Восьмая лекция

Когда последние остатки языческой религии были разрушены или, покрайней мере, лишены своего политического значения и почета, когда, междупрочим, должна была быть удалена с того места, где она до тех пор стояла,статуя богини победы, Симмах написал сочинение в защиту старой, историческойрелигии, а также в защиту культа Виктории. Среди своих защитительных доводовон сослался также и на utilitas, пользу, как на вернейший отличительныйпризнак божества. Никто не станет отрицать, говорит он далее, что почитатьследует то божество, которое признается желательным. Это значит: только тоесть предмет религии, почитания, что является предметом человеческихжеланий, но только доброе, полезное, благодетельное есть то, чего желают.Поэтому образованные люди среди классических язычников, а именно - греков,определяли в качестве существенного свойства и условия божества - доброту,благодетельность, филантропию. "Ни один бог, - говорит Сократ в платоновском"Теэтете", - не настроен враждебно к людям". "Какова у богов, - говоритСенека в своих письмах, - основа их благодетельности? Их природа. Вера в то,что они хотят вредить - заблуждение; они этого даже не могут". "Бог, -говорит он там же, - не ищет себе слуг; он сам служит человеческому роду"."Так же нелепо, - говорит Плутарх в своем сочинении о противоречиях стоиков,- отрицать за богами их бессмертие, как и попечение и любовь к людям илиблагодетельность". "Под богом, - говорит в том же сочинении у ПлутархаАнтипатр из Тарсиса, - понимаем мы блаженное, бессмертное и к людямблагодетельное существо". Поэтому боги у греков, по крайней мере лучшие,зовутся "подателями благ", далее - soteres, то есть, спасителями несущимисчастье, избавителями. Греческая религия не имеет даже специального,самостоятельного злого бога, как, например, египтяне, имевшие своего Тифона,и персы - своего Аримана. Отцы церкви высмеивали язычников за то, что те делали благодетельныеили полезные вещи и существа предметом своего почитания или религии.Легкомысленные греки, говорит, например, Юлий Фирмик, считают богами всесущества, оказывающие или оказавшие им какое-либо благодеяние. Он упрекаетих, между прочим, в том, что пенаты происходят от слова: penus, что означаетне что иное, как пищу. Язычники, говорит он, как люди, под жизнью ничегодругого не понимавшие, как свободу поесть и попить, сделали богами своисредства пропитания. Он упрекает их и за культ Весты, ибо она не что иное,как домашний огонь, который на очаге служит для ежедневного употребления, ипоэтому должна была бы иметь своими жрецами поваров вместо дев. Но сколькони порицали и ни высмеивали отцы церкви и вообще христиане язычников за то,что те оказывали божеские почести полезным вещам - огню, воде, солнцу, луне,- именно из-за их столь благодетельного действия на человека, они все же непорицали их за принцип или основу этого почитания, а только за предмет ихпочитания, не за то, стало быть, что они сделали благодетельность илиполезность основой почитания, религии, а за то, что они сделали предметомпочитания не надлежащее существо, что они не почитали то существо, откоторого исходят все благодетельные, человеку полезные свойства и действияприроды, то существо, которое одно может помочь человеку, может сделать егосчастливым, которое есть бог, существо от природы отличное, духовное,невидимое, всемогущее, являющееся творцом или создателем природы. Силувредить или оказывать пользу, приносить счастье и горе, здоровье и болезнь,жизнь и смерть, ту силу, которую язычники, сообразно своему чувственномувзгляду на вещи, разделили между многими различными вещами, христиане, всилу своего нечувственного, абстрактного мышления, объединили в одномсуществе, так что это единое, что христиане называют богом, есть единственнострашное и могучее, единственно любящее и благодетельное существо. Или: еслимы благодетельность сделаем единственным существенным свойством божества, томы скажем: блага, которые язычники распределяли между различными предметамидействительности, христиане собрали в одном предмете, поэтому христианеопределяют бога как понятие, включающее в себя всех богов. Но в определении,то есть в понимании самого божества, в принципе, то есть в сущности илиоснове, они не отличаются от язычников. В Библии, точно так же в "Ветхом",как и "Новом Завете", слово "бог" во всех тех местах, где говорится: "я будувашим богом или вам богом" или где оно имеет вслед за собой родительныйпадеж, как, например, "я бог Авраама", это слово значит - благодетель.