Татарская слобода

Пожарные

Если вы назовёте работника пожарного депо пожарником, то он крепко на вас обидится, потому что слова «пожарный» и «пожарник» в своё время приобрели различный смысл. Если пожарный — это борец против огненной стихии, то пожарник — это мнимый (редко — действительный) погорелец-сбирун «на погорелое место».

Ещё при крепостном праве некоторые помещики, в том числе и костромские, из корыстных побуждений отпускали своих крестьян целыми семьями на оброк, который они должны были «зарабатывать» сбором «на погорелое место». Для этого крестьяне слегка обжигали оглобли и колёса, одевались в отрепья и, взяв у помещика справку о своём «несчастии», заколачивали дома и иногда целыми деревнями, вместе с детьми, ехали в отдалённые города и селения для сбора подаяния. Это предприятие давало большой и верный доход и барину, и мнимым погорельцам. Такие «пожарники» занимались этим доходным промыслом вплоть до Октябрьской революции. Вот поэтому пожарные и не любят, чтобы их называли пожарниками.

В начале нашего века в городе Костроме были три пожарных команды, не считая фабричной и маленькой заволжской. Главная пожарная часть находилась, где и сейчас — на Сусанинской площади (пожарная каланча в г. Костроме, известнейшее здание города, украшающее его главную площадь, построена в 1824–27 гг. по проекту костромского губернского архитектора П. И. Фурсова и принадлежит к лучшим образцам его ещё малоизученного творческого наследия (прил.7)), вспомогательная, или Воскресенская, на нынешней улице Подлипаева (угол Пастуховской и Воскресенской улиц), добровольная команда была в начале Мясницкой улицы, где в настоящее время находится водонапорная башня. Воскресенская и добровольная части имели старые деревянные каланчи и служебные помещения. Около 1905 года каланча добровольной команды сгорела от удара молнии, причём дежуривший на ней пожарный тоже чуть не сгорел. Ему пришлось выброситься сверху на расставленный брезент. После этого пожарную вышку оборудовали на самом вверху колокольни Покровской церкви, а для конюшни были построены каменные помещения на Марьинской улице.

Пожар в городе считался большим происшествием. Звонкий пожарный колокол своими частыми ударами извещал о пожаре. Звуки колокола были далеко слышны в городе. Тотчас же поднималась тревога. Дежурный расчёт пожарных мгновенно одевал бушлаты, медные каски и специальные пояса. По этому сигналу лошади сами рвались из своих станков. По выработавшемуся условному рефлексу, при открытии стоек, они быстро подбегали к своим упряжкам и сами просовывали головы в хомуты.

С первым ударом колокола верховой-вестовой уже скакал к месту предполагаемого пожара и, обследовав, полным галопом возвращался, чтобы вести за собой весь пожарный обоз. Для выезда всего обоза требовалось не более 2-3 минут. Вернувшийся с разведки вестовой лихо скакал впереди обоза, за ним на полном скаку мчалась четвёрка лошадей с брандмейстером в никелированной каске, трубачом, непрерывно подающим сигналы, топорниками, ствольниками и пожарными других специальностей. На этих огромных красных дрогах находились багры, раздвижная лестница, ломы, топоры, кирки и другой пожарный инвентарь, а также одна ручная пожарная машина с рукавами. Факелы с медными рукоятками и такими же держателями, медные каски, брандспойты и большой колокол — всё блестело на солнце или ночью от зажжённых факелов и создавало какую-то торжественность момента.

За первой упряжкой мчалась тройка с пожарными машинами и дополнительным инвентарём, а за ней одна за другой несколько парных упряжек с большими красными бочками, наполненными водой. Пожарный обоз замыкала упряжка с большой раздвижной лестницей и несколькими рулонами пожарных рукавов.

При том состоянии техники пожарные команды прибывали к месту пожара относительно быстро и отличались чёткостью работы, большой сноровкой и отменной выучкой. В то время пожарные считались на военной службе по вольному найму и находились на казарменном положении. Семейным тут же предоставлялись квартиры. Пожарным была присвоена чёрная форма с синими погонами и с таким же околышем фуражки.

Во время пожаров горожане оказывали большую помощь пожарным. Они качали машины, выносили вещи из горящих домов и организовывали их охрану.

