Безмолвная империя» Николая I. Кризис крепостничества

Восстание декабристов: причины и историческое значение.

Николай Павлович и по характе­ру, и по воспитанию, и по образу мыслей заметно отли­чался от старшего брата АлександраI. Любимыми предметами его в детстве были математика, «потом артиллерия и в особенности ин­женерная наука и тактика». Будучи уже императором, он любил говорить про себя: «Мы, инженеры». Его отличали приверженность к точности, симметрии, порядку, иерар­хической стройности. С возрастом он все более увлекался военной дисциплиной, парадами и маневрами. К демокра­тии Николай всегда относился отрицательно, был ревни­телем монархической идеи, убежденным сторонником аб­солютизма. «Время Николая I, — отмечал А.Е. Пресня­ков, — эпоха крайнего самоутверждения русской самодер­жавной власти в ту самую пору, как во всех государст­вах Западной Европы монархический абсолютизм, разби­тый рядом революционных потрясений, переживал свои последние кризисы... Во главе русского государства стоит цельная фигура Николая I, цельная в своем мировоззре­нии, в своем выдержанном, последовательном поведении. Нет сложности в этом мировоззрении, нет колебаний в этой прямолинейности». Своей главной задачей Николай поставил сохранение самодержавного строя. Но он был трезвым реалистом и понимал, что последнее невозможно без проведения некоторых преобразований, не меняющих, однако, существа политической системы. При этом ника­кого участия общества в реформаторской деятельности не допускалось, ставка делалась только на бюрократию. Александр I много сделал по усилению централизации и бюрократизации государственного аппарата. Николай I продолжил эту линию. Ключевым органом в государст­венной структуре становится Собственная его император­ского величества канцелярия. Значительно увеличивается численность чиновников канцелярии, учреждается не­сколько ее отделений (к середине XIX в. их было 6). По структуре и функциям эти отделения фактически были министерствами, но пользовались гораздо большим влия­нием и контролировали деятельность соответствующих министерств, оставаясь при этом органами личной власти императора.

Одним из важнейших являлось III отделение канцеля­рии— орган политического сыска и следствия, созданный по записке генерала А.X. Бенкендорфа, бывшего члена масонской ложи, приятеля декабристов, подавшего на них донос Александру I; в 1826 г. начальник отделения стал одновременно шефом специально сформированного кор­пуса жандармов. На этот пост правительство назначило наиболее преданных ему людей. Первым его занимал Бенкендорф; в 1844 г. его сменил граф А.Ф. Орлов; по­следнего в 1856 г. сменил князь В.А. Долгоруков. Страна была разделена на несколько жандармских округов, во главе которых находились генералы, имеющие в распоря­жении обширный штат подчиненных. Задачи III отделе­ния и корпуса жандармов были многообразны: они осу­ществляли сыск и следствие по политическим делам, на­блюдали за литературой, ведали расколом и сектантст­вом; следили за иностранцами, приехавшими в Россию, занимались крупнейшими должностными и уголовными преступлениями, изучали положение крестьян и причины крестьянских волнений, ведали цензурой и пр. Фактиче­ски III отделение охватывало все стороны жизни.

Предпринимались попытки поставить под жесткий контроль верховной власти местную администрацию в лице губернаторов.

Центральная бюрократия неимоверно разрослась. Если в 1796 г. в России насчитывалось приблизительно 15 – 16 тыс. чиновников, то в 1847 г. их было уже 61548. Неви­данный размах приобрели коррупция и казнокрадство. И Александр I, и Николай I пытались бороться с ними пу­тем проведения государственных ревизий (для этого было даже создано специальное главное управление) и путем упорядочения законодательства. Вообще, по мысли Николая Павловича, необходимо было внушить стране уверенность, что Россия управляется на незыблемых основаниях закона. К работе по кодификации законодательства император ре­шил привлечь М.М. Сперанского, который еще в 1821 г. возвра­тился в столицу. Работа эта была сосредоточена во II отде­лении императорской канцелярии, начальником которого Николай назначил профессора Петербургского университе­та М.А Балугьянского. Фактически отделением руководил Сперанский. К 1830 г. им и его помощниками была вы­полнена большая работа по сбору в архивах и государст­венных учреждениях законодательных актов, вошедших затем в «Полное собрание законов Российской империи» и «Свод законов Российской империи». «Сводом законов» стали руководствоваться в качестве официального кодек­са в судебных и других учреждениях.

