От «журнала поэтов» к манифесту акмеистов

Аполлон» – последний журнал-манифест.

Вторичность «Золотого руна» среди журналов-манифестов.

Мода на символизм и русский капитал.

Последний период издания журнала.

Весы» и русско-японская война.

Публицистика В.Я. Брюсова в «Весах».

В.Я. Брюсов – создатель «Весов».

Конфликт в редакции и приостановка «Нового пути».

Двойственность типа «Нового пути».

Основные сотрудники журнала.

Писатели и поэты-символисты в «Мире искусства».

Полиграфическое оформление журнала.

Создатели «Мира искусства», основные сотрудники.

ЖУРНАЛЫ РУССКОГО МОДЕРНИЗМА

«Мир искусства»

«Новый путь»

«Весы»

«Золотое руно» и «Аполлон»

В конце XIX – начале XX в. искусство, в том числе и литература, превратилось в составную часть единого общественно-эстетического движения эпохи, стало детищем нового периода русской истории. Впервые в истории русской литературы всеми признанному реализму пришлось разделить свое влияние на читателей с представителями модернизма, в первую очередь самого мощного и плодотворного его течения – символизма.

Новое искусство испытывало необходимость эстетически обосновать свои принципы, объяснить обществу свои цели и задачи. Сначала его представители издавали отдельные статьи и брошюры-манифесты, но вскоре создали новый для России тип журнала-манифеста, прообразом для которого послужили европейские издания. Но как часто бывало и раньше, европейские образцы претерпели столь значительные изменения, что именно русские журналы-манифесты стали оказывать значительное влияние на развитие искусства в Европе. Всемирную известность получил «Мир искусства», столетний юбилей которого был отмечен в 1998 г.

· Новое искусство и русские журналы.

· «Новый путь» – орган религиозно-философских собраний в Петербурге.

Традиционно развитие русской литературы было тесно связано с журналистикой, особенно с толстыми журналами. Н.К. Михайловский писал, что «история новейшей русской литературы может быть сведена на историю журналистики»[1]. На журнальных страницах появлялись новые произведения писателей, обзоры ведущих критиков помогали понять не только особенности развития литературы, но и своеобразие общественного и культурного развития страны.

В конце 80 – начале 90-х годов художественное единство русской литературы оказалось нарушенным. Рядом с традиционным реалистическим направлением появились представители «нового» искусства, заявившие о себе не только в литературе, но и в живописи, театре, музыке, архитектуре... Они пытались познакомить русскую публику с философскими и эстетическими принципами нового течения, с образцами творчества. Этой цели служили манифесты, такие, например, как брошюра основоположника русского символизма Д.С. Мережковского «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1892 г.), сборники «Русские символисты», изданные еще одним мэтром символизма В.Я. Брюсовым в 1893–1894 гг., выставки художников нового стиля – впоследствии их назвали «мирискусниками». Все это было известно лишь узкому кругу интересующихся и сочувствующих. Однако ни известные критики, ни журналисты, пи более или менее широкий круг читателей на протяжении почти 10 лет не признавали «нового» искусства. Его представителей не печатали в журналах, они оставались в глазах общества непонятными бунтарями, ниспровергателями основ. В конце XIX в. и сами модернисты, отойдя от первоначальной позы бунтарей-декадентов, эпатирующих общество, ощутили необходимость полнее и подробнее объяснить своеобразие возникших художественных школ. Манифесты, выпущенные в виде брошюры или сборника, лишь декларировали появление нового и показывали образцы. Детальная разработка программ и эстетических основ была возможна только на журнальных страницах, однако редакции солидных журналов «бунтарей» не печатали.

Одним из первых толстых изданий, допустивших на свои страницы символистов, был «Северный вестник» Л.Я. Гуревич. Но как оказалось, сам тип такого журнала не подходил для подробного, сделанного на должном уровне эстетического обоснования проблем искусства. Русские модернисты в основном принадлежали к высокообразованной научной и творческой интеллигенции, дети профессоров, известных художников, сами получившие достаточно серьезное образование. Пропагандируя свои идеи, они опирались на философские и эстетические труды русских и европейских мыслителей, связывали творчество по законам красоты с проблемами бытия, религии, психологии. Для читателей журнала «обычного русского типа», даже самых образованных, все это было сложно, а главное, не всегда интересно. Л.Я. Гуревич – издательница «Северного вестника» – вспоминала: «...В “Северном вестнике” работал целый ряд известных беллетристов и профессоров, которым многое должно было быть чуждо и неприятно в журнале... Огромность сметы, обусловливаемая этой “солидностью” журнала, заставляла меня иногда жалеть о том, что мы не пошли по пути заграничных “молодых”, открывающих небольшие журнальчики “для своих”. Но сейчас же приходила мысль, что такие журнальчики остаются в очень узком кругу читателей, тогда как о “Северном вестнике” говорили повсюду и подписка его росла. И... я продолжала заботиться о том, чтобы в журнале было достаточно того “просто интересного” материала, который, как лакомство, тащил в большую публику то, что представляло для нас идейную ценность»[2]. Издательница сама поняла несоответствие эстетической программы петербургских символистов, сотрудничавших в журнале, и общественно-политических отделов традиционного русского издания.

Перед русскими модернистами встала задача создания своих журналов, своих не только по содержанию, но и по типу. Опираясь на западноевропейский опыт, о котором писала Л.Я. Гуревич, русские модернисты создали особый тип издания – журнал-манифест, приспособленный для разработки основ новых течений в искусстве и показа образцов нового искусства.

Модернистские издания являются самыми изученными в современной науке. Пристальное внимание к русскому модерну вызвало появление огромного количества научных исследований, которые не могли обойти публикации журналов, издаваемых различными группами и течениями. Воссоздана история создания таких журналов, использовано большое количество воспоминаний поэтов и писателей, стоящих у их истоков, введена в научный оборот их переписка. И этот материал постоянно пополняется. Поэтому в последующем изложении акцент будет сделан на формировании типа подобных изданий, на основных его характеристиках.

«МИР ИСКУССТВА»

Название «Мир искусства» относится к таким явлениям культурной жизни России рубежа XIX и XX вв., как литературно-художественный журнал и объединение художников, создавших целое направление русской живописи.

Все началось с кружка друзей-единомышленников, существовавшего сначала в гимназии, потом на юридическом факультете Петербургского университета. А.Н. Бенуа, В.Ф. Нувель, Д.В. Философов, чуть позже присоединившиеся к ним Е.Е. Лансере, А. Нурок, Л.С. Бакст, К.А. Сомов и С.П. Дягилев стали основателями и участниками первого и самого знаменитого журнала русских модернистов «Мир искусства». Все они происходили из семей, тесно связанных с искусством и общественной деятельностью. Родственные связи между некоторыми из них (С.П. Дягилев – «кузен из Перми» Д.В. Философова, Е.Е. Лансере – сын старшей сестры А. Бенуа) еще теснее сплачивали кружок. Бенуа, Бакст, Лансере, Сомов – художники по призванию, художественную академию никто из них не кончил. Философов – сын известной общественной деятельницы, поборницы женского образования А.П. Философовой – литературный критик, знаток литературы. Нурок – пианист и композитор. Дягилев, бравший когда-то уроки пения и музыки, стал известен как организатор «Мира искусства», а потом знаменитых «Русских вечеров» в Париже, прославивших русскую балетную школу. Если А. Бенуа являлся идейным вождем журнала, его называли «Белинским русской художественной критики», то «Наполеоном», «Петром Великим» (по характеристике Бенуа) нового художественного стиля и журнала стал С.П. Дягилев.

