Семинар №2)

Творческий путь Белого

Годы жизни Белого 1880–1934. Настоящее имя Белого – Борис Николаевич Бугаев. Ему псевдоним "Андрей Белый" придумал брат Сергея Соловьева-старшего. Он в семье Соловьевых часто бывал, потому что дружил с Сергеем Соловьевым, племянником Владимира Сергеевича Соловьева, философа великого религиозного, который повлиял на младосимволистов. И вот в этой семье Михаила Сергеевича, отца и приятеля Бориса Бугаева, маленького Сергея вот он и получил этот псевдоним. Он часто бывал у них – белый москвич, жил в Чистом переулке на Арбате, где жила московская профессура, отец его был профессором математики Московского университета. И Белый тоже учился на математическом факультете Московского университета. Единственное, его тянуло искусство. И он стал писателем и эстетиком.

Его книги стихов:

"Пепел", "Золото в лазури" – это 1-я книга, она вышла в 1904 году вместе с книгой Блока "Стихи о прекрасной даме". Книга "Пепел" – 1909 года, это была самая знаменитая книга Андрея Белого стихов, с посвящением Николаю Алексеевичу Некрасову, книга о России – "роковая страна", он ее назвал, "ледяная страна", "проклят а я" – вот так он о ней говорил. Очень мощные там стихи о России, 1909 год.

Значит, 1904, 1909, тогда же вышла книга "Урна". "Пепел", "Урна". Белый явил себя как поэт. Но начинал он с прозы. Первыми его произведениями были так называемые симфонии. И самая знаменитая из них симфония – "Кубок метелей". Обратите внимание, опять такие сближения с Блоком. У Блока цикл стихов "Снежная маска", а у Белого симфония – "Кубок метелей". Как бы здесь была эта дионисийская стихия, страсти, смятения, стихии дионисийская, для них она очень была важна – на Аполлон, а Ди о нис – не порядок, не гармония, не ясность, а мятеж, смятение, буря, метель. Эти симфонии были как бы попыткой создания новой литературы, нового жанра соединения слова и музыки, поэтому он так их и называл – "симфонии". Там действительно был такой сложный контрапункт. Но они не имели большого успеха, кроме этой симфонии "Кубок метелей".

Белый писал статьи о символизме. 2 тома. В наше время вышло серии "Памятники мировой эстетической мысли". Гегель, например, и 2 тома эстетики Белого. Статьи его были очень знамениты в его время, и действительно, многое объясняли и в модернизме и в символизме. Самая, наиболее отвечающая программе младосимволистов статья так и называлась – "Символизм как миропонимание" (без запятой). У него была книга статей, которая называлась "Луг зеленый". "Арабески" – книга статей. Но сама тоже знаменитая была такая книга из 3-х частей, которая называлась "Кризис культуры". И там были 3 статьи большие: "Кризис жизни", "Кризис искусства", "Кризис культуры". Т.е. он был настоящим серьезным эстетиком и философом эпохи модернизма. Кроме того, Белый был литературоведом очень талантливым. И написал может быть самую лучшую работу о Николае Васильевиче Гоголе. Я надеюсь, что когда вы читали Петербург, то вы слышали отголоски Гоголя и прямые аллюзии. Не только нос, но Невский проспект, и многое другое. И он написал книгу, Она была издана в 1934 году, называлась "Мастерство Гоголя" (переиздана была в 1985 году). Ближе Белого к пониманию Гоголя, мне кажется, никто не подошел (не гоголеведов, не писателей, Набоков писал эссе "Николай Гоголь" во многом под влиянием книги Белого, которого он знал, и всё равно, так точно Гоголя, так близко, изнутри как будто бы прямо, никто бы Гоголя не понял как Андрей Белый – это самое глубокое понимание очень трудного писателя, очень и трудного для восприятия, потому что другого совсем, и противоречивого – это тоже определяет сложность восприятия; никто не подходил ближе чем Белый). Так что он – автор монографии о Гоголе, как филолог профессиональный, как литературовед.

Кроме того, Белый прозаик. Кроме "Петербурга" у него есть такие прозаические произведения, как: "Серебряный голубь" (роман 1909 года, первая часть его трилогии, второй частью которой является его роман "Петербург"), у Белого замечательные автобиографические повести, две: "Котик Летаев" и "Крещеный китаец". Ну "Крещеный китаец" – это с таким блеском написанная вещь, она в 1927 году вышла – это очень значительное произведение в жанре автобиографической повести, которая вполне вписывается в такой ряд, как трилогия Толстого, трилогия Горького, "Жизнь Ар…ина" Бунина, вполне вписывается, "Детство Никиты" Алексея Толстого, т.е. ну это просто удовольствие читать эти вещи.