Николай I включил Сперанского в состав Секретного комитета, образованного 6 декабря 1826 г. для подготовки реформ в государственном управлении. Комитет разрабо­тал ряд проектов, но в большинстве своем они остались на бумаге. Некоторые частные изменения были внесены в систему местного управления.

Реорганизованное в 1-й половине XIX в. центральное управление просуществовало, с небольшими изменения­ми, вплоть до 1917 года. Реформы 1801 – 1813 гг. способ­ствовали приспособлению политического строя России к новым социально-экономическим отношениям, укрепили высший и центральный государственный аппарат. Цент­рализация и бюрократизация государственного аппарата отвечали задаче поддержания самодержавной власти.

Основой экономики России в пер­вой половине XIX в. оставалось сельское хозяйство. Рос­сия в это время стала «житницей Европы». По подсчетам Покровского, вывоз пшеницы с 1801 по 1860 г. вырос в 4 раза. Отсюда вытекала заинтересованность помещиков в обеспечении стабильной торговли и их раздражение против факторов, срывающих эту торговлю (например, против «континентальной блокады»). К 1860 г. ежегодный вывоз хлеба из России достиг почти 95 млн. пудов, что, на первый взгляд, свидетельствует о живых еще потен­циях развития отечественного сельского хозяйства. Но если сравнить данные, характеризующие вывоз северо­американского и русского хлеба на западноевропейский рынок, то можно увидеть, что если в 30-е гг. XIX в. объ­ем вывоза русского хлеба в Европу был на 186 процентов больше объема североамериканского, то в 40-е — только на 48 процентов. В конкуренции с хлебом свободного аме­риканского фермера, как отмечает БГ. Литвак, русский хлеб стремительно сдавал позиции. Для того чтобы их не сдавать, Россия должна была форсировать производство хлеба, улучшать структуру хлебного баланса, расширяя по­севы пшеницы за счет ржи, пользовавшейся меньшим спросом.

Однако данные середины XIX в., относящиеся к помещичьим хозяйствам черноземного центра России, по­казывают, что для большинства помещичьих хозяйств экс­тенсивные пути расширения производства зерна были за­крыты, а на пути интенсификации сельскохозяйственного производства, повышения производительности труда стояла система принудительного труда крепостного. Личный инте­рес барщинного крестьянина, обрабатывающего господское поле своим инвентарем и на своей лошади, состоял в том, чтобы как можно меньше «выкладываться», сохранять силы и орудия труда для работы на своем поле. Помещик был заинтересован в обратном. Но ему приходилось иметь в виду, что изнурение крестьянина и рабочего скота могло лишить его работника — источника собственного благополучия. «Именно этот конфликт, — заключает Литвак, — лежит в основе кризиса крепостной системы, а вовсе не вдруг ставший невыгодным барщинный труд. Бесплатный прину­дительный труд, расточительный для общества в целом, всегда выгоден тому, кто пожинает его плоды».

Барщинная форма эксплуатации предусматривала обеспечение каждого крестьянина наделом земли, минимально необходимым ско­том. В случае расширения помещиком своей запашки за счет крестьянских наделов хозяйство крепостного крестья­нина разорялось, и помещик опять-таки лишался работни­ка. Это и была главная причина невозможности развития господского хозяйства по экстенсивному пути. Часть поме­щиков обращалась к интенсивным методам, заводила раци­ональные хозяйства, покупала технику, но крепостные ра­ботники не владели новыми агротехническими приемами, не хотели и не могли пользоваться машинами, ломали их. Нанимать же вольных работников было невыгодно, да и, как правило, не на что. Несмотря на кредитную поддержку государства, помещики разорялись. К 1855 г. было заложе­но 65 процентов крепостных крестьян страны. Долг поме­щиков государству равнялся нескольким годовым бюдже­там России. В сельском хозяйстве отчетливо проявилась тормозящая роль крепостного права.