О Дягилеве много писали знавшие его люди, его рисовали художники (особенно известен портрет кисти Л. Бакста «С.П. Дягилев с няней»), память о нем восстанавливается в наше время – создан фонд Дягилева, в 1998 г. столетие «Мира искусства» было отмечено целым рядом выставок. Дягилев не оставил картин, опер и книг, его талант был совершенно особым. А. Бенуа так характеризовал этого человека: «Сергей Дягилев ни в какой области не был исполнителем, и все же вся его деятельность прошла в области искусства, под знаком творчества, созидания... У Дягилева была своя специальность, это была именно его воля, его хотение. Лишь с того момента, когда этот удивительный человек “начинал хотеть”, всякое дело “начинало становиться”, “делаться”. Самые инициативы его выступлений принадлежали не ему. Он был скорее беден на выдумку, на идею. Зато он с жадностью ловил то, что возникало в голове его друзей, в чем он чувствовал начатки жизненности. С упоением принимался он за осуществление этих не его идей... Взяв навязанное дело в руки, он его превращал в свое, и часто с этого момента инициаторы, вдохновители как-то стушевывались, они становились ревностными исполнителями своих же собственных идей, но уже понукаемые нашим “вождем”»[3]. С. Дягилев был великолепным организатором, воплощавшим самые неоформленные идеи своих друзей, которые были и старше, и талантливее его самого. Образ жизни, поведение Дягилева было рассчитано на то, чтобы шокировать окружающих. П.П. Перцов, журналист, издатель, близкий к модернистским журналам, вспоминал: «Дягилев без чванства, без сногсшибательных замашек, без чрезвычайной изысканности своего вида, без монокля, без надменного тона, без задранной головы, без оскорбительного подчас крика на своих “подчиненных”, был бы уже не Дягилевым»[4]. Редакция «Мира искусства» находилась в квартире Дягилева, где в одной из комнат висела люстра в виде дракона со многими головами, очень поразившая В.В. Розанова.

Свой журнал был мечтой всего кружка. Название искали долго.

Найденное, наконец, оно имело большой смысл: не обыденный, божий или современный мир, а особый, освобожденный от грубой повседневности мир искусства, в котором живут лишь избранные и посвященные. Журнал вышел в ноябре 1898 г. Бенуа был в Париже, и вся организационная и практическая работа легла на плечи Дягилева и Философова. «Настоящим заведующим редакционной кухни, – рассказывал А. Бенуа, – был Дмитрий Владимирович (Философов. – С.М.), и он очень ревниво оберегал свою абсолютную автономность в этой области, не допускал к ней даже своего кузена Сережу. Вовсе не нарядно и даже неуютно выглядела эта кухня-лаборатория, так как она очень быстро заваливалась всякими пакетами, ящиками, грудами цинковых клише, целыми тоннами бумаги»[5].

С. Дягилев осуществлял организаторские функции. Очень много внимания он уделял оформлению журнальных книжек. Непосредственно этим занимался Л. Бакст, он и был «жертвой Сережиной деспотии». «В одной из последних комнат можно было почти всегда найти Бакста; Сережа и Дима засадили туда покладистого Левушку за довольно неблагодарные графические работы и главным образом за ретушь фотографий, отправляемых в Германию для изготовления из них клише. Бакст рисовал и особенно нарядные подписи, заглавия, а то и виньетки. Левушка любил эту работу и исполнял ее с удивительным мастерством»[6].

С. Дягилев стремился из самого журнала сделать «предмет искусства», поэтому так много внимания уделял оформлению. В этом плане «Мир искусства» открыл новую эру в развитии книжного дела и полиграфии в России. Полиграфические проблемы создателям журнала приходилось решать самим. Д.В. Философов рассказывал впоследствии, что «мечтатели должны были превратиться в техников». Подлинный «елизаветинский» шрифт, даже не сам шрифт, а матрицы, нашли в Академии наук. Не умели делать репродукции с картин, на помощь пришел старый фотограф, автор известного руководства по фотографии. Первое время клише и репродукции заказывали за границей. «Только с 1901 года журнал с внешней стороны стал удовлетворять самих редакторов»[7].

Виньетки, заставки, рисованные шрифты создавали особый стиль оформления журнала. Репродукции в первые два года помещались в тексте независимо от содержания, что вызывало недовольство некоторых авторов. С 1901 г. их стали печатать в начале номера альбомом на другой бумаге. В «Мире искусства» было очень много графики, что тоже придавало его номерам особое своеобразие.

Больше всего поразила читателей вышедшего журнала его обложка, где «плавали в одиночестве на бело-сливочном фоне две таинственные рыбы». В традиционном русском журнале на обложках, отличавшихся друг от друга по цвету, печатались название и выходные данные. Для «Мира искусства» обложки рисовали художники. Первую с «таинственными рыбами» – К. Коровин, с 1900 г. ее сменил рисунок К. Сомова, более сложный, с 1901 г. обложка была выполнена по рисунку Е. Лансере: увитый лентами венок с головой льва внизу. Название журнала на каждом рисунке выполнялось особым шрифтом.

По типу это был журнал-манифест, призванный теоретически обосновать новое искусство – искусство модерна. Много места занимали теоретические статьи. Открылся «Мир искусства» статьей С.П. Дягилева «Сложные вопросы», излагавшей программу журнала. Теоретиком Дягилев не был, но его довольно путаная статья вызвала много шума. Взгляды авторов были достаточно противоречивы, единства не существовало, однако все сходились в девизе: борьба против академизма, с одной стороны, и против искусства передвижников – с другой. Главным противником авторы журнала избрали В.В. Стасова, пропагандировавшего передвижников, «могучую кучку» и других представителей реалистического искусства. Критик, уже лишившийся прежнего влияния, сотрудничал в это время в журнале «Искусство и художественная промышленность», который вышел почти одновременно с «Миром искусства» и быстро сделался основной мишенью нападок именитого собрата.

Главной задачей журнала было знакомить своих читателей с тем, что он считал ценным в художественном отношении. Он постоянно рассказывал в статьях и показывал в репродукциях произведения художников «нового стиля». Журнал пропагандировал работы В Васнецова (репродукция с картины «Богатырская застава» открывала первый номер), И. Левитана, К. Коровина. Но буквально заново познакомил «Мир искусства» своих читателей с портретной живописью старых русских мастеров XVIII в., почти забытых в XIX в. С. Дягилев, специально занимавшийся творчеством Д.Г. Левицкого, разыскал много портретов работы этого мастера и поместил их в журнале.

Очень интересными были статьи о театре. А. Бенуа в своих воспоминаниях много пишет о любви к театру, особенно к опере и балету, которая объединяла участников дружеского кружка. В театральных публикациях шла речь о художественном оформлении спектаклей, о декорациях и костюмах, т.е. о том, что раньше мало привлекало внимание театральных критиков. Впоследствии многие художники «Мира искусства» плодотворно работали как художники театральные.

Большое внимание «Мир искусства» уделял архитектуре Петербурга, буквально открыв читателям его красоты[8].

