Методика корректного общения с оппонентом

В данном параграфе рассматриваются общие вопросы общения с собеседником или целой аудиторией, не разделяющими (или не вполне разделяющими) взгляды, высказываемые миссионером.

Обычно общение с оппонентом в миссионерском служении рассматривалось исключительно в рамках догматического диспута. Однако проблема грамотного общения миссионера с оппонентом шире рамок вопроса о традиционном диспуте на вероучительные темы, а сам диспут (в классическом, строгом смысле слова) является достаточно специфической и не всегда желательной формой общения миссионера с оппонентом.

В первую очередь миссионер должен понимать, что за высказываемыми вслух аргументами (нередко весьма «избитыми») могут присутствовать совсем иные, более глубокие мотивы поведения оппонента, возможно, даже не всегда осознаваемые (или признаваемые) им самим. Это могут быть мотивы, по которым он отвергает, например, религию вообще или Церковь, и эти мотивы могут побуждать его подыскивать ту или иную внешнюю аргументацию «частного характера», оправдывающую (в его глазах) его выбор. Однако сами эти мотивы могут лежать совсем в иной плоскости — например, в плоскости психологической, эмоциональной, даже в плоскости нравственной, а отнюдь не в плоскости логически понимаемых аргументов.

Общий случай такой скрытой мотивации оппонента: «Я не хожу в Церковь, потому что она неправильная» (чему и приводятся аргументы), а не потому (или: не только потому), что она требует многого от меня: она требует от меня меняться, отказываться от себя прежнего, и т. д. (подлинный мотив, который, по сути, звучит как «потому что я не хочу»). Таким образом, скрывая мотив за теми или иными аргументами (нередко шаблонными), оппонент переносит «вину» за свой выбор на Церковь.

За какими-либо частными аргументами оппонента в качестве их подлинного мотива может стоять неприятие оппонентом Церкви как таковой (известно, что неприязнь к Церкви культивируется в некоторых субкультурах). Может быть таким мотивом и неприятие такого «ущемляющего чувство собственного достоинства» понятия, как грех, или в целом неприятие смирения, ведущее к неприятию самой «идеи Бога», иерархии, православных обычаев и православной этики (это нередко становится «камнем преткновения» как для представителей протестантской культуры, так и для представителей светско-гуманистической культуры). Истинным мотивом оппонента может стать неприятие тех или иных нравственных требований к себе в Православии (отношение к вопросам пола, к карьере, к личному обогащению, к удовольствиям и потребительскому идеалу в целом). Нередко мотивом становится нежелание идентифицировать себя с тем «непрестижным» и «немодным», или «несовременным» образом Церкви, который существует в массовом сознании (т. е. причиной является та или иная самоидентификация оппонента, как представителя современного, «продвинутого» круга людей и т. д., возможно, круга людей определенных национальных или культурных установок).

Во всех этих случаях попытка отвечать на «внешнюю» аргументацию оппонента, не затрагивая крытых мотивов, обречена на «порочный круг». Обычно такой оппонент имеет заранее нужные ему «ответы», он готов давать свои толкования явлениям и словам, отличные от принятых, «придираться» к словам, передергивать их (через вольные преувеличения, сравнения и др. «художественные приемы»). Такого оппонента невозможно переспорить, апеллируя к логике и фактам; его цель — не услышать от миссионера новую информацию, а еще раз уличить его в «неправоте», то есть его поведение провокационно.

Читая «Письма из Посольского монастыря» архиеп. Вениамина (Благонравова), или записки алтайских миссионеров, или, наконец, «Житие свт. Стефана Пермского», можно обнаружить многочисленные примеры того, как не оправдывались надежды миссионеров на аргументированное доказательство превосходства веры Православной на логически выраженное превосходство их аргументов. Напротив, ведущим в поведении и «логике» оппонентов оказывался мотив той или иной самоидентификации (например, «наша вера», «вера предков», в противоположность «московской» или «русской вере»), а не поиска безошибочности веры, т. е. «поиска Истины». Таким образом, осознанно или неосознанно в любом споре и диспуте ими защищалось «свое», а не «истинное» (истинное с логической, фактической и т. п. точек зрения). Для многих настоящей причиной отказа от принятия Православия становился невозможный (для них) полный разрыв со своим обществом (языческим по культуре) вследствие крещения, который десоциализировал бы человека, превращал бы его в изгоя. Это и происходило, например, с крещеными алтайцами и бурятами: для первых алтайским миссионерам приходилось создавать специальные поселения (закладывая тем самым основы нового социума), а вторые даже отказывались называться бурятами, называя себя «черными русскими». Сегодня боязнь потери социализации нередко становится преградой для прихода в Церковь в молодежной среде (где социализация крайне важна).

