Государство и самоуправление

Поставив проблему взаимосвязи новой хозяйственной организации, автономии и федерализма, Чернов не идет дальше, не увязывает их в единую систему делегированного федерализма. Обращаясь к проблеме власти, оказавшейся фатальной для преобразований австромарксистов, Чернов очевидно недооценивает фактор бюрократии (против которой резко выступает, как только речь заходит о большевиках).

Чернов фактически отождествляет демократию и самоуправление. Он ставит «вопрос о «Великой Всероссийской поземельной Общине», как самоуправляеющемся целом». Но как может самоуправляться вся Россия? Самоуправление – локальная демократия, демократия в более широких масштабах – уже не самоуправление. Даже самая демократическая система не позволяет гражданам управлять самими собой в масштабах всей страны, а значит – приходится отчуждать право на принятие решений по общим вопросам, и существует угроза отрыва управленцев от управляемых.

Чернов планирует расширить роль государства в будущем обществе: «На его долю выпадает по преимуществу размежевание сфер и взаимное согласование всех этих переплетающихся общественных группировок, пересекающихся социальных кругов, устранение возможностей их столкновений, приведение к высшей гармонии их функций…» Разбирая предложения гильдейцев, Чернов предлагает создать постоянно действующие государственные третейские комитеты, регулирующие отношения производителей и потребителей. Чиновнику, таким образом, предоставляются очень широкие полномочия. От него зависит, по каким линиям будут размежевываться интересы, через группировки чиновников будут согласовываться позиции хозяйствующих субъектов. Это – понятная дань социал-демократической традиции времен борьбы за социальное государство, но в то же время – и шаг назад от принципов, которые Чернов отстаивает в связи с аграрной программой, где чиновник получает минимальные полномочия, и все определяют простые и четкие нормы права.

Социалистическое государство у Чернова оценивается также, как у остальных социал-демократов – как некая абстрактная надклассовая сила. В этом проявляется откат социал-демократии от достижений прудоновско-народнической социологии назад даже не к марксизму, а к либерализму. Либеральная мысль признает за правильно организованным государством право на выражение интересов всего общества.

В то же время, Чернов понимает опасность государственной монополии на принятие решений и стремится сделать государство «первым среди равных». Это должно способствовать вытеснению командных отношения договорными. Чернов утверждает: «Будущее принадлежит и для социалистов договорному соглашению вместо властного принуждения». Здесь Чернов прямо встает на позиции Прудона, идейными «внуками» которого (через посредство Герцена) являются народники. Однако с идеями Прудон знаком гораздо хуже, чем с наследием Маркса. Это сказывается прежде всего в отсутствии у Чернова ясно изложенной модели федерализма, упоминаемого лишь в скользь. Но какие субъекты разделят властные функции с государством?

Организация общественной «сети» является залогом вытеснения насильственных функций государства, его растворения в обществе: «И вот, реальным и вполне практическим первым шагом по пути к «отмиранию» принудительной государственности является тот удар по понятию абсолютной суверенности государства, которым является ограничение компетенции последнего в пользу форм трудовой общественности: в пользу синдикальной и кооперативной организации рабочих масс. Когда между ними происходит размежевание компетенции, когда на долю государства по отношению к формам трудовой общественности выпадает лишь роль «первого среди равных», то это и есть первый шаг к «обезгосударствлению государства».

Таким образом, Чернов, как и большинство теоретиков социализма, стремится к отмиранию государства, его модель сохраняет социалистический идеал вытеснения государства обществом. Опыт большевизма показывает, что противоположный путь опасен и для социализма, и для общества, и для личности: «Или надо идти к обезгосударствлению государства, или к огосударствлению профессиональных союзов и кооперации: принудительно синдицировать всех рабочих, принудительно кооперировать всех потребителей. Последний путь уже испробован русским большевизмом, и результат налицо: социализм, из которого вынули самую душу, свободу, превратился в безжизненный труд, в коммунистическую каторгу».