Свои художественные взгляды «Мир искусства» пропагандировал не только в журнальных книжках. Организаторский талант Дягилева проявился и в создании выставок, проходивших под эгидой журнала. Первая международная выставка проводилась в самом начале 1899 г. На ней демонстрировалось около 350 полотен. Затем было еще четыре ежегодных выставки, но без иностранных участников. Во время выхода журнала велась подготовка портретной выставки в Таврическом дворце, на которой должны были демонстрироваться портреты XVIII – начала XX в., возвращенные публике журналом. Она открылась весной 1905 г., когда журнал уже перестал выходить, было показано около 2 тыс. портретов. Выставки спасли журнал и от материального краха. В первый год его финансировали меценаты С. Мамонтов и княгиня Тенишева. Но затем Мамонтов разорился, а Тенишева отказалась финансировать издание, успех выставок и просьба К. Серова, писавшего тогда портрет царя, помогли получить правительственную субсидию.

Инициаторами создания «Мира искусства», его основными сотрудниками были художники и музыканты, но журнал вписал свою страницу и в развитие русской литературы. На втором году истории журнала Д.В. Философов пригласил к сотрудничеству символистов-петербуржцев – Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус, Ф.К. Сологуба; известных философов – В.В. Розанова, Л. Шестова и др. С появлением писателей журналу удалось достичь той полноты отражения мира искусства, к которой он стремился.

В конце 1899 г. редакция сообщила о создании литературного отдела, и с начала 1900 г. стала публиковать книгу Д.С. Мережковского «Лев Толстой и Достоевский». Правда, лидеры петербургской группы символистов, являвшиеся не только писателями и поэтами, но и религиозными мыслителями, философами-мистиками, в своих публикациях затрагивали проблемы, не всегда созвучные целям художественного журнала. В конце концов они создали своего рода журнал в журнале. «Мирискусническому девизу самоцельного творчества “Мережковский и другие” противопоставляли подход к искусству как к форме проповеди»[9]. Не совпадали взгляды художников и литераторов на мистическое содержание, провозглашенное Мережковским в качестве одной из черт нового искусства. Полемики внутри журнала было много, полем сражения стал «Пушкинский» номер, посвященный 100-летию со дня рождения поэта. Не было единства и в оценке творчества Достоевского. Д.С. Мережковский, весь год печатавший книгу «Лев Толстой и Достоевский», и Л. Шестов, который опубликовал в «Мире искусства» работу «Достоевский и Ницше. Философия трагедии», в своих взглядах во многом расходились. В литературном отделе работал В.В. Розанов, писавший преимущественно о мифологических, религиозных, историко-культурных, а не литературных проблемах. Весной 1901 г., чтобы оживить литературный отдел, Дягилев пригласил главу московских символистов В.Я. Брюсова.

Окончательный разрыв произошел по причине незначительной, но для «Мира искусства» этот эпизод показателен. 23 марта 1902 г. З.Н. Гиппиус с возмущением писала П.П. Перцову о февральском номере журнала, где было опубликовано заключение книги Д.С. Мережковского о Толстом и Достоевском: «Текст прерывается в самых патетических местах о церкви, о пресвитере Иоанне и т.д. – какими-то экзотическими карикатурами, то журавль, то японские рыбки, то подозрительная дама. Прямо на страницах между словами. Новая (вернее старая, третьегодичная метода). Д.С. (Мережковский. – С.М.) шлялся к Сереже (Дягилеву. – С.М.) на поклон. Но тот ни одного журавля ему не уступил... Вы правы, лучше нигде, чем у Сережи»[10].

Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус справедливо усмотрели в этом эпизоде нежелание считаться с их мнением и из журнала ушли еще до его закрытия вместе с другими литераторами. В 1903 г. они организовали свой журнал «Новый путь», который вызвал резкие оценки «Мира искусства».

В 1904 г. закрылся и журнал художников. Во-первых, он не имел большой читательской аудитории, поскольку сложность и необычность журнала отпугивала неподготовленных читателей. Тираж едва превышал тысячу экземпляров. Во-вторых, и именно это явилось главной причиной закрытия, журнал-манифест не может издаваться долго: как только выяснены основополагающие вопросы, журналу надо менять тип или прекращать свое существование. Это хорошо поняли создатели «Мира искусства». «Все трое, Дягилев, Философов и я, – вспоминал позже Бенуа, – устали возиться с журналом. Нам казалось, что нужно было сказать и показать, было сказано и показано, поэтому дальнейшее явилось бы только повторением, каким-то топтанием на месте, а это особенно было нам противно»[11].

«Мир искусства» испробовал на практике тип журнала-манифеста, став первым изданием подобного рода, и поэтому ему пытались подражать другие модернистские издания, появившиеся позже, в первую очередь «Золотое руно» и «Аполлон».

«НОВЫЙ ПУТЬ»

Уйдя из «Мира искусства», петербургские символисты, главным образом Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус, начали серьезно готовить свой журнал. Для них возможность общения с читателем была особенно важна, так как петербургская группа рассматривала символизм не только как новое искусство, но в большей степени как новую систему жизненной ориентации, с которой необходимо было познакомить общество. Выше уже упоминалось об открытии в Петербурге религиозно-философских собраний в 1901 г. В числе инициаторов были и сотрудники «Мира искусства», где еще публиковались в то время писатели-символисты. «Мы все были в те годы мучительно заинтересованы загадкой бытия, – рассказывал в воспоминаниях А. Бенуа, – и искали разгадку ее в религии и в общении с людьми, посвятившими себя подобным же поискам... отсюда же и образование Религиозно-философского общества,...которого названные лица (Мережковский, Минский, Перцов, Шестов, Тернавцев, Розанов. – С.М.) были членами-основателями и собрания которого стали сразу же привлекать к себе не только самых разнородных лиц из “мирян”, но и многих “духовных”. Инициаторы отправились к митрополиту Антонию, который обещал поддержку. Первые собрания проходили в помещении Географического общества на Театральной улице в большой и узкой комнате за длинным, покрытым зеленым сукном столом. Сначала собрания, вызвавшие общественный интерес, были очень содержательны, но “с течением времени они стали приобретать тот характер суесловных говорилен, на который обречены всякие человеческие общения, хотя бы основанные с самыми благими намерениями»[12].

«НОВЫЙ ПУТЬ», созданный Мережковскими и Перцовым, начал выходить в 1903 г. как орган религиозно-философских собраний, что было указано в разрешении на издание. В первое время журнал печатал протоколы заседаний, но собрания достаточно быстро были запрещены, и фактически «Новый путь» считался журналом Мережковского и Гиппиус.

Разрешение на издание получил П.П. Перцов, он дал значительную часть необходимой суммы и был назван в качестве редактора журнала, но основную роль играл Д.С. Мережковский как идейный вдохновитель, а на З.Н. Гиппиус лежала основная редакционная работа.

С самого начала «Новый путь» возник как своеобразный общественный орган, пытавшийся создать иную, отличную от уже существовавших, религиозную общественность. Д.С. Мережковский позже, в конце 1905 г., в нашумевшей статье «Грядущий Хам» так объяснял содержание понятия «религиозная общественность»: «...нужна общая идея, которая соединила бы интеллигенцию, церковь и народ, а такую общую идею может дать только возрождение религиозное вместе с возрождением общественным. Ни религия без общественности, ни общественность без религии, а только религиозная общественность спасет Россию»[13]. З.Н. Гиппиус по-своему объясняла природу религиозной общественности. Когда разные люди, принадлежащие к различным общественным группам, выходцы из разных слоев общества, совершают паломничество к Светлояру-озеру, в воды которого, по преданию, опустился град Китеж, за несколько дней пути между ними возникает особая общность. Это и есть религиозная общественность.

