Неомарксизм 7 страница

«Социальный агент» — это понятие критической социологии, близкой к социаль­ному детерминизму. Оно отражает соотношение между поведением субъекта и его сре­дой. Но главной особенностью данного понятия является то, что оно служит для выра­жения действия, являющегося промежуточным между субъектом и средой. Агент — это выразитель, проводник (вольный или невольный) тех или иных норм и ценностей оп­ределенной социальной системы, логика которой определяет логику его поведения в той или иной ситуации. Иначе говоря, в понятии «социальный агент» отражается социаль­ный и культурный контроль системы над индивидами и/или социальными общностями, та роль, которую они стремятся (сознательно или бессознательно) играть в соответствии с ожиданиями окружающих, основанными па социальном статусе агента. Простейший пример в этом отношении — связь поведения человека на официальном приеме с его общественным положением: делая «выбор» между напитками, представители «низших классов», как показали социологические исследования, на самом деле следуют «логике престижности», т.е. выбирают то, что, по их представлениям, соответствует более высо­кому социальному статусу. Подобным же образом поведение лидеров той или иной страны нередко объясняется их представлениями о статусе суверенного государства, стремлением играть роль великой державы и т.п. С этой точки зрения многое в деятель­ности российского МИДа, особенно на первых этапах его существования в постсовет­ский период, было призвано, судя По всему, соответствовать прежде всего статусу демо­кратического государства, придерживающегося либеральных ценностей: колебания в определении национальных интересов, поддержка (правда, с некоторыми оговорками) сомнительной акции США, связанной с нанесением ракетного удара по Багдаду в июне 1993 г. и т.п.

Что касается понятия «социальный актор», то в данном случае речь идет прежде всего о таком социальном субъекте, который действует и способен своей деятельностью внести те или иные изменения в окружающую среду. Это понятие активно используется в социологии действия. Один из ее представителей, известный французский социолог А. Турен выделяет следующие критерии социального актора: способность сказать «я»; признание другого; принадлежность к определенной группе. Соответственно, отноше­ния актора со средой определяются четырьмя уровнями: во-первых, стремлением к удов­летворению своих интересов («уровень интереса»); во-вторых, улучшением или ухуд­шением условий деятельности, например соединение труда индивида с трудом другого может способствовать как повышению, так и понижению их заработка («уровень стра­тегии»); в-третьих, воздействием общности на институциональную систему, например, профсоюз того или иного предприятия осуществляет давление на администрацию этого предприятия с целью изменить условия труда и его оплаты («уровень изменения правил игры»); наконец, в-четвертых, культурной, этической, ценностной моделью, которая яв­ляется ставкой борьбы за власть («уровень историчности»). В конечном итоге/считает А. Турен, социальный субъект — это тот, кто желает стать актором (см.: Тоигагпе. 1974. Р. 24).

,Наиболее употребительным термином, которым в пауке о международных отноше­ниях принято обозначать участников взаимодействия на мировой арене, является термин «актор». В русском переводе он звучал бы как «актер». И действительно, некоторые зарубежные авторы иногда напоминают об этом его значении. Так, Б. Рассст и X. Старр подчеркивают, что Шекспир представлял весь мир как большую сцепу, а людей — ее актерами (КаввеП, 8(агг. 1981). Однако, учитывая, что значение термина «актер» в русском языке является гораздо более узким, более конкретным, а также то, что в этом своем конкретном, узком значении (как лицо, исполняющее заранее заданную роль другого персонажа) в науке о международных отношениях он практически не употребляется, в отечественной литературе принят термин «актор» (Бурлацкий, Галкин. 1974).

«Актор» — это любое лицо, которое принимает активное участие, играет важную роль, — пишут Ф. Брайар и М.Р. Джалили. В сфере международных отношений, подчер­кивают они, под актором следует понимать любой авторитет, любую организацию, любую группу и даже любого индивида, способного играть определенную роль, оказывать влияние (ВгаПШ; В}аПП. 1988. Р. 31).