Бенкендорф в своем «всеподданней­шем отчете» Николаю I называл крепостное право «по­роховым погребом под государством». «Первопричина смертельной болезни была осознана, — пишет по этому поводу Б.Г. Литвак, — вся общественная жизнь первой половины века фокусировалась на альтернативах ее ле­чения». В царствование Николая I секретные комитеты по крестьянскому вопросу возникали и исчезали один за другим. Одни из них были заняты рассмотрением пробле­мы в целом, другие — лишь частных ее аспектов.

Важную роль сыграл Секретный комитет, созданный в 1835 г., в котором ведущую роль играл П.Д. Киселев, в те­чение всего николаевского царствования бывший главным советником императора в крестьянских делах. Замысел Ки­селева состоял в проведении двуединой реформы — сперва в отношении крестьян государственных, а затем и поме­щичьих. Для выработки основ реформы государственной деревни было создано V отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, а затем на его основе министерство государст­венных имуществ. В 1837 – 1841 гг. реформа, в основном, была осуществлена. Изменилось управление казенными де­ревнями, население которых составляло более 40 % всех крестьян России. Значительно увеличились наделы государ­ственных крестьян.

Разработкой основ второй части двуединой реформы за­нялся Секретный комитет 1839 – 1842 гг.; принципы рефор­мы помещичьей деревни сформулировал тот же П.Д. Ки­селев. Результатом явился указ 2 апреля 1842 г. об обязан­ных крестьянах. Указ предусматривал выкуп на свободу через договоры помещиков и крестьян без предоставления крестьянам земельных участков. Комитет 1846 г. обсуждал записку министра внутренних дел Л.А. Перовского «Об уничтожении крепостного состояния в России». Автор пред­лагал фиксировать повинности крестьян инвентарями, при­знать за ними права на движимую и недвижимую собст­венность. Более продуктивным оказался Секретный комитет 1847 г. Он поддержал предложение о разрешении крестья­нам выкупаться с публичных торгов; 8 ноября 1847 г. вышел соответствующий указ. Однако комитет 1849 г. сформулиро­вал новое предложение по этому вопросу, оформленное указом 19 июля этого года: указ подтверждал возможность выкупа с публичных торгов, но лишь при условии согласия на это помещика.

Многолетнее «секретное» обсуждение вопроса об осво­бождении крепостных Б.Г. Литваку очень напоминает «танец кота вокруг котла с горячей кашей». Все хлопоты практически оказывались «пустыми». Боязнь недовольст­ва резкими действиями правительства со стороны дво­рянской массы, надежда, что русские помещики сами «созреют» и предложат провести реформу, были главной тому причиной.

Первая половина XIX в., по оценке многих историков, оказалась благоприятным периодом для развития россий­ской промышленности. По подсчетам М.Ф. Злотникова, в 1804 г. в стране насчитывалось около 1200 мануфактур, фабрик и горных заводов, в 1825 – 1828 гг. — 1800, в 1855 – 1860 гг. число их возросло до 2818; количество занятых на них рабочих за первую половину столетия выросло примерно в 6 раз.