Большое внимание уделялось подбору лошадей по мастям. Так, на главной пожарной части вначале лошади были светло-серой масти (белой), а потом их заменили чисто-вороными, на вспомогательной были гнедки, а на добровольной — рыжие. По масти лошадей было видно, какая пожарная команда прибывает на пожар. Каждый выезд главной пожарной части всегда сопровождала большая, рыжая, мохнатая собака, по кличке «Бобка». Она была общей любимицей всех пожарных работников. Говорили, что на пожарах Бобка не раз выносил из горящих помещений детей и вещи. При звуке пожарного колокола этот бессменный дежурный первым выскакивал в открытые ворота и всегда бежал сбоку головной упряжки. Будучи уже старым, Бобка как-то в момент выезда команды по тревоге подвернулся под пожарные дроги и был задавлен насмерть. Все очень жалели эту умную собаку, и кто-то из её шкуры сделал чучело, которое поставили в дежурном помещении. Оно долгое время находилось там даже в послереволюционные годы.

Долго жил в команде большой, старый, мохнатый, белый козёл, которого все называли «Василий Иванович». Обычно на всех конюшнях держали козлов, с целью оберегать лошадей от маленького зверька — ласки, которая любила щекотать лошадей и путать их гривы и хвосты. Если же на конюшне был козёл, то ласка лошадей не беспокоила. Для этого и держали Василия Ивановича. Даже и у козла на звук пожарного колокола выработался условный рефлекс (на тревогу). Он вскакивал на ноги, громко блеял и всеми своими движениями показывал нервозность. На пожары его, конечно, никогда не брали. Он часто любил гулять на пожарном дворе, а иногда выходил и на Сусанинскую площадь, к Мучным рядам, пугая прохожих своими огромными рогами с подвязанной спереди их медной доской. Кстати сказать, пожарные приучили его к курению табака и часто оставляли ему недокуренные цигарки или папиросы. Он делал несколько затяжек дымом, а потом с большим аппетитом разжёвывал и съедал остатки цигарки.

Сравнивать по скорости прибытия на место пожара конную тягу с автомобильным транспортом, конечно, нельзя. Но парадность выезда конного обоза была много выше. При том уровне пожарной техники пожарные работали неплохо, и среди них было много энтузиастов своего дела, в особенности в добровольном пожарном обществе.

Многое для усовершенствования пожарного дела в городе Костроме сделал страстный любитель своего дела — брандмайор Н. Головцов, который в течение 15 лет своей работы поставил на большую высоту пожарное дело, укрепил дисциплину среди работников, умело подбирал конский состав и весь необходимый инвентарь. После Октябрьской революции он был переведён с повышением в Московский отдел пожарной охраны.[2]

Описывая старую Кострому, надо, хотя бы коротко, сказать о старейшем её пригороде — Татарской слободе, которая едва ли намного моложе самого города. По некоторым преданиям, небольшая кучка татар осела в этом месте ещё во времена татарского ига. Одни сказания говорят, что татары поселились здесь во время распада Золотой Орды, по другим преданиям, тут были поселены пленные. Точных данных по этому вопросу в летописях нет.

Слободу отделяла — и в настоящее время отделяет — Чёрная речка, которая в начале века являлась юго-восточной границей города, оканчивающегося Ямской слободой (конец улицы Кооперациив). К началу нашего столетия население слободы составляли исключительно татары, причём, их было всего не более 7-8 фамилий. Это были Женодаровы, Булатовы, Маметевы, Космасовы, Бильгильдеевы, Курочкины, Сиушевы, Кадыбердеевы. Всего же взрослого населения насчитывалось не более 2000 человек.

Посёлок состоял из нескольких узких улиц, застроенных маленькими деревянными домами с двориками, отгороженными от соседей деревянными заборами. Было несколько двухэтажных домов, принадлежавших местным богачам. При каждом домовладении имелись конюшни, коровники и сараи. Улицы были очень грязные даже летом, но в домах постоянно поддерживалась чистота и опрятность. У входа всегда стоял высокий медный кувшин-кумган и таз для омовения. Этого мусульманского обычая все придерживались строго. У многих он дошёл и до нашего времени. Все жители слободы имели коров, овец, коз, у большинства были лошади. Каждый хозяин имел не одну крупную собаку-дворняжку. Чужому человеку было опасно ходить по улицам слободы, в особенности в вечернее время, когда собак спускали с цепей.