Б. Рассет и X. Старр отмечают, что термин «актор» имеет целый ряд достоинств. ВО-нервых, он отражает широкий спектр взаимодействующих общностей и поэтому является достаточно всеобъемлющим. Во-вторых, используя его, мы делаем акцент на поведении общностей. Тем самым данный термин помогает понять существо общности, которая ведет себя определенным образом, предпринимает такие-то действия. Наконец, в-третьих, он помогает понять то, что разньГе актеры играют разные роли: некоторые из них занимают авансцену и являются «звездами», тогда как другие остаются не более чем статистами или же членами хоровой группы. И тем не менее все они участвуют в создании законченного спектакля па мировой сцепе (Бурлацкий, Галкин. 1974. С. 72).

Социальная общность может рассматриваться как международный актор в том случае, если она оказывает определенное влияние па международные отношения, пользуется признанием со стороны государств н их правительств и учитывается ими при выработке внешней политики, а также имеет ту или иную степень автономии при принятии собственных решений (Кар1ап. 1964). Исходя из этого, становится ясньш, что если все акторы являются участниками международных отношений, то не каждый участник может считаться международным актором. Организация, предприятие или группа, имеющие какие-либо отношения с иностранными организациями, предприятиями или гражданами, далеко не всегда могут выступать в роли международных акторов. Наоборот, эту роль может выполнять отдельный человек, например такой, как всемирно известный правозащитник А.Д. Сахаров, который, благодаря тому авторитету, которым он пользовался как среди государственных руководителей многих стран, так и среди демо­кратической общественности, оказывал известное влияние на отношение Запада к СССР. Более того, сегодня возрастающая роль индивида в международной политике может проявляться не только в действиях выдающихся личностей, но и самых обычных людей, что проявляется в таких феноменах, как увеличение трансграничных миграционных потоков, расширение потенциала международных неправительственных правозащитных организаций в отстаивании «антигосударственных» притязаний рядовых людей, наконец, в некотором росте возможностей защиты их прав путем обращения в межправительственные организации (Европейский суд по правам человека) с жалобами на неправомерные действия собственных правительств. При всех оговорках, которые могут и должны быть сделаны относительно неоднозначности и противоречивости двух последних феноменов (подробнее об этом см. в главе 12), рост их влияния на межгосударственные контакты и на международные отношения в целом представляется несомненным.

Однако в данной связи возникают следующие вопросы. Во-первых, какие из разно­видностей социальных общностей, взаимодействующих на мировой арене, могут счи­таться типичными международными акторами? И, во-вторых, какова иерархия между типами международных акторов, или, иначе говоря, какой из них может рассматриваться как наиболее влиятельный, авторитетный и перспективный? Оба эти вопроса являются, хотя и в разной степени, предметом научных дискуссий, теоретических споров.

Гораздо больше согласия имеется по первому вопросу. Представители большинства теоретических направлений и школ считают, что типичными международными акторами являются государства, а также международные организации и системы. Так, Мортоу) Каплан различает три типа международных акторов: национальный (суверенные госу­дарства), транснациональный (региональные международные организации: например, НАТО) и универсальный (всемирные организации: например, ООН) (Кар1ап. 1957). М. Мерль в качестве типичных международных акторов рассматривает государства, международные организации и транснациональные силы (например, мультинациональ-иые фирмы, а также мировое общественное мнение) (Мег1е. 1974). Брайар и М.Р. Джалили добавляют к этим трем типам еще один — так называемых потенциальных акторов (таких, как национально-освободительные движения, региональные и локальные общности: например, Европейский Совет коммун, Европейская Конференция местных органов власти). Дж. Розенау считает основными международными акторами государства, подсистемы (например, органы местной администрации, обладающие определенной автономией в международной сфере), транснациональные организации (такие, как, например, компания по производству микросхем «Европейские кремниевые структуры», существующая вне пределов государственной юрисдикции), когорты (например, этнические группы, церкви и т.п.), движения (Козепаи. 1990).