Вопрос о разделении ролей между Дмитрием Сергеевичем и Зинаидой Николаевной не только в журнале, но и во всей их совместной жизни, продолжавшейся более 50 лет, очень сложен. З.Н. Гиппиус предпочитала уходить в тень, подчеркивая основную роль своего супруга, но многие знавшие их в этом сомневались, называя З.Н. Гиппиус неким генератором идей, которые затем воплощал Мережковский. Как бы там ни было, но в журнале роль Гиппиус, действительно, была главной. Мережковский в это время был занят работой над романом «Петр и Алексей», в «Новом пути» печатал в основном литературные труды. Главную партию в журнале исполняла З.Н. Гиппиус – поэтесса, писательница, острый талантливый критик, хозяйка знаменитого литературного салона, дающая путевку в литературу всем начинающим поэтам. В 1904 г. к ним присоединился Д.В. Философов. Своеобразный духовный триумвират просуществовал до 1920 г., когда их пути разошлись.

В автобиографических заметках, написанных до эмиграции, Гиппиус утверждала: «Наиболее яркими событиями моей (и нашей) жизни последних лет я считаю устройство первых религиозно-философских собраний (1901–1902), затем издание журнала «Новый путь» (1902–1904), внутреннее переживание событий 1905 г.»[14]. Для З.Н. Гиппиус работа в журнале стала одним из значительных периодов жизни, и общественной, и литературной. Гиппиус много выступала в «Новом пути» как литературный критик под псевдонимом, который она сохраняла и в других изданиях, – Антон Крайний.

Отношения между первым редактором-издателем П.П. Перцовым и четой Мережковских складывались трудно: вдохновители журнала отличались нетерпимостью и властолюбием, редакторские возможности Перцова влиять на публикацию того или иного материала были сведены к нулю. После ряда конфликтов, раздраженной переписки между ним и Гиппиус он отошел от дел. С 1904 г. редактором стал Д.В. Философов.

Большую роль в практическом ведении дел журнала играли его секретари. Еще во время подготовительной работы, которая велась около двух лет, обязанности секретаря взял на себя В.Я. Брюсов. Он имел свое четко продуманное представление о журнале-манифесте, в издании которого хотел бы принимать участие. Но его планы и планы Мережковских разошлись. Брюсов возражал против мистической ориентации журнала, его не устраивал способ отбора беллетристического материала, а главное – для поэта была неприемлема та общественная роль, которую собирался играть «Новый путь». Брюсов отошел от журнала еще до появления первого номера. Его место занял Е. Егоров – участник религиозно-философских собраний, а в 1904 г. секретарем стал поэт Г. Чулков, сыгравший роковую для журнала роль.

«Новый путь» вышел «при большом литературном шуме», по выражению Л.Н. Андреева. Первые два номера разошлись в двух изданиях тиражом 2258 экземпляров, что для журнала подобного типа было достаточно много.

В редакционном объявлении объяснялась цель журнала: «Дать возможность выразиться в какой бы то ни было литературной форме – в повествовании, в стихах, в философском рассуждении, в научной статье или беглой заметке – тем новым течениям, которые возникли в нашем обществе с пробуждением религиозно-философской мысли». Эта цель должна была достигаться традиционным способом, в привычных для русского журнала жанрах: стихи, повествования, научные статьи, философские рассуждения. В этом проявилась двойственность нового издания – круг проблем, свойственный скорее журналу-манифесту, и средства, традиционные для журнала «обычного русского типа». Двойственной была и аудитория, на которую «Новый путь» рассчитывал: с одной стороны, высокообразованная интеллигенция, способная воспринять религиозную проповедь и понять основы нового искусства, с другой – широкие круги духовенства, служители церкви разного уровня, в том числе сельской, не всегда обладавшие развитым художественным вкусом и достаточным образованием. Но именно эту часть общества журнал хотел привлечь к созданию религиозной общественности, надеясь на взаимопонимание со стороны духовенства.

Двойственность журнала и его читательской аудитории не позволила «Новому пути» воплотить в жизнь тип маленького журнала «для своих», хотя сама редакция отмечала, что внешнюю форму она заимствовала у европейских изданий, в первую очередь образном послужил «Mercure de France», откуда были взяты объем, введение в текст иллюстраций и сиреневый цвет обложки.

Внутренние особенности «Нового пути» были обусловлены русскими условиями и вкусами русского читателя. Это касалось главным образом отдела беллетристики. Зная привычку русского человека читать в журнальной книжке роман или повесть, редакция тем не менее не придавала беллетристике никакого значения, что само по себе странно для журнала, издаваемого писателями, и лишь шла на уступку нетребовательному читателю. И как ни мечтала Гиппиус, что явится какая-нибудь новая форма, «бель – но не летристика, или летристика, но не бель»[15], в повседневной практике приходилось брать тот беллетристический материал, который был в наличии. Большая часть публикуемой «Новым путем» прозы была серой и неинтересной, принадлежала малоизвестным авторам, писавшим в традиционной реалистической манере. Это и вызвало неприятие Брюсова, считавшего, что если нет хорошей прозы, ее не надо печатать вообще.

Совсем по-другому обстояло дело с публикацией стихов. Для толстого журнала конца XIX в. стало традицией пренебрежительное отношение к поэзии, печаталось по одному стихотворению в номере. Одной из главных заслуг своего журнала Гиппиус считала (она об этом писала в воспоминаниях) новый способ печатания стихов: в номере помещалось сразу несколько стихотворений одного автора, представлялся как бы маленький сборник поэта. Самым публикуемым был Ф. Сологуб, З.Н. Гиппиус взяла в журнал подборку стихов А. Блока из цикла «Стихи о Прекрасной Даме».

Наличие отдела беллетристики отчасти приобщало «Новый путь» к кругу толстых изданий, хотя сам журнал этого очень не хотел. В открывавшей журнал статье П.П. Перцов специально объяснял принципиальное отличие нового журнала от классического толстого русского издания. Перцов писал, что в традиционном идеологически цельном русском журнале типа «Современника» и «Отечественных записок» иногда нельзя было отличить, кому принадлежала та или иная публикация, настолько согласованно они звучали и были похожи по стилю. Перцов назвал такие издания «журналами хорового, унисонного пения». В противовес им «Новый путь» будет представлять читателям «естественную солидарность солистов». Основную роль в созданном журнале должна была играть личная оригинальность стиля и мышления, собственное мнение ведущих авторов. Этот принцип проводился в жизнь достаточно последовательно.

Основными авторами стали Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, помещавший свои статьи в специальном отделе «В своем углу», Н.М. Минский, опубликовавший в журнале три большие теоретические работы. Интересен отдел «Из частной переписки», который помещал материалы, спорные с точки зрения редакции. Здесь было опубликовано письмо «студента-естественника» – одно из первых журнальных выступлений Андрея Белого. Отдел «Религиозно-философская хроника» печатал сообщения и заметки о церковной политике и церковных проблемах. Композиционно был выделен отдел «Литературная хроника», где выступали Д.В. Философов и Антон Крайний с очень субъективными, резкими, враждебно-насмешливыми по отношению к противникам символизма заметками. Политический отдел играл второстепенную роль и занимал достаточно незначительное место в номере. Очень сжатые обзоры писали под рубрикой «Политическая хроника», позже «Внутренняя хроника» сначала В.Я. Брюсов, потом Г. Чулков.

