Ухабака и баинка

Однажды ни свет, ни заря мы с Юрой проснулись от подозрительных звуков со стороны наших соседей.

- Ить как забаралужило! Поплескунчики сплошняком! Лико, как с крыши прёт! – Стена ходуном ходила от баса Надежды Петровны, а ходики испуганно встали.

- Да не выркай! – будто пыталась она себя урезонить. - Затыркалась совсем, вот и выркаешь!

- Еберза еберзой! – кручинно соглашалась Надежда Петровна и добавляла со вздохом: - Отпышкаться бы…

- Шишляешь и шишляешь! Шишляешь и шишляешь! – вдруг сердито вскипал её бас. - Давно побаститься надо!

- Колды-болды … - молвила Надежда Петровна и тем самым окончательно перечеркнула репутацию женщины кристального разума.

Домик трещал от услышанного.

- Совсем плоха Одежда стала, - покачал головой муж. – Наверное, придётся «скорую» вызывать. Психиатрическую.

Съедаемые тяжёлыми предчувствиями, мы ринулись на половину соседей. Не постучав, решительно толкнули дверь.

Надежда Петровна с выпученными безумными глазами, косматая и…

Как бы не так, дорогой читатель, как бы не так. За кухонным столом мирно гоняли чаи Надежда Петровна и молодая женщина, кудрявая и в очках.

- Вы чего тут делаете? – не по доброму поинтересовался Юра, пытливо высматривая у них признаки буйного помешательства.

- А чё ли чё? – прокурлыкала Надежда Петровна, отдуваясь от горячего напитка.

- Бахорим, - таким же весомым баском отозвалась её собеседница. – Сейчас перьмени стряпать начнём, губницу варить из свинарей…

Юра аж зубами заскрежетал от возмущения: в глазах у дам – свет разума, а рот откроют – страшно становится за свою жизнь и имущество при таких соседках.

- Зря ты, Юрок, окостыжился! Свинарь – это ж чистопородный груздь! – расхохоталась довольная зубодробительным эффектом Надежда Петровна. И ухнула по-командирски: - Оставайтесь – вместе пожавкаем! Или мОрговать будете?!

Мы отчаянно замотали головами. Морговать? Да никогда! Только бы узнать ещё, что это за жуть такая.

- Это моя мама! – сообщил нам Колямба, волоча по полу пакет с привезёнными ею энциклопедиями и другой научно-популярной литературой. И, улыбаясь, добавил: - С ней баско!

Выяснилось, что мама у Колямбы, не простая, а «научная». При нас в Масловку она ещё не наведывалась, намертво прикованная своим пытливым умом к лекциям, конференциям и библиотеке в Москве. Поэтому мы до этого её не видели, и уж, конечно, в мыслях не держали, что ещё какая-нибудь женщина может быть одарена таким убедительным басом, как у Надежды Петровны.

Сейчас «научная мама» была одержима красотой вятского говора – «древнего, как лес, как камень, как река». И даже писала по нему диссертацию – докторскую. Она только что вернулась из экспедиции по деревенькам, где ещё оставались старушки («на полу спят и не падают») и старички («наедут на пень и кричат: «Отворачивай!»), у которых эта речь вьётся вольно и сладко, «как речка чиречит» (глубокий ностальгический вздох «научной мамы»). Она настолько влюбилась в уютный, насмешливый говорок, что решила его ввести в разговорный русский ХХI века. Для начала в отдельно взятой семье. И раздала всем домочадцам специальные словарики. Надежда Петровна с вдохновением выучила все слова во славу предстоящих успехов дочери. И сейчас они впервые «бахорили», то бишь разговаривали, практически на равных.

- Это же музыка, музыка, а не речь, - не унималась «научная мама», когда мы уписывали наперегонки и губницу из свинарей, и квашеную капусту с клюквой, и липовый мёд из вятской глубинки. - А какие там люди в деревне! Директор школы по фамилии Дураков, завуч Тупицына, а дети в МГУ поступают!

В этот момент Юра подмигнул мне и дёрнул шеей, кивая куда-то под стол. Изогнувшись, я разглядела на «научной маме» две юбки и джинсы. «Рассеянная с улицы Бассейной, - процедил муж сокрушённо. – Спасайся, кто может!»

На следующее утро наш дом взорвался. Стены хрястнули и растопырились «ромашкой», новенькая крыша из оцинкованного железа сорвалась с насиженного места и полетела, лязгая «крыльями»… Только такая разруха могла быть следствием оглушительного бабаха, прогремевшего, когда я ещё дремала, укрывшись с головой одеялом. Высунула один глаз, вижу: родимым потолку и стенам удалось-таки устоять. Гарью же пахло умопомрачительно.

И мы с Юрой побежали к соседям узнавать, кого вызывать – пожарных, «скорую» или спасателей.

Зрелище предстало, будто шли съёмки фильма «Враги сожгли родную хату». Дверь - нараспашку. Оттуда - чёрный дым, а в драматических клубах стояли, крепко обнявшись, Надежда Петровна, «научная мама» и Колямба во врачебном халате с чужого плеча.