И кроме того, Белый известен еще как прекрасный мемуарист, который оставил три толстенные книги мемуаров. Понимаете, он не дожил до 54 лет, оставил колоссальное наследие. Вот эти 3 книги мемуаров: "На рубеже веков" (т.е. 19 и 20), "Начало века", и "Между двух революций" (5-го и 17-го года). Причем, эти мемуары очень разные внутри этих книг. Тут важна хронология, как он прослеживает не только свою жизнь, но и жизнь России, и жизнь близких ему людей, от рубежа 19-го и 20-го века, до 17-го года. Там разного рода есть мемуары. Там есть фрагменты, в которых он о своем детстве рассказывает искренне и очень беспощадно. Оно было очень тяжелым, потому что у него в семье был такой надлом. И в романе "Петербург" это отразилось на диспозиции героев и на истории семьи Аблеуховых. Потому что у него тоже отец был очень таким, он был математик, превыше всего для него была сила рацио, а мать была совершенно другого типа натуры, она была артистической натурой, для которой логика была просто не доступна. И вот Борис Бугаев, мальчик (в будущем Андрей Белый), он находился между двух этих очень сильных начал противоположных и очень сложных их семейных отношений. Поэтому он такой вот очень сложный вырос еще. Не только потому, что он такой по природе, но еще и потому что в доме все время была борьба этих двух начал, а он между этими двумя сильными личностями находился. Поэтому там есть собственно личностные воспоминания и есть как бы впечатления от людей, с которыми он встречался, о великих людях там написано – великих людях этого времени. Поэтому эти мемуары они дарят очень такое интересное представление и очень полное, я бы сказала, конечно, вам не осилить эти 3 тома, но просто вы хотя бы знайте, что этот человек очень много написал интересного и полезного.

При этом, Белый никогда не был признанным гением при жизни, никогда. Напротив, его воспринимали как такого юродивого, как блаженного, как чудака, который все время чем-то увлекался, и эти увлечения были такими безумными, как он увлекся антропософией, Рудольфом Штейнером, и за ним странствовал по Германии, слушал его лекции, был его пламенным последователем и учеником. Т.е. у него все время были озарения какие-то, которым он следовал, и как бы всю жизнь готов был положить на этот алтарь.

И вот Цветаева, которая наблюдала Белого очень близко, в 22-м году, когда он был в Германии и она там же была, она была в иммиграции, а он был просто, ну уехал в Германию (можно было тогда еще просто уехать и вернуться). Он находился в очень трудном положении тогда внутренней дисгармонии, а надо сказать, что в состоянии дисгармонии он почти всегда находился, но это было особенно трудное для него время. И она написала под впечатлением этих встреч такое эссе о нем, которое называется "Пленный дух". И я хочу вас отослать к современному спектаклю, спектаклю очень талантливому. Не могу сказать, что пьеса очень талантлива, но спектакль очень талантливый. Это спектакль по пьесе сейчас очень известных драматургов и очень европейски известных (не только у нас, но и в Европе гремящих) – это братья Пресняковы Олег и Владимир. Они екатеринбуржцы, но теперь уже представлены в Лондоне, в Мюнхене, Париже – известны широко. Один из них филолог по образованию, даже, по-моему, кандидат наук, другой социолог (они закончили екатеринбургский университет, они молодые ребята). И они пишут пьесы. Вот в Москве идут 3, кажется, их пьесы. Вот в Художественном театре Табакова идет "Терроризм", знаменитая их пьеса, которая во многих европейских театрах сейчас идет. "Изображая жертву" (на малой сцене они идут) и вот этот замечательный спектакль называется "Пленные д у хи" – эта пьеса как раз об Андрее Белом и Александре Блоке. И спектакль поставил молодой режиссер Владимир Агеев. Он идет, по-моему, сейчас на сцене театрального центра им. Мейерхольда Владимира Фокина (на Новослободской, на Менделеевской). Или идет на Таганке, в центре режиссуры и драматургии Казинцева и Рощина (в музее Высоцкого в Таганском переулке). (но по-моему все-таки Мейерхольда). Он раньше шел в СТД, вот мы смотрели там, на Тверском бульваре. Это замечательный спектакль, просто феерический, он вам доставит огромное удовольствие. И там прекрасные актеры – 2 молодых актера, которые играют не первый спектакль в паре. Блока играет Анатолий Белый (такой актер известный сейчас), а Белого играет Владимир Скворцов. Они играют тоже в паре в спектакле замечательном "Обломофф", который поставил Михаил Угаров по своей пьесе (это, как вы понимаете, спектакль по роману Гончарова). Но спектакль, который просто блистательный, и вот Анатолий Белый играет Штольца, а Скворцов играет Обломова. Потрясающе совершенно (я, лично, рыдала – не плакала, а рыдала просто в голос), потому что это очень сильно. Т.е. самую сердцевину романа они вытаскивают на поверхность, и она ведет за собой сердце. Очень сильный спектакль. Очень. Т.е. это хорошие актеры, они очень такие театральные, они всё могут. Скворцов играет, правда, мне очень не понравился спектакль, такой литовский режиссер Каршуновас (очень тоже сейчас знаменитый), он поставил "Смерть Тарелкина" Сухово-Кобылина, в театре Эт Сетера. И Скворцов, там он приглашенный актер в этот театр, он играет там Тарелкина. Но мне не понравился спектакль. Резко, сильно не понравился. Хотя это очень талантливый режиссер, но как бы Сухово-Кобылин ему не по зубам. Такой очень упертый спектакль, очень логизированный, и магия этой пьесы фантастическая совершенно, она исчезает, и даже Скворцов ничего – он очень талантливый актер, но он ничего сделать не может. Так что вот "Пленные духи" – будет у вас время – посмотрите, потому что мир Белого там очень хорошо почувствован. Повторяю, пьеса – это не открытие, но он хороший филолог (один из Пресняковых), он понимает, что такое Белый, и делает такую пьесу.