Кроме этого, сам миссионер должен понимать, что в основе выбора веры (или неверия) также может лежать тот или иной нравственный (по своей природе) выбор человека. Таким нравственным выбором может быть, например, отношение к некогда совершенным поступкам (самооправдание, в том числе через признание того или иного «детерминизма», несовместимого с православным учением о свободе воли), или же ежедневные укоренившиеся привычки (положительная оценка которых также несовместима с церковной жизнью). В подобных истоках своего выбора человек может не давать (или не захотеть давать) себе отчета. Такой нравственный выбор мог быть сделан в далеком прошлом, даже не вполне осознанно (поскольку выбор совести может быть и интуитивным), но при этом определить все будущее поведение человека, а в итоге и его систему взглядов (в этом плане неслучайна этимология слова «целомудрие», связывающая жизненный опыт, однажды выбранный человеком, со всем его последующим мировоззрением). Определенный нравственный выбор между собственным «Я» и способностью принять Того,

Кто выше человеческого «Я», происходит даже в момент диспута, потому что человек выбирает, будет ли он сам критерием истины, или же допускает, что есть То, что выше его понимания и его самоволия.

Таким образом, скрытые мотивы отнюдь не обязательно должны корениться в прошлом человека. Даже сам «жанр» общения (коммуникации) может диктовать модель и мотив поведения: так, «жанр» диспута выносит на первый план мотивацию утверждения «своего» как такового, борьбу спорящих; заданная им стратегия речи предполагает самоутверждение «ритора» и «победу над соперником» в качестве главной цели речевой деятельности, а не «поиск истины» в качестве главного мотива поведения. В современной науке эти явления исследуются в разделе «неориторики» под названием «агонального дискурса» (то есть соревновательной по своей природе речевой деятельности, направленной на борьбу и управление соперником с помощью речи). Нужно заметить, что сам миссионер должен всячески избегать подобной мотивации в своем поведении, как и тех «жанров» общения, которые задают подобную модель поведения у его оппонента, располагают к ней, и потому не дают оценивать ему аргументы миссионера непредвзято.

Более того, принципы и «технологии» агональной коммуникации все чаще и чаще берутся (и иногда — сознательно) на вооружение представителями сектантских движений. Необходимо привести несколько характеристик «агональной риторики», или «агональной коммуникации»: данное направление в риторике характеризует умение встраиваться в человеческое сознание и управлять им с помощью слова. Такой тип риторики проповедовался греческими софистами, поэтому часто ее называют софистической риторикой. Она исходит из того, что истины не существует, только человек мера всех вещей, он высшая истина. Главным отличием агональной коммуникации от всех других видов является не прояснение смысла высказывания, но, напротив, придание любому высказыванию возможности различной расшифровки. Агональное высказывание противоположно формально-логическому высказыванию, оно допускает одновременную истинность или ложность противоположных суждений, поэтому ритор в пространстве агональной коммуникации не может говорить истины. Человек, подвергающийся АК, не должен об этом знать, так как в данном случае воздействие происходит на бессознательном уровне, нет сознательных фильтров, задача — проникнуть в сознание, создавая новое бессознательное человека. Данное направление особенно востребовано в демократические периоды развития общества, в настоящее время прочно входит в жизнь.

В целом такая коммуникация хорошо укладывается в свойственную современной западной культуре релятивистскую парадигму, утверждающую относительность истины, и вполне усвоенную современной западнохристианской (протестантской) культурой; она в целом свойственна различным сферам современной культуры. Однако нередко используются и специальные коммуникативные технологии, созданные по подобным принципам, например, технологии «нейролингвистического программирования» (НЛП), «лидерства», и т. п. Миссионеру, постоянно имеющему дело с сектантами, стоит подробно познакомиться с материалами по теме «Проблема защиты личности от речевой агрессии и агональных коммуникативных стратегий»: подобным темам уже посвящают часы в вузовских спецкурсах. Иногда способы такой коммуникации принимают форму откровенно провокационных технологий, прямо направленных против собеседника (определенные группы людей специально занимаются этим в Интернет-пространстве, иногда даже следуя четко прописанным инструкциям, правилам так называемого «троллинга», от англ. «Trawl» — сеть, бредень).

Миссионер должен стремиться к тому, чтобы понять истинные «цели и задачи» речи оппонента, настоящие мотивы его поведения, стоящие за его вопросами и аргументами, и, если это продуктивно, отталкиваться именно от них, на них отвечать или возражать.

Иногда миссионер может уловить такой скрытый мотив, стоящий за аргументами оппонента — либо он косвенно отражен в аргументации (может быть, является «общим знаменателем» для ряда аргументов оппонента), либо иначе «проглядывает» в самой речи оппонента (выборе слов, оценочные слов и т. д.), либо его можно уловить по ответам на наводящие вопросы, либо же это мотив, типичный для той или иной конкретной аудитории, которую представляет оппонент типичным же для нее набором готовые аргументов (а опытный миссионер должен представлять себе в целом, какие именно побудительные мотивы наиболее свойственны той или иной конкретной аудитории — молодежной, сектантской или любой другой, какие раздражители находит она в Церкви).

