Сбор биографического материала

Любой устный или письменный рассказ субъекта о событиях его жизни может рассматриваться в качестве биографического материала. При определенных условиях для воссоздания «истории жизни» могут использоваться и вторичные источники — мемуары других лиц, письма, официальные документы и т. п. На­пример, если обратиться к исследованиям «истории жизни» организаций, К. Литлер изучал трудовые отношения в двух британских компаниях в 1930-е гг. Интервьюирование профсоюзных активистов, участвовавших в событиях того времени, было дополнено материалами архивов этих компаний и газетными сообщениями, касавшимися трудовых конфликтов, которые там происходили[10].

В недавнем совместном исследовании британских и российских ученых[11] изу­чалась, в частности, кадровая политика на предприятиях разного типа («небла­гополучных», «благополучных», «новых»). Помимо анализа документов кадро­вой и экономической статистики использовались полуструктурированные ин­тервью с работниками предприятий, основной темой которых стали трудовые биографии респондентов (всего было проведено 260 интервью на 12-ти пред­приятиях).

Важно, однако, различать биографические (автобиографические) истории и так называемые устные истории. «Устная история» — это фактуально точное вос­создание определенных исторических событий. В ее фокусе — не субъектив­ный опыт деятеля, а историческое знание о событиях, процессах, движущих силах и причинах. Устные истории, рассказанные участниками событий, исполь­зуются для накопления такого исторического и фактического знания. Истори­ческое знание «с точки зрения очевидца» необходимо, например, антропологу, стремящемуся воссоздать историю разделения труда между соседними племе­нами или историю вражды между кланами. Историк — представитель школы «Новой социальной истории» — также сможет использовать устные истории, например, описывая бурные политические изменения «снизу» как изменения повседневной жизни простых людей[12].

В социологии принято различать три основных типа «историй жизни»: полные, тематические и отредактированные.

Полная «история жизни» в идеале очерчивает весь жизненный опыт субъек­та — от колыбели до могилы (что само по себе не требует большого объема и степени детализации).

Тематическая «история жизни» отличается от полной тем, что она относится преимущественно к одной стороне или фазе жизненного цикла субъекта. На­пример, Э. Сазерленд написал книгу о профессиональной карьере «вора в зако­не», который выступил в качества соавтора произведения[13]. Сазерленд подго­товил опросник, позволивший структурировать письменный рассказ своего соавтора, провел ряд дополнительных интервью и прокомментировал полу­чившуюся «историю жизни». Однако он не использовал никакие дополнитель­ные источники.

Отредактированная «история жизни» может, вообще говоря, быть и полной, и тематической. Ее основная особенность — ведущая роль социолога-интерпре­татора, явно организующего биографический материал в соответствии с тео­ретической логикой, избирательно редактирующего и интерпретирующего ис­ходный рассказ (или рассказы) субъектов для того, чтобы ответить на постав­ленные в исследовании вопросы. Нередко множество отредактированных «историй жизни» становится иллюстративным или доказательным материалом в теоретическом по сути исследовании. Примером может служить знаменитая работа И. Гофмана «Стигма». Под «стигмой» здесь понимается свойство (атри­бут), рассматриваемое как порочащее, неуместное для представителя определенной социальной категории и отличающее его от социально определяемой «нормы» (например, значительный физический дефект, моральное «уродство» наподобие алкоголизма, принадлежность к «не той» расе и т. п.). Так, в главе, посвященной типам «духовной карьеры» стигматизированных людей, Гофман использует десяток различных автобиографических источников, мемуаров, «жизненных историй», чтобы показать, как влияют на личностную идентич­ность время и обстоятельства осознания субъектом своей стигмы, ее очевид­ность для окружающих и т. п. Субъектами «жизненных историй» здесь оказы­ваются и человек, заболевший в юности полиомиелитом, и профессиональная проститутка, и слепая девушка, и гомосексуалист.

Основными источниками биографических данных, как уже говорилось, служат, помимо опросов и интервью, публичные и частные архивные материалы. Интервью, опросники и дословные записи устных сообщений неизменно игра­ют ведущую роль в получении значимых для социологии «историй жизни». Их применение гарантирует релевантность получаемых сведений той теорети­ческой проблеме, которая стоит перед социологом (хотя эта «социологическая релевантность», по мнению некоторых, достигается ценой меньшей спонтан­ности и непосредственности изложения). Процедуры интервьюирования и оп­росники, используемые в этом случае, по сути отличаются от традиционных для социологии лишь тем, что они отчетливо структурированы временной пер­спективой человеческой жизни как целого. Опросник, или «биографический путеводитель», используемый при интервьюировании, позволяет субъекту упо­рядочить свой рассказ и уделить достаточное внимание всем фазам жизненного цикла (детство, юность и т. п.) и всем сферам жизненного опыта (семья, карье­ра и т. п.), которые значимы для него и (или) интересуют социолога. Помимо того, что опросник или тематический путеводитель позволяют не позабыть или не пропустить существенные сведения, они полезны и самому исследователю как средство отчетливой и явной операционализации тех понятий, которые он собирается использовать в теоретическом анализе.

