Ограничений на динамику ВВП в переходный период

Воздействие вакуума координации и жесткости бюджетных

Третьей причиной, предопределившей трансформационный спад в России, явилось неизбежное нарушение координации, случившееся из-за того, что прежняя вертикальная система хозяйственных связей, основанная на получении производственного плана свыше и его неукоснительном выполнении, сменялась совокупностью связей горизонтальных, в которые вовлечены множество самостоятельных товаропроизводителей. Известно, что в централизованно планируемой советской экономике предприятия были соединены жесткой системой административной координации (Госплан – Госснаб – Госстрой – Минторг и т.д.) и пользовались весьма простой финансово-кредитной инфраструктурой (Минфин – Госбанк – Промбанк – Сельхозбанк – Стройбанк). В рыночном­ же хозяйстве преобладает экономическая координация – разветвленная децентрализованная сеть оптовых и розничных торговцев, коммерческих, инвестиционных, ипотечных и иных банков, разнопрофильных­ страховых компаний, инвестиционных, аудиторские фирм, компаний по операциям с недвижимостью и пр.

Разрушить административную координацию оказалось возможным простым декретом, правительственным постановлением, запретом КПСС как ведущего координатора в советской экономике. Для создания же координации экономической требуются многие годы, масштабные инвестиции в обустройство бирж, банков, в человеческий капитал (на подготовку миллионов банкиров, менеджеров, аудиторов, риэлторов, страховщиков и т.п.). Рынок, возникающий при ликвидации бюро­кратической координации, вовсе не тот цивилизованный рынок, который в развитых странах позволяет избегать анархии и успешно заменяет директивное планирование. Как отмечал Я. Корнаи, даже в маленькой Венгрии за три десятилетия эволюционных рыночных реформ (начиная с 1960-х гг.) сколько-нибудь отлаженной экономической координации не сформировалось. Что же в таком случае должно было случиться в не­объятной России? Нарушение координации стало здесь логичным результатом волюнтаристской ликвидации механизма централизованного планирования. Насильственное разрушение институтов плановой экономики не сопровождалось становлением принимающих на себя их функции рыночных координирующих инсти­тутов (разнообразных товарных, сырьевых, фондовых бирж, банковской системы), которые и после их создания зачастую оказались четко сориентированными на гораздо более доходную спекулятивную деятельность, связанную с куплей-продажей иностранной валюты, государственных облигаций, обслуживанием вывоза капитала из страны. В результате вместо снабжения реального сектора отече­ственной экономики дополнительными инвестиционными ресурсами они, напротив, активно вытягивали их оттуда. Столь неэффектив­ное с макроэкономической точки зрения функционирование фондового рынка, а также коммерче­ских банков как финансового посредника между сберегателями и инвесторами явилось немаловажной причиной трансформационного спада.

Преждевременная тотальная ликвидация системы государственного управления хозяйственными процессами задолго до формирования заменяющей его системы рыночного саморегулирования и, как результат, образование «вакуума» координации предопределили массовую остановку отечественных предприятий. Их руководители одномоментно лишились привычных указаний центра относительно способов получения импортных комплектующих, источников сырья, места сбыта своей продукции, цен на нее и т.п. Между тем без четкой координации­ того или иного типа, без установления хозяйственного порядка современная экономика (не только российская и украинская, но и албанская и болгарская), основанная на разделении труда и узкой специализации фирм, нормально функционировать не может. В результате либерализации экономики в ее механизме образуются пустоты, «ничейная земля», в которые врывается хозяйственная анархия. Появля­ются антирыночные мафиозно-олигархические кланы, играющие роль координаторов хозяйственных связей предприятий, отраслей и регионов страны и лиша­ющие легальную экономику немалых инвестиционных ресурсов.

