Ружьё у Стёпы наготове. Чу, шорох. Зверь по кустам идёт. И прямо к Степану. Тот и выстрелил в тень. Подбежал – а это Монечка лежит. Не дышит. Обознался Стёпа, ушёл в азарт, забыл про пса. Под этим дубом его и упокоил. Неделю с ним плакали, - пророкотала Надежда Петровна. – И зарок дали: собак больше не заводить, к ружью не прикасаться. А тут приятели опять пристали к Стёпке – зовут на глухаря. И подначивают: дескать, рука дрожит, осрамиться боишься. Ну, что? Подстрелил он глухарика. Разложила я потом крылья – размах под два метра. Надбровники маком цветут. Борода сердитая. Словом, шаман! Царь-птица! Стёпа ему в глаз попал.

- Он что, злой был? – Колямба вспух губами, в глазах слёзы. – Он злой был, да?

- Кто? – опешила Надежда Петровна.

- Ну дед Степан, - выдохнул Колямба.

Надежда Петровна мазнула его по затылку тяжёлой рукой.

- Твой дед был самым добрым человеком на свете! – отчеканила и продолжила ровным голосом: - А потом тот глухарь к нему повадился, сниться начал. Явится – и в правый глаз клюёт. Не мог его Стёпа прогнать. Через пять месяцев глаз и ослеп. По врачам я Стёпу таскала, а толку нет. Отчего, почему это случилось – доктора причину не нашли. А Стёпа сам говорил: «Зря птицу загубил. Через зарок. Через Монаха переступил. Не мой был трофей». Отомстил ему шаман.

Ветер подул протяжно, как будто где-то вздохнул волшебный великан. Жаль было Монаха, интеллигентного пса. Жаль было глухаря-красавца. И деда Степана, который был самым добрым человеком, но вот же убил и собаку свою, и царь-птицу, тоже было жаль.

Виталька, который не переносил, когда кто-нибудь печалится, дипломатично шмыгнул носом:

- А есть что поесть?

Да когда же у Надежды Петровны угощений не было? На широком пне разложила яйца варёные, котлеты, пирожки с капустой, чеснок. Из термоса разлили по пластмассовым стаканчикам чай с мятой… Наелись, а глазам ещё хочется.

- С лесным духом вприкуску всегда аппетитнее, - хмыкала довольная Надежда Петровна.

На десерт мы клюкву нашли. По мятой ягоде на каждого и ещё одну. Так и оставили в мёрзлом мхе рубиновую горошину – какой-нибудь птице на обед. А сами долго катали на языке жестковатые осенние кислинки.

Когда у Колямбы и Витальки разгорелись щеки, Надежда Петровна забеспокоилась, что мальчишки продрогнут и заболеют.

…Машина весело бежала домой, Юра её едва сдерживал. Оттягивал расставание с лесом. Деревья совсем близко подошли к дороге – попрощаться. Едем и едем.

Надежда Петровна первой заметила лося. Будто большой дирижабль летел через деревья к дороге, наперерез нам.

- Ах ты! – вскрикнула она и сдёрнула на лицо красную шапку.

Юра вывернул руль, ударил по тормозам. Но машина ещё катилась. И уже понятно – не разминуться. Капотом толкнули в рыжий мохнатый бок. Тю-уккк! Огромный зверь рухнул перед машиной и замер.

Мы сжались, скрючились. Прижала к сиденьем тягость – убили... У Колямбы и Витальки лица стали необыкновенными, про такие говорят – не от мира сего. Едва дышат.

Юра вышел из машины. Бормоча что-то под нос, склонился над поверженным зверем. Разглядывает – жив ли.

И тут же вровень с его головой в кепке - видим через лобовое стекло – коровья голова поднялась. Потянулась к Юре тёмной губой, будто поцеловать. Замер он. Но лось вдруг задёргался, собирая воедино силу раскинутого на дороге тела, заперебирал худыми светлыми ногами. Взметнулась коричневая гора, качнулась, проверяя свою крепость. И быстрой могучей волной грянула от нас, пролилась в лес. Изящные ноги будто и не касались земли.

Был ли лось или только привиделся?

- Вот так живёшь, и вдруг напасть на тебя, - пробормотала Надежда Петровна. - Если сплоховал перед ней – потом весь лоб в поклонах расшибёшь, а если Бог миловал – ещё шибче.

Тут Юра рукой нам замахал:

- Смотрите!

Вышли из машины, крутя головами: дескать, ну, лось же ты, лось, сам-то понял, что учудил, бедолага?

Под капотом лежали в разброс две огромные костяные ладони, две пригоршни – рога лосиные. С одной стороны посмотреть – они дремучие, дикие. С другой - нелепые и весёлые, будто художник-фантазер мастерил эти руки для какого-нибудь чудака-гиганта.

- Как так? – Задрожали у Колямбы ресницы. – Обломались?

- Он их от испуга сбросил, - постарался успокоить Юра.

- Как ящерица хвост? Ему больно?

- Он и так недолго рога бы носил, - Виталька старался говорить медленно, авторитетно, а у самого зуб на зуб не попадает. – Лоси зимой рога скидывают. О деревья даже бьются, чтобы отодрать их от головы. А весной у них новые вырастают. Мяконькие.

Колямба с Виталькой осторожно дотронулись до лосиных «ладошек». Шершавые. Тяжёлые. Почти вполовину мальчишеского роста. Сосчитали: на каждой по восемь «пальчиков» - закруглённых кончиков. Значит, наш лось восьмилетка. Ещё не такой старый. Жить ему и жить.

- Вот и чудеса вам, люди добрые, - усмехнулась Надежда Петровна, поддразнивая мальчишек. – Какой трофей! И ружьё не понадобилось.

- Мы теперь лося подкармливать будем, - обрадовался Колямба.

- Пойдём в лес и хлеба принесём ему, - поддержал Виталька. – И соли из Москвы привезти надо. А то у нас в магазине лосю не хватит. А он пусть ест.

Юра перенёс рога по одному в багажник.

Потом мастер в Москве их обработал, приделал красивые плашки из красного дерева, чтобы удобно было на стенку повесить. Один рог для Колямбы, другой для Витальки.

Колямба под своим картонку повесил с надписью, выведенной красным фломастером: «Подарок Колямбе, доброму, как дед Степан, человеку.Царь-лось».

Дата добавления: 2017-01-14