Слобожане крепко придерживались обрядов, языка, религии, привычек и занятий своих предков. Даже национальные костюмы старались сохранить в том виде, в каком их носили 100-200 лет тому назад их предки. Мужчины надевали тёмные длинные поддёвки «в талью», покроя поповского подрясника. Головы гладко брили, усы и реденькие бородки оставляли. Даже дома они никогда не снимали тюбетейки, а, выходя на улицу, прямо на неё надевали другой головной убор — шапку или какую-нибудь шляпу. Русских картузов никогда не носили.

Женщины носили такие же поддёвки и сарафаны особого национального покроя. Платки повязывали, сгибая их под прямым углом, а не на угол, как принято у русских. В праздник ураза-байрам, по пятницам и в другие торжественные дни под платок надевали маленькую шапочку, расшитую мишурой и бисером. Пожилая женщина иногда носила чадру, т.е. белую накидку, которая закрывала её с головы до пят. Паранджи не носили. Девушки вплетали в косы серебряные монеты и по праздникам надевали яркие шёлковые национальные костюмы, которые у некоторых переходили из поколения в поколение. Женщины почти не говорили по-русски, мужчины же, работая в городе, говорили по-русски, но с большим акцентом. По обычаю предков, женщина в присутствии постороннего мужчины не имела права сесть за общий стол и даже без вызова хозяина войти в общую комнату.

В то время было принято каждого татарина, при обращении к нему, называть «князь», на что они никогда не обижались. Видимо, это слово закрепилось за ними со времени татарского владычества.

Между слободой и усадьбой «Васильевское» фабрикантов Зотовых, земля принадлежала слободе, и многие из её жителей занимались хлебопашеством. Основная же профессия большинства мужчин была извоз. Они ежедневно выезжали в город на легковую и ломовую биржи. Многие, не имея своих лошадей, работали по найму у своих богатых соседей. Так, у одного из Маметевых было несколько десятков лошадей, и он эксплуатировал десятки своих однослобожан. Другой предприниматель, Космасов Исхан, имел несколько десятков кобылиц, изготовлял кумыс и торговал им в Костроме. У него также было много наёмных рук. Менее состоятельные скупали старую одежду и перепродавали её на толкучке. Их в слободе были единицы.

Были среди жителей слободы и хорошие волгари. Они работали матросами, водоливами, лоцманами и даже капитанами пароходов. Богач Маметев имел собственные баржи и даже буксирные пароходы, на которых работали также его однослобожане.

Почти у всех слобожан имелись свои лодки, которые служили не для праздничных прогулок, а для получения даров Волги. В то время как костромичи, выйдя на Набережную или Муравьёвку, любовались величественной стихией — весенним волжским ледоходом, когда могучая река всё сметала на своём пути, ломая и унося прибрежные стройки и лесоматериалы, вливая свои воды в костромские улицы, иногда вплоть до Нижней Дебри, — у татар наступала самая горячая пора. С риском для жизни, соревнуясь в удальстве, они с лодок вылавливали плывущие дрова, брёвна, разбитые строения и прочее. Редко что-либо ценное проскальзывало мимо слободы. Они никогда не останавливались перед тем, чтобы, с риском для себя, снять и спасти плывущих на льду людей и животных. Бесстрашию этих волгарей мог позавидовать каждый. В эти дни всегда был удачный улов рыбы. Бывали случаи, когда косяки лещей заходили в устье реки Черной такой плотной массой, что их вытаскивали корзинами и даже просто руками.

На самом берегу Волги стояла мечеть с невысоким минаретом, с которого каждое утро и вечер слышался протяжный голос муэдзина, призывающего «правоверных» к утреннему или вечернему намазу (молитве). Летом мусульмане молились в своих дворах, стоя на коленях на маленьком коврике и повернувшись лицом к заходящему или восходящему солнцу. Зимой этот обряд совершался дома перед висящими под стеклом изречениями из Корана (священной книги).

Большое историческое прошлое имеет татарское кладбище. Некоторые сосны —прямые потомки той дремучей тайги, которая окружала Кострому в далёкие времена. Быть может, этот маленький островок деревьев когда-то сливался воедино с той дебрей, от которой получила название улица Нижняя Дебря. Многие десятки поколений Татарской слободы обрели здесь вечный покой. Простые каменные памятники-надгробья и маленькие обелиски кое-где ещё сохранили надписи на татарском языке. Очень древних памятников на кладбище не сохранилось, так как за недостатком места старые могилы перекапывались.