Возвращаемся к Белому.

Вы поняли, какого масштаба это писатель? И фигура какая в истории нашей литературы? Очень крупная.

Переходим к "Петербургу". Итак, я уже произнесла, что "Петербург" – часть трилогии. Как называлась эта трилогия? 1-я часть – "Серебряный голуб", "Петербург" – 2-я часть задуманной Белым трилогии. Трилогия называлась (название трилогии отражает замысел, и идею основную!) "Восток или Запад". Т.е. эта трилогии как бы очень органична времени была. Т.е. Белый ставит вопрос "каков путь России, в чем смысл этой страны, в чем ее предназначение, что такое Россия – Восток это, или Запад". Или это Восток и Запад? Что это? Понимаете – "что это такое"? Он замыслил трилогию. Первый роман был "Серебряный голубь". Роман очень читабельный (говоря современным языком).в отличие от "Петербурга", он читается довольно легко. Там сказовая форма повествования, очень много изобразительно-выразительных средств таких вот, ярких. Т.е. он читается как стих просто, как песня. И там интересный сюжет, увлекательный, и хочется дочитать до конца, потому что это история молодого человека, интеллигента, Дарьяльского, который задумался над тем, что есть народ, знает ли он народ, он хочет понять народ. И он идет в народ. Но попадает в секту голубей. Т.е. такой вот таинственный, мистический, языческий, непонятный мир народной жизни, который его поглощает в буквальном смысле, уничтожает, убивает. Вот этот очень такой цветистый роман со сказовой прозой, он просто произвел очень сильное впечатление, потому что он как бы какие-то национальные струны затронул, такой прародины, язычества русского такого. И на него откликнулся очень интересный человек и могущественный человек в культурной жизни России этого времени – Петр Струве, который был редактором и издателем одного из самых мощных журналов этого времени – "Русская мысль" (это журнал с большой историей, но в данный момент им руководил Струве). Это был очень авторитетный печатный орган, в отличие от элитарных журналов, там: "Весы", "Золотое руно", "Аполлон", которые были для верхушки интеллектуальной элиты. Журнал "Русская мысль" был ну с широким (как бы вы сказали, как редакторы) читательским адресом: он был как для элиты, так и для плебса (можно так сказать), т.е. – это был журнал для всех.

И Струве был философ и общественный деятель, он входил в партию кадетов, был одним из участников сборника знаменитого "Вехи", о котором я вам говорила, 1909 года. Его внук Никита Струве – издатель, тоже, но только во Франции, в Париже, знаменитого издательства руководитель – "Инкопресс", где в советские годы печатался опальный Солженицын и другие опальные русские писатели и иммигрантские писатели. Он славист, специалист по русской литературе, у него есть книга о Мандельштаме, и другие есть книги. Вот это его внук, Струве.

А Петр Струве когда прочитал, "Серебряный голубь" ему очень понравился. И он заказал Белому, ну сказал, что он напечатает его вторую часть этой трилогии. И Белый был очень доволен, потому что он был, повторяю, непризнанным гением. Все понимали, что он что-то очень интересно, но он был такой чудак, что как бы не вписывался в это амплуа гения. И он получил задаток какой-то и уехал в Германию, и там работал над романом. Когда он написал несколько глав (первых две), он послал их в Москву и Струве, начав читать, пришел в ужас просто, потому что вот это, то, что вы прочитали, первая глава – эта система повторов, какие-то странные главки, обрывки всяких названий – они его повергли в ужас, потому что он был человеком консервативного вкуса, такого эстетического, конечно, классически, приверженец классической литературы. И такой открытый модернизм какой-то (в "Серебряном голубе" его колорит покорил и язык такой цветистый, понимаете, он в этом увидел как бы народ), а тут его это испугало просто и он сказал, что он этот роман печатать не будет.

А в это время в "Русской мысли" был Валерий Брюсов. Потому что журнал "Весы", которым он руководил, закрылся. И Струве пригласил Брюсова, который был, можно сказать, редактор №1 в это время, потому что он был просто безупречным специалистом, мощным совершенно, Брюсов. У него был и вкус, и энциклопедические познания, и он владел в совершенстве редакторским ремеслом, кроме этого. Т.е. это был очень достойный сотрудник. Но Брюсов разошелся со Струве в оценке романа, потому что Брюсову как раз текст Белого очень понравился, он понял, что в этом романе таится вообще открытие просто настоящее. И он вынужден был отказать Белому, поскольку Струве такой приказ издал, но и сам вышел из журнала.