Выяснилось, что вчера «научная мама» «закеркала», простудившись ещё в вятских лесах. На что Колямба объявил, что будет лечить её сам. Но раз она подорвала здоровье в деревне, то и способ исцеления должен быть соответствующим, сиречь без таблеток и прочей цивилизованной «химии», а с помощью обёртывания полотенцем, пропитанным тёплым подсолнечным маслом. (Лягушку бы на язык тому, кто поведал Колямбе такой «рецепт»!) «Научная мама» была готова на чёрта в ступе, лишь бы сын не просил почитать-погулять и дал спокойно уткнуться в диссертацию (планшетник-то вот он, всегда под рукой). Надежда Петровна тем временем отправилась в сельмаг.

А Колямба облачился в белый врачебный халат бабушки, деловито подвернул длинные рукава. Достал из кладовки два литра подсолнечного масла, выбулькал всё в кастрюлю и запалил под ней газовую конфорку. Масло нагреваться не спешило. Колямба даже устал проверять его пальцем. Чтобы ускорить процесс, он прикрыл кастрюльку крышкой. И отошёл позвонить Виталику: гулять не выйду, есть дела поважнее. Именно в этот момент у «научной мамы» восторг от очередной лингвистической догадки превратил больное горло в пустыню Сахару. В поисках компота она подняла крышку на кастрюльке с маслом... А там бесился голубой огонёк. В общем-то бесился невинно, не думая выскакивать из кастрюли. Но мистическое зрелище горящего компота выдуло из головы Колямбиной мамы заурядные навыки безопасности в быту.

- Взяла и плеснула в кастрюльку водой во-о-он из того ведра, - размазывая сажу по очкам, поведала «научная мама». – И тут как фукнет! – она всплеснула руками вверх: - И столб огня – до потолка.

Сей факт подтверждали безобразная дегтярная клякса на потолке и обугленные лохмотья обоев в голубой василёк. Надежда Петровна мелко крестилась.

- Плеснула и плеснула, не расстраивайся! – успокаивал Колямба, поглаживая «научную маму» по вздыбленной причёске. – Больше плескать не станешь.

- Не стану, - пообещала мама и заплакала, уткнувшись в макушку живого и самого доброго на свете мальчика.

Надо отметить, что не совсем осуществлённый метод лечения Колямбы сработал – мама больше не чихнула, не кашлянула. По крайней мере, при нём.

Планшетник она засунула куда-то подальше и вместе с Колямбой безропотно резалась в компьютерные игры, читала книжки и осматривала достопримечательности Масловки. Намеченный отъезд из-за какой-то конференции она переносила и переносила. Надежда Петровна нарадоваться не могла. «Да хоть бы и дом взорвался, лишь бы они вместе были», - бормотала она себе под нос, сдирая лохмотья обоев.

Это как сказать – показали дальнейшие события.

Однажды «научная мама» и Колямба пропали. Поднялись ранёхонько, пока Надежда Петровна спала, и исчезли. Ни к завтраку не объявились, ни к полудню. Мобильные телефоны беспросветно пиликали: «Абонент временно недоступен». Больно было смотреть на предметы, которые оказывались в руках Надежды Петровны. Они или издавали задушенный мышиный писк, или свирепо скрежетали, казалось, вот-вот - и гавкнут. Даже наш домик пробирала дрожь.

Все нервничали – ну куда запропали?

Когда Надежда Петровна подошла с каким-то хозяйским делом к забору и под её угрюмым взглядом он медленно, как в обмороке, завалился, Юра не выдержал.

- Ну, Одежда, - сказал со вздохом, - пора собирать поисковый отряд.

- И где этих зуд мерек носит! – в сердцах откликнулась та.

- Простые поиски не помогут, - предположил Юра. – Мама – научная, и подход должен быть научный.

Не поспоришь. Но с чего начинать?

- Надо вспомнить, какие слова они вчера обсуждали, - предложила я.

- Да что-то там новое было, - нахмурилась Надежда Петровна, припоминая. – Заколеть, что ли?

- М-м-м, похоже на околеть… - поразмыслил Юра, но увидев пунцовый горох на побледневшем лице Надежды Петровны, постарался успокоить: - Не будем торопить события!

Я морщила лоб, стараясь выдавить дельную мысль из извилин. И вспомнила:

- Гоглюшки!

- Какашки? – плеснула руками Надежда Петровна. – Да у нас этого богатства – под каждым кустом… По ним не найти.

- Гоглюшки, а не какашки, - уточнила я. Но поскольку перевода с вятского на всем понятный русский мы не знали, решили это слово не пускать в «разработку».

- А ещё вчера «научная мама» сказала: «Самое время собирать бе-рё-зо-ви-цу!» - со скрипом припомнила я.

- Мало я её берёзовой кашей кормила! – встрепенулась Надежда Петровна. – Только что такое – берёзовица и где её собирают?