Августин в четвертой книге своего "Града божия" говорит: "Если счастье естьбожество, за которое его считают римляне, то почему не почитают они егоодно, почему не стекаются они в один только его храм? Ибо кто не хочет бытьсчастливым? Кто желает чего-либо, как не для того, чтобы сделаться через этосчастливым? Чего, как не счастья, добиваются от бога? Однако счастье не естьбог, а дар бога. Ищут, стало быть, того бога, который может его дать". В томже сочинении Августин говорит по поводу платоновских демонов: "Какие бы бессмертные и блаженные ни жили в небесных жилищах, но еслиони нас не любят и не хотят, чтобы мы были блаженны, то нам их нечегопочитать". Поэтому только то, что любит человека и желает его блаженства,есть предмет почитания для человека, предмет религии. Лютер в своемтолковании некоторых глав пятой книги Моисея говорит: "Так разум описываетбога, что он есть то, что человеку оказывает помощь, приносит пользу, идетему на благо. Таким образом поступали язычники. Римляне наделали много боговразличных просьб и помощи ради... Сколько было нужды, добра и угодий наземле, столько же создавалось богов, вплоть до того, что даже растения ичеснок сделались богами... Мы при папстве тоже понаделали богов, всякаяболезнь или нужда имела собственного спасителя или бога. Беременные женщины,когда они были на сносях, призывали святую Маргариту, она была их богиней...Святой Христофор оказывал, говорят, помощь тем, кто был при последнемиздыхании. Таким образом, каждый приписывает имя бога тому, из чего он болеевсего извлекает себе добра... Поэтому я еще раз говорю: разум знает донекоторой степени, что бог может помочь и помогает, но настоящего бога он неможет найти... Истинный бог в писании зовется спаситель в нужде и подательвсего доброго". В другом месте говорит он об язычниках: "Хотя они иошибаются в личности бога, благодаря идолопоклонству (то есть вместо того,чтобы обращаться к истинному богу, они обращаются к ложным), но все женалицо то служение, которое подобает истинному богу, то есть призывание его,и то, что они ожидают от него всего доброго и помощи". Таким образомсубъективный принцип язычников - истинный, или субъективно они правы,поскольку они под богом мыслят себе нечто, что только благостно,благодетельно, но объективно, то есть в предмете, они ошибаются. Христиане восставали поэтому особенно против богов языческой философии,а именно против бога стоиков, эпикурейцев, аристотеликов, потому что ониупраздняли провидение, словами ли или на деле, потому что они устраняли тесвойства, которые одни, как я уже ранее отмечал, составляют основу религии,те свойства, которые имеют отношение к счастью и к горю человека. Так,например, Мосгейм, ученый теолог восемнадцатого века, в своих примечаниях к"Интеллектуальной системе" Кедворта - философско-теологической работе,направленной против атеизма, - говорит о боге Аристотеля, "что ончеловеческому роду нисколько не полезен и не вреден а поэтому незаслуживает, собственно говоря, особого культа. Аристотель верил, что миртак же необходимо и вечно существует, как и бог. Поэтому он и небо считаеттаким же неизменным, как и бога. Отсюда следует, что бог не свободен, сталобыть, бесполезно его призывать; ибо, если мир движется согласно вечнымзаконам и ни в каком случае не может быть изменен, то я не вижу, какуюпомощь мы можем ждать от бога. (Мы видим на этом примере, замечу мимоходом,что вера в бога и вера в чудо, разъединенные современным рационализмом,тождественны, как это мы увидим позже.) Аристотель лишь на словах оставляетбога, на деле же он его упраздняет. Аристотелевский бог - бездеятелен, как иэпикурейский, его энергия, то есть его деятельность, заключается лишь вбессмертной жизни и созерцании или спекуляции. Долой бога, который живетлишь для себя и чья сущность состоит в одном только мышлении! Ибо, как можетчеловек от такого бога ожидать себе утешения и защиты?" Приведенные до сихпор изречения выражают, впрочем, не религиозное или теологическоеумонастроение этих одиночек, они выражают умонастроение теологов и христиан,умонастроение самой христианской религии и теологии; к ним можно было быприсоединить бесчисленное множество подобных же изречений. Но зачем этоненужное и скучное множество? Я замечу еще только, что благочестивые,верующие язычники, даже из среды философов, также уже полемизировали противбесполезных, философских богов; так, например, платоники против стоическогобога, стоики, которые по сравнению с эпикурейцами были верующими язычниками,- против бога эпикурейцев. Так, например, стоик в сочинении Цицерона "Оприроде богов" говорит: "Даже варвары и даже столь осмеянные египтяне непочитают животное, если оно не оказывает благодеяния; у вашего жебездельного бога нельзя указать ни благодеяний, ни даже поступков, действия.