Наилучшим вариантом было бы, конечно, сосуществование бюрократической координации с рыночной, при котором по мере развития последней первая уступала бы ей свое место. Однако подобная идиллия на практике реализована лишь в Китае, во многом предопределяя хозяйственные успехи этой страны. Несовместимость двух альтернативных типов координации еще не получила должного научного обоснования. Но главным препятствием для их синтеза является, видимо, фактор не экономический, а политический. Правительственные чиновники, выступавшие в роли бюрократического координатора планово-регулируемой экономики (как показывает опыт хрущевской «оттепели» или косыгинских реформ середины 1960-х гг., затем благополучно свернутых) едва ли допустят ослабления своих позиций в хозяйственной системе. Поэтому опасение очередного «реванша бюрократии» побуждало правых реформаторов как можно быстрее и любой ценой разрушать прежнюю конструкцию экономической власти. Жертвой же подобной разрушительной спешки неизбежно становился производственный процесс.

Четвертой причиной трансформационного спада является неизбежное при переходе к рыночной экономике ужесточение бюджетных ограничений, связанное с преодолением свойственного планово-регулируемой экономике государственного патернализма. Не секрет, что денежно-кредитная и бюджетно-налоговая политика в СССР были целиком подчинены задаче достижения запланированного объема производства. Поэтому не случайно централизованно-планируемая экономика характеризовалась мягкими бюджетными ограничениями, в рамках которых предприятия вовсе не обязаны были неустанно выравнивать свои расходы с текущими доходами и денежными накоплениями во избежание неминуемого банкротства. На помощь им своевременно приходило государство, которое, будучи их собственником, предоставляло инвестиционные ресурсы, субсидии, дотации, налоговые послабления, а выдача льготных кредитов без достаточных гарантий возврата сочеталась с регулярным списанием накопившейся задолженности. Последовавшие в период перехода к рыночной экономике резкое сокращение внешнего бюджетного финансирования, необходимость неукоснительного соблюдения налоговых обязательств, а также удорожание кредитных ресурсов со стороны коммерческих банков означали замену мягких бюджетных ограничений несравненно более жесткими, дополняемую к тому же все более решительным применением законодательства о банкротстве.

Кардинально иная ситуация, при которой предприятия могли тратить только то, что зарабатывали сами, рано или поздно приводила к сжатию (вплоть до нулевой отметки) их платежеспособного спроса на производственные ресурсы. Не подвергшиеся процедуре банкротства фирмы, функционируя в жесткой конкурентной среде, тоже стремились максимально снизить издержки, а потому их спрос на факторы производства неуклонно падал. Они стремились полнее использовать внутренние резервы, старые запасы, были вынуждены «проедать» амортизационные отчисления. Возрастающая в результате сокращающихся совокупных расходов безработица негативно влияла опять-таки на величину потребительского спроса населения. Закономерный результат всех этих направлений экономии и бережливости – еще большее углубление трансформационного спада в России.

4.3. Экономический спад как «статистическая иллюзия»

Снижение объема производства в переходный период, по мнению шведского экономиста А. Ослунда, является неизбежным и в связи с несовершенством методологии макроэкономической статистики, ее неспособностью адекватно отразить весь объем производимых товаров и услуг. В этом смысле к теории трансформационного спада примыкает теория спада как «статистической иллюзии», содержание которой и приводимые аргументы следующие.