«Новый путь» отличался от толстого журнала и несколько меньшим объемом – около 280 страниц. Новым было наличие в журнале иллюстраций, это были в основном отпечатанные на меловой бумаге репродукции с картин, которые помещались в строгом соответствии с текстом (конфликт с «Миром искусства» не был забыт).

Почти демонстративная сосредоточенность на проблемах философии, религии, искусства была не только следствием равнодушия издателей к политике. «Новый путь», как и «Мир искусства», стал явлением культурного развития страны, поэтому проблемам культуры, духовности здесь уделялось основное внимание. Но время диктовало свои законы.

«Новый путь» вышел в 1903 г., в преддверии первой русской революции. Общество все меньше внимания обращало на сложные, абстрактные рассуждения о вере, смысле жизни и т.д. Читатели обращались к органам периодики с определенной политической ориентацией в надежде понять происходящее и познакомиться со взглядами различных общественных и политических групп. Общественный подъем повлиял и на Мережковских, которые стали больше внимания уделять сложным проблемам текущего времени.

В 1904 г. журнал теряет подписчиков. Секретарь редакции Е. Егоров сообщил в начале года, что их набралось 1070 (против 2500 в 1903-м). Чулков писал Перцову, еще редактировавшему журнал: «Необходимо давать рассказы общественного характера и политику поострее»[16]. Оживить общественные отделы и были призваны Д.В. Философов и Г. Чулков.

Г. Чулков – «либерало-декадент», по выражению З.Н. Гиппиус, в свое время был близок к Горькому и Андрееву, но затем ушел к символистам. Он называл себя «мистическим анархистом» и хотя уверял, что у него есть последователи, был единственным представителем провозглашенного им мировоззрения. В 1904 г., когда положение «Нового пути» было очень трудным, так как не хватало денег на издание, религиозно-философские собрания были закрыты, контакт с духовенством не состоялся, духовная пресса обвиняла журнал в сатанизме, эротизме и прочем, Чулков решил реорганизовать издание. В «Новый путь» по его приглашению пришли Н. Бердяев и С. Булгаков, только что порвавшие с «легальным марксизмом» и выступившие с проповедью идеализма. Это были сотрудники тенденциозные, их приход означал не только появление новых имен в журнале, но и пересмотр всех прежних позиций. Старые сотрудники начали покидать журнал, ушел В.В. Розанов. Чулков все больше начал вмешиваться в редакционные дела.

Конфликт произошел после отказа Чулкова печатать одну из статей Гиппиус как недостаточно либеральную. Мережковский на общем собрании сотрудников потребовал выбирать между ними и Чулковым. Большинство встало на сторону Чулкова, и тогда Мережковский отказался от участия в «Новом пути» и предложил журнал закрыть.

В январе 1905 г. редакция сообщила о приостановке «Нового пути» и обещала высылать подписчикам новый журнал «Вопросы жизни». Это было совсем другое издание, хотя оно и заявляло, что продолжает направление «Нового пути». Центральную роль там начали играть будущие кадеты. Через год выход журнала прекратился.

«Новый путь» стал первой попыткой издания журнала-манифеста «чистыми» литераторами. Но он не стал журналом эстетических проблем, обратив преимущественное внимание на проблемы философские, религиозные и общественно-религиозные. В типе этого журнала постоянно противоборствовали черты прежнего традиционного журнала и качества, необходимые для издания, посвященного литературно-эстетическим проблемам. Справедливости ради надо сказать, что журналу удалось сказать много нового и в той и в другой областях, и он оставил свой след в истории русской литературы, культуры и журналистики[17].

Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус сотрудничали потом в «Весах», в «Русской мысли», Мережковский много печатался в газете «Русское слово». Их статьи не раз вызывали ожесточенную полемику. Но они больше не издавали своего журнала, предпочитая участвовать в разных изданиях на правах сотрудников.

«ВЕСЫ»

Вдохновителем и инициатором создания журнала московских символистов «Весы» стал В.Я. Брюсов. Уйдя из журнала Мережковских, он писал А. Белому в августе 1903 г.: «Я разочаровался в “Новом пути” еще и еще, и даже еще. Мережковские не могут допустить рядом с собой никакой мысли. Постепенно “Новый путь” наводняется тихими всхлипываниями слабоумных юношей, подражающих Дмитрию Сергеевичу. Антон Крайний поносит беллетристику “Русского богатства”, но никогда “Русское богатство” не падало так низко, чтобы допустить на свои серые страницы ту позорную дрянь, которую горделиво печатает “Новый путь»[18].

Для группы московских поэтов, объединившихся вокруг издательства «Скорпион», участие в «Новом пути» было неприемлемым, «Мир искусства» доживал последние дни, предоставляя свои страницы преимущественно изобразительному искусству. В.Я. Брюсову и его последователям был необходим журнал-манифест, где они могли бы теоретически обосновать свои взгляды на «новое» искусство, не всегда во всем совпадавшие с идеями петербургской группы. По замыслу Брюсова, таким журналом должны были стать «Весы».

«Весы» вышли в 1904 г., когда еще продолжал издаваться «Новый путь», и поэтому необходимо было четко определить его роль в ряду символистских журналов. Это было сделано в объявлении об издании нового органа, где подчеркивалось, что «Весы» – журнал идей. Основной предмет журнала – пропаганда эстетических идей творчества вообще и творчества символистов в частности. Был продуман и тип нового издания. В обращении «К читателям» говорилось, что «Весы» желают создать первый в России критический журнал. В качестве образцов внешней стороны изданий они избирают английский «Атенеум», французский «Меркюр де Франс», немецкое «Литературное эхо» и итальянское «Марзоччо». Но во всем остальном европейские образцы оказались настолько переосмысленными, что «Весы» стали явлением уникальным не только в русской, но и в мировой журналистике.

Свое название журнал получил по названию созвездия «Весы», которое находится рядом с созвездием «Скорпион» – символический намек на близость к издательству «Скорпион». Издателем и редактором журнала стал С. Поляков, но его душой был В.Я. Брюсов.

В первый год журнал имел два отдела: общие статьи по вопросам искусства, науки и литературы и «Хроника литературной и художественной жизни». Самым необычным был полный отказ от отдела беллетристики. Так Брюсов реализовал свое решение: чем печатать плохую беллетристику, лучше не публиковать ее вообще. «Стихи, рассказы, все создания творческой литературы сознательно исключены из программы “Весов”, – говорилось в обращении “К читателям”, – таким произведениям место в отдельной книжке или сборнике». Брюсов предпринял рискованную попытку доказать, что возможен литературный журнал без привычного материала «для чтения». Это была редакторская ошибка поэта, и не только потому, что читатели не принимали журнала без беллетристики, но и потому, что, пропагандируя «новое» искусство, публикуя сложнейшие эстетические изыскания, журнал не давал иллюстраций к этим поискам, не печатал художественных произведений, в которых новые принципы получили бы более или менее полное воплощение. По теоретическим статьям не очень подготовленному читателю порой трудно было понять, какие особенности делают стихотворение или рассказ произведением «нового стиля».

