Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Перевод и лингвистика

Вплоть до самого недавнего времени при обсуждении перевода – и на занятиях, и в печати – затрагивались в первую очередь (а то и исключительно) языковые вопросы. Умение переводить рассматривалось как развитая форма умения понимать иностранный язык, читать на нем. Теория перевода считалась специальным разделом филологии, прикладной лингвистики или сравнительного литературоведения. Обучение искусству перевода вращалось вокруг смысловой передачи слов, выражений и целых текстов на другом языке. Исторически главным вопросом теории перевода со времен Цицерона (первый век до нашей эры), был вопрос о лингвистическом членении текста – о том, какой должна быть основная единица перевода: слово (и тогда перевод получается дословным) или же словосочетание, предложение (и тогда возникает более вольный, смысловой перевод).

Лингвистический подход к переводу – это просто значительное ограничение требований, предъяв­ляемых к переводу заказчиком. Таким образом, проблема не только в том, что традиционная лингвистика мало учитывает воззрения переводчиков на свою работу, но и в том, что она игнорирует многие требования заказчиков. Все установки лингвистов основаны на том, что цель переводчика – добиться лингвистической эквивалентности исходному тексту. Эквивалентность оригиналу – всего лишь одно из типичных требований заказчика, тогда как бывают и требования другого рода: традици­онная лингвистика, например, не может ничего сказать по поводу требований в отноше­нии цены, сроков или хотя бы надежности переводчика. Общеизвестно, что лингвистика на протяжении всей своей истории без всякого интереса относилась к любым видам надежности перевода помимо его эквивалентности.

Однако в последнее время переводоведы-лингвисты начали выходить за тесные рамки эквивалентности (где единственное возможное занятие для исследователя – как можно более четко определить понятие лингвистической эквивалентности, чтобы помочь переводчику ее достичь) и стали исследовать весь широкий спектр лингвистических явлений, с которыми сталкивается переводчик.

Что бы это значило? (абдукция)

Понять чужую устную или письменную речь не так просто, как обычно считается. Хотя здравый смысл подсказывает, что если человек хорошо знает язык, а текст удовле­творяет синтаксическим и семантическим правилам, то с пониманием проблем не возникнет; навскидку трудно даже вообразить ситуацию, в которой смысл не будет очевиден сразу.

И тем не менее, существует множество подобных ситуаций. Вот наиболее частая – вы ожидаете, что с вамп заговорят на одном языке (скажем, иностранном – языке Б), а вместо этого к вам обращаются на другом (скажем, на вашем родном – языке А). В такой ситуа­ции до тех пор, пока вы не смените установки и не начнете воспринимать произносимое как слова языка А, оно может звучать как какая-то белиберда на языке Б. Так часто бывает, когда вы находитесь r чужой стране и не ожидаете услышать родную речь – если при этом кто-то обратится к вам на вашем языке, даже совершенно грамотно и с идеальным произношением, настроенность на другой язык вполне может помешать восприятию. Даже когда одно и то же повторят три-четыре раза. вам. возможно, придется спросить: «простите, на каком языке вы говорите'». И только когда вам скажут, что это ваш родной язык, набор бессмысленных звуков внезапно сложится в слова и обретет значение.

Это и есть абдукция – скачкообразный переход от несвязных данных к разумной гипотезе. Такое случается даже с высказываниями на родном языке, понять которые, казалось бы, легче легкого. Что-нибудь может заблокировать ваше чувство языка – изначальный настрой на что-то иное или какой-то отвлекающий фактор (иногда, например, вы слышите, как говорит друг/родитель/жена, разбираете и запоминаете все слова, но не воспринимаете смысла, поскольку думаете о другом), и тогда вдруг простое становится сложным – то, что обычно делается на автомате, вдруг требует логического скачка, абдукции.