- Уж явно не в сосновом лесу, - Юра воспрял, почуяв наводку. – Где в окрестностях берёзы растут?

И мы с Юрой двинули в березняк, за два километра от Масловки в этот погожий денёк фосфоресцирующий стволами.

Все события разворачивались в конце марта. Снегу уже не лежалось, он потихоньку - ручейками, ручейками - и убегал в землю путешествовать. Только в ложбинах, да кое-где в лесу ещё оставались ежистые кучи. Земля была напитана бодрой холодной влагой. Через двадцать минут пути в моих сапогах «зажулькало». Но было не до мыслей о предстоящем насморке. Шутка ли – пропажа матери и дитя! Вокруг Масловки леса на многие километры. «Запросто можно заблудиться – и привет, Шишкин!» - говорила Надежда Петровна.

Дотопав по раскисшей глине до березняка мы остановились, как вкопанные. На снежном островке виднелись отчётливые очертания трёх пар следов: детских, женских и ещё одних - по размеру мужских. Причём следы как-то странно клубились и перемежались, что вопило нашему возбуждённому сознанию о недавней и неравной борьбе… Сердце моё больно забилось. Но совсем стало плохо, когда Юра поднял с земли классическое орудие душегубов - топор. А на снегу мы заметили кровавые капли… На Колямбу и «научную маму» напал маньяк, изувечил и спрятал где-нибудь в неразобранных буреломах… Вон они – кубометрами на лесных километрах.

В этот момент в кармане у Юры заурчало. По тому, что звук мобильника был истошно громок и нетерпелив, я поняла: звонит Надежда Петровна. Почему даже телефон, когда она звонила, переходил на бас – неведомо, но так оно было.

- Возвращайтесь! – разнеслись по лесу знакомые раскаты. – Окрошку есть будем!

- Какую окрошку, Одежда? – вскрикнул муж.

- На берёзовом соку, - рявкнула она, а потом как-то странно расхохоталась и добавила: – Да нашлась пропажа, нашлась!

Когда наша поисковая компания ворвалась в дом, за накрытым столом вовсю шло веселье. Надежда Петровна, непривычно застенчиво улыбаясь, расставляла тарелки, а «научная мама» и Колямба, открыв рот, слушала какого-то бравого дядьку в камуфляжной форме. На его блестящем черепе сияла нашлёпка из лейкопластыря.

Мы потребовали рассказа со всеми подробностями.

- Я буду отдуваться, - разулыбался незнакомец и, обращаясь к Надежде Петровне, добавил с необыкновенной ласковостью, как к нежной и давней подруге: - Присядь, присядь, баинка, - чем ввёл в нас в крайнее недоумение.

Так вот! «Научная мама» и Колямба с утречка пораньше отправилась, и правда, в березняк. От бабушки свои планы они утаили, поскольку намеревались поднести ей баночку берёзового сока на день рождения. «Научная мама», не вовремя впав в задумчивость по поводу происхождения слова «берёза», для добычи сока схватила первый режуще-колющий предмет, подвернувшийся под руку, - топор. Она шагала в развевающемся бесформенном пальто, купленном по случаю у знакомого дизайнера, и, раскачивая орудием труда в четыре с половиной кило, объясняла Колямбе тонкое влияние слов на нравы людей. Иногда мама принималась на полную мощность выпевать слова типа «шалаболки» и «фамбалы», стараясь лучше прорекламировать Колямбе их фонетическое богатство. А когда представляла на месте сына своего давнего оппонента – профессора Гуревича, то срывалась на крик, а её жестикуляция принимала угрожающий оттенок. Эту картину заприметил тот самый дядька в камуфляжке, который сейчас, при встрече, представился: «Полковник в отставке Дождиков, а лучше – просто Иван, или Петрович». Он – житель деревни, расположенной от Масловки в пятнадцати километрах, колесил на своём уазике по окрестностям тоже в поисках берёз, подходящих для сбора сока. Зрелище возбуждённой женщины с гривой, вьющейся мелким бесом, да одетой в какую-то хламиду, да с топором, да издающую воинственные заклинания, и всё это вблизи малолетнего ребёнка, заставили Ивана Петровича насторожиться. «Из секты, - решил он. – На лоне природы затевается ритуальное кровопускание». Он вылез из машины и последовал за «сектанткой» и её жертвой, не особо приближаясь. Когда же Колямба прислонился спиной к берёзе, а «научная мама» замахнулась топором, Петрович в два прыжка одолел отделяющее их расстояние и сграбастал злоумышленницу за руку. Ему было невдомёк, что мама собиралась всего-то сделать на стволе дерева зарубку о росте сына.

Как мы помним по истории с маслом, «научная мама» обладала искромётной реакцией. Она не выпустила выдираемый незнамо кем топор и саданула им куда-то в сторону нападающего. И попала обухом прямо по его лбу – выдающемуся, идеально крутому.

У Ивана Петровича померкло сознание. Только одно слово извне билось через туман: «Ухабака! Ухабака! Ухабака!»