Но именно поэтому он бог только по имени". Но если приведенные до сих пор в виде документов цитаты имеютуниверсальное значение, если высказанные в них взгляды проходят через всерелигии и теологии, то кто сможет отрицать, что человеческий эгоизм естьосновной принцип религии и теологии. Ибо, если быть достойным поклонения ипочитания, а следовательно, если божеское достоинство существа зависитисключительно от отношения существа к благосостоянию человека, если толькосущество, благодетельное для человека, полезное ему, божественно, тооснование божественности существа покоится ведь исключительно в эгоизмечеловека, который все относит лишь к себе и сообразно этому отношению ценит.Если я, впрочем, делаю эгоизм основой и сущностью религии, то я ей этим неделаю упрека, по крайней мере не делаю его в принципе, безусловно. Я делаюей упрек лишь тогда, когда этот эгоизм совсем вульгарен, как, например, втелеологии, где религия делает своей сущностью отношение предмета, а именноприроды, к человеку, и именно поэтому принимает по отношению к природенеограниченно эгоистический, презирающий природу характер, или где, выходяза пределы необходимого, естественно обосновываемого эгоизма, эгоизмявляется неестественным и сверхъестественным, фантастическим, как вхристианской вере в чудо и бессмертие. Против этого моего понимания и объяснения религии теологическиелицемеры и спекулятивные фантасты, которые вещи и людей рассматривают толькос точки зрения своих самодельных понятий и воображаемых представлений,которые никогда не спускаются ни со своего амвона, ни со своей кафедры, этихискусственных высот их духовного и спекулятивного самомнения, чтобы встатьна один уровень с рассматриваемыми ими вещами; эти лицемеры и фантастывозражают, что я, - который в противоположность этим духовным испекулятивным господам привык, прежде чем судить о вещах, сначала себя сними отождествить, почувствовать свою общность с ними и близость, - что яделаю существом религии частные, то есть второстепенные, случайные ееявления. Сущность религии, возражают мне эти лицемеры, фантасты испекулянты, никогда не бросавшие своего взора на действительную жизньчеловека, есть скорее нечто противоположное тому, что я делаю сущностьюрелигии, не самоутверждение, не эгоизм, но растворение в абсолютном,бесконечном, божественном или - как еще гласят пустые фразы - самоотрицание,самоотвержение, самопожертвование человека. Правда, есть достаточно явленийрелигии, которые, по крайней мере по видимости опровергают мой взгляд нарелигию и оправдывают противоположный. Это - случаи отказа в удовлетворениисамых естественных и самых могучих влечений, умерщвление плоти и ее, - каквыражаются христиане, - злых страстей, духовная и телесная кастрация,самоистязания и самоумерщвления, покаяние и самобичевание, играющие рольпочти во всех религиях. Так, мы уже видели, что фанатические почитатели змейв Индии дают себя кусать змеям; фанатические и энтузиастические индийские итибетские почитатели животных дают из религиозного самоотрицания клопам,вшам и блохам высасывать свою или других людей кровь из тела и разум изголовы. Я с удовольствием присоединю к этим примерам еще и другие, чтобы датьмоим противникам против меня оружие в руки. Египтяне жертвовали ко благусвоих священных животных благом людей. Так, при пожарах в Египте заботилисьгораздо более о спасении кошек, чем о том, чтобы потушить огонь. Этазаботливость мне невольно напоминает того королевско-прусского комиссараполиции, который несколько лет тому назад, в воскресенье, во времябогослужения, из-за истинно прусского христианского отрицания людей запретилтушение пожара. А вот Диодор сообщает: "Когда однажды египтян постиг голод,то, говорят, многие увидели себя вынужденными поедать друг друга, но никтоне обвинялся в том, что он съел священное животное". Как благочестиво, какбожественно! Из любви к освященному религией миру животных люди поедают другдруга! Максим Тирский в своей восьмой диссертации рассказывает, что однаегиптянка, взрастившая молодого крокодила вместе со своим юным сыном, неоплакивала последнего, когда крокодил, подросши, съел его, а, наоборот,счастливая, радовалась, что он сделался жертвою домашнего бога; а