Во-первых, признавая факт больших потерь государственного сектора российской экономики, нельзя в то же время забывать о том, что в нем в предреформационный период широко практиковались приписки, поскольку подсистема стимулиро­вания в СССР была настроена на процент выполнения (и пере­выполнения) предприятиями централизованного плана.­ Сложившиеся в стране особенности учета объема производства позволяли значительной части продукции существовать лишь на бумаге. Не случайно многие макроэкономические показатели той поры подвергаются сегодня серьезному сомнению, корректировке в сторону уменьшения. Контрольные органы склонны были не замечать этих злоупотреблений в отчетности, так как наряду с ана­литической советская статистика традиционно выполняла и апологетическую функцию, будучи нацеленной на преувеличение производственных возможностей сформированного в стране политического строя. Разрушение системы централизованного планирования (а значит, и стимулирования) сделало приукрашивание производственных показателей бессмысленным, что неминуемо должно было привести к фиксируемому статистикой экономическому спаду. Представленный в отчетах объем ВВП заметно сократился без адекватных последствий для уровня жизни россиян [3]. К тому же в ситуации рынка продавца, характерной для хозяйственной жизни советского общества, далеко не всю выпускавшуюся в нем продукцию можно было признавать полезной и заслуживающей включения в состав национального продукта. И это не только химическое и иное оружие (как средство уничтожения всего живого), но и продукты, которые по своим качественным характеристикам совершенно не соответствовали потребностям населения.

Во-вторых, в отличие от государственного частный сектор отечественной экономики в ходе рыночных реформ бурно расширялся, в его пользу активно перераспределялись производственные ресурсы. Однако он столь же активно укрывался от налогов и для этого преуменьшал свой истинный рост[4]. Раздувание масштабов теневой экономики, рассматриваемой как часть ВВП, которая из-за ее отсутствия в отчетности и (или) занижения ее величины не от­раже­на в официальной статистике, расценивается А. Ослундом в качестве доказательства относительно небольших масштабов трансформационного спада.

По мнению А. Ослунда, на «статистическую иллюзию» в Польше приходилась половина официально регистрируемого падения национального производства. Функционирование экономики Российской Федерации в 1990-е гг. также характеризовалось подлинным бумом теневых сделок. Например, в этот период на учет в ГАИ ставилось автомобилей вдвое больше, чем было их в суммарном объеме производства и легального импорта. При выдаче квот на вылов краба на Дальнем Востоке в 1997 г. в объеме 40 тыс. т, в одну только Японию его было поставлено 72 тыс. т. А тот факт, что выработка электроэнергии за кризисный период 1990– 1998 гг. упала менее чем на четверть – с 1082 до 827 млрд кВт-ч (при сокращении реального ВВП почти вдвое)[5], свидетельствует в пользу тезиса о сокрытии немалой части российской экономики от зорких глаз налоговых инспекторов. Отечественная статистика и сегодня не полностью отражает реально складывающиеся отношения в сфере международной торговли, поскольку значимыми их компонентами являются контрабандная, «челночная» торговля, бартерные сделки, сокрытие валютной выручки экспортеров в результате занижения цен на реализуемую за рубежом продукцию и т. п.

При этом возможности ухода в теневую экономику оказываются несравненно более широкими не в сфере материального производства, а в спекулятивном финансовом и торгово-посредническом секто­рах экономики. Именно эти отрасли сферы услуг в пореформенной России и демонстрируют наивысшие – хотя и далеко не полностью фиксируемые статистикой – темпы роста. Расширение теневой экономики в пореформенной России объясняется: дестимулирующей по отношению к отечественному легальному производству налоговой политикой; широким развертыванием приватизационных процессов, в ходе которых новые собственники по понятным причинам сразу же устремляются в «тень»; резким падением уровня жизни в стране; пониманием ее жителями своей нарастающей незащищенности, что толкает их на нарушение налогового законодательства; ухудшением в результате экономического спада ситуации на рынке­ труда, которая приводит к увеличению малых предприятий и самостоятельной занятости (как питательной среды для нарастания теневых отношений); массовой миграцией в Россию работников из постсоветского пространства, Китая, а также внутренней миграцией из сел, депрессивных регионов и «горячих точек» в крупные города и др. И если­ не ставить под сомнение данные официальной статистики, как можно объяснить обилие новых иномарок на российских дорогах, трехкратное ускорение жилищного строительства в секторе элитного жилья, несравненно большее разнообразие россиян в одежде и обуви сравнительно с советскими гражданами?

Дата добавления: 2014-01-11