Возможно, кому-то оно показалось бы нефертикуляпистым и оставило равнодушным. Но угасающий разум Ивана Петровича обнял его из последних сил, расцеловал в каждый звук и, схватившись, как за спасительный канат, ринулся к жизни. Дело в том, что «ухабака» в череде обращений, которыми вятская бабушка награждала в детстве Ивашку за особо зверские проказы, стояло на первом месте. «Старая», - блаженно шептал он, чем приводил в бешенство Колямбу, тот принял это на счёт «научной мамы». Сгоряча наш юный сосед связал Петровича пояском от маминой дизайнерской хламиды. Но больше всего потрясло ударенного Ивана Петровича другое. «Ухабака» произносилась басом, на который была способна лишь женщина его мечты, но с которой он не встречался долгие годы, получив отказ вить семью сообща, - Надежда Петровна. Сопоставив затуманенным сознанием два аспекта, бабушку и Надежду Петровну, полковник в отставке Дождиков решил, что он на том свете и встретился с Высшей Женственностью, вобравшей в себя лучшее от лучших земных сестёр. От такой радости Иван Петрович окончательно пришёл в себя. Неизвестно, чем бы закончились выяснения отношений, но подсознание полковника, оживлённое «ухабакой», вложило в его уста слово, которое он отродясь не произносил, но слышал от бабушки полвека назад. «Баинка моя», - прошепелявил он непослушными губами, обозначая свои чувства к Надежде Петровне. «Научная мама» не сомневалась: так могли называть только умеющих говорить особенно ласково (что несказанно тронуло её, зная манеру выражаться родной матери). Она тут же потеплела к «злодею» и принялась каяться за топорные действия. Пока ездили к Ивану Петровичу домой мыться и украшать лоб пластырем (он захотел предстать перед Надеждой Петровной при полном параде), времени ушло не один час.

- Зато поговорили сейчас – как в раю побывали, - закончил свой рассказ Иван Петрович и, с робостью взглянув на Надежду Петровну, произнёс задушевно: - Баинка моя.

- Эх, ты, ухабака, - и Надежда Петровна подлила Ивану Петровичу черпачок окрошки на берёзовом соку. Полковник приволок из своих закромов три бутыля такого напитка. Сок пару недель настаивался в дубовом бочонке с ржаными сухарями, изюмом и лимонной корочкой и как раз подоспел к застолью.

После этого мы ели самую вкусную в мире окрошку едва ли не каждый день. Половицы в доме радушно поскрипывали под начищенными полуботинками дорогого гостя.

Так это и сё.

Словарь вятского говора.

Баинка – человек, который говорит особенно красиво и ласково.

Баско – красиво, хорошо.

Бахорить – разговаривать (иногда: привирать что-нибудь).

Выркать – ворчать (иногда: громко выражать недовольство с желанием прервать говорящего обратное).

Гоглюшки – грубые сорняки в стогу сена.

Губница – грибовница.

Еберза – человек, который брюзжит, всем недоволен.

Зуда – непоседливый человек.

Забарлужило – небо затянули тучи.

Зажулькало – захлюпало.

Затыркаться – устать от незначительных дел, суеты.

Керкать – кашлять.

Колды-балды – когда-нибудь.

Лико – глянь, как.

Мерек – чёрт.

Морговать – брезговать.

Окостыживаться – насторожиться.

Оксётливый – добросовестный человек.

Отпышкаться – отдышаться.

Перьмени – пельмени.

Побаститься – прихорошиться.

Пожавкать - поесть

. Поплескунчики – дождики, которые следуют один за другим.

Свинарь – груздь (иногда: чёрный подгруздок).

С крыши прёт – дует сильный ветер.

Ухабака – человек, который ведёт себя нагло, вызывающе.

Фукнуть – вспыхнуть.

Чё ли чё – А что тебе? (в смысле – Что ты переживаешь?).

Чиречит – речка шумит, переливается.

Шишлять – выполнять какие-либо мелкие дела (иногда: выполнять дела медленно, как тихоня).

Кошелёк

Ехали мы как-то в электричке втроём: Колямба, Надежда Петровна и я. За окном – воздух розовато-синий. Солнышко ещё только потягивается под кучами туч, не выпустило ни лучика. Чёрные деревья, ели в снежной опушке, стоят сказочным лесом. Тёмные фигуры пассажиров на перронах почти не шевелятся. Кажется, кто-то должен разбудить их волшебным посохом, и тогда они расколдуются, оживут.

А нам в пустом вагоне тепло и блаженно. Колямба сразу ёрзать начал и уже присматривается к оконной раме, нельзя ли тут что открутить. Но дальновидная Надежда Петровна на такой разрушительный случай запаслась книжкой из серии «Готовимся к школе».

- Давай-ка, дружочек, твои знания проверим, - говорит ядовитым голосом, а самой не терпится, чтобы внук, «бес толковый», ослепил меня своими талантами.

- Ну, так уж и быть, – пробормотал Колямба, задумчиво продолжая вести раскопки окна.