Одна из трудностей здесь — корректно, в дружелюбной форме, не задевая оппонента и не «выставляя диагноз», перевести разговор на истинные мотивы оппонента (если это продуктивно). Это может быть сделано через серию наводящих вопросов, или же через обобщение. В этом случае можно привести, с целью обобщения, и другие примеры аналогичных «аргументов», например, через формулировки типа «это наиболее типичные аргументы, высказываемые обычно против…» или «мне часто приходилось сталкиваться с таким и подобным вопросами, мне кажется, что у них есть одна общая черта…», «можно перечислить еще несколько подобных аргументов», или «мне кажется, ваш аргумент чем-то похож на те, которые я встречал раньше» (после чего перечислить типичные аргументы, которые на практике часто встречаются, но общим у которых действительно является только скрытый мотив). В любом случае, чтобы не быть голословным, стоит сначала попытаться вызвать оппонента на диалог, который вскрыл бы его мотив (нередко, например, сектанты скрывают свою настоящую позицию, выступая против Православия не как представители иной религиозной группы, а от лица «светской публики», и на словах радея за «светскость» — к примеру, в диспутах по поводу духовно-нравственного образования в школе). Если приходится обнаруживать вслух «скрытый мотив» оппонента, то не стоит так же вслух приписывать его оппоненту лично, лучше говорить о «тех людях, от которых я обычно слышал такие аргументы», и не стесняться употреблять слова, подчеркивающие, что «это лишь Ваше скромное» мнение.

Нужно понимать, что вся аргументация миссионера может быть услышана «преломленной» сквозь призму «внутренних мотивов аудитории», то есть воспринята предвзято. На это необходимо пытаться сделать поправку, предупреждать такое предвзятое восприятие, либо воздерживаться от «предвзято воспринимаемых» аргументов, или тех, к которым аудитория останется глухой (иными словами, миссионер должен задумываться над тем, как именно будут поняты его аргументы).

Если поведение оппонента не предполагает откровенно провокационного настроя, разумнее всего отвечать в первую очередь на прямо поставленные вопросы и аргументы оппонента, однако при возможности перевести разговор и на предполагаемый скрытый мотив (может быть, даже не обозначая его, не акцентируя на нем внимания), постараться привести аргументы против него. Привести такие аргументы возможно, если скрытым «камнем преткновения» служит самоидентификация оппонента (национальная или иная), или созданный им образ Церкви, либо его отношение к смирению, необходимость которого в духовной жизни каждого с точки зрения Православия миссионер должен адекватно изъяснить.

В целом, в отношении с оппонентом миссионер должен быть готов к возражению «по сути», то есть на возможные скрытые мотивы оппонента, и быть внимательным к проявлениям провокационного поведения, но при этом не «зацикливаться» на поиске и «разоблачении» подобных мотивов, а вести по преимуществу диалог с тем большинством, которое задает вопросы искренне. В этом вопросе миссионеры должны быть «мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10.16). К тому же, нужно помнить, что не всегда оппонент в своих мотивах признается и себе самому, и здесь поведение миссионера требует особой аккуратности, такта и внимательности.

«Конечная цель» миссионера в отношении провокационно настроенного оппонента может быть разной. Например, в публичном разговоре — с расчетом на окружающих слушателей, вводимых в определенное заблуждение оппонентом — иногда желательно все-таки разобрать истинную мотивацию оппонента, и сделать это ненавязчиво, отстраненно от спора и даже дружелюбно. В крайних случаях корректным ответом миссионера на публичную провокацию является ссылка на словарные или иные определения, прямо обнаруживающие некорректность аргументов оппонента либо его разоблачающие.

В личной беседе с провокационно настроенным оппонентом можно попытаться донести мысль о религиозном пути вообще не как о «способе самоидентификации», «собственном пути», а как постоянном поиске Бога «по совести», честном поиске, и таким образом пригласить человека к такому поиску. Тем самым миссионер как бы предлагает оппоненту перейти с позиции «владеющего истиной» на позицию «ищущего истину». В крайнем случае, можно попытаться убедить оппонента осознать мировоззренческий выбор (и его собственный в том числе) именно как выбор нравственный. «Последний аргумент» в личном разговоре с провокационно настроенным оппонентом — это напоминание о той «точке», где каждый выбирает свою веру, и о том, что это может быть выбор совести, а может — сделки с совестью; в этом смысле любое мировоззрение оказывается той или иной «верой» — будь то «научное мировоззрение», или иной вид атеизма, и др. (и нередко, выбирая «веру», человек выбирает, допускает ли он кого-либо «выше себя», или нет, а поиск Бога и выбор веры — уже производные этого нравственного выбора). Конечно, миссионер должен удержаться, чтобы косвенно не обличить оппонента в безнравственном выборе — этот вопрос человек сам должен задавать своей совести (при этом нужно быть готовым к негативной реакции). Это предельная точка, в которой аргументы теряют уже свою обязательность, а миссионер обращается как бы к голосу совести оппонента, указывая на относительность всех его аргументов.

Однако далеко не всегда апелляция к истинным мотивам оппонента вслух и возражение на них вообще имеет смысл: миссионеру стоит оценить, насколько оппонент сильно «мотивирован» против Церкви или религии, и, возможно, воздержаться от попыток «доказать» ему что-либо. Миссионерство, как продолжение апостольской проповеди, есть свидетельство, а не «доказательство», и некоторым доказательством служит лишь то свидетельство самой жизнью о Христе и о «Воскресении Христовом, в нас бываемом» (прп. Симеон Новый Богослов), которое христианин имеет в церковной жизни (в жизни ее святых) и истории Церкви. Священное Писание прямо ограничивает возможное желание миссионера «защитить Истину» с помощью диспута перед ярыми и настойчивыми оппонентами (Ср.: Мф. 7.6; Тит. 3.9-10).