Вместе с тем из приведенных примеров видно, что указанное согласие относительно основных типов международных акторов касается прежде всего государства и межгосу­дарственных (межправительственных) организаций. Что же касается вопроса о других участниках международных отношений, то он остается предметом теоретических рас­хождений. Однако гораздо более серьезные дискуссии ведутся но вопросу о том, какому тину актора следует отдавать предпочтение при анализе международных отношений.

Как мы уже видели, для представителей политического реализма нет сомнений в том, что государство является главным, решающим, если не единственным актором меж­дународных отношений. Это касается всех разновидностей политического реализма, хотя одни из них опираются в своей аргументации преимущественно на политические возможности государства (Г. Моргснтау), другие делают акцент на его социальную сферу (Р. Арон), третьи апеллируют к экономическому потенциалу (Ж. Бертэн).

Более гибкой выглядит точка зрения представителей модернистского направления. Смещая акцент па функционирование международных отношений, опираясь на системный подход, моделирование, количественные методы в их изучении и т.н., представители модернизма не ограничиваются исследованием поведения государств, вовлекая в научный оборот проблемы, связанные с деятельностью международных организаций, меж­дународно-политическими последствиями экономической экспансии ТНК и т.н. Вместе с тем, во-первых, чаще всего вопрос о приоритетности того или иного международного актора является для них второстепенным. А во-вторых, многие представители данного, чрезвычайно гетерогенного направления близки либо к политическому реализму

(М. Каплап, К. Райт), либо к другим теоретическим школам, например таким, как транс­национализм и глобализм.

Согласно теоретикам транснационализма или взаимозависимости (Р. Кохэн, Д. Най,. Скотт, С. Краснер и др.), одной из характерных особенностей современного этапа в волюции международных отношений является тот вызов, который бросают позициям сударств международные неправительственные организации, мультинациональные ирмы и корпорации, экологические движения и т. н. По мере роста числа междупарод-ых сделок позиции государств в мировой политике ослабевают, и, напротив, усиливается роль и значение частных субъектов международных отношений (Най. 1989; Кеокапе & Ыуе. 1977). «Глабалисты» (Дж. Бертон, С. Митчел и др.) идут еще дальше, представляя мир в виде гигантской многослойной паутины взаимных связей, соединяющих вместе государства и негосударственных акторов, из которой никто не может выбраться (Виг!оп. 1972). Вместе с тем «транснационалисты» остались достаточно лояльными по отношению к политическому реализму и, следовательно, к его трактовке государства как главного международного актора (Кгоих, Кеепев, Ье§а(е. 1982). Что же касается «глобалистов», то они имеют тенденцию принижать значение понятия «международный актор» в пользу показа тенденций глобальной взаимозависимости (Мадкгоогг, КатЪегд. 1982).

В неомарксистских концепциях международных отношений (И. Валлерстайп, С. Амин, А. Франк) главное внимание уделяется таким понятиям, как «мир-система» и «мир-экономика», государство же является лишь удобным институциональным посредником господствующего в международном масштабе класса, призванным обеспечить его доминирование над мировым рынком (№айегЛегп. 1984).

Каждое из указанных теоретических направлений и школ отражает ту или иную сторону реальности международных отношений. Однако для того, чтобы судить о том, насколько верно такое отражение, необходимо получить более полное представление об особенностях существа и функционирования основных участников взаимодействий на мировой арене.