Предприниматели быстро поняли выгодность вольно­наемного труда. Поэтому началось освобождение посесси­онных («навечно» прикрепленных к предприятиям) рабо­чих. В 1804 г. в подразделениях обрабатывающей про­мышленности, например, 31,7 % от всех работников были посессионными, а в 1825 г. их удельный вес упал до 14 %. В 1825 – 1839 гг. прекратили действие 17 посессион­ных мануфактур. Немногочисленные сохранившиеся до 1840-х гг. посессионные предприятия приспосабливались к новым условиям, расширяли свободный найм, вводили коммерческие начала производства. Правительственный указ 1824 г. стал серьезным шагом на пути к ликвидации посессий, предоставив предпринимателям право с согла­сия Комитета министров увольнять посессионных работ­ников. Указ 1835 г. разрешил владельцам отпускать ра­ботников по паспортам. Наконец, закон 18 июня 1840 г. объявлял о ликвидации посессионной мануфактуры. По данным В.К. Яцунского, в 1860 г. в обрабатывающей про­мышленности вотчинных рабочих насчитывалось не менее 102 тыс., тогда как посессионных — около 12 тыс. чел. По­являлись новые промышленные предприятия и целые от­расли, где производство нередко сразу же приобретало черты фабричной организации с соответственно высоким уровнем концентрации капитала и рабочей силы. Наблю­дения М.Ф. Злотникова показали, что с 1826 по 1860 г. использование в российской промышленности иностран­ных машин и прочих технических установок возросло в масштабах страны в 86 раз.

Быстрый рост промышленности стал обгонять рост внутреннего рынка. Городское население составляло в России лишь 6 % от всего количества и росло очень мед­ленно, а втягивание в рыночные отношения населения де­ревни тормозилось крепостным правом. Государство нача­ло пролагать для российских товаров новые пути на внешние рынки. Товарооборот внутренней торговли к концу первой четверти XIX в. достиг 900 млн. руб. За 1801 – 1860 гг. соответственно вырос и внешнеторговый государственный оборот, превысивший к исходу 1850-х гг. сумму в 430 млн. руб.

Правительство поддерживало торговлю и промышлен­ность и таким способом, как организация подготовки кад­ров; оно организовало Технологический институт, реаль­ные училища, коммерческие училища. Для буржуазии было учреждено сословие почетных граждан, создан Ма­нуфактурный совет из представителей предприниматель­ского корпуса для участия в решении касающихся его дел, проводились промышленные выставки, началось строительство железных дорог. Только одно требование буржуазии правительство не смогло выполнить: оно не лик­видировало крепостное право. Сохранение его до крайно­сти обостряло проблему рынка свободных рабочих рук.

На всем протяжении рассматриваемого периода для России важную роль играл вопрос о международно-право­вом режиме черноморских проливов. До 40-х гг. XIX в. этот режим определялся, в основном, двусторонним соглашением России и Турции. Наибольшего влияния на Россию Турция достигла в 30-е гг. XIX в. во время действия Ункяро-Искелесского договора, обеспечивающего закрытие Портой входа в Черное море для военных флотов западных держав. Лон­донскими конвенциями 1840 —1841 гг. влияние России в Турции было серьезно ослаблено. Впервые был заключен многосторонний договор великих держав и Турции о режи­ме проливов. В 40 — 50-е гг., теряя свои политические пози­ции на Ближнем Востоке, Россия все более склонялась к политическому курсу на раздел Османской империи или установление собственного преобладающего влияния в Константинополе, но наталкивалась на сопротивление западных держав, преследовавших в отношении Турции свои захватнические цели. Этот курс Российского прави­тельства привел к поражению в Крымской войне 1853 — 1856 гг., значительно подорвавшему позиции России на Черном море и на всем Ближнем Востоке.

Наряду с магистральными направлениями внешней по­литики России в Западной Европе и на Ближнем Востоке немалое значение имели отношения с соседними странами на всей огромной протяженности азиатской границы импе­рии, а также с США. Активизировалась политика России в Средней Азии, усиливался ее интерес к Дальнему Востоку (были установлены русско-японские дипломатические отно­шения в 1855 г., а в 1858 —1860 гг. заключены договоры с Китаем, утвердившие на огромном протяжении государст­венную границу между двумя странами). Для достижения своих целей на Дальнем Востоке российское правительство стремилось использовать первую в России акционерную Российско-Американскую компанию, проводившую актив­ную деятельность по освоению Северо-Западной Америки. В первой половине XIX в. были установлены и получили дальнейшее развитие дипломатические отношения между Россией и США.

Дата добавления: 2014-01-15