Белый просто в смятении находился, но его выручает Блок (ну там еще была история, но неважно) – он предлагает ему напечатать роман в вновь созданном альманахе "Сирин", деньги на издание которого дал меценат Терещенко (но под имя Блока). Но, к сожалению, роман там печатается в альманахе "Сирин" в нескольких номерах, но до читателей не доходит (своя была история). Кроме того – война началась 1-я мировая. И в общем по сути дела роман не был прочитан читателями вплоть до 1916 года, когда выходит первое издание этого романа, как выверка из альманаха "Сирин". Поэтому первая редакция этого романа и первое издание так и называется – "Сиринское" (по названию альманаха).

Впоследствии, в 1922 году, когда Белый был в Германии, он переделывает роман, создает вторую редакцию, которая называется "Берлинской редакцией". Ну вот в современных изданиях во многих, ну вот в академическом издании, которое я вам советовала взять (в Литературных памятниках) – там обе редакции представлены. Во многих современных изданиях представлена в основном сиринская редакция, 1-я редакция романа. Ну, там очень сложный вопрос, вот если кого-то это будет интересовать, тогда в Литературных памятниках там Долгополов все объясняет в обширном комментарии, и есть у него целая монография "Андрей Белый и его роман "Петербург"", где он разбирает разницу между двумя этими редакциями. Ну уровень ваших познаний не позволяет сегодня говорить об этом, поскольку, нам бы хоть как-то выжить, а уже туда мы не пойдем, в эту сторону (кого интересует – я вам назвала эти источники, где вы можете в этом разобраться).

Какие были варианты названия романа или в чем вы видите смысл названия "Петербург" (если не знаете никаких вариантов, скажите хотя бы о том, почему роман называется в конце-концов "Петербург", хотя было несколько других названий, в проекте было)?

Как вы думаете? Был вариант названия "Мозговая игра", "Лакированная карета" и наконец, "Петербург" – которое просто абсолютно точно, емко и единственно возможно. Почему роман называется "Петербург", потому что место действия Петербург? Время действия в романе – осень 1905 года (перед первой русской революцией), действие разворачивается на протяжении примерно 2 недель. Ну замысел, название трилогии "Восток или Запад", а роман называется "Петербург". А что такое название "Петербург"? Название города слышите – Петербург? Это русское слово? Немецкое. Почему так назван город – не Петроград, а Петербург? Городу дал название Петр I, а он хотел, чтобы Россия развивалась как европейская, западная страна. Петербург – это символ петербуржского периода в русской истории, т.е. после петровский реформ. Поэтому для Белого имя "Петербург", название романа "Петербург" – это мифологема, скрывающая определенный путь России. И на самом деле, вот такой исследователь, Топоров, филолог (покойный, к сожалению недавно умерший), написал такую работу, которая много очень определила, после нее все стали так говорить – "Петербургский текст русской литературы". Т.е. он считает, что в русской литературе возник некий Петербургский текст, т.е. в произведениях очень многих писателей, от Пушкина, например, вплоть до Андрея Битова (для нас хотя бы вплоть до Андрея Белого), через Гоголя, Гончарова, Достоевского, Толстого – образ Петербурга возникает не просто как место действия произведений, не просто как среда обитания героев, а как определенный символ пути, образа жизни, образа мышления, как мифологема русской жизни. Т.е. город, имя "Петербург" становится мифологемой, рождается новый миф в русской история. Вот говорят "Русь – третий Рим". А вот теперь создался новый миф – "Петербург – это мифологема русской истории", начиная с 1703 года, когда Петербург был основан. Когда писатели используют образ Петербурга, повторяю еще раз, не только для того, чтобы показать, что здесь происходит действие романа, повести, рассказа, что в этом городе живет герой (не в Урюпинске, не в Воронеже, а в Петербурге), когда не только это – а когда сам город становится знаком чего-то, когда он несет некий эмблематический, символический смысл. Понимаете? И Белый, конечно, как никто другой, вписывается в этот петербургский текст русской литературы. И, как бы, его восприятие, его образ Петербурга, является одним из самых глубинных и емких образов.