Есть и другие факторы, ограничивающие, соответственно указанным словам Священного Писания, объем и содержание миссионерской проповеди. Так, миссионер должен хорошо представлять (или выяснить в процессе) реальный уровень духовной жизни своей аудитории или своего собеседника-оппонента, и понимать свою реальную (непосредственную, ближайшую) цель в отношении этой духовной жизни. Например, далеко не всякий готов слушать, а тем более понимать пересказ Православного катехизиса — в первую очередь, в силу полной «теоретичности», «умозрительности» подобных текстов в отношении собственной жизни человека, оторванности от реального уровня духовных проблем человека. Необходимо предлагать только то и касаться только того, что может иметь отношение к реальной духовной практике собеседника, какой бы малой она ни была.

Также миссионер должен чувствовать и понимать, что именно объединяет сейчас ту аудиторию, к которой он обращается, «во имя чего» собрались эти люди «воедино», и насколько это начало, объединяющее их «здесь и сейчас», будет основанием и подспорьем, или напротив, противодействием проповеди Христовой.

Нередки ситуации, когда миссионеру совершенно бессмысленно спорить о каких-либо вещах и доказывать какие-то истины, потому как аудитория не принимает еще и истин «предшествующего порядка». Невозможно заниматься проповедью новозаветных заповедей там, где отсутствует понятие о «естественном» нравственном законе или нравственности на уровне ветхозаветных заповедей. Невозможно заниматься подобной проповедью и в аудиториях, объединенных атмосферой и настроением, совершенно противоположными духу Христовой проповеди, или не имеющими тех условий, которые требуются для осмысления проповеди, в том числе соответствующего настроя, преобладания разума над эмоциями, трезвости и т. д. (например, на рок-концертах и подобных масскультурных мероприятиях). Здесь призывы и аргументы миссионера должны касаться более общих вещей, а миссионер — выполнять функцию «детоводителя» (См.: Гал. 3.24–25), то есть того, кто только ведет к возможности проповеди о Христе.

Требование «не заниматься теорией» и не давать «пустых», заведомо не соотнесенных с реальным «духовным возрастом» человека знаний особенно касается миссионерской работы в образовательном пространстве. Образцом православного подхода к изучению Священного Писания может быть известный случай из патериковой литературы: молодой послушник обратился к опытному наставнику с просьбой обучить его чтению Псалтири. Наставник открыл 38 псалом и стал читать с учеником 1 стих псалма: «Я сказал: буду я наблюдать за путями моими, чтобы не согрешать мне языком моим; буду обуздывать уста мои». На этих словах ученик сказал, что для первого урока хватит. Когда учитель увидел ученика в следующий раз и предложил продолжить обучение, ученик ответил, что еще не усвоил прошлый урок. Так он ответил и через десять лет. Только через двадцать лет он пришел к учителю и сказал: «милостью Божией я освоил то, что мы изучали в прошлый раз. Я готов учиться дальше». За двадцать лет он научился обуздывать свои уста. Это значит, что он не просто взялся изучать Псалтирь «как теорию», как «текст», а взялся ее изучать применительно к своей жизни.

Миссионер должен понимать, что духовная жизнь и путь к Богу — это именно «путь», и как любой путь, он последователен, и невозможно перепрыгнуть через часть этого пути — тогда человек рискует «узнать Бога в теории», «спастись в теории», или, что не менее вредно, начать употреблять Имя Божие всуе, не имея на практике чувства святыни и благоговения. Особенно вредными могут оказаться «теоретические споры о Боге», далекие от реальных первых шагов на духовном пути. Стоит помнить, что духовный «выбор веры» в большей степени есть выбор нравственный и даже мистический, чем логический, «от знания». Поэтому миссионер, свидетельствуя об истинах веры Церковной ради их «слышания» в таких аудиториях, не должен стесняться останавливать теоретизирования и теоретические диспуты по сложным богословским вопросам (например, ссылкой на то, что византийская богословская мысль исчерпывающе изъяснила это вероучение для его «разумного восприятия», но для понимания этой богословской мысли сначала придется подробно, на высшем уровне изучить весь сложнейший аппарат той же эллинистической философии, в корне отличной от западноевропейской, для чего, как правило, просто нет возможности и времени; или же намеком на то, что в церковном опыте подобные вопросы требуют куда более глубокой духовной практики у слушателей, чем предполагает имеющий место диалог).

Миссионер должен хорошо представлять, каковы реальные точки соприкосновения его аудитории с жизнью Церкви Христовой, и опираться (ориентироваться) на них. Иногда такими точками может быть лишь знакомство с Православием на уровне общих представлений, почерпнутых из быта или СМИ. Как правило, они касаются «культурного» или обрядового «измерений» церковно-богослужебной жизни, и свою проповедь миссионер должен уметь строить и на этом материале, отталкиваться от него.