Подобные случаи еще более часты, когда устная или письменная речь не идеальна:

1. Ваша десятимесячная дочка показывает на что-то на столе и говорит «Га!». Если вы ее не понимаете, она опять показывает и более настойчиво повторяет «Га!». Она явно хорошо знает, что хочет сказать, но не умеет говорить на вашем языке. Как же перевести ее слова? Как стать компетентным переводчиком с ее языка? Методом проб и ошибок: выбираете предметы на столе, вопросительно смотрите на ребенка и спрашиваете: «Это?» (или «Га?»). Знание других языков, конечно, помогает вам выдвинуть несколько полез­ных гипотез: так, вы предполагаете, что «га», возможно, существительное, обозначающее какой-то предмет на столе, или глагол («дай!»), или же повелительное предложение («Дай мне вот это, я его хочу!»). Обычно родители без труда учатся пони­мать своих детей. Ребенок постоянно экспериментирует с новыми словами и выражения­ми, так что приходится снова и снова применять абдукцию, но благодаря неоднократному повторению старых, родителям удается очень быстро овладеть языком Б и они спокойно переводят слова ребенка гостям, для которых в этих звуках нет никакого смысла.

2. Даже те, кто владеет языком в полной мере, не всегда (по мнению некоторых наблюда­телей) пользуются им рационально: они имеют в виду не то, что говорят, пропускают ключевые слова, маскируют свои намерения, врут, преувеличивают, иронизируют, язвят, говорят метафорами. Английский философ Пол Грайс, более всего известный как один из основателей лингвистической прагматики, в своей знаменитой лекции «Логика и речевое общение» попытался объяснить механизм того, как нам удается понимать чужую речь, когда говорящий пренебрегает рациональными правилами общения. С его точки зрения, догадок на основе одного только вдохновения (абдукции) недостаточно – должен существовать определенный «шаблон», последова­тельность шагов, которая и позволяет слушателю правильно понять нечеткое высказы­вание. Конечно, в этом соображении что-то есть – редко когда мы гадаем о значении чужих слов совершенно вслепую. Однако также ясно, что Грайс придал излишнее значение этой идее. Одно то, что мы часто попадаем пальцем в небо, показывает, что (абдуктивное) понимание нечетких высказываний так же связано с творческим во­ображением, интуицией и чистой воды везением, как и со следованием рационально­му шаблону.

5. Несомненно, что при изучении иностранного языка приходится тысячи раз обращать­ся к догадке или абдукции.

4. И, конечно же, переводчик постоянно натыкается на слова, которые никогда раньше не встречал, которые не упомянуты ни в одном из его словарей и которые надо очень точно перевести к завтрашнему дню.

В таких ситуациях перевод движется крайне медленно. Переводчик может часами выискивать трудное слово: в бумажных и электронных словарях, обзванивая друзей и знакомых, которые могут его знать, рассылая факсы и электронные письма, прося помощи у агентства или заказчика. Переводчику может нравиться или не нравиться эта часть работы, но без нее в этой профессии делать нечего. Поскольку почасовая оплата переводческой деятельности встречается редко, а за слово, требующее многочасовой работы, платят ровно столько же, сколько за слова «и» и «о», материальный стимул при поиске верного слова практически отсутствует. Поэтому продолжать изыскания, несмотря на отсутствие непосредственной денежной выгоды, нас заставляют лишь следующие причины:

(а) переводческая этика, профессиональное желание сделать перевод верным, точным;

(б) профессиональная гордость, стремление к душевному комфорту в отношении своей ра­боты;

(в) прагматичная потребность получать повторные заказы: если заказчику или агентству понравится перевод, они снова к нам обратятся;

(г) любовь к языку, благодаря которой получаешь удовольствие от поисков нужного слова и от «правильности» правильного слова.