В самом начале, в прологе, какую характеристику Петербургу дает Белый? Что такое Петербург? При этом вы помните, он говорит о том, что такое Россия, Русь, Российская империя. А потом, что такое Петербург. Что такое Петербург? "Петербург – это столица. А если он не столица, то его как бы и нет". И вы знаете, это невероятно точно. Потому что Белый не застал, ну он застал, но он написал роман гораздо раньше того времени, когда Петербург перестал быть столицей. Потому что в 1918 году Владимир Ленин перевел столицу из Петрограда в Москву. И Петербург перестал быть столицей. И с этого самого времени, вы знаете, он стал, ведь это был город, вы знаете, вот если заинтересоваться, спросите (у вас сейчас стилистику ведет Векшин) Георгия Викторовича (это мой домысел, но я думаю, что он интересен, и Георгий Викторович вам как-то ответит на этот вопрос) – есть очень большая, существеннейшая разница между речью московской и петербургской, даже сейчас. В речи московской присутствует и верхний слой и низкий, т.е. московская речь очень разнообразна. Понимаете? Это Грибоедов заметил, он сказал, помните: "на всех московских есть особый отпечаток". И вы помните, что его знатные люди, у Грибоедова, так же как и у Пушкина, в изображении Грибоедова и Пушкина, они могли, Фамусов например, они могли любое словечко отпустить, любое, самое такое просторечное словечко. Можете ли вы представить, чтобы Каренин у Толстого, или Анна Павловна Шерер, могли произнести просторечное слово? Это невозможно. Это невозможно не только для Каренина, Анна Павловны, как светской дамы, это невозможно для любого интеллигента петербургского. Речь петербургского интеллигента, она невероятна строга и даже чопорна, там невозможны какие-то низкие слова. А в Москве они возможны, очень даже возможны, вплоть до табуированной лексики. И это до сих пор продолжается, и это было всегда, начиная с самого основания столицы Петербурга. Потому что Петербург – это город статусный, это город придуманный, город, который возник по указанию перста. Перст указующий: здесь будет город заложён. Понимаете? Это город, который придуман, а не органично родился. И поэтому у него всё абсолютно продумано, придумано, и как бы заключено в строгие рамки. И когда Петербург, Петроград тогдашний, а потом Ленинград, не стал столицей, он стал удивительно провинциальным. Ну, речь осталась, да, речи это не коснулось, но он стал ветшать, в нем исчезла эта парадность, эта красота даже исчезать стала. Ведь только последнее десятилетие Петербург хоть чуть-чуть припудрили (особенно к 300-летию его припудрили), а ведь он был просто в разваленном состоянии. Там до сих пор, если вы с Невского уйдете, и в эти переулки, не в переулки – там не переулки, а там перпендикулярные улицы (это в Москве – переулки, всякие, Кривоколенные, и другие). А в Петербурге, в Петрограде, в Ленинграде – там всё геометрически расчислено под прямым углом и никаких отклонений ни от этого прямого, ни от этих перпендикуляров нет, и параллельные линии там не пересекаются, никогда. Понимаете? Но он стал ветшать, и до сих пор он никак с этой ветхостью не справится. И пока он не будет снова столицей, в нем эта ветхость будет. Потому что это город, который существует именно своим статусом – не органикой, а статусом, столичным. В отличие от Москвы. С Москвой что ни делай, ну пусть она не будет столицей, она всё равно будет городом, таким, огромным, разнородным, очень естественным очень сложным, очень многообразным. И это не значит, что Петербург – это плохо, а Москва – это хорошо, но это значит, что это город очень органичный и естественный для России, потому что Россия – это страна многонациональная, многоаспектная, вот такая. А Петербург – действительно город для нее чужой. Чужой. Нет такого второго города, как Петербург, он – единственный. И Белый это в самом начале говорит: "Невский проспект – столичный проспект, европейский проспект; и это проспект – для циркуляции публики (не воздуха, например)". Т.е. тем самым он подчеркивает, что это публичный город, что это город сенаторов, город чиновников, город бюрократии, неживой жизни, а город -функция. Не зря в конце пролога он говорит "Петербург – его как бы нет, но он существует; существует двумя точками на географической карте; и отсюда из этой математической точки летит во все концы циркуляр". Т.е. понимаете – это "ничто" определят "всё". Понимаете в чем мозговая игра-то? В чем парадоксы безумия? Точка, точка математическая. Т.е. пространства Петербурга живого нет, это – точка. И из этой точки летит циркуляр. Т.е. Петр придумал нам такое наказание Господне своим Петербургом, и как это не странно, в сегодняшней жизни Петербург действительно распространяется петербуржцами по всей России, потому что везде во главе – петербуржцы стоят, и везде циркуляры летят от этих самых петербуржцев (я имею в виду нашу власть, которая почти вся исключительно из Петербурга). И вы заметили, как они все хорошо говорят? У них у всех превосходная речь – и у президента, и у Грефа, и у Кудрина – такая правильная, просто идеальная, речь (естественно, это очень трудно – говорить без промахов, но в принципе – они все, почти все, говоруны, у них хорошо поставлена речь, и она правильна в основе своей, ну естественно, бывают и промах). Это традиция, это каренинская традиция, т.е. – это сенатская традиция, понимаете, не зря такой монументальный Сенат в Петербурге, и вообще очень много учреждений чиновных в Петербурге было; он так был задуман Петром.