- Назови одним словом: кефир, молоко, творог, йогурт…

- Гадость! – рубанул Колямба. – Я больше какао люблю.

А Надежда Петровна терпеливо гудит:

- Продукты гадостью не бывают, если у них срок годности не истёк. – И продолжает дальше: - Если у девочки длинные волосы, то это какая девочка?

- Удобная! – хихикнул Колямба.

- И почему ты это так считаешь, друг сердечный? – Надежда Петровна гудит, растягивая слова, чтобы успеть сообразить, какой подвох внук задумал.

Как же, догадаешься!

- Очень удобно привязать спички к её длинным волосам и поджечь! Салют! Фейерверк! Треску будет… – Колямба виртуозно умеет нагнать страх на бабушку чёрным юмором.

- А я считаю, что девочка с длинными волосами просто длин-но-во-ло-сая, - назидательно пробасила Надежда Петровна и дальше читает:

- Чем старый человек отличается от молодого?

В залихватски блеснувших глазах Колямбы я отчётливо прочитала ответ: железными зубами, склерозом и ненавистью к компьютерным играм. Кулаком ему исподтишка пригрозила: дескать, смотри, бабушку только не обижай. Но в этот момент электричка остановилась и в наш вагон вошли рыбаки в брезентовых костюмах, с деревянными ящиками в руках, а за спиной у них были круто завитые буры, которыми лунки делают. В предвкушении будущего улова весёлые рыбаки. Расположились от нас неподалёку. У Колямбы - ушки на макушке.

- Рыбаком лучше быть, чем охотником, - объявил парень с красным носом, обгоревшим на морозном солнышке. – У охотника самый добычливый день – первый, когда стрелять зверя только разрешили. Лисы, кабаны – ещё непуганые, чуть ли не сами в руки идут. А только запахло порохом, потоптали люди тропы - ищи их свищи. А у нас, рыбаков, любой день, как первый, может быть!

- Может быть, а может и не быть, - отмахнулся дядька с густыми усами. Они у него сами собой шевелились – когда захотят. – Всё зависит от того, везунчик ты или нет.

- Я – везунчик, - засмеялся парень, расстёгивая брезентовую куртку и полушубок под ней. – В лотерее спиннинг выиграл, на охоте с медведем обнялся и живым ушёл. Кому ещё так везёт? Потому и друзей много – всегда своим счастьем делюсь. Не жалко!

Двери чуть разъехалась, и в вагон ступила старушка в сером убогом пальтишке. На глаза капюшон надвинут, как у средневекового монаха. В руках картонная табличка с надписью: «Подайте на хлеб». И оттопыренная котомка на плече. Что-то бормочет, будто прощения просит.

Надежда Петровна дождалась, пока старушка поравняется с нами, и бросила в котомку несколько монеток. И я. Рука сама нашла денежку в кармане и опустила её в старушечий мешок.

- Зачем? – возмутился Колямба шёпотом. – Про таких по телевизору показывали. Им подают по 5-6 тысяч рублей в день. Это почти твоя пенсия, бабушка! А они всё сдают своему «хозяину», который просто работать не хочет.

Надежда Петровна в ответ отвесила Колямбе подзатыльник – лёгкий, но с чувством, и забасила:

- Слушай внимательно: стою как-то на остановке. Вдруг бродяжка подходит. Бродяжка и бродяжка. Вид у мужчины – «позабыт, позаброшен». И ко всем обращается: «Подайте, люди добрые. На хлеб двадцати рублей не хватает». А все стоят гордые такие, телевизора насмотревшиеся. Может, кто и подал бы, да как-то стыдно это сделать, когда все оборону против одного держат. И вдруг тот попрошайка переступил, а под валенком у него – две монеты по десять рублей. «Да вот же они! – обрадовался. – Вот! Смотрите!» Лапищей соскрёб монетки с тротуара и двумя руками к ларьку понёс, где хлеб продавали. А мы все, как стояли пнями, так и стоим. Хорошо, троллейбус быстро подошёл, а то от стыда истлели бы на месте.

Надежда Петровна сказала:

- После этого всем подаю. Если всё для себя, то мне это зачем?

- Обмана хватает, но как же совсем не подавать, если и нам подаётся? – откликнулся со своего места усатый рыбак. И стал рассказывать громко, беря и нас в слушатели: - Приехал я однажды в Питер в командировку. В свободный час решил с друзьями повидаться, с которыми вместе учился в мореходке. Один – бизнесмен. А другой, Витёк, - бедствует. Детей трое, а самая младшенькая, трёхлетняя Аринка, скоро совсем оглохнет, если операцию не сделать. На операцию 10 тысяч надо. Это по тем ещё деньгам, а сейчас было бы больше 100 тысяч. У самого Витька нет денег, и у меня – фу-фу, - рыбак вывернул карман брезентового костюма, из него только сломанная папироса выпала. - Развёл я руками. Пошёл на могилку к святой Ксении Петербуржской. Она по ночам не спала - в поле молилась. За всех людей. Ну, знаете: после смерти мужа она в его одежду переоделась, на улице жила, Христа ради юродивой стала. По её молитвам, много чего удивительного, доброго произошло. Иногда только поцелует ребёночка на улице, и к нему счастье приходит. Как окажусь в Питере, так и иду к Ксении Петербуржской. Подошёл к могилке, перекрестился, про родителей подумал. Мы про них чаще вспоминаем, когда они ушли, чем при жизни. Ладно, возвращаюсь. Смотрю, а на дорожке какое-то устройство торчит. Подумал, чтобы машины по аллеям не ездили. Подошёл ближе, вижу: это не устройство, а кошелёк. Полураскрытый. Горкой стоит, вот так, - рыбак сложил ладони треугольником. – Поднял, а там 26 тысяч. Небывалые деньги! У меня тогда зарплата тысячу восемьсот была. В кошельке - ни визитки, ни фотографии, ни рецепта, чтобы определить, чей кошелёк.