Речевые действия (индукция)

Хотя поиск правильного слова или выражения – дело чрезвычайно медленное (и потому обычно материально невыгодное), оно может доставлять переводчику огромное профессиональное удовольствие. Приходится читать книги, которые иначе бы никогда не прочел, узнавать то, что иначе бы не узнал, общаться с самыми разными людьми на их профессиональные темы. Этот труд, конечно, может восприниматься как каторга, а может доставлять удовольствие, вознаграждать эмоционально и интеллекту­ально. Очевидно, что переводчик, которому такой малоприбыльный поиск в радость, с меньшей вероятностью потеряет интерес к работе, чем тот, кто его не переносит и зани­мается им только из чувства профессионального долга, по обязанности. Неприятные обя­занности быстро начинают тяготить.

У поиска нужного слова или выражения есть еще одна особенность: обычно он требует такой сосредоточенности, что найденное слово впоследствии легко вспомнить – «решение» переводческой задачки глубоко западает в память, так что впоследствии легко оттуда выскакивает. Для многих переводчиков такой памятью служат программные нако­пители переводов, которые сохраняют не только слово, которым переводчик воспользо­вался в прошлый раз, но и контекст, в котором он его употребил. Однако для обращения к такой программе, как правило, приходится нажать на сколько-то клавиш или несколько раз щелкнуть мышью, поэтому для большинства переводчиков эти программы – не более чем резервная память, а для большей части слов п выражений они пользуются обычной, органической.

Иначе говоря, «новые слова», требующие такого трудоемкого поиска, казалось бы, отнимают у переводчика время и деньги, зато крепко запоминаются и при дальнейшем использовании в переводе всплывают в памяти сравнительно быстро, экономя время вза­мен потраченного когда-то. В общем-то, более всего скорость и качество работы профес­сионального переводчика связаны с тем, что он усваивает, помешает в подсознание не только отдельные слова, но и целые «трансформационные модели» – хоженые тропы от одного языка к другому, по которым переводчик прошел столько раз, что может пользо­ваться ими, одновременно болтая по телефону, планируя, что приготовить на ужин, или переживая по поводу своих финансовых проблем. Стоит ему взглянуть на структуру предложения оригинального текста, и пальцы сами начинают отстукивать перевод, как запрограммированные.

В каком-то смысле так оно и есть. Нельзя сказать, что мозг во всем подобен компьютеру – он гораздо сложнее, более гибок, обладает гораздо большими творческими способностями (зато в некоторых случаях заметно отстает по скорости), – однако в этом отношении они схожи: часто выполняемые действия «прошиваются» в сеть нейронов и дальше срабатывают как компьютерная макрокоманда, заставляя нажимать на клавиши (или выполнять другие действия) в более или менее строгом порядке и на большой скорости. Так, у начинающего переводчика на перевод текста из 300 слов может уйти два-три часа, тогда как у опытного – это займет минут двадцать-тридцать. При этом въедливый читатель обнаружит в переводе новичка штук двадцать ошибок, а у профессионала – всего одно сомнительное, да и то относительно, слово или выражение. Опыт, хотя и не дает полного совершенства, позволяет значительно увеличивать скорость и надежность.

Но как же происходит индуктивный процесс усвоения этих трансформационных моделей? Что при этом испытывает переводчик и как можно усовершенствовать его дея­тельность?

С лингвистической точки зрения, переводчик занимается преобразованием речевых действий. Деятельность людей основана на использовании слов. Французский юрист в своем парижском офисе выполняет одни речевые действия; японский юрист в Токио – другие, а франко-японский переводчик, специализирующийся в области права, пользуясь плодами работы и первого, и второго, – третьи. Переводчик преобразует одни речевые действия в другие.

В этом смысле его работа совершенно неоригинальна – любой, кто пользуется языком, занимается таким преобразованием. Всякий, кто пользуется языком, всегда повторяет ранее сказанное, но повторение никогда не бывает совершенно точным. Даже при почти дословном повторении старое всегда используется как-то по-новому.