И вот посмотрите, "Аполлон Аполлонович (Белый пишет) островов не любил; население там рабочее; и он хотел пригвоздить острова стрелой моста". "Пригвоздить", т.е. единственное, что в Петербурге не подчиняется этому перпендикуляру, этой стреле прямых проспектов, это – острова, нельзя их вот никак списать. И Аполлон Аполлонович этого не переносил. Вот острова надо уничтожить, пригвоздить их стрелой моста. Это очень интересная категория, потому что ведь кривая – это символ жизни, потому что жизнь не может по прямой развиваться. Она кривая. Вот, Андрей Платонов говорил, что "тонкая нить жизни, она, кажется, что вот-вот порвется, но это самое прочное, что есть на свете; эта тонкая кривая (не прямая, которая от А до Б между двумя точками; жизнь не укладывается в прямую: ни наша частная жизнь, ни феномен жизни, ни жизнь государства – никогда не укладывается в прямую; это великое счастье, иначе бы жизни не было, потому что ну она феноменологична по сути, и поэтому она все время нам преподносит какие-то сюрпризы; и биологи бы сказали, что это залог продолжения существования человечества; если бы вот так было, то нас бы уж давно не было, если бы не было возможность отбора).

Аполлон Аполлонович олицетворяет собой и в себе несет что, какую идею – бюрократии, которая проявляется в идее порядка. Бюрократ должен все подчинить своему циркуляру. "Летят во все концы циркуляры". И их необходимо выполнять, эти циркуляры, как бы абсурдны они ни были. И Аполлон Аполлонович настолько, он доводит до абсолюта эту идею порядка, и до абсурда. Поэтому у него даже, Белый такую деталь придумывает, у него все ящики (столов, шкафов) они по частям света и по номерам. Т.е. он настолько упорядочивает мир свой, что подчиняет его арифметике. Но мы то с вами знаем, что есть геометрия Евклида, в которой действительно все прямые не пересекаются, но на самом деле есть и геометрия Лобачевского, в которой эти прямые пересекаются. Т.е. есть другие пространства, а для Аполлона Аполлоновича они не существуют. Он даже острова хочет пригвоздить стрелой моста. Т.е. Аполлон Аполлонович несет в себе идею механистического порядка, абсолюта, порядка как абсолюта, и он доводит этот принцип и до абсолюта и до абсурда. Когда, например, его дом лишен тепла. Сенаторский дом показан, принцип холодания, который возведен тоже в абсолют. И этот холод исходит не только из безупречного порядка и от стерильной чистоты, но и от зеркал, которые утверждают этот абсолютный холод, отражающей зеркальной поверхности, отражающей всё, не впускающей в себя. И это как у Толстого Сперанский, который был великий (головастик?) хотел все время реформы такие придумать, очень ясные, простые и логичные; и вспомните, что Андрей Болконский после встречи с Наташей на этом ее первом бале, когда он был поражен этой непосредственностью, искренностью, живой жизнью и ее сверкающими глазами; когда он приходит на обед к Сперанскому, которого он очень ждал, потому что это был обед для избранных, для интеллектуальной элиты, он слышит смех Сперанского, который его начинает раздражать вдруг, после того, как он живое, жизненное увидел в этой самой Наташе; и кроме того, он видит его, он говорит, что его глаза были зеркальные – которые в себя не впускали, они отталкивали и ничего не говорили.

Петербург – название очень точное, потому Белый рассматривает Россию после Петра, к чему она пришла, что Петр принес – он принес эту идею бюрократии. И мы с вами сейчас (каждый и из вас, и из нас) хорошо знаем очень страшную власть этой самой бюрократии, когда бумажка, необходимая нам, заставляет нас проходить немыслимые круги, на которые мы гробим время, силы, здоровье, деньги и т.д. Вот что такое – эта западная бюрократия в русском оформлении.

Эпиграф к первой главе – откуда он? Из "Медного всадника". Из какого места? "Медный всадник" у Пушкина – название символическое? Да. Что это означает? Статуя Петра I работы Фалькон е, которую Екатерина II возвела на Сенатской площади, и Петр длань свою простер над Невой почти. Это знак Петербурга, это символ Петербурга, это его, просто, образ, в этой статуе. Во всем мире знают, что Медный всадник – этот силуэт, этот профиль – это Петербург (этот камень, фигура, конная статуя – это Петербург).