Геродотповествует, что одна египтянка даже совокуплялась с козлом (6). Можно ли, -спрошу я философов и теологов, которые, разумеется, не на практике, а тольков теории отвергают человеческую любовь к себе, как принцип религии, морали ифилософии,- можно ли дальше идти в самопрезрении и в самоотвержении, чем этиегиптянки? Один англичанин проезжал однажды в Индии, как рассказывается впримечаниях к книге "Индусские законы или законодательство Ману" Гюттнерамимо лесной чащи. Вдруг выскочил тигр и схватил маленького громковскрикнувшего мальчика. Англичанин был вне себя от ужаса и страха, индус жеспокоен. "Как, - сказал англичанин, - можете вы оставаться стольспокойным?". Индус отвечал: "Великий бог хотел этого". Можно ли представитьсебе большее самоотречение, как то, чтобы дать тигру загрызть мальчика,дать, не выражая никакого чувства и не производя никакого действия,благочестиво доверяя и веря, что все, что случается, исходит от бога, а чтоисходит от бога, то делается ко благу? Карфагеняне, как известно, жертвоваливо время нужды и опасности своему богу, Молоху, то, что есть наиболеелюбимого у человека, - своих детей. Против значения этого и другихприведенных примеров нельзя выставлять тот довод, что человек в религиозномсамоотрицании должен отрицать не других, а себя самого; ибо не подлежитсомнению, что очень многим матерям и отцам легче принести в жертву себя, чемсвоих детей. Что карфагеняне не были лишены чувства любви к своим детямследует из того, что, как рассказывает Диодор, они пытались одно времявместо своих детей приносить в жертву чужих. Но жрецы Молоха также плоховстретили эту, хотя и в высшей степени ограниченную и призрачную, попыткугуманизировать культ Молоха, как еще и поныне плохо встречают спекулятивныеи религиозные сторонники божественной бесчеловечности желание гуманизироватьрелигию. "Есть почитатели божества, - говорят индийцы, как это значится впредписаниях Ману, - чтущие его жертвоприношениями, самоистязанием,ревностным благочестием, исследованием писания, подавлением страстей истрогим образом жизни. Некоторые жертвуют своим дыханием и насильственноотгоняют его прочь от его естественного пути, другие, наоборот, своимдыханием выжимают кверху газы, скопившиеся внизу, а некоторые, высокоценящие обе эти силы, запирают оба отверстая для выхода". Какое преодолениесебя, повернуть нижнюю часть человеческого тела кверху и подавитьестественное, но, разумеется, эгоистическое влечение человека к выходу и ксвободе от всякого давления! Ни один народ так не отличался в самоистязанияхи самобичеваниях, ни один не проделал таких чудес религиозной гимнастики,как индусы. "Некоторые истязуют себя, - рассказывает Зоннерат в своем"Путешествии в Ост-Индию и Китай" об индийских самоистязателях, -непрестанными ударами розог или приказывают приковать себя цепью к стволукакого-либо дерева и остаются до самой своей смерти к нему прикованными.Другие полагают нужным оставаться всю жизнь в трудном положении, напримердержать кулаки постоянно сжатыми, так что ногти их, которые они никогда необрезают, с течением времени прорастают их руки. Еще другие держат постоянноруки крест-накрест на груди или вытянутыми над головой, так что, в концеконцов, они ими больше не могут пользоваться. Многие заживо закапывают себяв землю и вдыхают свежий воздух только через маленькое отверстие". Индийцы,достигшие высшей ступени религиозного совершенства, "ложатся даже в колею,чтобы быть раздавленным той колесницей, на которой везут по праздникамколоссальное изображение разрушительного божества (Шивы)". Можно ли чегобольшего требовать? И все же мы, эгоистические европейцы, скорее бысогласились на эти пытки, чем на то религиозное самоотрицание, с которыминдиец пьет коровью мочу для очищения от своих грехов и считает почетнымсамоубийство, при котором он покрывается коровьим навозом и затем сжигается. Но что нас больше всего, как христиан, интересует, так это тесамоистязания, то самоотрицание, которые возлагали на себя древнейшиехристиане. Так, например, Симеон Столпник провел не менее тридцати лет настолбе, а св. Антоний одно время пролежал даже в гробу и довел религиозноеподавление человеческих желаний и всякого самочинного проявления плоти дотого, что не сбрасывал у себя с тела неприятных насекомых, никогда не мылсяи не чистился. И о благочестивой Сильвании, интересным знакомством с которойя обязан, впрочем, только "Истории культуры" Кольба, рассказывают, что эта"чистая душа в возрасте 60 лет не мыла ни рук, ни лица, ни какой-либо