Эту ошибку пришлось исправлять. Через два года, столкнувшись с неуклонным падением тиража, «Весы» начали печатать беллетристику, правда, гораздо более строго, чем «Новый путь», отбирая материал для публикаций. Свою прозу давал в «Весы» и сам Брюсов, в журнале увидели свет его нашумевший роман «Огненный ангел» и некоторые повести.

От своих собратьев «Весы» отличались оформлением. Журнал был меньше по объему – 6–7 печатных листов, в состав номеров входили иллюстрации, иногда цветные. Отпечатанный на хорошей бумаге, журнал был очень изящен и внешне и внутренне. Художественным оформлением занимался Л. Бакст, поэтому в облике «Мира искусства» и «Весов» было что-то родственное. Рисунки на обложке журнала – декоративные, полные некой таинственности.

Основными теоретиками «Весов» стали Андрей Белый, Вячеслав Иванов и Эллис. Очень много писал в первые годы издания и сам Брюсов. В 1904 г. он опубликовал 81 статью, в 1905 – 58. Правда, теоретических работ его перу принадлежало немного. Первый номер нового издания открывался знаменитой статьей «Ключи тайн», манифестом символизма, но манифестом, опубликованным через 12 лет после появления этого течения в литературе. Идеи символизма развивались и в «Священной жертве», и в статье «Страсть», которая должна была стать началом серии ежемесячных бесед Брюсова с читателями по вопросам современности. Эта серия носила название «Вехи».

В серии «Вехи» была опубликована статья Брюсова «Свобода слова», подписанная одним из его псевдонимов – Аврелий. Она явилась ответом на опубликованную в ноябре 1905 г. в большевистской газете «Новая жизнь» статью В.И. Ленина «Партийная организация и партийная литература». Брюсов ответил практически сразу, уже в ноябрьском номере «Весов» за 1905 г. Очень подробно цитируя положения статьи Ленина, что само по себе было важно, так как читатели могли сопоставить мнения спорящих, а не только принимать доводы одного из них, Брюсов противопоставлял требованию подчинения личности воле союза или партии идею свободы личности, свободы слова и мнения. Очень горячо и искренне написанная, эта статья, совершенно неизвестная в последующие годы в России, широко обсуждалась в западном литературоведении. Несмотря на небольшое количество статей, подписанных именем Брюсова или одним из его псевдонимов, половину журнального номера в первые два года издания заполняли именно его материалы. Во втором отделе («Хроника литературной и художественной жизни») Брюсов помещал рецензии на новые книги. Таким способом он воплощал в жизнь свою мечту о первом в России критическом журнале. Он рецензировал практически все появившиеся сборники стихов, книги по литературе и искусству, откликался на различные выставки и театральные спектакли. Рецензии на книги не всегда были отзывами о них, часто автор только упоминал название вышедшего сборника или произведения, а потом, оставив его в стороне, начинал рассуждать о теоретических и эстетических проблемах. Рецензии Брюсова были небольшими теоретическими статьями. Он считал, что есть интересные книги и интересные рецензии. Для себя он выбрал второе. Кроме рецензий, поэт писал без подписи в разделах «Заметки», «В журналах и газетах», «Хроника», «Горестные заметки», «Мелочи» и т.д.

История «Весов» распадается на несколько периодов. Первый – и самый интересный – 1904 – начало 1905 г. В это время активно работал Брюсов, воплощая тип задуманного журнала, более четко выражалась и эстетическая и политическая программа журнала.

По первоначальному, утвержденному Главным управлением по делам печати плану, политического отдела в «Весах» не было. Но журнал умел выразить свои политические симпатии и антипатии своеобразным, доступным ему способом. Отношение к русско-японской войне не было четким и определенным, в статьях и заметках высказывались различные оценки этого события. Но в октябре и ноябре 1904 г. появились «японские» номера «Весов», в которых были воспроизведены образцы японской графики, опубликованы статьи о японском искусстве. Брюсов так объяснил появление подобных публикаций: «“Весы” должны во дни, когда разожглись политические страсти, с мужеством беспристрастия исповедать свое преклонение перед японским рисунком. Дело “Весов” руководить вкусом публики, а не потворствовать ее инстинктам»[19]. В примечании к «японским» номерам говорилось, что журнал хочет напомнить читателю о Японии, о стране художников, а не солдат. Журнал выражал свои политические взгляды опосредствованно, при помощи языка искусства, которому и был посвящен.

Революция 1905 г. оказала влияние почти на всех русских символистов. Протест против «страшного мира» привел некоторых из них к принятию революции, этот мир разрушающей. Отсюда – внимание к программе социал-демократов, которое ощущается в статьях Андрея Белого, писавшего, что «социализм – действительно объединяющее учение». Внимательно всматривался в революционные события и Брюсов. Он рассказал в одной из статей, как написал работу о стихотворении А.С. Пушкина «Кинжал» и сопроводил ее своим стихотворением под тем же названием. Цензура запретила все, в том числе и давно разрешенное к публикации произведение Пушкина. Стихотворение Брюсова действительно звучало революционно.

Но общественный подъем отрицательно сказался на судьбе «Весов», так же как и на судьбе «Нового пути». Количество подписчиков было небольшим: в конце 1904 г. – 670, в 1906-м – 845, в 1907-м – 1095, в 1908-м – 1692[20]. Некоторый рост наметился благодаря печатавшейся со второй половины 1905 г. хорошей беллетристике, но для журнала, существующего только на деньги от подписки, этого было мало. «Весы» расходились лишь в столицах, найти подготовленного читателя в провинции журнал не смог.

В начале 1906 г. Брюсов хотел уйти из журнала. Вняв просьбам друзей, он остался, но главенствующей роли в «Весах» уже не играл. В журнале меняются сотрудники, появляются Мережковский и Гиппиус. Идейно руководил журналом Брюсов, но он уже не отдавался журнальным делам с той страстью, которая характерна для первых лет. В письмах поэта звучат постоянные жалобы на страшную загруженность черновой журнальной работой, которую С. Поляков всю переложил на плечи Брюсова. Да и создать тот тип журнала, о котором мечтал, Брюсову не удалось. В конце 1906 г. он писал З.Н. Гиппиус: «...я к “Весам” остыл очень. Я убедился, что для меня, несмотря на трехлетнюю работу в них, сделать их такими, какими я хочу, все-таки невозможно. А тратить энергию, а тем более хитрить, чтобы только более или менее приблизить их к своему образцу, – не стоит. Пусть себе издаются по “скорпионовскому” трафарету, конечно, в значительной степени созданному мною, но уже давно надоевшему и опостылевшему мне. Может быть, когда-нибудь буду я издавать иной “свой” журнал, а “Весы” надо предоставить их фатуму. Пусть они пройдут в литературе отмеренные им Паркой годы. Со своим единым неизменным ликом»[21].

Кроме разочарования Брюсова в своем детище и его разногласий с С. Поляковым по вопросам работы журнала, закат «Весов» объяснялся тем, что свою роль журнала-манифеста издание уже сыграло. Символизм не только укрепился, стал популярным, но и, по мнению некоторых участников движения, клонился к закату. Появилось несколько других символистских журналов, да и солидные издания стали охотно печатать прежних изгоев. «Весам» оставалось только бдительно следить за чистотой своих рядов. Журнал увяз в долгой и бесплодной полемике о символизме и роли его изданий с появившимся в Москве в 1906 г. «Золотым руном». Сотрудники тоже чувствовали, что связывавшие их идеи исчерпаны, общий путь пройден. «Весы» перестали выражать что-то новое и в 1909 г. закрылись. Опыт издания «Весов» еще раз доказал, что журнал-манифест не может издаваться долго: как только все идеи объяснены и все новое показано, у журнала не остается жизненного пространства, если только он не поменяет своего типа. Но и за пять лет существования «Весы» вписали в историю русской журналистики одну из интереснейших страниц[22].