- И вы взяли чужое? – удивился Колямба.

- Взял! – кивнул ему усатый. – Потому что у меня даже сомнений не было, что эти деньги мне сама Ксения Петербуржская для Аринки подала… Я к Витьку. Отдаю ему деньги. Он говорит: «Не возьму, это ты занял у кого-то». А я ему всё рассказал. Тогда он поверил и взял. Это ведь милостынька оттуда, - и рыбак задрал руку, указывая в подрагивающий потолок электрички. Если не примешь, там и обидеться могут.

Колямба притих, его голубые глаза смотрели по-стрекозиному – во все стороны, - и на рыбака, и за окно, и в лес, ещё дальше.

- Бабушка, - уткнувшись в рукав шубы Надежды Петровны, зашептал Колямба, – я понял, чем ты от меня отличаешься. Ты точно знаешь: Бог есть. А я ещё только думаю об этом.

Колямба потом глаз не сводил со счастливчика, у которого нос облупился от мороза.

Рюкзак

(Вместо эпилога)

Сегодня 30 августа - день рождения Колямбы. Мама и папа рано утром в Масловку нагрянули и вручили ему подарок. Да какой! Как только Колямбе этот подарок за спину повесили, за уши семь раз дёрнули, он сразу Витальке позвонил, чтобы тот быстрее к нему мчался. Такое счастье выдержать одному невозможно.

Мальчишки разложили подарок на большом диване и любуются. Мы с Юрой, приглашённые на праздничный завтрак, на них через открытую дверь с завистью поглядываем. Юра даже невпопад отвечает, потому что он ушами и глазами – там, с братушками.

Подарок – это огромный пятнистый рюкзак с разными карманами, на котором белыми буквами вышито «Выживай». А внутри него множество всяческих замечательных штук, предназначенных для того, чтобы человек, оказавшийся в лесу один, не пропал. И всё ладное, ловкое, настоящее.

- Смотри! Что это? Смотри! Уа! Класс! – доносятся из комнаты восторги Колямбы. А голоса Витальки не слышно. Притихший он сегодня, грустит о чём-то. Наверное, свой день рождения вспоминает. Тогда отчим ремень купил – кожаный, с красивой пряжкой. Но купил он его не Витальке, а себе. Сказал: «Десять лет – мужик взрослый, пора тебя по-мужицки воспитывать».

А Колямбе такое богатство привалило! В рюкзаке, например, труба подзорная - монокуляр, с семикратным увеличением. Её можно на руку повесить – для этого имеется специальный ремешок. Монокуляр лёгкий, мешаться не станет. А какие ножички! На одном помимо лезвия – вилка и ложка, на другом – несколько разных заковыристых лезвий, пассатижи (легко гайки выкручивать) и в придачу фонарик – «глазик» у него маленький, а тонкий луч далеко бьёт. Даже при дневном свете белый пронзительный свет слепит. На случай, если батарейка закончится, в рюкзаке есть другая вещь - динамо-прожектор. Жми-жми на ручку – и свет горит, даже мобильный телефон зарядить можно. Есть и третий ножичек – с треугольным коротким лезвием, а в рукоятке спрятана зажигалка. Бензин в ней кончился – пустяк, имеется огниво «вечные спички» - крохотная фляжечка, куда бензин надо заливать, и металлическая палочка с каким-то пучком на конце. Смочил её в бензине, чиркнул по боку фляжечки – разжигай костёр. А ещё в рюкзаке рогатка металлическая с двойной нервущейся резинкой, металлический стаканчик, сухое топливо в больших таблетках, леска с поплавками и крючками в коробочке, фляжка, котелок, бечёвка… Да много ещё чего есть, и всё первой мальчишеской необходимости! Каждая вещь сама по себе – ценность! А если все вместе, с любовью и вкусом подобраны, то душа просто ноет от желания очутиться где-нибудь в дремучей чаще, и чтобы надо было спасать раненного товарища (ну пусть у него хотя бы нога вывихнута), а где-то рядом голодные медведи, волки и рыси, и чтобы ещё целая куча лесных передряг выпала, а ты чтобы из всех выпутывался и был бы героем.