Пушкин называет свое произведение "Медный всадник". А какое он дает жанровое определение? В том-то и дело, что не поэма, а Пушкин пишет: "петербургская повесть", а дальше дает такую прям из газеты, что в 1824 году в Петербурге произошло страшное наводнение. Т.е. такая вот конкретика. Вы понимаете, что он идет как бы вот три строчки и идет такое снижение, потому что начинается очень пафосно: Медный всадник, такое пафосное, несомненно символическое название, в котором символика есть; а потом вдруг такая прозаизация – "петербургская повесть", т.е. – какая-то история будет, которая в Петербурге произошла. А потом еще большее снижение. Т.е. это просто вот, ну, это почти факт жизни, потому что это было в 1824 году. Почему Пушкин это делает? И если вы помните композицию "Медного всадника", то вы должны помнить, что в произведении, которое мы часто называем "поэмой" почему, потому что там есть вступление, в котором Пушкин признается в любви к этому городу, и прославляет Петра. Он говорит: "на берегу пустынных волн стоял он дум великий полн, и вдаль глядел, пред ним широко река неслась и … челн по ней стремится одиноко"; и потом он говорит: "Здесь будет город заложен, назло надменному соседу, сюда по новым им волнам, все флаги в гости будут к нам и за пируем на просторе" – это не Пушкин говорит – это Петр. Пушкин проникает в его великие мечты, думы великие и говорит за Петра. А потом, в этом же вступлении, он говорит о том, что "люблю тебя Петра творенье … гранит". Он описывает дворцы, набережные, потом говорит в заключении "… град Петров и стой, неколебимо, как Россия". Т.е. он олицетворяет город с Россией. И вдруг этот одических стих, вполне, прославляющий, пафосный, героический, обрывается неожиданно совершенно и он пишет: "была ужасная пора …… печален будет мой рассказ". Как вы это понимаете? И вот эти последние строчки вступления к "Медному всаднику" и стали эпиграфом к первой главе романа Андрея Белого "Петербург". Почему он взял такой эпиграф? Какие смыслы тут заключены? Несомненно, как писатель-модернист он нас этим эпиграфом отсылает к тексту Пушкина, к "Медному всаднику", он заставляет нас этим странным окончанием вступления вспомнить "Медный всадник". В первой главе Пушкин говорит о судьбе Евгения. Во вступлении он нам рассказал об одном мечтателе – великом самодержце, царе Петре, который сделал, который перевернул вообще Россию с ног на голову, Русь. Сделал ее империей и заставил ее идти западным путем. Он не только бороды брил у бояр, он вообще всю ее перевернул, буквально с ног на голову. Это немыслимая вещь вообще говоря, такую махину, такую державу, такой народ он заставил жить по-другому, принципиально по-другому. И него была мечта сделать ее европейской страной. Пушкин ставит вопрос: осуществилась эта мечта или нет. И более того, ведь в великих замыслах царя Петра, а вы заметили, что в начале "Медного всадника" Петр живой – "на берегу пустынных волн стоял он дум великих полн"? Потом он его как называет? "Кумир на бронзовом коне". А потом он его называет "медный истукан". Понимаете? Какая эволюция? От живого, полного сил, идей, мечтаний, человека могучего, до медного истукана. Почему он его превратил в медного истукана, здесь же есть отрицательная экспрессия, здесь есть неприятие? Откуда это неприятие? В первой главе появляется персонаж – Евгений, человек знатного рода, но из обедневшей семьи уже, который как бы обыкновенный человек. И у него есть мечта тоже, понимаете, не только великие мечтают, но и маленькие люди, частной жизни человек – у него тоже есть мечты. И он мечтает жениться, у него есть возлюбленная, мечта, невеста Параша, и он хочет на ней жениться, и он говорит, что "мы достанем себе трудом и честью благополучие"; он женится, у него родятся дети, а потом появятся внуки – и он говорит, он как бы в своих мечтах проводит, ну как всю жизнь проживает, он говорит: "и внуки нас похорон я т". И эта очень важное для Пушкина цепочка, потому что Евгений говорит о естественном ходе жизни, и о том, что человеческая жизнь приобретает смысл, она становится осмысленной, когда она преемственная, когда она не обрывается ничем. Вот когда человек проходит естественный цикл "и внуки его похоронят", и смерть есть как бы часть жизни в этом смысле – и в христианском и в сугубо человеческом. И вот события так развиваются, что Пушкин нам показывает, что ни мечта царя Петра, ни мечта частного человека Евгения не осуществляется. Там есть очень выразительный эпизод в первой главе, когда наводнение уже в полном разгаре, и помните, там царь Александр выходит на балкон Зимнего дворца и говорит "со стихиями царям не совладеть" – это очень интересное высказывание. Т.е. есть что-то, что не может определяться волей одного человека, даже если этот человек царь, и даже если это великий царь, как царь Петр, или как царь Александр (который Наполеона победил). Есть что-то, что необходимо учитывать и над чем не властен даже государь. А потом есть такая сцена, когда уже Сенатская площадь затоплена, не только Васильевский остров, где его любимая Параша, но уже Сенатская площадь – т.е. самая высокая часть Петербурга. И вначале этой главы Пушкин говорит о том, что на Сенатской площади дом возвели новый, и на крыльце два льва сторожевых (мраморные львы). И вот на одного из этих львов, потому что это только и есть кусок суши, взгромоздился Евгений, и взгляд его устремлен туда – на Васильевский остров, туда, куда смотрит и царь Петр (Петр, естественно, спиной к нему). И Пушкин пишет: "два всадника, вода и больше ничего". Понимаете, это гениальное совершенно "больше ничего". Т.