1. Сущность и роль государства как участника международных отношений

Государство является бесспорным международным актором, отвечаю­щим всем вышеназванным критериям этого понятия. Оно является основным субъектом международного права. Внешняя политика госу­дарств во многом определяет характер международных отношений эпохи; оно оказывает непосредственное влияние на степень свободы и уровень благосостояния индивида, на саму человеческую жизнь. Дея­тельность и даже существование международных организаций, других участников международных отношений в значительной мере зависит от того, как к ним относятся государства. Кроме того, государство является универсальной формой политической организации человеческих общностей: в настоящее время практически все человечество, за небольшими исключениями, объединено в государства. Но процесс об­разования новых государств продолжается: если в XV в. в мире суще­ствовало 5—6 государств, то в 1900 г. их становится уже 30, в 1945 г. Членами Организации Объединенных Наций являлись 60 государств, в 1965 г. в ней состоит уже 100, в 1990 г. - 160, в 1992 г. - 175, а в 1996 г. — 185 государств. Для того чтобы стать членом ООН и, следовательно, получить признание в качестве субъекта международного права, государство должно обладать независимым правительством, территорией и населением.

Происхождение государства связано с переходом человеческих об­щностей к оседлости, разделением труда, обособлением управленческих функций, сосредоточением их в руках особого социального слоя и установлением политической власти над населением в пределах опре­деленной территории. Американский специалист Дж. Фрэнкел связывает формирование государства с развитием у людей потребностей и предпочтений, которые они не могут удовлетворить в одиночку и поэ­тому вынуждены объединяться в группы. В зависимости от обстоя­тельств такие группы различаются по своим размерам и характеру, однако все они сталкиваются с одинаковыми проблемами, связанными со структурой, иерархией и организаций группы, а также ее отноше­ниями с другими группами, которые являются прообразом современных международных отношений (Ргапке1. 1979. Р. 10).

Функции государства в его наиболее развитой форме сводятся к поддержанию порядка и безопасности в рамках отделенной границами территории, созданию условий для социального и экономического раз­вития общества, для распределения благ и услуг, поддержанию заня­тости и удовлетворению основных потребностей населения (8епаг-с/ет. 1992. Р. 116).

Исторические формы государства характеризуются многообразием: в своем развитии оно прошло путь от мировых империй, предше­ствовавших античным городам-государствам (полисам), до европейских монархий в Новое время, возникновения национального государства (или государства-нации) в XIX в. Однако вплоть до XV—XVI вв. государства в силу отсутствия строгих территориальных границ, сла­бости центральной власти по отношению к периферии, господства об­щинной формы организации социума не являлись еще государствами в полном (современном) значении этого понятия (НипЫпдег. 1988. Р. 115­117; Четкое. 1993).

Современная форма государственности связана с понятием сувере­нитета. Первоначально это понятие означало неограниченную власть монарха осуществлять свою волю внутри страны и представлять госу­дарство за его пределами (или, выражаясь современным языком, оп­ределять его внутреннюю и внешнюю политику) и отражало стремление правителей освободиться от господства феодальных обычаев и церковной иерархии. После окончания 30-летней религиозной войны в Европе возникает и получает свое закрепление в Вестфальском мир­ном договоре 1648 г. современная система межгосударственных отно­шений, основанная на взаимном признании юридического равенства и независимости каждого государства.

В XVIII в. начинается новая фаза в распространении государствен­ности — переход от суверенитета монарха к суверенитету нации. Фор­мируется такая форма государственности, как национальное государ­ство, распространившаяся начиная с XIX в. на весь европейский регион, а в последующем (особенно с процессом освобождения народов от колониальной зависимости и образованием национальных государств в «третьем мире», который завершается в целом в 1960-е гг.) и на мир в целом.

Таким образом, генезис и существование современной формы го­сударственности тесно связаны с формированием и развитием такого вида социальной общности, как нация. Следует подчеркнуть, что как не существует «естественных» границ между государствами (все они являются продуктом истории, результатом соотношения сил и потому носят «искусственный», т.е. политический характер), так не существует и оснований для представлений о биологической сущности наций, или их этническом происхождении. Все нации являются многоэтническими образованиями, все они формируются и укрепляются в процессе политической социализации, распространения и усвоения религиозных верований, обычаев, других культурных ценностей, способствующих политической консолидации социальной общности.