- Виталька, как мы без всего этого жили?! – вздыхает восхищённо Колямба.

Бабушка Одежда крестится и с облегчением бурчит:

- Я бы, убиться мне веником, в целости и сохранности внука не сберегла, если бы у него такое «богатство» сразу было!

А папа Колямбы довольно улыбается. Так довольно, что даже непонятно, кому он этот подарок купил – себе или Колямбе… Он с сыном – как две капли, только одна в два с половиной раза крупнее. Голубоглазые, у обоих длинные светлые кудри и характеры схожи – на месте не сидится.

Тут Наумовна пришла, три банки крыжовникового варенья Колямбе вручила. Ради торжественного случая при полном параде – голубой десантский берет к правому уху сдвинут, под комуфляжным жилетом новая футболка цвета хаки. Брюки тоже новые, комуфляжные. Она и на торт не взглянула, на бандану засмотрелась, которую Колямба на голову пытался повязать. Бандана – чёрная, с надписью огненными буквами «Остаться в живых».

- Да не так её крутишь! – не выдержала Наумовна. – Глянь, так надо! – и умело - хоп-хоп - повязала себе на голову. Ни один седой волосок наружу не торчит. – Крррасота! Пожалуй, мне такую надо, – и языком прищёлкнула.

Колямба нахмурился, сказал задумчиво:

- Вы, конечно, Наумовна, бабушка специального назначения. Но женщине боевая бандана вообще не подходит. Она просто как неправильно завязанный платок выглядит, - и распустил чёрный узел на её голове, свернул бандану и в рюкзаке спрятал.

Наумовна в ответ свой фирменный «гхм» произнесла – как затвор передёрнула.

А тут Юра и папа Колямбы решили наловить карасей к обеду.

- Караси в сметане – сладкие, - сообщил Юра, аппетитно причмокивая. – А можно их на мангале запечь, с лимончиком, травами! Генеральская еда!

- Только у нас удочек нет, - со значением произнёс второй «рыбак».

- Ну как же нет? – возмутился Колямба. – У нас теперь всё есть. Вот рыбацкий наборчик с блесной и поплавками!

- Тащи сюда, - хором обрадовались мужчины. – А заодно и фляжку давай – вдруг протекает, а мы её вовремя опробуем!

- Нет, - Колямба помотал головой. – Нет и нет! Зачем караси? Бабушка курицу пожарила! А фляжка сразу видно – не протекает.

- Нууу, - обиделся папа Колямбы. – Я и не знал, что у меня сын – мелкий собственник.

- Я собственник не мелкий, а ненаигравшийся!

- Сколько тебе времени надо, чтобы наиграться?

Колямба глаза закрыл – считает. Потом ответил задумчиво:

- Один или два.

- Часа? – папа Колямбы уже руки потёр.

- Десятилетия! - отрезал Колямба.

- Ой, какой замечательный! – мама Колямбы достала из бокового кармана на рюкзаке серебристый термос, похожий на снаряд. – Колямба, дай я шиповник в нём заварю. В термосе лучше всего настаивать! Вместе все и попьём.

- Походный термос для пустяков использовать?! – возмутился Колямба. – Для шиповника и кастрюля подойдёт. – И вернул термос в рюкзачный карман.

Дело кончилось тем, что родители Колямбы заперлись с Надеждой Петровной в комнате и принялись её ругать на два голоса:

- Мы тебе сына доверили, а ты из него жадину вырастила! С родными родителями поделиться не хочет!

- Скажите спасибо, что хоть не маньяка! – оправдывалась бабушка Одежда. – Я вам сейчас докажу, что вы не правы. Он от вас отвык просто. Привыкнет и снова делиться станет.

Она на цыпочках впорхнула в комнату, где Колямба с Виталькой вещицы из рюкзака рассматривали, и запела как могла ласковым голосом:

- Колямбочка, дорогой мой именинник, а давай мы сейчас самовар во дворе поставим. Как раз сухое топливо пригодиться.

- И ничего оно, бабушка, не пригодится! – заявил Колямба. – Что вы все на мой рюкзак покушаетесь! Я его никому не отдам. Ни рогатки, ни фонарика, ни железного стаканчика, ни… - И уже вот-вот заплачет.

Надежда Петровна, пристыженная, закрыла дверь.

Я посуду после завтрака вызвалась помыть. Мне с кухни всё отлично слышно и видно: у мальчишек дверь нараспашку.

- Ну что они все пристали, - пожаловался Колямба Витальке. – С ерундой какой-то. Зачем рюкзак разрушать? Здесь же комплект!

Виталька ногой качал, а потом сказал:

- А я завтра в интернат уезжаю.

- В интернет? – переспросил Колямба.

- Не-а, - Виталька головой помотал. – В интернат. Там дети живут без родителей. Как детский дом. Так отчим решил. Ничего мне не говорил, думал, меня туда не возьмут. А вчера сказали ему: появилось свободное место. Завтра уезжаю. Утром.

Виталька качал и качал ногой. Чёрную голову вниз опустил и качал.