В.Я. Брюсов в 1910 г. решил попробовать свои силы в классическом толстом журнале и начал сотрудничать в «Русской мысли», о чем было рассказано выше.

«ЗОЛОТОЕ РУНО» И «АПОЛЛОН»

Журнал «Золотое руно», вышедший в 1906 г., стал вторым московским журналом, посвященным проблемам символизма. К этому времени бунтари-одиночки, которых высмеивали и журналы и газеты, превратились в известных писателей, печатавшихся в солидных изданиях, издававших книги и сборники. Символизм вошел в моду.

В определенной степени эта мода на модерн в состоятельных кругах общества и вызвала к жизни «Золотое руно». Деньги на издание дал Н.П. Рябушинский, представитель известной семьи московских текстильных фабрикантов. Он пробовал себя в литературе и в музыке, но способностей не обнаружил. Люди, знавшие его, в том числе философ Л. Шестов, говорили о его «литературной необразованности»[23].

Рябушинский и стал издателем самого дорогого и роскошного русского журнала. Он тратил на «Золотое руно» около 100 тыс. в год, это позволяло не считаться с расходами при оформлении журнальных книжек. Великолепно иллюстрированные, отпечатанные на прекрасной бумаге, они приходили к подписчикам в изящных футлярах, перевязанных золоченым шнуром.

Но Н.П. Рябушинский не ограничивался ведением материальных дел журнала, он претендовал на редакторские функции, брал на себя диктаторскую роль в журнале. Это стало причиной постоянных внутриредакционных столкновений и смены сотрудников, требовавших устранения Рябушинского. Вот как рассказывал о нем А. Бенуа в книге воспоминаний: «Был тот гость сам Николай Петрович Рябушинский, тогда еще никому за пределами своего московского кружка не известный, а уже через год гремящий по Москве благодаря тому, что он пожелал продолжать дело Дягилева и даже во много раз перещеголять его... Казалось, что он нарочно представляется до карикатуры типичным купчиком-голубчиком из пьес Островского... Тогдашний Рябушинский был фигурой весьма своеобразной и очень тревожной... Я ему понадобился как некий представитель отошедшего в вечность «Мира искусства», как тот элемент, который, как ему казалось, должен был ему облегчить задачу воссоздать столь необходимое для России культурно-художественное дело и который помог бы набрать нужные силы для затеваемого им – в первую очередь – журнала. Название последнего было им придумано – “Золотое руно”, а сотрудники должны были сплотиться подобно отважным аргонавтам»[24]. Название журнала было заимствовано из символики кружка «Аргонавты», созданного Андреем Белым.

Оценивая выход первого номера нового журнала, В.Я. Брюсов писал, что декадентство как литературная школа кончается. «Давно, однако, отмечено, что именно тогда, когда идеи ветшают, они проникают, наконец, в сознание большой публики. К сожалению, широкие круги в литературе и искусстве всегда живут вчерашним днем». Брюсов назвал журнал «пышным саркофагом», «великолепной гробницей». «Весь этот “новый журнал” говорит мне о чем-то старом, прошлом, и “золотое руно”, которое он предлагает читателям, добыто не им, а другими, задолго до того, как он снарядился в путь»[25]. Конечно, в Брюсове говорила и ревность создателя настоящего журнала-манифеста, но в основном он был прав: «Золотое руно» не только повторяло внешнюю форму «Мира искусства», его внутреннее наполнение тоже было достаточно вторичным и неоригинальным.

Литературной частью ведал в первое время С. Соколов (псевдоним С. Кречетов) – руководитель издательства «Гриф», второго после «Скорпиона» московского издательства символистов. В оформлении участвовали «мирискуссники» Л. Бакст, Е. Лансере, К. Сомов и др. Рисунки, виньетки, заставки, изящные, мастерски выполненные, напоминали старшего собрата. Так же как и «Мир искусства», «Золотое руно» печатало альбомы репродукций. Первый номер был посвящен работам Врубеля, в следующих читатель знакомился с творчеством самих оформителей – Бакста, Сомова и др.

В редакционном манифесте провозглашалось, что «искусство – вечно, едино, символично и свободно». Первый номер украшали имена Брюсова, Бальмонта, Мережковского.

Но уже в июле 1906 г. С. Соколов отправил Рябушинскому заявление об уходе, предварительно разослав его копии московским и петербургским литераторам. Конфликт наделал много шума, однако остальные сотрудники из журнала не ушли. В литературный отдел пришел А.А. Курсинский – поэт близкий В.Я. Брюсову, что позволило последнему на некоторое время сделать «Золотое руно» неким продолжением «Весов». Но и Курсинский долго работать с Рябушинским не смог и ушел, за ним последовал Андрей Белый.

Весной 1907 г. произошла реорганизация журнала. Во главе редакционных дел встал секретарь журнала Г.Э. Тастевен – филолог, автор статей по философско-эстетическим проблемам. Он попытался изменить идейно-эстетические позиции «Золотого руна». Тастевен сблизился с Г. Чулковым, который после закрытия «Вопросов жизни» издавал альманах «Факелы», но стремился работать в журнале. Вместе с Чулковым в «Руно» пришли литераторы-петербуржцы – А. Блок, Вяч. Иванов, С. Городецкий. В объявлении «От редакции» летом 1907 г. говорилось: «Редакция “Золотого руна” уделит главное внимание вопросам критики, имея в виду двоякого рода задачи: с одной стороны, пересмотр теоретических и практических вопросов эстетического мировоззрения, с другой возможно более объективный анализ искусства последних лет и новых явлений в живописи и литературе с целью выяснить перспективы будущего. Особенное значение редакция придает рассмотрению вопросов о национальном элементе в искусстве и о “новом реализме”»[26]. Эта программа намечала какие-то конкретные и относительно новые вопросы, рассматриваемые журналом, то, о чем не писали предшественники. Возможно изменение программы объясняет тот факт, что в «Золотое руно» пришел А. Блок. Это была первая попытка поэта участвовать в редакционной работе журнала и использовать его страницы для выражения своих мыслей о литературе и современности. В 1907–1908 гг. Блок опубликовал ряд статей-обзоров о современном искусстве, в том числе нашумевшую статью «О реалистах». Она вызвала бурную реакцию со стороны А. Белого. В начале августа он послал Блоку оскорбительное письмо, на которое Блок ответил вызовом на дуэль. К счастью, в последующей переписке конфликт был разрешен[27].

История «Золотого руна» изобилует скандалами, накал которых отражался в письмах его сотрудников. А. Белый, Вяч. Иванов постоянно писали своим корреспондентам о разногласиях с редакцией, предлагали различные «договоры» и «конституции», главным требованием которых было удаление Рябушинского, но этого сделать не удалось. Кроме того, началась изнурительная и некорректная полемика о символизме с «Весами», в которой участвовали, с одной стороны, 3. Гиппиус и В. Брюсов, с другой – С. Городецкий, который за грубый выпад против Брюсова был даже изгнан из «Руна». Старые сотрудники уходили из журнала. Брюсов писал: «...“скорпионы”, “золоторунцы”, перевальщики и “оры” в ссоре друг с другом и в своих органах поносят один другого. Слишком много нас расплодилось, и приходится поедать друг друга, иначе не проживешь»[28].