е. они в пустыне водной оказались – это и есть поражение царя Петра, потому что он создал что – город, которому всегда угрожает наводнение. И эта вода приобретает силу мистическую, вот, пустоты, нереализованности замысла. Почему замысел не реализован? Естественно, это только предположение, но мне кажется потому, что когда Пушкин говорит о том, что Петр хочет не просто окно в Европу прорубить, как мы говорим, а он хочет создать, из России сделать такое, нечто такое, что станет основой единства человечества, потому что он говорит "суда по новым им волнам все флаги в гости будут к нам, и запируем на просторе". Слово "пир" в русской речи, и особенно в русском фольклоре, и у Пушкина "пир во время чумы" – это очень многозначное слово. Вот это "пир" как "пир духа", т.е. Россия тогда воплотится в своей мессианской предназначенности, потому что не зря Господь Бог дал ей такое пространство, не зря она Европа и Азия, тогда она только осуществится, когда она в себе и собою соединит Запад и Восток. Не просто будет механическим соединением Востока и Запада, потому что она и в Европе и в Азии, а когда она воплотит, когда она станет единым, когда она будет способствовать единству человечества. Т.е. Пушкин понимает – задача Петра в мечтах его – не только как сугубо тактическую, или даже стратегическую, военную или экономическую задачу, но как духовную. Вот Петр решил военную и экономическую задачу, потому что он построил порт на Балтике, он открыл нам морской путь в Европу, но он не решил вот этой духовной задачи. Народ остался чужд Европе. Как впрочем, чужд и Азии. Народ не нашел, Петр не смог соединить европейское и азиатское в каком-то духовном смысле. Поэтому он терпит поражение. Терпит поражение и становится "медным истуканом" у Пушкина. И терпит поражение из-за него, из-за царя Петра и Евгений, потому что у него не только нет детей и внуков, но он умирает. Финал поэтому "Медного всадника" великолепный, открытый финал. Он пишет о том, что Евгений всё ищет свою Парашу, и вот он находит дом, и Пушкин в конце пишет: "дом, как черный куст" – представляете, какой образ? Это невероятной силы образ. Здесь вообще трагедия заключена в этой ассоциации "дом как черный куст". Вода кругом и разрушенный этот дом он действительно смотрится как черный куст. И на пороге, пишет Пушкин, нашли безумца моего, и тут же хладный труп его похоронили ради Бога. Это невероятной мощи финал. Потому что мы помним – "и внуки нас похоронят", а теперь его хоронят как бездомного, безымянного, только ради Бога, из милости, потому что он никто, но его надо предать земле, ибо Бог так велит. Т.е. это просто страшная, беспамятная смерть – и виновен в этом Петр, который не решил своей задачи. Вот каков замысел Пушкина в "Медном всаднике". Это не конфликт государства и личности, это более сложная проблематика. И Белому именно эта проблематика нужна и важна, потому что он говорит о том, что Петербург – это не реальный город, это город-фантом. Не случайно он говорит, что Невский проспект превращает людей в тени. Т.е. это город, который извращает живую жизнь. Город, который способствует тому, что в одном доме отец и сын оказываются врагами, и более того, в одном доме оказывается эта сардинница ужасного содержания, которую сын должен использовать против своего отца. Ибо Николай Аполлонович, сначала увлекавшийся Кантом, потом увлекшийся идеями революции, абсолютно бездумно, только в этом туманном городе, в котором люди превращаются в теми, вот эта террористическая муть она находит реальное воплощение. И Николай Аполлонович даже не задумываясь говорит: "да, я готов совершить акцию". А потом окажется, что эта акция – убийство собственного отца. Вот этот вымароченный город, город мозговой игры, в котором нет естественного, в котором – он как бы западный город, а в нем какие-то странные образы востока. Например, провокатор Липанченко – Белый о нем пишет: "у него были черты не то семита, не то монгола". Он говорит о том, что Софья Петровна Лихутина, знаменитая петербургская дама, свой дом устроила – очень было много элементов Японии, и она сама ходила в кимоно. Т.е. такие нелепости, соединение несоединимого, оксюмороны сплошные.

Домашнее задание:

Я больше говорить не буду, будете говорить вы. В следующий раз вы должны провести работу над текстом хотя бы первой главы, привести примеры оксюморонов, метонимии, объяснить редукцию речи, объяснить особенности синтаксиса. Всё объяснить. Т.е. работать над текстом, хотя бы первой главы. И потом мы сделаем очень короткие выводы.

Кроме того, мы будем заниматься Акмеизмом. Кто-то возьмет на себя миссию рассказать о том, что такое "Акмеизм" по хрестоматии (очень коротко, я буду помогать, дополнять в данном случае). Еще надо нам поговорить о 3-х поэтах: Ахматовой, Гумилеве и Мандельштаме, как акмеистах. Поэтому 3 первые книги Ахматовой: "Вечер", "Четки", "Белая стая"; книги Гумилева: "Романтические цветы", "Жемчуга", "Костер", "Чужое небо", "Огненный столб" тоже просмотрите, и "Камень" Мандельштама. Разделитесь, чтобы были все три поэта.

На этот раз работа будет за вами. Стихи вы вполне в силах сами представить.

Дата добавления: 2014-01-15