Чернов предлагает уравнять в правах органы государства и общественного самоуправления. «Раз в организацию будущего общества вводится принцип равноправия, в известных отношениях, добровольных объединений с принудительными, форм свободной трудовой общественности с государственными органами, - это означает, что в человеческом общежитии впервые приобрело право гражданства и анархическое по существу своему начало. Ибо свободный, добровольный общественный союз есть ни что иное, как прототип социального «безвластничества». Когда он приравнивается к государству, - тогда в системе принудительной организации общежития пробивается первая крупная брешь». Это – рискованный шаг, и он навеян опытом Российской революции 1917 г. Советы, органы общественного самоуправления, стали претендовать на часть государственной власти, и система власти рухнула. Однако новая власть огосударствила советы, подчинила их партийно-правительственному центру и ликвидировала их самоуправление. Характерно, что во время революции Чернов сначала выступал против претензий советов на власть, а затем стал склоняться к интеграции их в систему органов Временного правительства. Не повторится ли трагедия превращения власти советов в «советскую власть»?

Опыт придания властных полномочий общественным структурам оказался, с точки зрения Чернова, неудачным. Система советов еще не была выстроена, прежде чем была захвачена большевиками. Сразу после установления большевистской диктатуры право на перевыборы советов было ограничено. С 1918 г. советы стали подвергаться чисткам, и перевыборы проходили под контролем партии большевиков и ее карательного аппарата. Большевики ликвидировали плюрализм официально признаваемых общественных организаций, что вело не к обобществлению государства, а к огосударствлению общества, то есть к тоталитаризации.

Таким образом, предварительным условием осуществления планов Чернова является широкая демократия и развитие самих структур гражданского общества, к которым будет переходить власть. Властные полномочия могут переходить тем структурам общественного самоуправления, которые уже превратились в самостоятельную силу, в которые включено подавляющее большинство населения (чего не было в случае с советами 1917 г.). Если это условие нарушено, то люди, не вошедшие в соответствующие общественные организации, оказываются бесправными.

Поэтому уместнее говорить о переходе власти к системе самоуправления, а не общественным организациям. Общественные организации могут контролировать власть, могут давить на нее. Участвовать в общественной организации – добровольный выбор гражданина. Но если эти организации получают власть, то превращаются в нечто иное – в систему производственно-потребительского или территориального самоуправления. Теперь любой гражданин должен состоять в таких организациях, поскольку любой человек обладает правами.

Гильдейские социалисты решали задачу согласования интересов общества и государства с одной стороны, и производителей и потребителей - с другой, следующим образом: власть должна была разделяться между парламентом и палатой гильдий. Это – идея двойного суверенитета, когда представители производителей и потребителей имеют равные права. Идеолог гильдейцев Д. Коул считал государство выразителем интересов людей «как совместных потребителей». Чернов считал эту идею неудачной: «Гражданин равен потребителю. Это – несомненная натяжка». Для Чернова было важно сохранить государство в позиции арбитра. Но и предлагавшаяся Черновым передача кооперативам права выступать от имени всех потребителей – не меньшая натяжка. Ко времени написания книги Чернова Коул уже отказался от своей идеи, признав, что не государство, а кооперация и другие общества потребителей представляют их. Из этого Коул сделал два вывода: в общенациональном координационном органе – Коммуне - должны участвовать как гильдии, так и организации потребителей, а государство за ненадобностью со временем «атрофируется». Правда, пока его функции очень широки – формирование общего бюджета, распределение ресурсов и планов между отраслями, определение сфер компетенции и общих правил работы производственных, потребительских и других социальных организаций. Коммуна опирается не на силу насилия, а на общественное мнение большинства, которое направляется против «мятежных» групп. Здесь Коул предвосхитил черты социально-политической борьбы начала XXI века. Сегодня правящие элиты предпочитают грубой силе мощь средств массовой информации, и пускают в дело репрессии и оружие, только если не удается добиться своих целей с помощью манипуляции общественным мнением.

Корень теоретической эволюции Коула и гильдейства вообще заключается в том, что теоретик чувствует необходимость сохранения территориальной организации как противовеса производственной, и в то же время стремится к тому, чтобы потребители были представлены в системе власти в той же степени, как и производители. Иначе отраслевые монополии полностью подчинят себе население, смогут произвольно повышать цены на свою продукцию. Концентрируя внимание на чисто экономическом противоречии производителя и потребителя, и Коул упускает из вида остальные стороны человеческой жизни, которые выражаются в территориальном общежитии. “Кооперативный флюс”, который роднит его с Черновым, стал результатом отрицания рынка при социализме и представления о кооперативе как единственном представителе потребителя и о власти как арбитре.

Отойдя от модели, уравновешивающей территориальную и отраслевую организации, Чернов и гильдейцы поставили в центр своей модели потребительскую кооперацию.

Дата добавления: 2015-06-04