Должен миссионер представлять себе (или выяснять в процессе диалога, но, конечно, не прямым вопрошанием) и то, какие духовные запросы свойственны его аудитории или собеседнику, в каких формах выражаются духовные искания аудитории (к которой принадлежит собеседник) — с тем, чтобы строить свое Благовестие как «ответ» на такой духовный поиск. Такой духовный поиск, известный и близкий собеседнику, может быть выражен и на языке классической культуры, и на языке альтернативной культуры, и даже в тех нуждах и скорбях, с которыми человек обращается к представителю Церкви. Миссионер в идеале должен уметь находить те емкие образы, цитаты из близкой собеседнику культуры, или жизненные моменты в его биографии, в которых выражался такой поиск, и отталкиваться от них. Такое открытие христианского ответа на духовный поиск, всегда свойственный человечеству (См.: Деян. 17.26–27), как бы этот поиск ни был выражен, есть реализация в миссионерском служении принципа церковной рецепции культуры, свойственного Православной Церкви начиная с апостольских времен.

Еще раз стоит подчеркнуть: разговор с аудиторией или оппонентом не должен в общем случае иметь форму спора, поскольку она будет мешать оппоненту оценивать аргументы миссионера сами по себе, и будет задавать их предвзятую оценку — как «чужих», а значит, таких, которые должны быть опровергнуты уже в силу самой их «чуждости». В нынешнюю эпоху, когда насаждается идеология плюрализма и релятивизма в отношении Истины, всякая логическая и фактическая аргументация уходит на второй план по сравнению с «беспроигрышным» аргументом типа «а вот я думаю именно так, и это мое мнение», то есть с безусловным «правом» каждого на свою «истину». Поэтому миссионер, чтобы избегнуть подобного восприятия оппонентом, не должен строить разговор как противопоставление и борьбу двух «точек зрения» (диспут в том или ином виде), а напротив, должен подчеркивать свое «со-чувствие», «эмпатию» оппоненту, выражать свое стремление к духовному единству в Истине всеми доступными средствами. Скорее, стоит давать «информацию к размышлению», к «внутреннему спору», который человек будет вести потом сам с собой.

Далее рассматриваются несколько примеров того, как это конкретно можно реализовать в практике общения.

Позицию оппонента, на которую следует возражать, лучше описывать не прямо (словами «Вы говорите, что…»), не подчеркивая, что это именно его позиция, а отвлеченно, или обобщенно («да, многие говорят, что…»). Проблемные вопросы лучше показывать «на себе», даже если они прямо касаются оппонента. Вместо того чтобы возразить: «Вы неправы потому-то и потому-то…», стоит сказать: «да, я тоже рассматривал эти аргументы, но вот что я подумал (сказал самому себе и т. д.)…». Любую критику также стоит примерять «на себе», «в свой адрес», даже если речь идет о вопросах нравственности («у нас часто случается…» и т. п.). Средствами речи лучше нивелировать то, что одни из аргументов «Ваши», а другие — «его собственные», и говорить об аргументах вне этого «противостояния».

Миссионеру лучше говорить с позиций «человека, (некогда) пришедшего в Церковь», а не с позиций «учителя Церкви». В частности, миссионер может говорить с позиций человека, некогда «сознательно выбравшего путь церковного служения» — это оправданно, даже если миссионер с детства принадлежал церковной среде. Так миссионер оказывается для собеседника не «официальным лицом», а «представителем всех тех, кто приходил и приходит в саму Церковь и к Богу через Его Церковь». Эта позиция «человека, искавшего путь к Истине и продолжающего искать, стремиться к личной встрече с Истиной, к полноте такой встречи на уже найденном верном пути», такая позиция позволяет миссионеру оказаться «по одну сторону баррикад» со своим оппонентом, от которого также ожидается поиск Истины. Нужно говорить, в том числе, и о своем выборе, «показывать на себе», а не на собеседнике и оппоненте («почему я сделал такой выбор», «почему для меня неприемлем и недопустим иной выбор», а не «почему Вы обязаны сделать такой выбор»). Это убережет миссионера от излишней дидактичности, он будет выглядеть человеком, делящимся собственным опытом, а не навязывающим некую «официальную», обязательную для всех точку зрения.

Делая опору в разговоре на чей-либо (например, свой) опыт вхождения в Церковь, миссионер не противопоставляет себя или кого-либо оппоненту, а напротив, отталкивается от той отправной точки, когда и сам упоминаемый еще был «внешним» по отношению к Церкви, говорит как бы от его лица. Естественно, это ни в коем случае не должно быть «ссылкой» на собственный опыт как на аргумент: напротив, все аргументы должны приводиться применительно к личному опыту миссионера, должны просто объяснять его личностный выбор. Тогда собеседник не воспримет эти аргументы как критику его собственного выбора, и тем более как попытку «учить» его, «навязывать» и «указывать» ему, что уже само по себе вызывает желание «дать отпор», не задумываясь еще всерьез над приводимыми аргументами.

Надо понимать, что искренний оппонент всегда прав — прав уже в самом поиске Истины, в том, что он к Ней стремится. Оппонент должен чувствовать, что цель беседы со стороны миссионера — отнюдь не переспорить его, не победить в диспуте. Он должен чувствовать, что цель — та же, что и у него: бескорыстный поиск Истины, для себя и для других, поиск не только в прениях, но в первую очередь в личном опыте. При возможности нужно соглашаться со словами оппонента — с его обобщениями и фактами, и даже подтверждать это своими примерами и своими обобщениями, но — при необходимости — делать из них принципиально иные выводы.