Об этом свидетельствуют и основные факторы, лежащие в основе генезиса нации, открытые научным сообществом в результате много­численных исследований данного феномена. Это, прежде всего, — об­щность территории проживания, способствующая формированию бли­зости в восприятии природных феноменов и, соответственно, консо­лидации социальной общности. Это — общность экономической деятельности, определяемая одними и теми же ресурсами, формирующая сходный тип хозяйственной активности. Это — культурное единство, отражаемое в общности языка, религии, социальных норм поведения. Определенную роль в формировании нации может играть и общее этническое происхождение людей, хотя эта роль отнюдь не может считаться решающей. Это, наконец, — общий исторический опыт, ощущение общей судьбы, общности прошлого, настоящего и будущего. В то же время ни один из указанных факторов не является достаточным для того, чтобы рассматривать социальную общность как нацию. Так, для многих наций характерно наличие нескольких языков (Швейцария), религий (Китай), культур (Индия) и т.п. Пожалуй, наиболее устойчивой является общность национального самосознания, ощущения единства исторической судьбы (см.: КазеЫ & 81агг. 1981. Р. 63-65).

Английский специалист Э. Смит отмечает, что формирование на­циональной идентичности явилось основным элементом процессов ле­гитимизации социального и политического порядка. Назначение на­циональной идеологии состоит в формировании связей солидарности между индивидами и социальными классами, мобилизации с этой целью общих ценностей и культурных традиций. Национальные доктрины производят мифы, символы, апеллирующие к рациональности идеологии, призванные служить оправданию и укреплению государства. Они предлагают каждому индивиду как личную, так и социальную идентичность, позволяющую ему отличать себя от остального мира и от других культур. Их распространению в той или иной мере способствуют все правительства, заинтересованные в закреплении национальных особенностей, легитимизирующих государственный суверенитет (8тНИ. 1983).

Определяющую роль в формировании и закреплении национальной идеологии играют политические и интеллектуальные элиты. Это характерно и для тех неевропейских регионов, в которых формирование наций происходит под влиянием империализма: профессиональные элиты указанных регионов, стоящие во главе движений за освобождение от всех форм колониального господства и политическую независимость, фактически воспроизводят в государственности, как форме политической организации общества, политическую модель метрополий. Вместе с тем здесь процесс формирования наций идет как бы «наоборот»: не нация предшествует и сопровождает генезис госу­дарственности, а государство используется как решающий инструмент в формировании наций. Именно этим объясняется парадоксальный, на первый взгляд, факт существования на политической карте мира госу­дарств (например, в постколониальной Африке), не имеющих нации: речь идет о процессе создания нации «мы-восприятия», которая подошла бы под уже существующее государство, а не о процессе поиска нацией своего собственного государства (КаззеП & 81агг. 1981. Р. 63).

Как уже отмечалось, одной из решающих в понимании происхож­дения и сущности государства является категория «национально-госу­дарственный суверенитет». Она имеет два основных аспекта — внут­ренний и внешний. Речь идет, с одной стороны, о свободе государства избирать свой путь экономического развития, политического режима, гражданского и уголовного законодательства и т. п. А с другой — о не­вмешательстве государств во внутренние дела друг друга, о их равенстве и независимости. Однако принцип суверенитета национальных государств приводит к неоднозначным последствиям в международных отношениях.

Во-первых, каждое государство вынуждено так или иначе сочетать в своей внешней политике достаточно противоречивые функции. По определению одного из основателей современной американской поли­тической науки А. Уолферса, каждое государство может стремиться к национальной экспансии (кеГГ-ехиегшоп) в самом широком смысле этого термина, включающем увеличение территорий, влияния, ресурсов, союзников и т.п. Оно может быть озабочено защитой (сохранением) своего пространства и своего национального интереса (кеГГ-ргекегуайог). Наконец, оно может отказываться от тех или иных непосредственных выгод в пользу укрепления мира и солидарности в межгосударственных отношениях (8е1Г-аЪпеда^^оп) (\Уо1/ег$. 1962; Когапу. 1987. Р. 136).