Говоря конкретнее, автор исходного текста совершает определенные речевые дейст­вия, пользуясь языком оригинала, а работа переводчика состоит в том, чтобы совершать другие (хотя и более или менее сходные) действия, пользуясь языком перегода. По ходу дела речевые действия претерпевают кардинальные изменения. Поначалу кажется, что эти изменения бесконечно многообразны – настолько, что свести их к стереотипам невоз­можно. Каждое слово, сочетание слов или предложение необходимо рассмотреть отдельно, обдумать, взвесить, пощупать и попробовать на вкус. Однако, чем чаще прохо­дишь этим путем, тем привычнее становятся подобные трансформации; постепенно начинают формироваться стереотипы, а перевод кажется все более простым делом.

Индуктивное перелопачивание десятков тысяч преобразований до тех пор, пока они не начнут укладываться в схемы, является процессом «упорядочивания» того, что на первый взгляд кажется хаосом. Вначале трудно просто удержать в голове десять-пятнадцать иностранных слов; затем оказывается, что слова запомнились, но только в качестве раздельных лексических единиц, каждая из которых переводится на родной язык определенным образом – составить из них предложение (или понять такое предложение) тяжело. Постепенно эти десять-пятнадцать слов начинают восприниматься в определенного рода предложениях, но стоит появиться предложению нового типа, как они вновь превращаются в абракадабру. Однако беспорядок раздражает, хочется упорядоченности, структуры. И работа со словами продолжается до тех пор, пока в них не появится смысл. Наложив неверную структуру, переводчик обнаруживает ошибку и начинает все сначала. Постепенно действия, производимые со словами ориги­нала, становятся осмысленными для него самого, а затем и для других.

Как же переводчику это удается? Каким образом он подчиняет свои речевые действия такому порядку, что заказчик признает его перевод удачным? В основном – подражая чужим текстам. Стараясь понять, как нужное ему делают другие, и пытаясь делать то же самое. Но абсолютно точного воспроизведения добиться невозможно – при каждом копировании происходит преобразование, потому что каждый человек – отдельная личность, отдельное существо. Когда он что-то делает (в том числе пользуясь вербаль­ными средствами), как бы он ни старался воспроизвести чужие действия, всегда ока­жется, что выходит хотя бы немножко иначе.

Таким образом, задача заключается в том, чтобы убедить окружающих, что эти «немножко иные» речевые действия переводчика, – на самом деле достаточно надежное воспроизведение речевых действий автора исходного текста. При этом тоже приходится подражать другим – наблюдать за тем, какие речевые действия заказчики признают точными, надежными и профессиональными переводами.

Чего переводчик заведомо не делает – это не сидит над списком лингвистических правил эквивалентности, стараясь создать текст, полностью им удовлетворяющий. Именно такую картину рисовали профессиональные лингвисты при исследовании переводов, но она не соответствует действительности.

Переводчик и теория речевых актов (дедукция)

Таким образом, поскольку индуктивные рассуждения привели нас к мысли о том, что переводчики производят речевые действия, и если мы сочли, что этой мыслью стоит поделиться, то в конечном итоге мы приходим к дедуктивной концепции перевода, осно­вывающейся на теории речевого акта. Мы будем систематизировать свои наблюдения в области перевода с помощью этой новой установки: переводчики при помощи вербаль­ных средств производят действия.

Одним из направлений вербальной деятельности переводчика является, конечно же, стремление к эквивалентности. Заказчики требуют ее почти всегда, а переводчики почти всегда стараются выполнять требования заказчиков. Однако важно понимать, что есть существенное различие между предлагаемым мною стремлением переводчиков к эквива­лентности и ранее принятым представлением о том, что перевод есть некая абстрактная эквивалентная структура. Если перевод – абстрактная структура, то он никак не зависит от людей. Перевод тогда – всего лишь текст. Это напоминает подход заказчика: ему нужен надежный текст (причем быстро и дешево), при этом неважно, что для этого будет делать переводчик. Переводоведы-лингвисты обычно подходят к этому вопросу так же, как заказчик, считая, что переводчик и его действия со словами (не говоря уже о его восприятии этих действий) внимания не заслуживают.