Любое возражение (при возможности) лучше начинать фразой «Вы, безусловно, правы… так и есть, более того… но —…» Например, на критику священства с нравственной точки зрения (в качестве аргумента против Церкви), как и на другие подобные аргументы, всегда можно ответить: «Ваша критика заслуживает доверия, больше того, она для меня бесспорна: ведь любой христианин впервые о таких явлениях среди последователей Христа узнает не откуда-либо, а из самого авторитетного источника: из Священного Писания. Согласно Евангелию, даже среди участников Тайной Вечери было 8.5 % предателей. Наверное, сейчас среди учеников Христа процент предавших Его учение — не меньше. Но ведь это не причина, чтобы «не садиться за один стол» со Христом, не участвовать в Его Евхаристии!»

В разговоре с протестантом или сектантом, утверждающим «испорченность Церкви» как главный мотив разрыва с ней, может оказаться, что и Православная Церковь обнаружила «искажения» в той самой церкви, от которой затем отпали протестанты, причем обнаружила еще на несколько веков раньше, в XI в., и здесь спорить не о чем (с той разницей лишь, что Православная традиция сохранила созданную апостолами Церковь, а не реконструировала ее по своим теориям).

Желательно наводить собеседника на мысль, а не предлагать свои контрвыводы, излагать аргументацию так, чтобы собеседник с «подсказки» миссионера сам мог «додумать» правильную логику и самостоятельно (возможно, позже) сделать вывод, который ему хочет предложить миссионер (это поможет ему непредвзято отнестись и к предложенным ответам). Либо цель может состоять в том, чтобы оппонент задался вопросом, которым раньше никогда не задавался. Иногда «информацией для внутреннего диспута» может быть не только вопрос, но и ссылка на хорошую книгу, где этот вопрос решается, если она еще не знакома оппоненту[9].

Миссионеру стоит остерегаться искушения говорить с собеседником с позиции «владельца истины», поскольку подобная позиция ведет к демонстрации превосходства; разговор же с позиции превосходства, а не с позиции Христовой любви — это не миссионерский разговор. Да и в целом, миссионеру полезно помнить, что он, скорее, «принадлежит Истине», чем «владеет Истиной»: искушение «присвоить себе Бога» в качестве своего культурного или религиозного «наследства», или в качестве «достижения» собственного религиозного пути, обычно становилось источником ересей, расколов и других миссионерских ошибок.

Излагая «информацию к размышлению», иногда есть смысл обратить внимание оппонента (совсем не обязательно прямым текстом) на саму возможность дальнейшего внутреннего спора на «спорную» тему, на отсутствие необходимости «исчерпать тему» в очном разговоре; донести мысль о том, что «поиск Бога не заканчивается на данном разговоре или споре, потому что он (хотя бы уже как поиск живого Богообщения и обожения) не заканчивается всю жизнь, иное — иллюзия и самообман, прелесть» (это особенно важно в общении с оппонентами сектантско-протестантского толка). Это будет соответствовать и православному пониманию церковно-религиозной жизни как «пути к Богу», практического личностного поиска Бога, обожения на уже однажды найденном верном пути. На тех или иных примерах (или самим ходом рассуждений) миссионер должен попытаться показать, что выбор веры ни в коей мере не должен быть выбором «по привычке», или выбором своего «мнения» или «вкуса» (того, что «нравится»), это должен быть выбор совести и выбор по совести.

Есть смысл ненавязчиво подчеркивать все, что есть общего у проповедника с собеседником (аудиторией), все «общие знаменатели» — не в качестве аргумента, а показывая отсутствие установки на «борьбу мнений», при этом ни в коем случае не стоит иметь в виду «поиск компромиссов» в духе толерантности. Общими знаменателями, которые признает миссионер, могут быть и общая культура, и общий возраст, и даже признание общей человеческой греховности и слабости — но никак не вынесение «за скобки» принципиальных моментов вероучения. В этом смысле можно согласиться с нередкими сегодня высказываниями о том, что христианство должно оставаться полемичным (Ср.: Мф. 10.34). Однако стоит помнить, что полемичным по отношению к миру должно быть содержание свидетельства о Церкви Христовой, которая сама «не от мира сего» (и свидетельство об этом должно быть бескомпромиссным) — а не форма проповеди, потому как «отстаивание собственной точки зрения» само по себе во что бы то ни стало — вполне в духе «мира сего».

Нужно пытаться создать диспут «внутренний», в душе собеседника (точнее, заложить основы для такого «диспута» в будущем, когда человек останется наедине с собой), а не спор между «собственной» точкой зрения и чужой: надо подчеркивать свою готовность всегда отказаться от «собственной» точки зрения ради того, что передано церковной традицией, демонстрировать свое к ней доверие, и противопоставлять чужой точке зрения — Предание, а не «свою точку зрения» (это должно быть выявлено, то есть ссылка на опыт Церкви, беспрерывный и связующий современных православных христиан с самими апостолами — эти «ссылки», прямые и косвенные, должны звучать постоянно). Такая ссылка на опыт передачи, «Предания» Истины сама по себе уже есть хороший аргумент, она показывает то, чем ценна Церковь для того, кто ищет Истину.