Во-вторых, каждое государство стремится к обеспечению собствен­ной безопасности. Однако это стремление ввиду того, что оно свойст­венно всем суверенным государствам-нациям в условиях «плюрализма суверенитетов», порождает одну из самых сложных и животрепещущих проблем международных отношений — так называемую дилемму безопасности. Она состоит в том, что увеличение безопасности одного из государств может рассматриваться как небезопасность для другого и вызывать с его стороны соответствующие реакции — от гонки воору­жений до «превентивной войны».

Наконец, в-третьих, если все государства-нации равны, то, как ост­роумно замечают Б. Рассет и X. Старр, «некоторые из них равны больше, чем другие» (Казз!! & 8!агг. 1981. Р. 79). Действительно, формально-юридическое равенство государств с точки зрения международного права не может отменить того обстоятельства, что они различаются по своей территории, населению, природным ресурсам, экономическому потенциалу, социальной стабильности, политическому авторитету, во­оружениям, наконец, по своему возрасту. Эти различия резюмируются в неравенстве государств с точки зрения их национальной мощи. След­ствием такого неравенства является международная стратификация, с характерной для нее фактической иерархией государств на междуна­родной арене.

Исследуя международную стратификацию с позиций исторической социологии, английский ученый Э. Луард приходит к выводу, что на всех этапах своего существования — от Римской империи, где госу­дарства-данники зависели от центральной власти, и Китайской много­государственной системы, где власть была неравномерно распределена между большими группами государств, до современности — междуна­родные отношения всегда были стратифицированы по тем или иным основаниям (ЬиагС. 1976). В международных отношениях, которые ин­тересуются причинами социальной стратификации и ее последствиями на поведение акторов, в объяснении этого феномена существует два основных направления.

Одно из них — «консервативное» — рассматривает стратификацию как следствие функциональной специализации: общество стратифици­руется потому, что позиции, которым приписывается большая ценность, обеспечивают тем, кто их занимает, власть, привилегии или престиж. С этой точки зрения интеграция общества и социальный порядок являются продуктами стратификации, и, более того, в степени стабильности общества отражается степень ценностного консенсуса его членов. Представители второго — «радикального» направления — считают, что общественный порядок всегда основан на принуждении, а стра­тификация общества постоянно сопровождается процессом, при котором власть, привилегии и престиж определенного социального слоя достигаются и поддерживаются благодаря систематической экс­плуатации им других слоев. Сформулированная марксистами, такая точка зрения разделяется не только близкими к марксизму, но и сто­ронниками иных теоретических течений.

Большинство идей, связанных со стратификацией международных отношений, было заимствовано именно из радикального направления (ЬШ1е. 1978). В рамках науки о международных отношениях литература по вопросу о стратификации подразделяется на два течения — «ин-теракционизм» и «структурализм». Первое рассматривает взаимодей­ствующие государства в качестве автономных элементов стратифици­рованной системы международных отношений, положением в которой и объясняется их поведение (М. Каплан, А. Органски, Р. Роузкранс, Д. Сингер, К. Дойч, К. Уолц, и др.). Второе исходит из того, что в XX в. государства уже не являются автономными, а играют разную роль в общемировой капиталистической системе, причем эта роль зависит от того, какое место они занимают в данной системе — центральное или периферийное (Р. Пребиш, Б. Браун, II. Баран, П. Суизи, А. Франк, И. Галтунг, С. Амин, И. Валлерстайн и др.). Таким образом, если для интеракционистов государство как международный актор представляет главный предмет анализа, то структуралисты, рассматривающие прежде всего отношения между центром и периферией в мировой системе, чаще всего не принимают его за единицу анализа.