Но стоит нам сделать упор на том, что переводчик совершает действия со словами, как становится ясно, что стремление к эквивалентности – это важное речевое действие переводчика. Переводчик выполняет и многие другие действия со словами: старается исправить плохой текст, преподать читателю политический или моральный урок (осо­бенно если переводит пропагандистские материалы), произвести нужное впечатление (особенно при переводе рекламы или художественных произведений) и т. д. (Стремление к эквивалентности – это один из аспектов вербальной деятельности переводчика, очень важный, но не единственный – перевод к нему не сводится. И, конечно, нельзя основы­вать теорию перевода только на нем. В предлагаемом новом подходе в основе теории лежит не собственно эквивалентность, а стремление к эквивалентности (и к другим целям).

Как одно из следствий такой смены подхода, мы получаем возможность включить лингвистическое исследование перевода в общую картину профессиональной деятельно­сти переводчика, а также в экономический, политический и культурный контекст, в котором происходит эта деятельность. К эквивалентности перевода переводчик стремится из-за требований заказчика, чтобы подтвердить свою профессиональную надежность, а также ради воплощения собственных, обусловленных культурой или идео­логией представлений о правильности – ощущения того, как должен звучать текст, исходя из общекультурных норм. Если рассматривать перевод как совокупность вербальных дей­ствий, то его лингвистическая сторона встает в один ряд со многими другими действиями переводчика в реальной жизни.

Более того, если рассматривать эквивалентность как цель, к которой стремится переводчик, то лингвисту оказывается легче определить характер эквивалентности для данного конкретного случая, легче понять, как переводчик конструирует эквивалент­ность, к которой будет потом стремиться. И тогда лингвистическое изучение перевода выходит за рамки простого сравнения двух текстов (оригинала и перевода) в мир профес­сиональных критериев. Получив от заказчика или агентства текст иа перевод, переводчик должен решить для себя, какого рода этот текст, каково его наиболее вероятное предназначение, и соответственно по каким критериям заказчик, скорее всего, будет оценивать качество перевода. Требуется ли локализация – перевод единиц нз британской системы мер в метрическую, изменение формата даты месяц-число на число-месяц и т. д.? Или это обратный перевод, который делается для оценки качества исход­ного перевода, и тогда следует с максимальной точностью воспроизводить синтаксис оригинала? Может быть, текст рассчитан на широкую публику (например, должен убе­дить читателя в чем-то), и тогда передача общего смысла и выразительности текста важ­нее, чем сохранение мелких деталей?

Задания, поручаемые переводчикам, становятся настолько многообразными (разные заказчики, разные контракты, сочетание различных компьютерных навыков, все растущие объемы перевода со второго или третьего языка переводчика, иногда даже расширение спектра оказываемых услуг до «информацион­ных и консультационных»), что в итоге переводчики осознают относительность предъявляемых к ним требований и перестают им слепо подчиняться (что традиционно считалось абсолютно обязательным).

Такого рода дедуктивные выводы, очевидно, вытекают из индуктивных наблюдений – теоретик перевода и сам является переводчиком и внимательно следит за тем, насколько сложные в лингвистическом плане действия ему приходится выполнять в процессе работы. Вместо того чтобы ориентироваться в переводе на абстрактный дедуктивный идеал, взятый непонятно откуда (на деле – из идеализированных представлений о желаниях заказчика), переводовед-лингвист идет по более тяжелому дедуктивному пути: «перерабатывает огромные объемы индуктивно накопленных данных, постепенно» формируя представление о том, что происходит «на самом деле», представление, которым он мог бы поделиться с другими. В результате его дедуктивные выводы оказываются более полезными и для начинающих переводчиков.