Но, однако, показывать и подчеркивать наличие такого опыта передачи (Предания) в Церкви, с одной стороны, и, с другой, апеллировать к Преданию как к безусловному авторитету — разные вещи. Здесь кроется одна из самых распространенных ошибок начинающего миссионера: апелляция к тому, что авторитетно для самого миссионера, но (еще пока) совершенно не авторитетно для его слушателя или оппонента. В зависимости от собеседника необходимо очерчивать для себя круг авторитетных источников, на которые есть смысл ссылаться (авторитетных с разных точек зрения: не только с «научной», но и с нравственной, с эстетической). Так, во многих случаях разговор лучше строить на примерах из родной (для миссионера и собеседника) культуры (светской, но христианского содержания), чем на примерах из святоотеческого или литургического предания, или из Писания, а тем более — из учебника по догматике или катехизиса. Поэтому не стоит опираться на Предание как на аргумент в диспуте, однако всегда можно наглядно показать саму преемственность Предания в Церкви и поставить вопрос о необходимости верного «контекста» для понимания любой книги (в том числе и Священного Писания).

Обобщая все вышеизложенное, можно выделить несколько принципов корректного общения миссионера с оппонентом:

1. Принцип внимания, «прислушивания» к аудитории: миссионер должен четко осознавать разницу между собой и каждой конкретной аудиторией относительно того, что понятно, известно ему (но не аудитории), что принято им (но не аудиторией), и что, соответственно, будет действенным и авторитетным аргументом для этой аудитории, а что таковым являться не будет. Все это должно определять (в том числе и ограничивать) объем и содержание его проповеди — как на уровне аргументации, так и на уровне «керигмы» (то есть на уровне того, что должны подтверждать аргументы); «керигма», как известно, отнюдь не должна включать в себя всю догматику на уровне «тайноводств», учения, связанного со священнотаинственной практикой «верных» (в проповеди не должно быть ничего, что не могло бы иметь отношения к живой практике данного человека/аудитории).

2. Принцип «сочувствия», «эмпатии» своему собеседнику и оппоненту: отсутствие у миссионера горделивого «превознесения» и желания навязать «свое», присутствие общего (у миссионера с оппонентом) стремления к Истине должны быть свойственны миссионерской проповеди и должны выражаться, в том числе и на уровне речи, в самом выборе языковых средств.

Это переживание духовного единства с просвещаемым (аудиторией, оппонентом) не только на уровне «речевой деятельности», но и в других сферах деятельности было всегда свойственно православной миссионерской традиции. Очень хорошо известны любовь и забота о просвещаемых у свт. Стефана Пермского, свт. Иннокентия (Вениаминова), прп. Макария (Глухарева) и других великих миссионеров. Это переживание духовного единства выражалось и в особой «миссионерской приветливости», и в попечении о нуждах просвещаемых — как крестившихся, так и нет, и во многом другом. И во всем этом выражался главный мотив самой миссии, которым является любовь Христова.

О главном мотиве миссии Концепция миссионерской деятельности Русской Православной Церкви говорит, что православная миссия есть продолжение Посланничества Христа (Лк. 10.16), а смыслом этого Посланничества является дар Жизни, основанный на Божественной Любви (1Ин. 4.8–9), и главным мотивом этого посланничества является Любовь (Ин. 17.26): именно дарение Жизни, основанной на Божественной Любви, и является миссией Христа, смыслом Его Апостольства, «ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3.16).

Без свидетельства делом и образом о радости Воскресения и готовности следовать крестным путем смирения и терпения невозможна и миссия как «передача опыта богообщения» (Концепция миссионерской деятельности).

Проповедническая деятельность великих русских миссионеров была в первую очередь именно таким свидетельством о Божественной любви. Вот что пишет о «миссионерской методике» свт. Стефана Пермского его агиограф Епифаний Премудрый: «не препирался он, не боролся с ними, но с кротостию слово Божие проповедал им… И тогда собрались Пермяне… стали говорить между собой: слышали ли, братие, словеса мужа того, от Руси пришедшаго? Видели ли терпение его, и преизлишнюю его любовь к нам?… А мы великое небрежение и непослушание показали ему, и за то он не гневался на нас, но ни одному из нас не сказал злого слова, не отвернулся от нас, не препирался, не боролся с нами, но с радостию терпел все это от нас; ради жизни и спасения нашего послан он Богом… воистину он раб Великаго и Живаго Бога… а все сказанные им слова — все это истина… ведь если бы это было не так, не стал бы он все это терпеть… И тогда захотели креститься Пермяне, которые еще не были крещены».

Созвучно пишет и И. Стамулис о прп. Макарии (Глухареве): «Вместо того чтобы оставить миссионерскую деятельность… он стал в быту служить кочевникам. Выражая самой жизнью основы веры, св. Макарий стремился стать для окружающих примером… Этот «маленький, хилый, даже болезненный» человек сам входил в жилища и убирал их. «Это символическое действие фокусирует в себе то миссионерское богословие, которое осуществлялось св. Макарием на практике. Подметать пол, как это делал бы смиреннейший раб, значило уподобляться Христу, свидетельствовать о Нем способом, более доходчивым, чем слова»… Св. Макарий много сил отдал строительству школ и больниц… В том, что школ и больниц он построил больше, чем храмов, Струве видел выражение духа жертвенного служения, которым обладал этот человек. Но дело не только в этом… Для св. Макария служение было не конечной целью, а способом достижения главного — распространения истинного христианского благовестия среди людей, с которыми он жил и трудился». Своим сочувствием, заботой и участием святые миссионеры свидетельствовали, что никто из людей небезразличен любящему всех Богу.