Заметим здесь, что нередко биографический материал собирается в ходе впол­не традиционного выборочного обследования. В большинстве случаев выбор­ка такого исследования представляет какую-то возрастную когорту или про­фессиональную группу. Разумеется, исходя из практических соображений сто­имости широкомасштабного интервьюирования и доступности «редких» совокупностей (см. гл. 6), исследователи чаще всего ограничиваются квотной выборкой. Например, в осуществленном в 1970-е гг. исследовании социальных изменений в канадской провинции Квебек, было собрано 150 биографических интервью с теми, кто начинал свою профессиональную карьеру в 1940-е гг.[14]. Даже в тех случаях, когда социолог проводит серию глубинных («клиничес­ких») интервью без использования жесткого плана беседы или «путеводителя», он ориентируется на какую-то совокупность теоретически значимых тем, пунктов беседы и постоянно возвращается к их обсуждению. В качестве примера мы можем использовать известную работу «отца-основателя» этнометодологии Г. Гарфинкеля, посвященную анализу «индивидуального случая» изменения полового статуса[15]. Основной эмпирический материал здесь — это многочисленные интервью с Агнессой, девятнадцатилетней девушкой, рожденной и воспитывавшейся до 17 лет как мальчик и сознательно решившей сменить пол. Агнесса к моменту поступления в университетскую клинику уже два года жила в облике девушки и успешно скрывала от окружающих свой секрет. По ее соб­ственным словам и некоторым косвенным данным, она всегда хотела стать нормальной женщиной и ощущала себя девушкой, рассматривая свои нормальные мужские гениталии как «злую шутку природы», превратность судьбы. С точки зрения генетики, анатомии и эндокринного статуса Агнесса представляла со­бой редкий случай «чисто гормональной» (тестикулярной) феминизации в под­ростковом возрасте: физиологически и анатомически нормальные мужские орга­ны соседствовали с вполне отчетливыми женскими вторичными половыми при­знаками, и внешне, для неосведомленных наблюдателей, Агнесса выглядела как привлекательная юная девушка. Конечно, Гарфинкеля интересовал не сам по себе «медицинский случай». Его интересовала та тонкая социальная «рабо­та», направленная на достижение и сохранение избранного сексуального стату­са, которую приходилось осуществлять Агнессе. Любая ошибка, нарушение нормативных ожиданий окружающих, отклонение от «социально-понятных» ролевых моделей привели бы Агнессу к краху ее идентичности и к полной маргинализации. Однако Агнесса не только «управилась» с необходимостью вести обычный, социально-принятый образ жизни молоденькой девушки, иметь под­руг и поклонников и т. п., но и добилась сложной хирургической операции, которая позволила избавиться от мужских гениталий и обрести — средствами пластической хирургии — «минимальный анатомический набор», необходимый, чтобы стать «обычной женщиной» (конечно, лишенной собственно репродук­тивной функции). Именно сложная «жизненная история» Агнессы дала возмож­ность проанализировать те механизмы конструирования и поддержания «пра­вильного», рационального и «объяснимого-с-точки-зрения-других-людей» ста­тусно-ролевого поведения, которые в повседневной жизни «нормальных» мужчин и «нормальных» женщин не осознаются и действуют автоматически.

Гарфинкель в беседах с Агнессой постоянно обращался к тем темам («пунк­там») ее биографии, которые позволяли пролить свет на определенные теоре­тические проблемы: «наивное» восприятие разделения полов как однозначно­го, абсолютного и морально-нагруженного порядка вещей; идентификация сек­суального статуса посредством культурно-детерминированных знаков отличия, воспринимаемых в обыденном сознании как естественные и т. п. Одной из тем, интересовавших исследователя, была тема ретроспективного конструирования личностью согласованной с избранным статусом автобиографии: все события, поступки, атрибуты, отношения прежней жизни Агнессы, воспитывавшейся в качестве мальчика, последовательно интерпретировались ею как история «оши­бочно воспринимавшейся окружающими в качестве мальчика» девочки. Разумеется, такая автобиография была не лишена каких-то пропусков и труднообъ­яснимых фактов, но в главном отличалась незаурядной согласованностью: «Уже сама выраженность преувеличений в ее женской биографии, в описании маску­линности ее друга (за которого Агнесса собиралась выйти замуж), «бесчувственности» ее мужских гениталий и т. п. представляет постоянно подчеркиваемую черту: последовательно женскую идентификацию»[16].

Случай Агнессы, проанализированный Гарфинкелем, еще раз демонстрирует те трудности в оценке объективности данных, которые возникают при исполь­зовании биографического метода: любые искажения фактов здесь могут ока­заться и результатом их намеренного сокрытия, и вполне «искренним» меха­низмом защиты личной самотождественности (т.е. неотъемлемой частью реального «образа Я»), и результатом простой неосведомленности.