По мере того как лингвист в своих дедуктивных построениях начинает уделять больше внимания индуктивным данным, полученным в процессе профессионального перевода, и подробно изучать их, даже непосредственно лингвистический аспект стано­вится все более увлекательным. Традици­онное лингвистическое представление о переводе не позволяет переводчику делать перформативные высказывания. Перформативное высказывание – это высказывание, которое само по себе является действием, например: «объявляю вас мужем и женой», «спорю на пять долларов», «открываю заседание» и т.д. Председательствующий говорит «я открываю заседание» и тем самым его открывает, а нанятый организаторами синхронист воспроизводит эти слова на каком-то другом языке, и, произнося их, согласно традиционному представлению о переводе, не открывает тем самым заседание. Слова переводчика всего лишь уведомляют о действи­тельном перформативнем высказывании тех, кто не понимает его на исходном языке.

Однако, даже повторение перформативного высказывания или уведом­ление о нем заключает в себе некое действие: действие уведомления. Даже если мы считаем, что переводчик по определению не может сам открыть заседание, мы все равно должны признать, что некоторое действие он все же производит.

Более того, внешне это выглядит так, что переводчик не уведомляет об открытии засе­дания, а сам его открывает, произнося слова «я открываю заседание» на языке перевода. Так что. если мы не хотим признать за переводчиком права открывать заседание, придется допустить, что «на самом деле» (на более глубоком, неявном уровне) он уведом­ляет об открытии заседания и лишь на внешнем, явном уровне он его открывает. Статичная теория структурной эквивалентности никогда бы не позволила приписать переводчику столь сложное действие. Неужели одними словами переводчик может произвести сразу несколько действий на разных уровнях? Но раз другие люди это могут, то может и переводчик.

Неясен и вопрос о том, действительно ли переводчик не может открыть заседание. Это было бы верно только при условии, что мы рассматриваем открытие заседания как абстрактное единовременное действие, которое может произвести только председательствующий. Если же мы рассматриваем открытие заседания как сложное человеческое действо, различные участники которого воспринимают его по-разному, то тогда можно, по крайней мере, представить себе, что кое-кто из присутствующих, владеющий лишь тем языком, на который переводит переводчик, и не понимающий ни слова на языке, на котором говорит председательствующий, воспринимает все именно так, как если бы переводчик открывал заседание. Иностранцы, вызванные в суд в качестве свидетелей, иногда не понимают, что судеб­ный переводчик лишь передает им вопросы участников заседания, и говорят ему: «Что за глупости вы спрашиваете?» С точки зрения таких свидетелей, именно переводчик совершает соответствующее действие – в данном случае «спрашивает глупости».

А стоит нам усомниться в том, что перевод – это эквивалентность и только она. как сразу становится ясно, что переводчики – тоже люди, часть социума, и, как все. участвуют в общечеловеческом действе, и что. переводя, они не могут не производить речевых действий. Кстати, зачастую эти действия, весьма сложны – например, когда притворяешься, что делаешь одно, а делаешь другое, или же одновременно делаешь два совершенно разных дела.

Однако ветвь лингвистики, исследующая переводчиков как исполнителей речевых актов, находится еще в зачаточном состоянии. Большая часть переводоведов-лннгвистов, зажатая в тисках требования эквивалентности, не проявляет интереса к исследованию всего спектра деятельности переводчиков в социальном окружении. Даже самые прогрессивные переводоведы рассматривают переводчика как человека, который лишь более или менее точно воспроизводит чужие речевые акты, не производя собственных. В итоге, наметившийся в последнее время сдвиг теории перевода в сторону исследования перевода как действия (этому вопросу будут посвящены две следующие главы) практически оставил в стороне лингвистов и собственно языковые вопросы.

<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>
Переводчик и речевые действия | Вопрос 3. Аналитические жанры журналистики
Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2014-01-20; Просмотров: 2747; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.012 сек.