Как уже отмечалось выше, одним из наиболее широко распростра­ненных видов международной (межгосударственной) стратификации считаются неравные возможности государств защитить свой суверени­тет, вытекающие из неравенства их национально-государственной мощи. С этой точки зрения различают сверхдержавы, великие держа­вы, средние державы, малые государства и микрогосударства (см.: ВгаШагй, ЩаНН. 1988. Гл. II),

Сверхдержавы выделяются по следующим признакам: а) способ­ность к массовым разрушениям планетарного масштаба, поддерживае­мая благодаря обладанию и совершенствованию ядерного оружия; б) способность оказывать влияние на условия существования всего че­ловечества; в) невозможность Потерпеть поражение от любого другого государства или их коалиции, если в такую коалицию не входит другая сверхдержава.

В отличие от них, великие державы оказывают существенное вли­яние на мировое развитие, но не господствуют в международных от­ношениях. Они нередко стремятся играть мировую роль, однако ре­альные возможности, которыми они располагают, ограничивают их роль либо определенным регионом, либо отдельной сферой межгосу­дарственных отношений на уровне региона.

Средние державы обладают прочным влиянием в своем ближайшем окружений. Это отличает их от малых государств, влияние которых является слабым. Однако малые государства располагают достаточными средствами для сохранения своей независимости и территориальной целостности. Микрогосударства же в принципе неспособны защитить свой суверенитет собственными силами.

Среди исследователей нет единого мнения по вопросу о том, какие из государств считать малыми, а какие — микрогосударствами. Большинст­во склоняется к тому, что критерием в данном случае может выступать количество населения: в одних случаях микрогосудаствами считаются страны, население которых не превышает 1 млн человек, в других эта цифра доходит до 2 млн. ЮНИТАР использовал в этом случае более сложный критерий определения величины, мощи и статуса государств, включающий анализ величин их площади, населения и ВВП. Б. Рассет и X. Старр предложили учитывать также военный потенциал, продолжи­тельность жизни населения, процент детской смертности, количество врачей и койкомест в медицинских учреждениях на душу населения, его расовый состав, долю городских и сельских жителей и т.п. (Каме!! & 8!агг. 1981. Р. 82—90). Однако в этом случае появляется риск утраты решающих критериев и, следовательно, риск «утопить» проблему в ог­ромной массе важных, но все же не определяющих признаков.

Согласно традиционным представлениям, государства выгражают себя на международной арене через свою внешнюю политику, которая может принимать две основные формы: дипломатии и стратегии. Их назначение — удовлетворение национальных интересов, сохранение территориальной целостности страны, защита ее безопасности и суве­ренитета. Однако в наши дни такое понимание внешней политики и международных отношений обнаруживает свою явную узость, ибо внешняя политика уже не может не принимать в расчет проблемы экологии и научно-технического прогресса, экономики и средств мас­совой информации, коммуникаций и культурных ценностей. А главное — оно не способно отразить как тот факт, что традиционные проблемы международных отношений претерпевают существенные видоизменения под влиянием всех этих новых факторов, так и действительную роль и подлинное место негосударственных международных акторов.

2. Негосударственные участники международных отношений

Среди негосударственных участников международных отношений вы­деляют межправительственные организации (МПО), неправительст­венные организации (МНПО), транснациональные корпорации (ТНК) и другие общественные силы и движения, действующие на мировой арене. Возрастание их роли и влияния — относительно новое явление в международных отношениях, характерное для послевоенного времени. Данное обстоятельство в сочетании с длительным и практически безраздельным господством реалистской парадигмы объясняет то, что они все еще сравнительно слабо изучены политической наукой (8епагс1епз. 1992. Р. 129). Отчасти это связано и с неочевидностыо их подлинного значения, отражаемой в таких терминах, как «невидимый континент» (Й. Галтунг), или «второй мир» (Дж. Розенау). Сказанное касается не только участников, которых Дж. Розенау называет «подсистемами», но и международных организаций, которые, казалось бы, у всех «на слуху».

Дата добавления: 2015-07-02