Так, Гарфинкель отметил, что Агнесса поразительно мало знала о мужской го­мосексуальности и при неоднократных попытках обсуждения этой темы, не­смотря на явный интерес и эмоциональность восприятия разговора, просто не могла объяснить, как она воспринимала признаки гомосексуальных интересов у других мальчиков. Она также отказывалась провести какие-либо сравнения между собой и гомосексуальными мужчинами либо трансвеститами, хотя лег­ко и охотно сопоставляла свой статус со статусами нормального мужчины или нормальной женщины. Исследователь был лишен возможности услышать рас­сказы других участников событий, однако добросовестно зафиксировал особое мнение одного из урологов, не участвовавших непосредственно в лечении Аг­нессы. Этот человек полагал, что решение об операции было медицинской и этической ошибкой, результатом мистификации, ссылаясь на весьма неодноз­начные медицинские признаки и даже на то, что у случайно встреченного им жениха Агнессы была отнюдь не мужественная внешность. Изрядно времени спустя, когда исследовательский проект был успешно завер­шен, книга Гарфинкеля находилась в печати, а бывшая пациентка уже более пяти лет вела активную жизнь молодой, привлекательной и сексуально благо­получной женщины, Агнесса посетила ученых и сообщила, что никогда не имела абсолютно никаких биологических дефектов, которые вели бы к феминизации в подростковом возрасте. Просто с 12 лет она тайно принимала эстрогены (жен­ские половые гормоны), прописанные ее матери после серьезной хирургичес­кой операции.

К частным архивным материалам, используемым при изучении «истории жиз­ни», относят преимущественно личные записи и документы. Основной тип ча­стного документа — это автобиография. (К автобиографиям относятся и те де­тальные жизнеописания, которые создаются по просьбе исследователя.) Суще­ствуют заметные различия между автобиографией, написанной в расчете на дальнейшую публикацию, и автобиографией, обращенной лишь к узкому кругу близких. Если в первом случае преимуществом является большая фактическая достоверность и «читабельность» изложения, то во втором обычно имеет место высокая степень раскрытия личного отношения к пережитому, особое стремле­ние мотивировать совершенные выборы и поступки.

Как и основанные на автобиографических сведениях «истории жизни», сами автобиографии могут быть разделены на полные, тематические и отредакти­рованные. Тематические автобиографии, в отличие от полных, ориентированы на определенную сферу личного опыта или период жизни (ср., например: «Моя жизнь в искусстве» и «Подлинная история моей жизни»). Достоинство автобиографий — большая достоверность в описании личностной «подкладки» событий. Однако нужно всегда помнить о том, что автобиография — это реконструированная субъектом в определенный момент жизни история. Здесь особенно вероятны смещения и ошибки, вызванные и стремле­нием рационально мотивировать любой поступок с точки зрения «сегодняшне­го» мировосприятия, и необходимостью придать повествованию некоторую ли­тературную форму. Методологическая триангуляция, о которой говорилось выше, становится единственным средством достижения достоверности и объек­тивности при анализе «историй жизни», основанных на автобиографических данных. Иными словами, автобиографические данные должны интерпрети­роваться в контексте сведений, полученных из иных источников.

К частной архивной документации относятся также дневники, частные записи, мемуары, личные письма, записи разговоров и т. п. Дневник и мемуарные за­писки иногда трудно различимы: можно считать, что мемуары в целом отлича­ет более безличный стиль изложения и необязательность линейного и упорядо­ченного описания сменяющих друг друга во времени событий. Повышение до­стоверности «историй жизни», основанных на такого рода личных (иногда говорят — «экспрессивных») документах, как дневниковые и мемуарные запи­си, требует, как и в ранее описанных случаях, привлечения дополнительных источников, использования специальных приемов критического анализа (в том числе критической оценки экспрессивного документа как исторического ис­точника, как литературного текста и т. п.). Важным подспорьем здесь могут оказаться не столько экспрессивные, сколько функциональные личные докумен­ты — расписания, черновики, планы работы, записи финансовых поступлений и расходов.

Личные письма также могут рассматриваться как важный источник биографи­ческих данных. Письмо может рассказать достаточно важные вещи не только об его авторе, но и о получателе и взаимоотношениях между первым и вторым. И стиль, и способ изложения, и частота переписки могут быть столь же инфор­мативны, как и собственно содержание письма. К сожалению, современная со­циология довольно мало внимания уделяет этому типу личной документации, хотя литературоведение и история дают немало примеров использования лич­ной переписки в качестве полезного источника данных.

Важным дополнительным источником биографических данных являются так­же официальные архивные документы: записи актов гражданского состояния (рождения, смерти, браки), правительственные документы, данные социальной статистики, архивы политических, общественных организаций и администра­тивных органов. В ведомственных архивах могут быть обнаружены важные биографические документы, связанные, в первую очередь, с профессиональ­ной карьерой: личные листки по учету кадров, сведения о наградах и взыскани­ях, характеристики. Большой интерес представляет документация медицинс­ких учреждений, органов юриспруденции, однако в этом случае необходимо принимать во внимание и существующие обычно жесткие ограничения на дос­туп к таким источникам, и этические соображения.

Дата добавления: 2014-01-15