- Ты очень б-боишься?

- Не-а, - сказал Виталька. – Ну побьют. Там, говорят, всех новеньких бьют. А я тоже – в рыло как дам, – Виталька всхлипнул и улыбнулся.

- Ты только первым не начинай, Виталька… Если обзываться станут, не начинай, - сказал Колямба. – Ты ведь совсем драться не умеешь. Ещё хуже будет.

- Я как дам в рррыло, и всё!

- А где этот интернат? – помолчав, спросил Колямба. – Далеко?

- Не-а, в посёлке Восточный, отсюда двадцатка километров.

- Это ерунда, мы к тебе приедем. Поедем в субботу бабушку навещать – и к тебе! Бабушка блинчики напечёт, как ты любишь - с яйцом и луком.

- Да когда ты приедешь. У тебя школа начнётся, классные там собрания, экскурсии, музеи - замучают. Не-а, не приедешь. А я в рыло буду бить, чтобы не лезли.

Я ждала, что сейчас Колямба скажет: возьми, Виталька, рюкзак, возьми, он твой. Когда у человека такой рюкзак и много классных полезных вещей, на него никто руки не поднимет. И с ним тебе будет не так тоскливо без меня. С этим рюкзаком я как будто с тобой рядом всегда буду. Так, именно так должен был поступить настоящий друг, каким и был, мне казалось, Колямба. Но таких слов я не услышала. Наверное, уж слишком большое богатство для Колямбы этот рюкзак, чтобы с ним запросто расстаться.

Вытерла я последнюю тарелку и ушла на свою половину дома. Скоро новая жизнь начнётся – и для мальчишек, и для нас. Приедем в Масловку, а поговорить можно будет только с Одеждой Петровной да Наумовной. Грустно стало.

А после обеда Колямба с родителями начали загружать вещи в чёрный джип. Наумовна вышла с козой Матросом их провожать, мы с Юрой подтянулись. Захар у меня на плече сидит, расставил в разные стороны длинные уши - удивляется, зачем Колямба куда-то уезжать собрался. Надежда Петровна оторваться не может от внука, теребит его, но вместо слёз ругает и Колямбу, и родителей его, что не так вещи укладывают. Самый последний в череде провожающих Виталька.

- Ну, братушка, до скорой встречи! - сказал ему Колямба, свисток достал из кармана и на крохотный компас, вделанный в него, взглянул со значением.

И Виталька точно такой же, из рюкзака, свисток достал и на компас глянул. А потом как дунут вместе в свисток!

- Поехали быстрее! – поморщился Колямбин папа и забросил в багажник пятнистый рюкзак.

Ничего, папа быстро к свисту привык, как показали дальнейшие события. О них нам поведала Надежда Петровна через пару месяцев, в ноябре.

Колямба подарил Витальке не весь рюкзак, а только один из свистков с компасом, которых там оказалась пара, не из жадности. «Посмотрю на стрелочку компаса, - говорил Колямба Витальке, - и сразу вижу, где восток, в каком ты направлении. И ты посмотришь и видишь, где запад, а там я». Стрелочки дрожали, как живые. И было в их дрожании что-то успокаивающее. А если ещё свистнуть, то можно представить, что где-то так же свистит друг – вообще хорошо станет. Свисток можно носить в кармане, чтобы никто не видел и не завидовал. Это вам не рюкзак. У Колямбы тогда, в день рождения, другой план, связанный с ним, созрел в голове, намного дельнее, чем просто подарить. И главное, этот план удался.

Однажды, в сентябрьскую субботу, в ворота детского интерната, расположенного в посёлке Восточный, въехал чёрный джип. Из него вышли Колямба с папой. На плече у несколько растерянного и даже, может быть, чуть сердитого папы висел пятнистый рюкзак. И двое приехавших сразу прошли в кабинет директора интерната.

- Я бы мог с вашими ребятами в походы ходить и обучать разным правилам безопасного поведения в лесу, - сказал папа директору. Особой радости в голосе у него не было. Но Колямба так широко улыбался, демонстрируя уверенность в успехе проекта, что директор тут же согласился. И раз в две недели, а потом и чаще, папа, Колямба и Виталька, а также два десятка интернатских мальчишек и девчонок стали ходить в походы. Рюкзак постепенно раздувался, потому что, выяснилось, для настоящих путешественников в нём ещё много чего не хватало. Например, подводного фонарика, походной аптечки, спасательного алюминиевого одеяла, покрытого защитной плёнкой, – в жару под ним не жарко, в холод – не холодно …

Самым заядлым путешественником и самым умелым оказался Виталька, за что папа Колямбы и все ребята его зауважали.

А Колямба, Колямба просто сиял от радости. И совсем не переживал, что у него самого пока не получается ловко вязать морские узлы, как у братушки. Не в узлах ведь дело. А в чем? А в том, что не только взрослые воспитывают детей, но и дети очень воспитывают взрослых. Дети воспитывают взрослых замечательно, всей душой! Но это – очень большая тайна, никому её не выдавай.