Не дух мнимого превосходства над паствой, не дух «лидерства», а дух Христовой любви и смирения утверждал стопы Христовых благовестников. Молитвенного духа, духа любви, смирения, терпения и разума прежде всего искали проповедники Евангелия Христова. Не «указывать» и «руководить» людьми учат всех святые миссионеры, а всемерно служить им с полным смирением, «ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк. 10.45). Эти слова Господа можно считать «методическим указанием» православному миссионеру.

Подобное отношение миссионера к оппоненту должно всегда присутствовать в его сердце, выражаться в его поступках и словах, и определять, среди прочего, и настрой, и даже стиль его проповеди. Свт. Иннокентий (Вениаминов) говорил: «Только тот, кто избыточествует верою и любовью, может иметь уста и премудрость, ей же не возмогут противиться сердца слушающих». Соответственно главному мотиву миссии, в общем случае моделью поведения миссионера не должен становиться спор или диспут (даже если в них невольно приходится участвовать), ибо миссионер «не ищет своего», и говорит не от себя и не для самоутверждения. Миссионер не должен осмыслять свою деятельность как «бой», «защиту», или в иных подобных категориях, далеких от духа Любви Христовой. Поэтому великие миссионеры не ставили задачи доказать свою правоту, а показывали — хотя бы и через слова свидетельства, через смирение и терпение — Божественную любовь, как самое убедительное доказательство. Концепция миссионерской деятельности неслучайно заканчивается словами: «Благодаря Бога за благодатную возможность осуществлять миссионерскую деятельность в современных условиях, православный миссионер должен всегда иметь в своем сердце апостольские слова: «Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто» (1Кор. 13.2)».

Стоит заметить, что сегодня нередко многие оказываются далеки от этой «методики» великих миссионеров, зачастую делая в миссионерском служении акцент на противостоянии (например, сектантам), и в самом этом противостоянии действуя «борцовскими» методами, вдохновляясь не примерами святых миссионеров, а иными образцами.

В более широком плане этот принцип можно представить как «миссионерскую приветливость», миссионерское отношение к «иным» — как к ближним и братьям, но не как к «чужим» (по вере, по культуре). Он должен быть свойственен не только проповеди миссионера, но и всякому служению в Святой и Апостольской Церкви. По словам одного из современных миссионеров, «если в наших храмах не будет миссионерской атмосферы, а напротив, будет дух самоизоляции, чванства и нетерпимости ко всякому входящему, то наши миссионерские планы, проекты и начинания будут сведены на нет этой грубостью и неприветливостью. Если же, следуя словам Святейшего Патриарха, этой важнейшей проблеме уделить специальное внимание, то храмы наши привлекут в послушание Христу гораздо больше людей, чем наши отдельные, даже самые привлекательные миссионерские мероприятия. Здесь имеется самый большой миссионерский резерв» (из докладов на I Всецерковном съезде епархиальные миссионеров в Белгороде в 1996 г.).

3. Принцип «свободы». Истина, которую несет православный миссионер, в корне отличается от тех истин, о которых можно спорить в рамках научного знания, и от того рационалистического понимания истины, которое свойственно европейской культуре с эпохи Просвещения. Это не тотальная безличная истина обязательных законов природы, не касающаяся сердца и души человека, которую человек принимает «по необходимости» чисто внешней (как мнение большинства, либо в силу «логической или фактологической необходимости», как доказанное мнение). Миссионер несет человеку Христа — Истину Ипостасную, Истину, принимаемую личностно, в свободе воли, и неотрывную от свободы (Ин. 8.32). Миссионер должен и в общении с оппонентом не забывать об этой свободе — как свободе Промысла Божия о человеке, так и свободе воли самого человека. Слова миссионера могут не быть «услышаны» сразу же, однако могут стать семенем, которое прорастет со временем, потому что Промысел Божий дает человеку на путь к Богу всю его жизнь. Но и сам человек выбирает мировоззрение свободно (хотя и не обязательно осознанно, потому что нравственный выбор может в большей степени быть интуитивным, однако же, не перестает от этого быть личностным выбором человека). Выбор веры — это выбор мировоззренческий, и он, конечно же, отнюдь не сводится к логическим и фактическим доказательствам и свидетельствам: быть может, в еще большей степени на мировоззрение влияют «аргументы» эстетические и этические, нравственный опыт, опыт общения, опыт сопереживания другим людям. И миссионер должен помнить о том, что сам опыт общения с ним влияет на выбор человека едва ли не больше, чем приводимые миссионером аргументы, а последние, даже будучи бесспорными доказательствами в глазах миссионера, не могут «пересилить» свободу человеческой воли в его собеседнике.

Дата добавления: 2017-01-13