другойчасти своего тела, за исключением кончиков пальцев, когда она принималасвятое причастие". Какой нужен для этого героический сверхнатурализм исверхгуманизм, чтобы преодолеть естественное влечение к чистоте, чтобыотказаться от благодетельного, разумеется, эгоистического чувства,связанного с освобождением тела от всякой нечисти. Я выставляю эти примерыпротив религиозных абсолютистов; они не могут отвести их как заблуждения иглупости. Правда, приведенные примеры, это - порождения религиозного бессмыслия ирелигиозного безумия. Но безумие, глупость, сумасшествие являются такжепринадлежностью психологии или антропологии, как и философии и историирелигий, ибо в религии не действуют и не выявляются какие-либо другие силы,причины, основания, чем в антропологии вообще. Считает же религиозныйчеловек именно болезни, как телесные, так и душевные, чудесными,божественными явлениями. Так еще и до сих пор, как замечает Лихтенштедт всвоих "Причинах большой смертности годовалых детей" в России "суевериерассматривает многие болезни детей, особенно, когда они выражаются всудорогах, как что-то священное и неприкосновенное". Всякого родасумасшедшие и юродивые и поныне считаются у многих народов забоговдохновенных людей, за святых. К тому же, как ни бессмысленны отмеченныенами виды человеческого самоотрицания, они - необходимое следствие тогопринципа, который и сейчас еще держится в головах наших теологов, философови вообще верующих. Раз я выставляю своим принципом самоотрицание илирастворение в фантастическом существе религии и теологии, то я не вижу,почему бы мне не отрицать, как всякое другое влечение, и естественноестремление к передвижению, желание смыть грязь со своего тела, желаниеходить выпрямившись, а не ползать на четвереньках, как это делали многиесвятые. Все эти влечения с точки зрения теологии - эгоистические по своейнатуре; ибо их удовлетворение сопряжено с удовольствием, с хорошимсамочувствием. Стремление стоять прямо имеет своим источником человеческуюгордость и высокомерие и находится поэтому в прямом противоречии с темверноподданничеством, которое нам предписывает теология. Все те, кто изгоняет из религии принцип эгоизма, - в широком, как ядолжен постоянно повторять, - смысле этого слова, являются в основе своегосущества, как бы они ни затушевали это философскими фразами, религиознымифанатиками, они еще сегодня, если не телесно, то духовно, стоят на точкезрения христианских святых-столпников, они еще и сегодня, но теоретически, ане чувственно, как делали древние и еще в настоящее время делают чувственныепервобытные народы, приносят своему богу в жертву человека; еще и сегодня несмывают они из религиозного предубеждения и предрассудка грязь со своих глази своей головы, хотя в противоречие со святой Сильванией - их идеалом, изнепоследовательности и грубого эгоизма (ибо грязь в глазу, по крайней мередуховном, не так тягостна, потому что не так очевидна, как на остальномтеле), - они и удаляют эту грязь со своего тела. Если бы они вымыли своиглаза в холодной воде природы и действительности, то они бы поняли, чтосамоотрицание, при всем его религиозном значении, не есть сущность религии,но что только они сами глядят на человека, а потому и на религию,ослепленными глазами. С высоты своей кафедры и своего амвона они не замечаюттой эгоистической цели, которая лежит в основе этого самоотрицания, а именноне видят, что люди в практической жизни вообще умнее, чем теологи на амвонеи профессора на кафедре, а потому и в религии следуют не зафилософствованием о религии, а за своим разумным инстинктом, которыйпредохраняет их от бессмыслицы религиозного самоотрицания, и даже тогда,когда они в эту бессмыслицу впадают, подсовывают ей все-таки ещечеловеческий смысл и цель. Почему же человек отрицает себя в религии? Чтобы приобрестиблаговоление к себе своих богов, которые все ему предоставляют, что онтолько пожелает. Строгостью своего подвижничества "можно богов заставитьудовлетворить всякую просьбу и даже исполнить тотчас же то, что есть вмыслях" (Болен, "Древняя Индия", т. 1). Человек отрицает себя, стало быть,не для того, чтобы себя отрицать - такое отрицание, где оно встречается,есть чистейшее религиозное безумие и бессмыслица, - он отрицает себя, покрайней мере, там, где человек владеет своими человеческими чувствами, чтобычерез это отрицание себя утвердить. Отрицание есть лишь форма, средствосамоутверждения любви к себе. Всего отчетливее в религии это выявляется вжертве.

Дата добавления: 2014-10-23