В 1908 г. Н.П. Рябушинский утратил интерес к журналу, его материальные дела пошатнулись. В 1909 г. оба московских издания символистов, «Весы» и «Золотое руно», прекратились. Если «Весы» много сделали для разработки основ символизма как искусства, это был журнал-манифест в самой большей степени соответствовавший своему типу, то «Золотое руно», внесло вклад в распространение образцов нового искусства в более широкой и русской, и европейской публике. Текст в журнале печатался параллельно на двух языках – русском и французском, и хотя переводы не всегда удовлетворяли авторов, знакомство Запада с русским модернизмом – одна из основных заслуг «Золотого руна».

В 1910 г. сами символисты заявили о кризисе течения как литературной школы. Закончилась эпоха самого мощного и представительного течения русского литературного модерна, закончилось время символистских журналов-манифестов. На смену символизму шли новые школы, и это нашло свое отражение в истории последнего модернистского журнала «Аполлон».

«АПОЛЛОН», как и «Золотое руно», ориентировался на «Мир искусства». Это доказывает своеобразный факт в истории русских модернистских изданий: примером для подражания и тиражирования стал не чисто литературный журнал, а художественно-литературный, в котором мирно или немирно, но сосуществовали два вида искусства – литература и живопись. Такой интерес к изобразительному искусству «отражал процесс движения от литературоцентризма XIX в. к установлению новой иерархии искусств. Словесный образ оттеснялся зрительным, более соответствовавшим быстрому ритму городской жизни»[29].

«Золотое руно» и «Аполлон» находились на переломе от литературоцентризма к пониманию значения образа зрительного, и тот и другой журналы много внимания уделяли живописи. «Золотое руно», подобно «Миру искусства», устраивал выставки (одна из них называлась «Голубая роза»), на его страницах печаталась художественная хроника, но все же литературная часть преобладала. Она играла основную роль и в «Аполлоне», особенно в первые годы его истории.

Первый номер «Аполлона» вышел в ноябре 1909 г. в Петербурге. Организатором издания стал художественный критик С. Маковский, в создании «Аполлона» активно участвовал поэт И. Анненский. Среди сотрудников были как литераторы (К. Бальмонт, А. Блок, А. Белый, В. Брюсов), так и художники и театральные деятели (Л. Бакст, М. Добужинский, В. Мейерхольд, Ф. Комиссаржевский). Но по свидетельству С. Маковского, родоначальниками журнала были поэты-новаторы.

Оформление нового журнала во многом повторяло «Мир искусства», тем более что им занимались все те же «мирискуссники» – Л. Бакст, А. Бенуа, М. Добужинский. Обложку рисовал Добужинский. Журнал выходил на 80–100 страницах с черно-белыми и цветными репродукциями. Новое издание было скромнее и строже, чем именитые предшественники, а главное дешевле: цена номера около рубля.

Главная цель журнала заключалась в утверждении самоценности искусства и внимании к вопросам мастерства. «У этого Аполлона нет жрецов и не будет святилища», — писал в первом номере И. Анненский, явно намекая на богоискателей от искусства. Поэт предлагал создавать «мастерские, куда пусть свободно входит всякий, кто желает и умеет работать на Аполлона»[30].

Отдел беллетристики занимал около трети объема, еще одна треть отдавалась «Хронике», с 1911 г. она стала называться «Художественная хроника». В отделе «Хроника» печатались и литературные рецензии под рубриками «Письма о русской поэзии», «Заметки о русской беллетристике», «Новые книги», «Журналы». Существовал раздел «Театр», публиковавший рецензии на спектакли. Оставшаяся треть отводилась статьям по эстетике, истории живописи и театра, художественной критике. Полемика с прессой шла под рубрикой «Пчелы и осы “Аполлона”».

Полемики было много. Журнал вызвал вопросы, недоумения и нарекания. Остроумный фельетон-отклик на появление первого номера написал А. Аверченко.

«Однажды в витрине книжного магазина я увидел книгу... По наружному виду она походила на солидный, серьезный каталог технической конторы... А когда мне ее показали поближе, я увидел, что это не каталог, а литературный ежемесячный журнал.

– Как же он... называется? – растерянно спросил я.

– Да ведь заглавие-то на обложке!

– Здесь нет секрета, – сказал приказчик. – Журнал называется “Аполлон”, а если буквы греческие, то это ничего... Следующий номер вам дастся гораздо легче, третий еще легче, а дальше все пойдет, как по маслу». Далее Аверченко обыгрывал знаменитых «мэнад» из открывавшей журнал статьи Анненского. «Первая статья, которую я начал читать, – Иннокентия Анненского – называлась “О современном лиризме”.

Первая фраза была такая: “Жасминовые тирсы наших первых мэнад примахались быстро...”» Дальнейшее изложение Аверченко строил на рассказах о встречах с разными людьми, которым фельетонист читал фразы из журнала, после чего его быстро принимали за сумасшедшего[31].

Надо заметить, что в этом, может быть слишком резком, отклике Аверченко была отмечена усложненность первых номеров журнала. Дальше, почти по Аверченко, дело пошло легче. В апрельском номере 1910 г. М. Кузьмин опубликовал знаменитую статью «О прекрасной ясности», где предложил писать ясно, логично, образно, соблюдая чистоту слога. После объявленного мэтрами символизма заката этого течения на смену поэтам-символистам в «Аполлон» пришли другие поэты с новыми эстетическими идеями. Плеяда молодых – Н. Гумилев, А. Ахматова, О. Мандельштам, С. Городецкий на заседаниях «Цеха поэтов» провозглашают новое направление в искусстве – акмеизм. Новому течению нужен был свой журнал. Издаваемые «Цехом» сборники «Гиперборей» не могли завоевать широкой аудитории, и акмеисты берут в свои руки «Аполлон».

В конце 1912 г. С. Маковский пригласил лидера акмеизма Н. Гумилева заведовать литературным отделом. В первом номере за 1913 г. был опубликован его манифест «Наследие символизма и акмеизм» и лекция С. Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии». «Аполлон» превратился в журнал-манифест акмеизма. Акмеизм был явлением менее масштабным, чем символизм. Эстетическое обоснование нового течения и показ образцов творчества заняли меньше времени, чем у предшественников. Споры о новом искусстве тоже утихли гораздо быстрее и не только потому, что в 1914 г. началась война, но и потому, что спорить практически было не о чем.

В 1914–1917 гг. литературные интересы отошли на второй план, «журнал все больше устремлялся к искусствознанию и его специальным проблемам (современная художественная жизнь, эстетическое образование, охрана памятников, музейные дела, коллекции и аукционы, техника живописи и графики и т.д.)»[32]. Это был уже другой журнал под тем же названием.

Аполлон» просуществовал дольше всех модернистских изданий (ноябрь 1909 – лето 1918 г.). Журнал не сложился как четкий тип, сначала он ориентировался на «Мир искусства», затем, подобно «Весам», стал журналом-манифестом акмеизма, а потом превратился в издание художественное.

В истории каждого модернистского журнала были свои взлеты и падения, своеобразные находки, но все вместе эти издания вписали яркую страницу в развитие культуры России и в русскую журналистику начала XX в.

Дата добавления: 2014-01-15