Надо сказать, что по мусульманскому закону вход женщинам в мечеть и на кладбище был запрещён. Похороны организовывали мужчины, и покойников хоронили, как правило, в день смерти со строгим соблюдением религиозного ритуала.

Основная масса слободских татар отличалась трезвым поведением, примерным трудолюбием и честностью. Но они не любили приезжающих в слободу даже своих единоверцев, называя их оскорбительным словом «алабак», что в переводе на русский язык означало, кажется, «собака» или «пёс». Браки совершались в основном между однослобожанами. Редко принимали в семьи невесток из Тетюшей или Казани, и на них слобожане смотрели искоса. Браки с русскими считались преступлением. Так предки охраняли чистоту своей веры, обычаев и установившуюся на протяжении веков обрядность.

Татарская слобода в то время жила в полной изоляции от города и, конечно, была глубоко отсталой от культурной жизни. Среди женщин грамотных почти не было. Немногие мужчины получали образование в объёме 1-2-х классной начальной татарской школы или в условиях царской военной казармы. Слободских женщин очень редко можно было видеть в городе. Чёрная речка для них была тем «Рубиконом», который им было трудно перешагнуть.

Октябрьская революция в корне изменила весь облик слободы, и она стала обычным пригородом Костромы. Молодое поколение слобожан только от стариков знает о прежней жизни, о той изоляции, в которой жили старые поколения, а также об эксплуатации друг друга, о положении татарской женщины и о тех религиозных предрассудках, которые намеренно, с фанатизмом, насаждали богачи, муллы и муэдзины. [2]

Вот ещё несколько сцен из провинциальной жизни того времени:

Лучшая фотография в дореволюционной Костроме размещалась на Русиной улице и принадлежала Куракину. Для большего авторитета она именовалась Большой Московской фотографией.

В Костроме было очень много мелких пекарен, санитарные условия в которых были на самом низком уровне. Хлеб, как правило, месили ногами, мыть которые считалось баловством. Ведь в печи вся зараза сгорает от жара! Только в 1908 году в Богословском переулке Тарунин построил механизированную пекарню, так что качество хлеба и баранок стало очень высоким.

До 1905 года на Волге ещё можно было встретить бурлаков, которых использовали для перетаскивания барж на расстояния до десяти вёрст, так как нанимать пароход на такой короткий рейс было очень невыгодно. Но это уже были не те бурлаки-специалисты, которых писал Репин, а грузчики с пристаней или вообще случайные люди. Позднее бурлаки совершенно исчезли.

Первый автомобиль марки «Форд» появился в Костроме в 1910 году и принадлежал он губернатору Костромской Губернии Петру Петровичу Шиловскому. Второй автомобиль был приобретен одним высокопоставленным чиновником в начале 1912 года также марки «Форд».

Самые вкусные булки-сайки продавались на Молочной горе.

В 1910 году губернатор Веретенников издал постановление, которым обязывал домовладельцев повесить у своих ворот фонари с обозначением улицы и номера дома, а также освещать их. К этому году в Костроме имелось уже 740 фонарей, которые обслуживались 23 фонарщиками.

После 1910 года на вывесках модных мастерских и объявлениях в Костроме стали изъясняться по-французски.

Общественного транспорта в городе, кроме извозчиков, не было. Большинство извозчиков имело старые дребезжащие пролетки на железном ходу. Только в начале XX века стали появляться пролётки на резиновом ходу, а, примерно, с 1910 года появилось несколько извозчиков на дутых шинах, но это были уже лихачи, стоявшие обычно в самом центральном и бойком месте - на Русиной улице против Старого двора.

А напоследок, хочется сказать что Кострома - это готовая съемочная площадка для фильмов прошедшей эпохи. Здесь почти всегда что-нибудь, да снимают, а костромичи знают много историй про известных актеров, актрис и режиссеров. Гуляя по центру, вы окажитесь на съёмочных площадках фильмов "Жестокий романс", "Два капитана", "Очи черные", "Сибирский цирюльник" и многих других.

И сейчас, предлагаю вашему вниманию документальный фильм «Кострома кинематографическая», который рассказывает о роли этого города в истории отечественного кинематографа.

Дата добавления: 2017-01-14